Наследник проклятого трона

 

Lənətlənmiş taxtın varisi

 

Heir of the cursed throne

 

 

 

 

Все остальные придворные стройными рядами, каждый соответственно своему званию, уже стояли справа и слева от трона на предназначенных им местах. Первые и самые почетные места принадлежали наследнику престола и другим сыновьям халифа. Место главного визиря было справа от трона, а эмир войска, то есть главнокомандующий, обычно стоял слева. А внизу начиная со ступенек, ведущих к трону тянулись длинными рядами главы диванов и катибы, за ними каиды и помощники хаджибов, затем судьи и так далее. Ибн Зайят бросил быстрый взгляд на пустующее место главнокомандующего Афшина. Его подозрения оправдались. Сипахсалар бежал!

Главный визирь, не доходя пяти шагов до трона, остановился у края ковра, опустился на колени и поцеловал землю перед халифом. Затем встал и склонился в нижайшем поклоне.

– Что-то непонятное происходит сегодня с моими придворными, о Ашинас! – воскликнул халиф, обращаясь к главному хаджибу. – Везир залег в спячку, Афшина тоже нет. И во всем виноват только ты. Плохо справляешься со своими обязанностями. Где это видано, чтобы везир заходил в зал после повелителя правоверных?

Ал-Малик вобрал в себя побольше воздуха и невольно зажмурился. Внутри у него все пело от радости. Весть, которую он принес, должна была произвести оглушительное впечатление.

– Мир тебе, эмир верующих! Милость Аллаха и его благословение тебе! О повелитель, позволь мне рассказать о причине моего опоздания!

– Говори! – разрешил недовольным тоном халиф.

– Сегодня утром один из моих гонцов, возвращаясь в Самарру, обнаружил раненого человека. Юноша уже умирал, но успел рассказать, что является личным рабом правителя Хорасана; и направлялся в Самарру для того, чтобы доставить преславному и великому халифу некое послание от Абдуллаха ибн Тахира. Но в пути на него напали грабители. Он смог от них отбиться, но был ранен ими. Не доезжая до Самарры, бедняга свалился с коня и потерял сознание. Мой слуга выполнил его последнюю просьбу и привез это послание мне, а также еще одну весть, сообщенную ему умиравшим гонцом. Бунтовщик Мазйяр ибн Карин схвачен и в скором времени под конвоем будет доставлен в столицу!

Легкий гул донесся до них из зала. Это зашептались придворные, забыв о этикете молчания во время подобных приемов. Но один грозный взгляд главного хаджиба Ашинаса заставил их вновь умолкнуть и воцарилась полная тишина.

На халифа аль-Мутасима это известие казалось не произвело особого впечатления.

«Да что с ним творится такое? Уткнулся обиженным взглядом куда-то в пространство и сидит нахохлившись, как больная…астагфируллах… курица!» – подумал рассерженно визирь.

Наконец халиф аль Мутасим открыл рот и гордо выцедил:

– Великий и милостивый Аллах подарил мне три победы, без которых прекратился бы ислам! Первая победа – над императором румов; вторая победа – над Бабеком и третья победа – над Мазйяром ибн Карином из Табаристана!

– Да удлинит лета жизни Всевышний нашему преславному и могущественному халифу!

– Знамениты его деяния!

Халиф благосклонно взглянул на главного визиря.

– Продолжай.

Ибн Абд ал-Малик вынул из длинных, широких рукавов своего шелкового халата толстое на вид письмо перевязанное черным шнуром, с печатью правителя Хорасана на лицевой стороне. Аль-Мутасим сделал знак Ашинасу; тот подошел к везиру и, взяв письмо, передал его повелителю. Халиф повертел документ в руках. Огромные, сильные пальцы безжалостно мяли тонкую дорогую бумагу, словно на ощупь пыталясь догадаться, что там написано.

– Ты принес, ты и читай, везирь! – велел Мутасим.

Визирь, сгорая от нетерпения, содрал печатку с конверта. Ночью он не удержался от соблазна и, поломав печать, прочитал это письмо. И затем потел до утра, пытаясь с помощью иглы, разогретой на пламени свечи, прикрепить печать на место. Эх, если б он знал заранее, что никто не догадается о его поступке, то не потерял бы столько важного времени. И ругнувшись про себя, ал-Малик принялся читать вслух:

– Мир эмиру верующих. Я славлю перед тобой Аллаха, нет божества, кроме него, и молю, чтобы он благословил Мухаммада, раба своего и посланника, да благословит его Аллах и приветствует! Да продлит Аллах жизнь господина и покровителя нашего, эмира верующих! Да увековечит его могущество, силу, щедрость, счастье и незыблемость! Да воздаст ему благодеянием своим! Да увеличит свою благосклонность и благорасположение к нему и осыплет дарами! Слава Аллаху!...

Халиф поморщился и нетерпеливо топнул ногой.

– Перейди к делу, везирь, и поскорее!

Абд ал-Малик сконфуженно кашлянул и торопливо пробежал глазами по бумаге.

– Сообщаю, что такого-то числа был пойман бунтовщик и вероотступник Мазйяр ибн Карин, бывший правитель Табаристана. В его дворце нашли письма, написанные от имени Афшина Хайдара ибн Кавуса. После учиненного ему допроса, преступник все еще не признался в том, что действовал по указке и советам главнокомандующего Афшина. Но нам стало известно из тех самых писем, что князь Уструшаны тайно подстрекал его к восстанию и бунту, и помогал Мазйяру оружием, и не раз посылал ему подмогу. Ибн Кавус в одном письме даже признался Мазйяру в том, что вновь вернулся к вере своих предков – к многобожию и огнепоклонству. Афшин в своих письмах обещал ему всяческую помощь и говорил о том, что после свержения с престола повелителя верующих, создаст новое государство, возродит религию своих предков и зажжет в мечетях и храмах священный огонь.

Для доказательства всего написанного выше, к письму прилагается копия допроса заключенного.

Мир эмиру верующих, и да будет милосерден и благорасположен к нему Аллах! Написано в такой-то день, такого-то месяца, такого-то года.

У Ашинаса подкосились ноги. Тягучая, обволакивающая слабость охватила все его тело. В голове зашумело. Он уже не слышал и не видел ничего из того, что произошло после. До него издалека, как из тумана доносились чьи-то голоса, резкие, отрывистые, и тихие и подобрастные. Из-за пронзительной боли в груди и громкого гула в голове Ашинас не мог разобрать смысла произносимых слов, да это его сейчас и не волновало. Единственная лишь мысль связывала беднягу в эти мгновения с внешним миром. Или, скорее всего, образ Утруджи, проникший сквозь кровавую пелену его помутневших глаз. Дочь висела в пространстве над темной бездной и молила Ашинаса о помощи. И вдруг она открыла рот и произнесла грубым, мужским голосом:

– Арестовать изменника!