Чуть выше облаков, чуть ниже пояса

 

Отечественной науке лингвистике,

её бесстрашным труженикам,

несущим благо русскому языку и его

прошлому сие разыскание

 

16+

 

Купить в журнале за август-сентябрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Аннотация | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

 

«Да оно бы всё ничего, но уж очень просто у вас получается, прямолинейно! Выводы такие плоские, без признаков учёности, без научной изюминки. Вот сослались бы на академические труды, на признанные фамилии, тогда б прокатило. А так, кто же поверит?» Так ведь, дорогой читатель?

 

Любопытное дело – вера. Но зачем же непременно верить в то, что можно проверить собственными рассудком и очами? И разве для этого непременно нужны авторитеты? Неслучайность межъязыковых параллелей – это давно уже статистика, и множество приведённых нами примеров и разборов в рубрике «Записки о языке» красноречиво об этом свидетельствуют. Изучать это наследие, идущее от народных лингвистов, всё же придётся, рано или поздно этого потребует время. Если ты был зачат в лесу, если всю жизнь прожил в лесу, и все тебе говорят, что деревьев на свете не бывает, это не значит, что ты никогда не возмужаешь и не попробуешь поднять голову, чтобы видеть. Да, лес давно заволокло густым туманом, но это не значит, что не бывает деревьев.

 

Несомненно, допотопный пещерный дикарь – и тот, желая обладать приглянувшейся ему самкой, должен был произносить нечто такое, что спустя тысячи лет стало считаться матом. Но, повторим, это относится только к культурам естественного порядка развития. По-другому не должно было быть. Если, скажем, на некую землю нагрянул пришлый народ, прижился там, а потом обособился от своих же коренных братьев, создав собственные язык, флаг, историю, границы, следы его принадлежности к своему историческому племени всё равно будут выдавать его с головой. Даже спустя 300 или 400 лет, как это произошло с европейцами в период так называемого монгольского Ига. Можно ли в таком случае считать древними культуры Западной Европы, образование и историческое становление которых оказывается не исконным, а доморощенным из собственного же пришлого культурного наследия?

 

Нам показывают доморощенные картинки со сценами совокуплений античных римлян, греков, демонстрируют лупанарии,^[104] где каждый молокосос-лыцарь мог удовлетворить себя любимого жгучей гетерой. Но как там у этих древних было с непотребной лексикой? Что пишут об этом античные письменные источники?

 

 

Не случайно самые грязные древне-иностранные ругательства в большинстве своём несут семантику, оторванную от половой сферы, выражают значения нейтральные, употребляют матерную лексику в отрыве от физиологии и вообще от постельно-телесной сферы. Чего не скажешь про мат русской пробы. Который не только сохраняет глубину и всю свою половую оскомину, но и никогда не теряет лицо, ибо его происхождение естественно, натурально, а значит, и исторически обосновано. Другими словами, если указанной связи и глубины нет в культуре конкретного языка или народа, то можно быть уверенным, что они либо ещё очень молоды (что бы об этом ни говорили историки), либо попросту навесили себе на шею чьи-то чужие регалии. Как это произошло с упомянутыми псевдодревними римлянами и греками.

 

Не секрет, что от произнесённого матерного словца нежное русское ухо, в отличие зарубежного, способно, как невеста, услышавшая о предложении руки и сердца, и покраснеть, и отвалиться, и даже свернуться в трубочку. Вызвано это обстоятельство, вероятно, особого рода волнами диссонансного ряда. Но, в отличие от музыки, диссонанс при мате происходит не в результате дисгармонии звуков, а по причине незримой связи матерных слов со сферой зачатия и половой жизни. То есть сферой запретной, но и желанной в одно и то же время. В самых различных её вариантах и положениях. Начиная от актов вполне легального свойства (брачная ночь, официальные брачные отношения, зачатие детей) и заканчивая их противоположным, с точки зрения общественной морали, началом (измена, блуд, насилие, половая распущенность), увязанным в нашем сознании с понятиями греха и непотребства.

 

Этому, странному, на первый взгляд, явлению находится несложное объяснение. Ведь то, что считается матом для западного европейца – это всего лишь набор нейтральных слов и выражений, простых понятий, которые сообщество решило считать матом. Не более того. «У славян-то ведь есть мат? У ваньков этих? Есть. Почему же у нас, у джонов, его не должно быть?» Палка, член, стояк, расщелина… эти ясные сами по себе, но весьма обобщённые понятия в контексте изречения обретают у западного сквернослова функцию грязного мата. Но в понимании русском это никакой не мат, а суррогат, кожзаменитель, хоть и глубоко просунутый в интимные недра смысла, но достигающий не дальше рассудка сквернослова или его жертвы. Недра же морали, недра стыда и совестливости, которые у нас ассоциируются всегда «ниже пояса», остаются ими не охваченными. Что делает наполнение слов семантически неполноценным, неудовлетворённым. А удовлетворять в этой сфере надо до конца. Именно принадлежность русского мата к половой сфере и отделяет русских матерщинников от французских или немецких.^[105]

 

Правда, столь глубокое содержание русского мата нашему мужику заменяет порой сам процесс делания, удовлетворяясь уже самой констатацией крепкого словца в присутствии покрасневшей партнерши. Больше говорим, чем делаем. И в этом – преимущество иностранца (перед нашим мужиком), самца изысканного, иносказательного, практически сосредоточенного на объекте любви-порока. В конце концов, наши уличные лохматые псы-дворняги с ликами немецкой овчарки никакой матерной прелюдией на этот счет не заморачиваются. Ни натуральным, русским матом, ни суррогатным, заграничным. Хоть они и научились за миллионы лет сносно ухаживать за своими взъерошенными дамами, но дело своё знают глубоко и плотно, делают его быстро и молча, практически не проронив ни единого матерного слова.

 

По-настоящему задеть нормального человека можно, если не только связать мат с самой низкой и самой возвышающей сферой существа – половой, но и вложить в это соответствующую уничижительную интонацию. Как и наоборот – возвысить это же существо: «Какой же ты ohuitelʹniy, Вася!». Это только она, отправная точка живота, способна вызывать к жизни подлинную эмоцию и стыд, уважение и почесть. Но она же – и самая возвышенная, ибо что же есть жизнь половая, как не любовь и продолжение рода?

 

У нас ведь как? Если что-то запрещено, значит, хорошее. Недаром все четыре знаменитых русских слова в приличном сообществе считаются грубыми ругательствами. А в неприличном, то есть в подавляющем большинстве умов, вполне терпимыми и даже жизненно необходимыми. Кстати, и аббревиатура четырёх русских матерных слов – Х. Е. П. Б. – вполне символична, ибо схожа с известным нам русским словом,^[106] также отвечающим значению «питание», «жизнь», «бытие», к тому же, в своём полном прочтении, достаточно ритмична. А вот в литературоведении принято считать, что производные фразеологические обороты этой четвёрки широко известны в народном фольклоре, в частушках, прибаутках, сказках с незапамятных времён. Та же безобидная с виду «Красная шапочка», родившаяся в средневековье, повествует о соблазнителях маленьких девочек, мамы и бабушки которых столетиями должны были пересказывать эту страшную и поучительную историю своим дочкам и внучкам. И только к концу 17 века французский поэт-гуманист Шарль Перро переделал наконец сцены постели и соблазнения юности на триумф победы добра над злом, дав шанс всем будущим «Красным шапочкам» всегда оставаться живыми и невредимыми.^[107]

 

Правильно употреблённый мат – мина немедленного действия. Этакая ядерная Хиросима, в одночасье расставляющая всё на свои места. Недаром специалисты называют мат экспрессивной лексикой. Но мат, употреблённый неумело и не к месту, может вызвать только улыбку или презрение. Как это имеет место в среде ушибленной молодёжи. Мы ведь не произносим мат на каждом шагу и без разбора. Разве что про себя, если никто не слышит. Но что будет, когда поступят в продажу приборы, считывающие наши мысли? Даже самые сокровенные и недосказанные? Когда в любом хозяйственном магазине можно будет купить и сам прибор, и приставку-громкоговоритель? Не настанет ли пора открывать клуб любителей крепких выражений? А самыми большими матерщинниками при этом не окажутся ли как раз люди, так сказать, пуританского толка? И что же мы услышим, когда хакеры начнут выкладывать в мировой электронной сети мысли нашей интеллигенции, т. е. нас с вами? Готовы ли мы на откровение, умеем ли мы так же ясно выражаться мысленно, как и наяву, в живом общении?

 

Как поэтично выражался Э. Лимонов: «Мой член медленно вырастает в *уй». Попробуйте-ка этот процесс описать приличными словами. Или научными. Что у вас получится? Длинная скучная тирада. Уж насколько отечественная лингвистика в части сравнительно-исторического языкознания не любит прошлое русского языка, но здесь, в вопросе происхождения мата, она почти единогласна – «Давно установлено, что русская обсценная лексика имеет древние славянские корни». Ну, что ж, спасибо, хоть в этом учёные не разочаровали. Да и было бы странным, если бы лингвисты предложили иные географические привязки происхождения Х. Е. П. Б.^[108] Мы с этим не спорим. Но достоверна ли этимология, которую предлагают нам учёные? И не упустили ли они чего ненароком, когда *уй выводили из хвои, а слово *бать – из очень древне-гипотетического *jebti?

 

^[109]

 

Ничем в этом смысле не отличаются русские заимствования и для языков РФ. Например, якут. kuj (*уй), pisdāxajdā (*издо̀хать, *издеть, т. е. говорить вздор, болтать). Или чув. хǝr (девушка, дочь). К тому же буква Х в старославянском именовалась ХЕР (хѣръ). Сообщается, что переписчики или цензоры, обнаружив непотребный или ошибочный текст, могли его «похерить», т. е. поставить на нем крест (косой – по типу Андреевского). Поэтому в хантыйском языке возникло подражательное хиритте^[110] – херить, зачеркнуть, вычёркивать из книги, вымарать. Таким образом перечёркивание на Руси лишало документ силы, херило его. Отсюда производное – похерить. А невинное поначалу название буквы хер со временем приобрело бранную силу.

 

 

Антропологи «приделали» дремучему сапиенсу этакий бакулюм – косточку в половом члене, которая у него со временем растворилась или отвалилась, перепоручив функцию эрекции кровеносным сосудам и собственной фантазии правообладателя.^[111] Любопытно, что само латинское название этой интимной косточки – baculum (палка, посох) обнаруживается и в сербохорватском языке, но вовсе не оговаривается ни зарубежными, ни отечественными этимологами. А обозначает это самое сер.-хор. бакулум – первый слой древесины непосредственно под корой, чурка, палка, колышек (русск. заболонь, подкорье, баклуша), то есть в точности то же самое, что и обнаруженная антропологами у допотопного человека половая косточка.^[112] Но оказалось, что был этот корень и в русском языке, в виде диалектного бакулъка или букла – выстроганная палочка для веретена, дубина, палка.^[113] Вот и подумаешь лишний раз, а так ли всё просто и примитивно в истории языков, как это видится лингвистами? Вот так вот, слетали, значит, предки-славяне наши в гости к латинянам античным на машине времени, речей у них наслушались, словечек новых понабрались (своим-то откуда было взяться?), а жёны их, значит, в избах в это время сидели, мужей дожидались. Ну, а как вернулись мужики, да рассказали, и жёнам дело нашлось, – стали своих беззубых детишек языку учить: «Смотри, Ванюша, эта палочка бакулей называется. Раньше про бакулю латинские только детишки знали, такие же, Ваня, как ты, только древнее, а теперь, вот и ты знаешь. Теперь бакуля русское слово. На, почитай, сынок, папирус, который папа из заморья привёз, там ещё девять тысяч латинских слов, в хозяйстве пригодятся. Теперь все они наши, исконно русские. И если годков так через девятьсот и появятся на Руси, Ванечка, какие-то учёные люди, какие-нибудь Зализняк или Бурлак (чего, конечно, никак не может быть), и скажут, что бакуля – исконное русское слово, то пусть так и будет. Никто уж не вспомнит, что папка к латиянам ездил».^[114]

 

Понимаешь, в чём дело, читатель? Бакуля тоже нерусское слово. Оно латинское. Как и тысячи других, притом, самых что ни на есть рядовых и обиходнейших! Если, конечно, ты ещё доверяешь этимологиям сравнительно-исторического языкознания (СИЯ).^[115]

 

Следующим абзацем будет простое перечисление заимствованной из русского языка лексики с бранным оттенком, для удобства снабжённой короткими комментариями:

 

1. Англ. tart – шлюха (именно так – ТАРТ, ТАРТАРИЯ, ТАРТАРАРЫ в различных европейских источниках называлась необъятная Восточная соседка). Однако влияние русско-татарской Орды в 14–16 вв. было столь продолжительным и сильным, что корень tart дал для Европы и многие др. значения: пирог, домашний торт,^[116] женщина, которая спит со всеми подряд, разбитная женщина, жена, подружка, распутница, блудница, девка, пассивный гомосексуалист, курва,^[117] лярва, кислый, терпкий, едкий, резкий, колкий, ехидный, раздражительный, саркастический, ядовитый и проч.
2. Анг. FORNication – блуд (идёт от ПОРОТЬ, FORN-ПОРН, давшее общеиностр. ПОРНО)
3. Нем. Schelm – плут (от старинного русск. шельма)

Далее целая подборка слов с русским корневыми основами от блуд, плут, *лядь и т. п.:

4. bladder – мочевой пузырь, пустомеля (русск. блудливый)
5. blab – болтун (русск. блудливый, болтливый, переход b-д)
6. blade – лезвие, клинок, побег, насаживать лезвие, пускать побеги
7. bleed – истекать кровью
8. blight (блайт) – упадок, гибель, портить (от *лядь-блуд)
9. blimey – «Вот это да!» или «Батюшки!» (русск. восторж. «*лядь!»)
10. bloody (блуди) – чертовски плохо (русск. блудить, плутать)
11. bloody-minded – извращённый, одно из значений
12. blot – пятно, клякса, позор, бесчестье, нечистота, задний проход (русск. блуд, блудить)
13. bloth – прыщ, пятно, клякса (русск. блуд, блудить)
14. blowout – кутёёж, вечеринка (русск. блуд, блудить)
15. blowy – ветряный (русск. блуд, блудить)

 

Наличие русских корней в европейских лексиконах,^[118] притом, в статусе «сугубо национальных» слов и образований, столь же распространённое явление, сколь и замалчиваемое. Западноевропейские языки, несмотря на глобальную их зачистку 17–19 веков (заявленную как создание новых языков взамен старых: новофранцузский, новоанглийский...), а так же замещение уже в новое время русского корневого состава национальными синонимами, всё ещё тонут в лавине и разнообразии русского слова. Не замечать этого невозможно. Разве что срастись и стать одним целым с самой стихией, как это происходит, например, когда мы вдыхаем воздух, который везде, а, значит, остаётся незамеченным. Что же делать в таком случае науке? Неустанно убеждать нас в гипотетической наследственности пресловутых индоевропейцев и праиндоевропейцев, о которой договорились-таки лингвисты лет сто с лишком назад? Но сколько можно? Ведь тогда добрая половина русских слов оказывается когнатами предков, родственность с которыми отдалена на тысячи лет, а другая половина – банальными иностранными заимствованиями последнего тысячелетия.^[119] Разве не об этом говорит провёденный анализ обиходной лексики русского словаря?

 

Лингвисты сами себя ухватили за собственный хвост. Ибо их критерии не позволяют считать исконно русскими даже самые старинные, первые, бытовые, расхожие слова, типа глаголов есть, пить, спать, сидеть, стоять, существительных вода, воздух, земля, хлеб, тело, борода, нос, ухо, волосы, зубы и т. д. до бесконечности.^[120] И давайте ещё отвлечемся от основной темы и посмотрим на бытовое из бытовых русское ПИТЬ, которое на поверку оказывается чем угодно, но только не русским образованием. Об этом явлении, по сути, скрываемом от общественности, мы подробно писали на форуме «Новой Литературы» в рамках беседы со Светланой Бурлак, где перечислили более сотни самых рядовых и наиболее обиходных слов, которые и оказались все как на подбор иностранщиной. Складывается впечатление, что лингвисты не знают элементарных фактов. Утверждать, что бытовая, обиходная лексика для русского языка является сугубо родной, исконной, и при этом ссылаться на тот же этимологический словарь Фасмера, где сплошь прописана её зависимость от греко-латинских, праиндоевропейских и западноевропейских языков, это значит сознательно вводить общественность в заблуждение.

 

Рассмотрим одно из таких обиходных слов – ПИТЬ.

Что делает Фасмер? С одной стороны, Фасмер находит это слово в древнерусском языке в форме питии. Казалось бы, все в порядке, слово ПИТЬ – исконно русское. Но не тут-то было, ведь далее он подчеркивает уже его родственность и с языками глубокой европейской и азиатской древности,^[121] куда русский Макар и телят не гонял:

 

 

Поэтому хочется просить оного лингвиста – «А вообще ты в курсе о толкованиях Фасмера? Знаешь, что исконности русского слова Фасмер почти не оставил места? И это притом что Олегу Трубачеву, по сути, соавтору Фасмера, ещё как-то удалось смягчить тот западногерманский безумный крен, который тот учудил!». Вероятно, следует напомнить уважаемым лингвистам, что в языкознании подразумевается под понятием ИСКОННЫЙ (что и подчеркивал сам академик А. Зализняк): ИСКОННОЕ – это изначальное, столбовое, коренное для данного народа, т. е. искони урождённое собственное слово. Усилим формулировку для лучшего понимания: не родственное латинскому, греческому, ивриту, древнеиндийскому…, не имеющее предка в общеславянском, индоевропейском, праиндоевропейским и прочих гипотетических языках, а, как любит выражаться кот Матроскин, именно своё, собственное.

 

 

Это всё равно, если бы кто-то стал утверждать, что французское слово Puts (колодец, скважина) не имело никакого отношения к русскому слову пить. Ещё как не имеет, скажет Светлана Бурлак! Неловко было бы иметь. Но ведь колодец – это не абы какое слово! Обиходное! Французы, поди, с самой своей древней молодости их рыли! Браво! Тогда откуда же взялось фр. Puts? Ведь оно явно перекликается со значением пить! Неужели из индоевропейского *рōi? Из др.-инд. píbati? А может быть, из лат. pōtus или греч. ΠόΣΙΣ? Тогда любопытно было бы узнать возможные французские варианты, имеющие отношение к значению пить. Раз уж колодец у французов назван этим словом, да старшие языки изобилуют явно питейным корнем, значит и у французов должно быть нечто питейно-похожее. И что мы видим на самом деле?

 

Пить, испить – avaler, boire

Напиться – boire, se griser, se soûler, s'enivrer

Поглощать – absorber, assimiler, boire, dévorer, engloutir, engorge

Пьянствовать, впитывать – boire, godailler, absorber, s'imprégner, и т.д.

 

Ни одного корня с основой pit! С чего бы это?

Что же это за колодец такой волшебный был у древних французов, не давших никаких производных для своего языка? Или опять случайное совпадение «по Зализняку»?

 

Впрочем, согласно научной гипотезе о происхождении европейских языков (романские, германские и проч.), все они являются якобы безнасильственными родственниками. Иначе кто-то должен был бы насаждать в Европе языки силой, притом, в течение продолжительного времени. Иначе не будет результата. И этой «гипотезой ненасильственности» давно уже руководствуются языковеды, по крайней мере, с конца 19 века! Когда победившая в историографии и уже торжественно марширующая по Европе идея «монголо-татарского Ига» овладела и ими. Лингвистика припоздала по времени, но не по апломбу и предвзятости.

 

Поэтому спросим лингвиста ещё раз: каким образом можно считать рядовое слово ПИТЬ исконно русским, если твои же коллеги-учёные ещё в 18-19 веках проследили его в добром десятке древних языков Европы и Азии, а потом слависты 19-20 веков эту самую зависимость от иностранщины прописали в нормативных этимологических словарях? Ты сам-то как себе это представляешь? Всё равно, как если бы своих правнуков рожала бы не внучка-мама, а сама же прабабушка, или, скажем, купленный тобой в супермаркете пылесос «Самсунг» оказывался бы творением твоего ума и рук только на том основания, что ты выложил за него свои кровные.

 

И это ж надо так написать:

ЧРЕ́ВО – заимствование из церковно-славянского, сравни старо-славянское чрѣво, при исконно русск. Че́рево (см.)

 

Во-первых, Фасмер указал несуществующую ссылку на себя же. Нет такой статьи Че́рево. Есть другая – Черёво.

 

ЧЕРЁВО, мн. черева́ – живот, чрево, внутренности, из ц.-слав. чре́во, чрѣво, ст.-слав. чрѣво, болг. чрево, праслав. *čеrvо, родственно др.-прусск. Kērmens.

(Этим. словарь Фасмера).

 

Во-вторых, так и хочет бросить в лицо спецам: какого чёрта вы терпите все эти многочисленные «опечатки»!? Куда ни ткнёшь, везде вылазят! Но и это ещё можно простить, наборщик в типографии был пьян. Но как вы допускаете смысловые ляпы и лексико-семантическую чертовщину? Скажите, пожалуйста, как слово может быть в одно и то же время и исконно русским, и праиндоевропейским? Как может слово ЧЕРЕВО родиться в среде русской действительности, если оно было уже задолго до появления на исторической арене собственно носителей русского языка? Или среди лингвистов не осталось здравых специалистов?

 

 

И еще. Почему твой образцовый этимологический словарь до сих пор, из издания в издание изобилует одними и теми же «опечатками»? Что такое лесб.? Надеемся, не язык древнего народа с острова Лесбос? Откуда эта помета у Фасмера? Откуда аор.? Если это всё диалекты греческого, то почему их условное написание не оговорено Фасмером в параграфе «Языки и диалекты» или в «Прочие сокращения»? Если это формы греческого глагола или грамматические категории, то как читатель может об этом догадываться? Что за неаккуратность и пренебрежительное отношение к своему делу?^[122] Ведь до сих пор 4-томник «Этимологического словаря» заканчивается всё теми же «Некоторыми исправлениями» (усл. стр. 861-862) в количестве 64 штук! За пятьдесят лет найдено только 64 «опечатки», тогда как их там, по нашим подсчетам, почти 10 тысяч! Считая, конечно, явные этимологические проколы (подлоги) по типу приведённых в этой статье.

 

Таким образом, практически вся русская лексика (за редкими исключениями), которую вы называете исконное – заимствованная. В вашей же терминологии это может называться исторически родственное, когнаты, но не исконное.^[123] Но даже и в этом случае, какое дьявольское воображение надо иметь, чтобы представить родственника, разделённого с тобой во времени на тысячу и более лет? Надо признать честно, все эти ваши гипотезы и теории о некоем древнем праязыке – банальное подыгрывание историкам и исторической науке в целом. В которой на деле и конь ещё не валялся. Как же вы позволяете себе бороться с любителями-лингвистами, если не разобрались даже с основными понятиями и определениями в своей науке? Что же для вас русский язык – исконная в целом или – привнесённая языковая культура?

 

Одно дело знать и разоблачать «маргинальные гипотезы»,^[124] и совсем другое – делать вид, что не существует самого явления. А явление это – действительно глобального характера. В этом смысле отечественное языкознание, разработанное и вмонтированное (19 в.) в единую для лингвистики цепь европейского метода (не без участия проевропейски настроенных специалистов в недрах самих русских университетов), выполняет ту же тактико-стратегическую задачу, что и большинство прикладных наук в ведущих странах. А именно, поддерживает извечное и закольцованное – власть, управление, материальные блага, и получившее ёмкое название business. Реализующей силой здесь выступает политика, для которой, например (в отличие от истории), уничижение нынешних украинцев (2014–2016 гг.), трансгендерная культурная манифестация и создание в 19–20 вв. научного лингвистического взгляда на историю языка – движения одного порядка, одной задачи и из одного центробежного вектора.^[125]

 

Истина, творчество, точные знания за их пагубностью для научной традиции отступают на второй план, а сама её система, в силу наработанного за полтора столетия авторитета, самоукрепляется и научается оберегать уже самоё себя, становясь самодостаточной и самодовольной. Идти против горы, значит ставить себя в заведомо осмеянное и глупое положение. Сколь бы пытлив и искренен не был критик системы, она его проигнорирует или уничтожит собственными авторитарными доводами. Задача – дискредитировать всякую «любительскую» находку, похерить поступательное разоблачение ложной научной традиции, смешать то и другое с пограничным или ничтожным. Надеемся, что на открытых московских Форумах (под эгидой Антропогенез.ру), где декларируется погром лжеучёных, приглашённые лекторы-лингвисты не ограничатся критикой беспомощных примеров, а начнут смотреть в корень.^[126]

 

Как мы видим на многочисленных примерах, в языках Западной Европы присутствует множество искомых слов, основанных сугубо на русских корнях, в том числе носящих обсценный характер в понимании самих иностранцев. Речь не только о заимствованиях периода 16-17 вв. – переломного в судьбе Руси-России – но и о словообразованиях более древних, каким-то чудом оказавшихся в лексиконе современных западноевропейцев.

 

В истории человечества было несколько периодов-сдвижек для проявления глобального информационного обмана. Первый – с появлением языка, этакая одномерная, локальная ложь. Второй период (наиважнейший, когда были заложены основы науки) мы переживаем до сих пор – с изобретением письма и «бумаги», этакий мировой обман по горизонтали. Третий период – это наступающий сегодня в рамках возможностей электронно-вычислительной техники трехмерный, т. е. синтетический 3D-мир, который будет весьма доступен и даже бесплатен, ибо контролируется его создателями. Это, например, примитивные 3D-печатающие устройства и комплексы программного обеспечения. Все становится простым и доступным. Всё отдаётся во власть свободы человека, а значит, во власть его страстей, которые со времён содома и гоморы никуда, однако, не делись.

 

Можно предположить, что, перенимая со слуха русскую диалектную лексику, западные систематизаторы приспособили её матерную составляющую для своих словарей в качестве обыденных слов. Как бы нейтрализовали её ядовитую матерную семантику: *бать–jabhati–jobba–eiba и проч. Правда, почему-то не всю, а только часть, сохранив вполне откровенные: *уй–queue–kuj-hu и проч. Иначе откуда в этих языках столько образцов с русскими матерными корнеобразованиями? Или же, как мы и говорили выше, русско-ордынская завоевательская эпоха 14–16 вв. характеризовалась ещё отсутствием запрета на мат. Другими словами, не было, по крайней мере, до 17 века такого понятия у руссов, как обсценная лексика, и всякое слово считалось употребительным.

 

Не по этой ли причине – причине приспособления русской лексики – во французском, английском, немецком, монгольском и многих других языках – появляются русские матоподобные слова со слегка видоизменённым значением, когда, например, русское *уй становится стебельком, а русское въ*бывать – шведским работа?

 

Поэтому не удивительно, что русские матерные словечки попали так же и в «древние» словари, например, глагол *бать: санск. yábhati (*баться), греч. ΟΙΦΈΩ (*баться, Ф-Б), верх.-нем. Eiba (совокупляться) и проч. Нет конца русско-иностранным параллелям. Материала – на десять докторских. Надо только засучить рукава и вооружиться желанием оставаться искренним. Не взирать на авторитеты и сравнительно-исторический метод – этот нелепый пережиток прошлого.

 

Но надо понимать, что СИЯ как метод складывался не на пустом месте, и не был, как принято говорить в таких случаях, независимым выбором группы передовых учёных отечественного языкознания. Другими словами, спорные вопросы прошлого языков (не только русского), как они видятся «сегодня», решаются не из фактически обусловленной проблематики, существующей в реальной истории языков, а в согласии с установившимися на рубеже 18-19 веков канона мировой истории. Это и есть основная причина всех тех историко-языковых и вообще культурологических лиходейств, которым подвергается наш язык. По сути – преступностей, направленных против многочисленных народов Руси-России, издревле проживающих в ней, говоривших на общенародном русском языке. Мы знаем что говорим, нам приходилось участвовать в бесплодных спорах с лингвистами, самоуверенно заявлявшими, что их научный метод независим. Чтобы не возвращаться к этому вопросу и не тратить в дальнейшем попусту время, приведём три книжных цитаты известного лингвиста Александра Ивановича Смирнитского (1903–1954):

 

 

Поясним читателю. По мнению уважаемого профессора Смирнитского, древнеанглийский язык существовал как минимум уже в 7 веке, т. к. «имеются некие письменные памятники» этого древнего языка. А вместе с ним, стало быть, и фризский, и древнесаксонский, и древненемецкий. Но кто, когда и как эти памятники датировал, профессор не говорит. Кто перепроверял эти результаты? Где хранятся официальные данные, засвидетельствованные независимыми экспертами? Их попросту нет. Не существует. А всё, что есть, это озвученное мнение заинтересованного в результате своего труда исследователя, опубликованное в номере доверенного научного журнала. Главное здесь – чтобы новшество укладывалось своими датировками в историческую парадигму. О настоящих же датированиях подобных источников никто вам никогда не расскажет и не покажет. Потому что их не существует. И уж о том, чтобы кому-то из нас критически углубиться в эти свидетельства, даже и речи быть не может. Это как если бы надеяться, что тебе дадут образцы с мумии Тутанхамона для проведения независимой экспертизы на датировку образца. И не дадут, знают, чья кошка мясо съела!

 

Не верите? Попробуйте сделать несколько шагов в этом направлении. Если вы ученый с именем – запросите в соответствующих европейских организациях хотя бы результаты проведённых исследований на предмет датировок артефактов, относящихся к вашей научной сфере, не говоря уже о запросе идентичных образцов на предмет их независимого исследования. И после это расскажите здесь нам, что у вас получилось.

 

А если вы без имени или вам лень мотаться за результатами в Париж или Лозанну, то сядьте за компьютер и попробуйте раскопать подлинность, скажем, какого-нибудь древнегреческого мыслителя. Без разницы, какого. Идите от просто к глубокому, от широкого к узкому. Выберите, например, Гомера. Почитайте о нём. Потом идите на ссылки тех исследователей, которые о нём впервые упомянули. Они уже должны будут вывести вас на те самые подлинные труды Гомера, о котором историки трезвонят последние 300 лет.

 

Мы сочувствуем вам. Что, Гомер, что Плутарх, что Сократ, что Юлий Цезарь, без разницы – все они на одно лицо. То есть ни на кого из них не существует никаких подлинных документов, которые могли бы подтвердить их античное происхождение, и вообще какое-либо их отношение к древности.

 

И вот как вольно, будучи твёрдо уверенным в могуществе исторической науки, профессор Смирнитский подытоживает свой тезис историчности языков:

 

«Что касается начала древнеанглийского периода, то его следует относить к V веку нашей эры, так как в этом столетии те древнегерманские говоры, из которых сложился английский язык, были принесены в Британию англо-саксонскими племенами и прочно заняли значительную часть её территории: это обусловило, с одной стороны, их относительную изолированность от прочих древнегерманских говоров, а с другой – постоянную тесную связь между ними, превратившуюся в связь между говорами одного языка – древнеанглийского. Таким образом, древнеанглийский период начинается «долитературной эпохой», т. е. эпохой, не оставившей нам текстов на данном языке. // Готские тексты относятся к 4 веку, однако, до нас они дошли в списке 6 века. Объём этих текстов невелик и, кроме того, они однообразны. Тем не менее, значение готского языка велико, так как он представлен ранними письменными памятниками, которые позволяют судить о более древнем состоянии других германских языков, не засвидетельствованном в письменных памятниках, написанных на этих языках».

 

Что-нибудь поняли? А вы говорите – Жириновский! Да куда ему до наших лингвистов, не только владеющих оборотами смыслов, но и безапелляционно домысливающих (уже за самих историков) далёкое прошлое ничего не подозревающих о своей дремучести простых англичан и немцев.

 

Мы и без того уже сильно отвлеклись от темы русского мата, но хочется закончить эту демонстрацию вольного обращения с подлинной историей:

 

 

Любопытно было бы познакомиться с этими «незначительными отдельными грамотами уэссекского диалекта» на предмет их подлинности и датирования. Тем более это важно, что из самой же работы Смирнитского вытекает, что даже ещё и в 16 веке у жителей туманного Альбиона не было своего нормированного алфавита! А буквы плавали и изменялись, как им заблагорассудится. А почти вся так называемая древнеанглийская литература писана, оказывается, латинской графикой! И как ведь везёт нашим европейским братьям на всякие древности! То Римский Колизей у них из 18 века перепрыгивает вдруг в дохристианскую эпоху, то загадочный Стоун-Хендж у англичан зачем-то дважды за столетие кардинально перестраивается при помощи современных подъёмных механизмов и дипломированных умов инженеров. Но им все нипочём. Как в этой притче о профессоре и студенте:

 

Однажды, гуляя с собакой по московским улочкам, профессор Зализняк обнаружил под кипой лежалого строительного мусора кусок выцветшей бумаги размером 3х5 см. На ней с трудом, но можно было прочитать: Мостра..с контр….ый ..илет, А22-76 15 коп..к. Случайно видевший всё это студент филфака стал поздравлять профессора:

– Андрей Анатольевич, это же билет на советский автобус!

 

Профессор укоризненно посмотрел на студента, неодобрительно помотав головой. Отдал своему питомцу команду «Сидеть!», и только потом ответил:

– Торо́питесь, молодой человек. – Достал из кармана восьмиметровую рулетку. – Подержите за кончик. Нужны точные промеры.

 

Профессор одним движением размотал рулетку на нужную длину и приложил её конец к нижней точке раскопа. Ладонью свободной руки обозначил перпендикуляр, ориентируясь по наивысшей точке культурного слоя, после чего удовлетворённо застопорил кнопочку измерительного прибора.

 

– Так, так! Залегание почти пятьсот пятьдесят пять миллиметров!

 

Профессор сунул рулетку в карман, но тут же достал из него здоровенную раскладную лупу, с помощью которой и стал изучать находку.

– Несомненно, эпоха Просвещения! – профессор быстро сунул найденную бумажку в нагрудный карман пиджака и отдал питомцу команду «Ко мне!».

 

Изумлённый студент, молча следивший за происходящим, не знал, что говорить. Наконец, произнёс неуверенно:

– А мне показалось, что это билет на автобус…

– Вам показалось! Э-э! – вспылил профессор, укоризненно закивав головой. – А мне вот не показалось! На очевидное повелись, молодой человек? А вы у меня на каком курсе? Всё ещё на первом? Или думаете, предки не ошибались и опечаток на письме не делали? Автобус! А не хотите жалованную грамоту ранней Екатерины!

Профессор быстро развернулся, дёрнул за поводок и не терпящим возражений голосом скомандовал: «Искать!».

 

Неискушённый в науках студент ещё долго и явственно слышал чьи-то негодующие восклицания, доносившиеся, кажется, из самых концов московских проулков: «Это ж надо, автобусы у них! В восемнадцатом-то веке! Зато просто, понимаю! Как стакан воды выпить! Всё-то лёгких путей ищут. Вконец изленились, зелень пузатая!». Наконец на последних профессорских звуках потрясённого бедолагу-студента окончательно проняло, до самых краешков костей, он уже знал точно: ему ещё учиться, учиться и учиться.

 

Хочется закончить статью на оптимистичной ноте. Глянем вкратце на одно распространённое слово, которым ругаются или гордятся во множестве регионов, но о тождественности которых мировая лингвистика, судя по всему, не всё знает.

 

Английское название коровы – cow, давшее название американским ковбоям – cowboy, имеет прямую связь с древнерусской коровой, когда она (и крупный рогатый скот в целом) называлась знакомым нам словом говядо, в современном звучании – говядина. Не случайно, слово говно (govno) в старые времена связывалось именно с коровьими лепёшками. Но прогресс не стоит на месте, в том числе, и в славном английском языке. Сначала на рубеже сер. 17 века «ново»английский перенимает русское гов в качестве названия своей коровы cow (переход Г-C), затем, к сер. 19 века появляется, ставшее впоследствии знаменитым, название пастухов – cowboys (ковбои) или covered cowboys (сраные ковбои), чья глубокая родственная связь с указанным древнерусским корнем вполне очевидна.^[127]

 

А всё это русско-матерное изобилие, разбросанное по матушке земле, часть из которого мы здесь показали, остаётся вне поля зрения лингвистики только благодаря попустительству и безнаказанности. Почему безнаказанности? Да потому что с нашего российского лингвиста (кроме простых смертных, которым терять нечего) никогда никто не спросит.

 

 

Ф. Избушкин
Сентябрь 2016.

 

 

 

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август-сентябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению августа-сентября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.