* * *
Мы не к себе – к другим с годами строже.
А вроде – быть должно наоборот.
Но кто, скажите, жизнь свою итожа,
её пустой и бесполезной назовёт?
2001
Какие тяжести таскал...
Валерию ДобровольскомуКакие тяжести таскал!
И на улыбку сил хватало.
Устал? Ещё бы – не устал...
Но принял душ, и – полегчало!
За семерых один ломил
и щедро радовался жизни,
и мозг пытливый торопил
над безднами –
к вершинам мысли.
Шутя, отодвигал предел.
Где – брал умом,
где – силой чувства.
Казалось – даже пил и ел,
жизнь поднимая до искусства!
И вдруг – в столицу улетел,
туда, где и без нас не пусто...
Что остаётся нам? Признать,
что город наш провинциален,
запущен, крив, кругом печален,
концов с концами не связать…
И всё же дорог он, как мать,
и научил нас понимать,
что безрассудно – корни рвать…
И сей вопрос – принципиален?..
Что остаётся нам? – грустить,
что в этом городе над Волгой
как прежде нам не навестить
дом, где порой – беседой долгой
жизнь славно баловала нас
и речь – как музыка лилась...
Иду я мимо. Поздний час.
В знакомых окнах – свет погас...
1980-1982
* * *
Всё трудней объяснить коллеге
суть проблемы, которой занят.
Временами сам Академик
признаётся – всего не знает...
Всё трудней разобраться – что же
происходит в лаборатории,
в институте, в мире, в истории...
Что же – ляжем и лапки сложим?
1978-1980
Сказка о веселом человеке
Светлане и Валерию Добровольским Жил-был на белом свете
веселый человек.
Сам над собой смеялся
весь свой нелегкий век.
Не важно – дождик, слякоть,
жара, иль стужи звон –
смеётся, словно плакать
не научился он.
Шепнули королеве,
что это он – над ней...
И королева – в гневе.
А он, чудак, ей-ей,
так насмешил бедняжку
и весь её дворец,
что королева – тяжко
вздохнула наконец:
– Хорош дурак! Воздайте
бродяге по уму:
пусть в колпаке, в халате –
смешит мою тюрьму...
Нет, стражу тоже жалко:
у каждого – семья...
Что скажешь ты, служанка
смешливая моя?
Служанка чуть надменно
взглянула из-под век...
Пошел за ней сквозь стены
весёлый человек.
Под крышей – новоселье
и – свадьба! Сколько дней
в каморке шло веселье –
не помню, хоть убей!
…Когда нарядный аист
детишек им принёс,
они и тут – смеялись
с детишками – до слёз!
Нашли смешной домишко,
сбежали из дворца.
В том доме даже мышка
смеялась без конца.
И медный колокольчик,
смеясь, весь дом будил,
когда я, между прочим –
к ним в гости заходил.
1979
В ожидании трамвая
– Перепрыгнул город через пригород,
горки и болота позастроили…
Осчастливят, да из центра выгонят:
«Будешь, бабка, жить – как в санатории…»
Дом и впрямь – одних дверей полтысячи,
все удобства, техника с наукою…
Только то сижу без электричества,
то застряла в лифте и – аукаю!
И с водой мучение, и с транспортом.
Подожди-постой трамвая с буквицей!
Разве ж это всё по-государственному?
Мы ведь тоже люди, а не луковицы!
Перепрыгнул город через пригород,
через огороды-палисадники.
Обменяться? Тоже – вряд ли выгорит.
Значит – обживайся, бабка, ладненько…
Да неладно как-то всё поставлено.
Даже ветер, словно злыдень, мечется…
Скольким здесь жильё-то предоставлено!
А когда район очеловечится?
Мне бы жить спокойно, не печалиться.
Да чего-то всё не получается…
1981
* * *
Казань, двуязыкая память
о битвах, набегах, погромах.
Город раздельных кладбищ
и общих братских могил.
Город студентов, знающих,
что параллельные – сходятся.
Город, в котором так неожиданно,
неповторимо переплелись
хитроватый прищур Моллы Насретдина,
беспробудная мудрость Омара Хайяма,
лень Емели и огненный бунт Емельяна,
изощрённая вязь изразцов,
толкований стихов из Корана,
спор Христа с Инквизитором в бездне поэмы Ивана,
и почти карнавальная маска кретина –
славянина Йозефа Швейка…
Божья Матерь Казанская,
всем – прозвучи, как жалейка,
всем нам – матерью стань,
всем – заступницей будь,
всех – пойми и наставь,
никого, никого не забудь!
1970-1997
* * *
Весенний, молодой, бездумный ветерок.
А мне сегодня не даёт покоя
державинский полузабытый слог,
сквозь два столетья долетевший вздох:
"Как время катится в Казани золотое..."
Приду в музей.
В покое, в тишине,
в рабочей комнате лицо твоё простое
смущённо расцветёт навстречу мне:
– Вот видишь – и весна уже в окне...
"Как время катится в Казани золотое..."
– Ты скоро?
– Скоро... Поброди пока…
Вверх поднимусь,
по лестнице – направо,
минуя каменные, тёмные века,
я сразу – в золотой,
где лапти и соха,
портрет какого-то насупленного графа,
и в уголке – державинская арфа,
что так растрогала когда-то старика.
Но струны, видно, оборвала смерть,
иль времена, когда трясли устои.
Поглажу стёртой позолоты след.
Вернусь к тебе. И улыбнусь в ответ:
"– Как время катится в Казани золотое..."
Куда спешить? Я молча посижу.
Не торопись, любимая, пустое!
Мне хорошо, спокойно – я с тобою.
Чего еще желать?
Глаза прикрою,
и суеверно, бережно твержу:
"Как время катится в Казани золотое..."
1969
В любви я счастья не узнал с тобой...
(Из Гарая Рахима)В любви я счастья не узнал с тобой,
дворцов хрустальных не воздвиг над миром.
В часы, когда я мог бы стать Тахиром,
ты не смогла моею стать Зухрой.
Но и тебе не повезло со мной –
ты не раскинула шатров под небом синим.
В часы, когда ты стать могла б Зухрой,
я не был, как на зло, твоим Тахиром.
Что делать? – гаснут наши слабые улыбки
По обе стороны решётчатой калитки.
Всё явственней двойное заблужденье,
две разных стороны одной ошибки.
1969
* * *
Не в два – в четыре глаза ждал.
Придёт! – себя устало убеждал.
Ты не пришла. В полглаза удивился,
что день – блистал, а на березе лист дрожал.
1970-1975
* * *
Мой разум – спичка, вдруг зажжённая в ночи.
Но от неё огонь гудит в печи,
и блики на щеках, в глазах любимой пляшут.
Сядь рядом с ней, поэт, и помолчи.
1975
* * *
Летит, гремит сквозь ночь трамвайчик прыткий.
Всего одно – среди погасших лиц –
живёт, подсвеченное внутренней улыбкой,
и тихий свет струит из-под ресниц.
1980
Восходит Луны ослепительный диск...
«Восходит Луны ослепительный диск...»
Строка вызывает критический писк:
– Ах, как вы, товарищ, отстали от века,
ведь там побывала нога человека!
Жить старым – уже непростительный риск...
– «Восходит Луны ослепительный диск...»
А впрочем – вот строчка –
не надо и даром:
«Восходит Луна освояемым шаром...»
1970-1980
* * *
В Лихолесье, на реке Любаве
Сам Ярило ходит в прежней славе,
и в луга беспечная тальянка
всех, кто молод, по ночам зовёт.
В Лихолесье, на реке Любаве.
в заливном, покосном разнотравье
мне моя татарочка-смуглянка
о любви по-своему споёт:
«Я плыла к тебе в лодчонке узкой,
огибая перекаты, мель…
Хочешь – Волгой назову по-русски
я свою красавицу – Идель?
На закате в речке золотится,
светится певучая вода.
Не успела я в тебя влюбиться –
полюбила сразу, навсегда.
Стань моей заботой, не забавой,
вместе по одной пойдём тропе.
Хочешь – Волгу назовём Любавой,
если так понравится тебе!»
В Лихолесье под высокой елью
отвечаю в тишину свирелью:
«То, что Волгу ты зовёшь Иделью –
Никакая вовсе не беда!
Если любишь – назовём Любавой.
Берег левый не уйдёт на правый.
И не остановит бег державный
Голубая волжская вода.»
Пой, жаным, душа моя, невеста,
пой слова счастливые свои.
На каком наречье – неизвестно
звонко свищут в роще соловьи!
1971
Татарско-Марийская песенка
Поле моё каменисто,
путь-дорога – кремниста.
Только поют-играют
рядом – твои мониста…
Месяц и облачко в небе.
Дымкой подернулись степи.
Тихо звенят мониста,
не бубенцы, не цепи.
Музыкой этой тронут,
я – с головой, как в омут,
в бездну глаз твоих карих,
в бездну, в которой тонут...
Полночь эпохи – мглиста.
Но – посмотри лучисто!
Покачай головою –
пусть позвенят мониста!
1971
Шум поезда и шум дождя
«Шум поезда и шум дождя...»
Ночная дрожь фанерной дачки.
Дождь разгулялся не шутя.
И товарняк от водокачки,
издалека подав гудок,
ход набирает на восток.
Есть хлеб, картошка, кипяток,
в коробке – сахарку чуток,
и чай – как снадобье от спячки:
живи, решай свои задачки...
Ночной грозы осенней гром –
финита дачного сезона…
Кто нынче над твоим пером
склонился так бесцеремонно?
Седой припудренный парик.
Халат и поясок с кистями.
В татарских ичигах старик,
исчерканными мной листами
интересуется, сопя,
на фоне стеночки дощатой...
Оправдываюсь, как дитя:
– Простите, волен был с цитатой,
иной оттенок ей придав...
– Поэт во всём и всюду – прав! –
ответил фразой он крылатой.
Шум снова начал нарастать,
транзит не местного значенья
гудит, грохочет мимо нас...
– Спасибо, помянул и спас
хоть на минуту от забвенья,
из черной вечности жерла,
из ночи, чьё предназначенье –
напоминать, что жизнь – была...
Сказал – и сердце обожгла
нездешней горечи отрава..
Я бормотал: – Ну что вы, право...
А он ушёл, и все дела…
Лишь утром разглядел воочью,
свой черновик ночной найдя,
что ногтем холодно и точно
старик пометил, уходя,
одну лишь стоящую строчку:
«Шум поезда и шум дождя...»
1969-1999
Женская жалоба
Он на колени падал, он молил,
твердил, что хочет стать
рабом моим счастливым...
И я сдалась… Как быстро он остыл!
И стал, как все рабы – угрюмым и ленивым.
1965
* * *
– Не живём, не заладилось как-то…
Каждый ищет причины свои:
– Не хватило внимания, такта…
– Уважения, то есть – любви…
Ах, кому и чего не хватило –
не судите, не троньте – болит!
Дай ей, небо, здоровья и силы –
встать, подняться над морем обид.
Ей без наших теорий, догадок –
жить, детишек растить-поднимать.
Этот труд в одиночку – не сладок.
Тем доподлинней звание – Мать!
И права она, если пророчит:
– Выйдут в люди мои бубенцы!
В мире нет матерей-одиночек.
Одиноки лишь волки-отцы.
1984
* * *
Разбужены дали лесные,
и зимняя шкура тесна.
В Татарии, в сердце России –
опять закипает весна.
Бурлят по оврагам потоки,
уносят усталость и муть.
И звонкой трещёткой сороки
в лесу обозначен твой путь.
Оттаявшей тропке доверясь,
броди, заблуждайся, молчи.
Сквозь мертвые листья, как ересь,
пробились травинок лучи.
Как нимбом, зеленой щетинкой
пригорок любой освещен.
И стайка синиц сонатинкой
взлетает... И дух твой смущён.
Во всей этой музыке бедной
есть что-то такое, сродни
томленью любви безответной,
где, путая ночи и дни,
живут неотвязные мысли
и грустные очи глядят...
Весна закипает в Отчизне.
Что ж к нам соловьи не летят?
1981
* * *
Тьму низких истин Знание пасёт.
Они облезлы, но небесполезны.
К ним запах шашлыка с дымком несёт,
а он приятней, чем дыханье бездны.
1983
* * *
Царь Сущего, Всея Истории Венец,
о, Человек, Мыслитель и Творец!
Но кто же примет столь высокий титул,
кто явит миру совершенства образец?!
1977