Реки, озёра глядят в небеса...
(Из Саджиды Сулеймановой)Реки, озёра глядят в небеса,
Солнце, свой путь совершая, пылает.
Ливень хлестнёт, приласкает весна –
Всё в человеке свой след оставляет.
Рубим леса, по дорогам спешим,
Город возводим – строительство века!
Камень разрубим, ядро расщепим –
Щепки вонзаются в мозг человека…
В сердце, вскипая, родится заря,
Падает солнце туда, догорая…
Как же ты ангелом станешь, когда
В сердце – все прелести ада и рая…
1976
А русский ты, еврей или татарин...
Национальность – странная забота.
Она проходит…Сердце, прилепясь
к чужой земле, сбивается со счета,
в иную связь уверовав и вязь.
Александр КушнерА русский ты, еврей или татарин –
твоей заслуги в этом нет.
Гордиться нечем.
Все нищими в итоге оказались.
Не гордость – озверевшая гордыня,
в крови вскипая ядом, порождает
истерику, законы кровной мести,
круг замкнутый, в котором кровь и кровь...
Так дети спорят – чей отец сильнее,
отважней, лучше...
Нам бы повзрослеть
и "распри позабыв", признать законы
любви, взаимоуважения, культуры...
Мечта Мицкевича и Пушкина мечта,
увы, мечтой недостижимой остаётся.
Цивилизация проблем не отменила,
лишь причесала нас, припудрила слегка,
не в шкуры – в куртки, в камуфляж одела,
но преступленья – всё ужасней, гаже...
Тут Достоевскому нам нечем возразить.
И мы молчим...
А наши дети – гибнут.
1999
Дедал
Сам ничего не создав,
крылья угробил Икар.
Сергей Малышев
Одолев притяженье,
гордый – всех обманул! –
сын, моё продолженье –
прямо к Солнцу рванул!
Я кричу от бессилья.
Поздно. Плавится воск,
рассыпаются крылья...
Дальше – Брейгель и Босх.
Не спасительный берег
я провижу, казним:
пламя будущих Герник,
сверхгрибы Хиросим.
Я кружу над землею,
окликаю: – Икар!
Грай вороний за мною,
сумасшедшее: – Карр!
Стану мифом, не былью,
но никто до конца
не поверит, что крылья –
погубили отца…
Сыновей всё заносит.
Горше горького – то,
что о матери вовсе
и не вспомнит никто.
1986-1987
* * *
Как неожиданно на нас зимой дохнуло!
Деревья раннего не ждали снегопада,
Стоят, не сбросив своего наряда
ещё зеленые… А снег летит, метёт,
и покрывает неокрепший лёд,
которым тощую Казанку затянуло…
Как неожиданно на нас зимой дохнуло!
Как это небо давит и гнетёт…
1975
Все мы состоим из поговорок...
Сергею Говорухину
Все мы состоим из поговорок,
оговорок, пылких восклицаний,
из суждений, приговоров скорых,
утверждений или отрицаний.
И об этом – целые науки
существуют, зданья громоздятся.
Ковыряют пальчиками внуки
кирпичи мудреных диссертаций,
бабками написанных когда-то
на наречье, сдобренном латынью...
Но всё так же – внук идет в солдаты,
сталь в глазах главенствует над синью.
И ружьё, висящее на стенке,
выстрелит, как водится – нежданно...
Кто домой вернулся не калекой –
я не знаю...
И в дали туманной,
где-то рядом с городской управой,
над живыми окнами квартир,
над фасадом – горестно-кровавой
вдруг предстанет надпись:
«Миру-мир!»
22.10.1999
Итак, Итаку навсегда покинув...
Рустему Сабирову– Итак, Итаку навсегда покинув,
и повидав в избытке белый свет,
решился Одиссей с супругой сгинуть
в деревне русской...
– Тоже мне – сюжет...
– Тогда – иначе: старость подступила,
и чтобы ей не сдаться, он решил,
что мать-земля его бы укрепила
и прокормила...
Всё, чем раньше жил,
он зачеркнул. И начал жизнь иную.
Простую, бедную… Возделывая сад,
в себе – крестьянскую, былую, трудовую
двужильность зная – был работе рад,
копался в грядках...
– Хрен-то, бестолковым
он стал хозяином – не стоило возни...
– А кем он раньше был?
– Да вроде – клоуном...
– Тогда понятно, пёс его лизни!
1993-1996
* * *
Не праздный йог, не фокусник, не маг,
старик, кормящийся клочком своей землицы –
ужели это я? – средь сельских бедолаг –
чужая, странная, потрепанная птица...
Работал я в тайге, в степях, в горах,
любил дороги, будни экспедиций,
писал стихи взахлёб и впопыхах,
печатал их в Казани и в столице.
А что в итоге? Как у всех бродяг,
тоска по родине – сильней, чем в пояснице
глухая боль... Поэты этот факт
воспели, лучшие ей посвятив страницы.
Но тех страниц никто здесь не читал.
Здесь пашут, пьют, поскольку надо выжить.
Усталость проникает и в металл.
А жизнь – куда сложнее наших книжек.
Мне были братьями татарин и казах.
Когда все начали считаться и делиться,
и неприязни искры вспыхнули в глазах,
домой, на родину решил я возвратиться.
Поскольку нет на свете тяжелей
греха, чем смертный грех братоубийства.
А тут повылезло на свет из всех щелей
такое злобно-ядовитое витийство...
Казалось, что отравлен воздух сам,
пропитан визгом бешеных амбиций.
И я покинул суверенную Казань,
больной, любимый город, улицы и лица.
Теперь живу в деревне русской – факт,
от коего уже не отвертеться.
Всё рядом – и Владимир, и Москва.
Болит, Чечней измученное, сердце.
1996
* * *
Здесь всё другое – плавные, как вздохи,
холмы равнины русской, перелески,
дубы могучие и бронзовые сосны,
вершинами средь белых облаков
гуляющие...
Эта часть России
зовётся издавна владимирским опольем
и красотой своей известна миру,
хотя повсюду – красота своя.
Мне здесь спокойно будет – близ дороги,
бегущей в Нижний, на Казань, на Вятку,
через Урал, Сибирь – до океана...
Но я в России, на её земле.
Я сделал выбор. Я домой вернулся.
И никуда отсюда не уеду.
Мне здесь отныне –
жить, дышать, работать....
Всё остальное – домыслы, враньё.
1992-2001
* * *
Постовой с улыбкой флегматичной
смотрит вслед... Пожалуй – не догнать…
Случай, скажем, явно не типичный,
но авось – без шума – наплевать,
обойдётся, если не столкнётся
с "мерседесом" или с кем ещё,
кто не налетит, не разобьётся...
Пьяную слезу смахнув со щек,
"знатоки" о колесе талдычат
что-то слишком вольно...
Дело – дрянь…
Колесо от чичиковской брички
сквозь Владимир катится в Казань.
2000
* * *
Горечью, накопленной в крови,
злобы мировой не одолеешь.
Смело круг порочный разорви,
просто улыбнись – как ты умеешь,
и увидишь – многое не так
страшно и черно, как подаётся.
И не так уж глуп Иван-дурак,
если над самим собой смеётся.
14.06.2000
В том городе помнят о нас, не забыли...
Валерию ТрофимовуВ том городе помнят о нас, не забыли.
Мы ночь напролёт о стихах говорили,
читали и спорили ночь напролёт,
пытаясь понять: недолёт, перелёт?
Всё было на равных, по-честному было.
Угрюмая зависть нам глаз не слепила,
мы много смеялись, а юмор – лекарство
прекрасное от нелюбви и коварства.
Но время пришло – и закончились споры
полночные наши... Иные просторы
нас вдаль поманили – и мы разлетелись,
не веря и веруя – в Бога и в ересь,
в грядущее Солнце над старой Казанью,
и в братство, и в местное правописанье
всемирно-волшебного слова Свобода,
чреватое новым обманом народа,
которому все наши споры – до фени:
«Что – песни, когда вздорожали пельмени!»
17.01.2002
На воссоздание памятника Г. Р. Державину в Казани. 1.
В прошлом веке – (что меня ужалило?) –
я стихи в тревоге написал –
как свергали памятник Державину…
Новый век на новый пьедестал
водрузил российского поэта
в прежнем виде…
Может быть – не раз
и не два случится то и это,
и культуру вновь повергнут в грязь…
Новый властный прокричит проказник
что старик Державин – устарел.
Но – сидит, татарско-русский классик,
в греко-римской тоге, как сидел!
Может быть – к Истории причастность
нам его вернула – как сказать…
Но в России победила гласность
и – вскипела старая Казань,
забурлила буйными речами,
вольным словом, резким, площадным…
Думы об Отчизне – изначально –
сладки нам, да едки – словно дым…
Сколько о любви ни говори я,
все мы станем прахом и золой,
всех обманет воздух эйфории,
возносящий над сырой землёй.
Всех жерло пожрёт – народы, царства,
и лукавых царедворцев сонм.
Злоба, жадность, хамство и коварство –
всё – утонет в той реке времён…
Одолев трехвековую старость,
не в обиде он и не в тоске –
даже если б от него осталось
восемь строк на грифельной доске.
Пусть сидит – не праздным истуканом,
языком и разумом велик,
знающий, не верящий обманам,
мудрости сподобленный старик.
Пусть сидит, наш первый песнопевец,
пусть под ним – кричат стихи баском…
Вслушивайся, из веков пришелец,
между сосен в садике Лядском…
(Хоть первично место для поэта –
под защитой университета!)
12.03.2006
На воссоздание памятника Г. Р. Державину в Казани. 2.
Я памятник вернул Отечеству, в котором
не чтут предшественников, памяти не чтут,
предпочитая суд – решительный и скорый,
в надежде, что его – за праведный зачтут.
На памятник себе – другие претенденты
стоят, как в очереди длинной – что дают?
Обманывают всех – надгробья, монументы…
Я счастлив строчками, которые – живут!
19.03.2006
На воссоздание памятника Г. Р. Державину в Казани. 3.
Я памятник воздвиг – другому, не себе,
предшественнику, чья колеблемая слава,
к народной непричастная Судьбе,
как показалось – не имеет права
существовать…
Но долгой жизни труд
Поэту-труженику эту славу создал,
и пусть теперь ему опять цветы несут,
в раскаянье, в его признанье позднем.
25.03.2006
Свобода – вечный бог поэзии и прозы...
Вячеславу ВоздвиженскомуСвобода – вечный бог поэзии и прозы.
Все жанры смешаны, все рамки смещены,
все русские комедии – серьёзны,
трагедии – наивны и смешны.
Роман в стихах, поэма в прозе грозной,
поэма без героя, вольный стих...
"Как хороши, как свежи были розы!" –
вне жанров, просто выдохнул старик,
но – навсегда...
И в этом – вся загадка.
– Зачем же ты рифмуешь?
– Для порядка...
12.VI.1997
* * *
Как сосны вымахали вверх за четверть века!
Я помню их – чуть выше человека,
сосёнками-девчонками, колючими,
а нынче – струнами звенят они под тучами,
под облаками, белыми, высокими,
по-женски мягкими, большими, крутобокими.
Я помню их… Они меня забыли.
Что я для них? – прохожий, муравьишка,
подвижный сгусток придорожной пыли,
весьма опасной, как любой мальчишка.
Но я прошёл… Меня того – забыли…
А нынче – старца – что же опасаться?
Едва бредёт. Да и глаза слезятся…
26.12.2006
* * *
Свобода-ненависть несёт в себе старинный,
смертельный яд, убийственный для всех.
Им всё пропитано – рубаха, крест нательный,
и роковой, почти преступный смех.
Но, слава Богу – есть Любовь-Свобода,
Любовь-Сочувствие (велик её секрет!),
Любовь, где горечь каждого народа
кристаллизуется в неизъяснимый Свет.
И все эпохи противостояний,
всё варварство, живущее в крови,
бессильно:
двое ощутили вдруг – Сиянье,
в глазах друг друга, в долгий миг Любви.
25.01.2005
Дочери Екатерине
В день Пушкина, когда тепла и света
победу празднует российская земля,
горячим солнцем, наконец, прогрета,
и свежей зеленью одеты тополя,
и в палисадниках – сирень благоухает
и заливает ароматом дом,
заздравный тост отец твой поднимает
в твой день рождения,
и вновь твердит о том,
что это не случайно, что сияет
твоя звезда в счастливый этот день
навек прекрасным светом...
И – кивает
словам – тяжелыми султанами сирень...
Тебе уже немало – восемнадцать,
тебе всего лишь восемнадцать лет.
Весна являет всю свою прекрасность,
твой путь украсил яблоневый цвет...
Но как родителям, вздыхая, не бояться
грядущих заморозков, горестей и бед...
6.06.1997
* * *
Поэта олухом назвали. И не зря.
За то, наверное, что нету сладу с ними.
Поэты – олухи небесного царя,
и не в ладах с царящими – земными!
06.11.2004
* * *
День за днём, неделя за неделей.
Оглянулся – а вокруг темно.
Голые кусты оледенели,
день-другой – и налетят метели
петь о том, что ведомо давно...
2000