Рубинштейн Юлия. Рассказ «Внезапный тупик».

...– По твоей милости город уже без прессы, без бизнеса и без управления! – Самохвалов обличал всё более заметно пьяным фальцетом. Тип в рубчик потягивал пиво, рядом лежала сумочка-«педерастка», лица не видно было за газетой. – Сначала я думал, что ты хочешь в мэры, и был бы руками и ногами «за». А ты… ты… Это ж всё твои ученики, коллеги, партнёры! Иуда Христа продал. Ученик – учителя! А ты наоборот? Учеников продаёшь?

Пустая пол-литра давно перекочевала под стол, и её место занял крымский коньяк. Максим почти не пил, а распалившийся вице-мэр, казалось, этого не замечал. Громче всех кричит «держи вора» – ясно кто. И Максим пошёл ва-банк.

– Так это твоих рук дело? – Кивок в сторону. – Если я шестидесятник, то ты параноик. Я рвусь в мэры и убил первоклашку? Ты боишься, что тебя посадят в пытошную психушку? Таких, как ты, не сажают. Ты и сам допьёшься. До цирроза. У тебя что-то перестало ладиться, а я виноват? Не написал за тебя чего-то, как раньше программы писал? Буржуи не угостили на халяву, вот и…

– Кто кого угощал, Блошкин разберётся. Да! Ик… я там был!

– Кто это – Блошкин?

– Подполковник… ик… и нос сломан...

Рубинштейн Юлия. Рассказ «Нигде не пропадёт».

...И горько было – нет больше моей Родины, за которую голосовали в марте. И злость была – опять без нас всё решили, опять ломают через колено не спросясь. А мы не будем, как вам надо, я не стану по вашей команде любить деньги и вещи, они нужны для жизни, но люблю-то я то, что я люблю. Отца с матерью, книги, науку, песни, природу, друзей, и мы сохраним любимое – сохраним друг друга от вас! И был рюкзак с картошкой на весь срок пребывания в Ленинграде, в январе девяносто второго – опять по научным делам и опять в свой отпуск. И хватило того рюкзака, кроме меня лично, ещё десятку человек на поесть сегодня и оставить на завтра. В январе девяносто второго знать, что у тебя на завтра есть еда – это было немало.

И что самое обидное – уже в середине 90-х для того, чтобы сесть в поезд, нужен был паспорт. При самом заскорузлом «совке» этого не требовалось.

Потом – примет этой новой заскорузлости только прибывало. Заборы вокруг школ. Вокруг жилых домов. Полиция вместо милиции. Невзирая на протесты брянчан и смолян, псковичей и ростовчан. Проводница пассажирского вагона: я вас не выпущу, я за вас отвечаю! Пардон, разве мы не граждане, не сами за себя отвечаем? И буквально вчера, в 2020-м – крупные госконторы открепляли своих тружеников от избирательных участков, списками, без их присутствия даже, чтобы так же автоматом, списками, от их имени объявить «одобрямс» поправкам в Конституцию...

Рубинштейн Юлия. Рассказ «Улыбка Зорге».

...Сеть она не понимала и не любила. Поэтому из ответов на свой запрос осилила только первую страничку. Даже первую ссылку. Та просто верещала: издательство номер один в России!

Пройти по ссылке, однако, пришлось до конца. Шёпотом ругаясь: «да блин горелый, да йогурт без даты», – предпенсионная офисная мадам зарегистрировалась в качестве владелицы личного кабинета, написала обращение к менеджеру, прикрепила те самые сто страниц и клякнула «отправить». И предалась грёзам о заслуженной льготе, весьма нетривиальной льготе, на которую, как считала, она имела право наряду и в неразрывной связи с пенсией.

Ответ пришёл быстро. Через месячишко. «Мы заинтересованы», – гласил он. И содержал вложенный файл договора. Подписать договор следовало одним кликом мышки.

Однако Светлана Прокофьевна была отнюдь не чукча из известного анекдота насчёт «чукча не читатель, чукча писатель». Она-то читать любила. А бумажная работа развила навык въедливого вчитывания.

Чем дальше она продвигалась по тексту договора, тем выше под причёску лезли удивлённые дуги её выщипанных светлых бровей. Она «предоставляет Издательству право по усмотрению Издательства осуществлять корректуру»? То есть переписать в её тексте что захочется и так, как захочется? Извинитеньки. Автор, то есть она, гарантирует, что текст «не нарушает законодательства Российской Федерации и не причиняет вреда деловой репутации, чести и достоинству третьих лиц»? Третьему лицу в мозги не влезешь. На что оно решит обидеться – вот уж морока гадать. А тут не гадай, а гарантируй, под многотысячный штраф. Предоставить персональные данные...

Что значит "не в тему"? Тема была сформулирована как "Коронавирус.После" - вот вам, сограждане, экстраполяция на тему, что будет, если не перестанем играться в эпидемию, делать из скромной по последствиям болячки вроде гриппа какую-то Юстинианову чуму. Если будем всей страной продолжать пользоваться этим для завинчивания гаек, затыкания ртов... Тогда надо было обозначить тему чётче, оговорить дополнительные ограничения (напр., "после" - это через сколько лет после, в рассказе - лет через 30), и т.п.
Заранее приношу извинения, если на этой площадке не принято выступать в таком тоне.

Рубинштейн Юлия. Рассказ «Основной вопрос».

...Алекс искоса метнул на Эмку шустрый взгляд. Неужели не понимает, байбак эдакий, что над ним прикалываются. Троллят. А таки похоже. И он продолжал, с усилием натягивая на лицо мало-мальски приличную мину:

– Знаешь, от удобств бывают и неудобства. Я серьёзно. Вот едем мы из Кандалакши. Вагон суперпонтовый. Риц-вагон. Какие раньше подавались только для иностранцев и посланцев. Немцы у себя в Аммендорфе озаглавили Schlafwagen, спальный вагон, а по-нашему типичный «шлюхваген»… По коридору чемодан с колёсиками везут, на полу ковровая дорожка. Всё по отдельности европейское – чемодан как в лучших домах Филадельфии, вагон не наш и дорожка мейд ин не наше. А совместимости ни лешего! Их чемодан не вписывается в их же габарит! И дорожку тут же – в мерзкую такую гармошку. Несут чемодан на вытянутых руках, как юбилейный адрес. А весу в нём – кгм, да-с. В купе попасть нельзя. Даже с билетом. Только у проводника есть карточка-ключ. Как в загрангостиницах. Или на пароме видал, в турпоездке. Если самозахлопнулось, то всё, ку-ку. Даже если ночью в тубзик вышел. Эмка такую спёрла в личное распоряжение, – кивнул на жену, – чем поставила там всех в позу… грм… по крайней мере до Москвы. Там так и так заново экипируют. Спросил у проводника: а как вы вообще на этой чертопхайке ездите? Он в ответ – а всяко. К примеру, техпаспорт на некую железку: мол, обеспечиваются параметры до шестнадцати ниже нуля по Цельсию. Спрашиваем: а ниже? А они, фирма-то, чей техпаспорт, в ответ: а ниже ведь не бывает. Вот и молимся, говорит служивый, чтоб зимой такое счастье не досталось. Заклинит, и тогда полный… пентод. Чайник вот, изволите видеть, кипятим для граждан пассажиров в количестве три штуки. Не построено титана, у них там чай не пьют, кофейная цивилизация. И не едут по три дня в один конец. А потом мне занадобилось налево, и тут-то самое интересное. У них у первого купе и у последнего табло на светодиодах: занято или свободно. Горит «занято». Ну, подожду. Занято. Занято. Уже не терпится, подхожу ближе к удобствам – ну, вот ща, думаю, вот ща. И слышу – пршш, пфршш, ритмично так, с правильными промежутками. Просовываюсь дальше. Дверь в удобства приоткрыта! И вижу: шкет, лет так шести, со свирепым удовольствием на мордахе, давит эту самую кнопу над унитазом. Раз за разом, сосредоточенно так. И слушает, аж рот открылся. Пфрчшш! Кхрчшш!..