...– И, во-вторых: чем зловоннее выглядеть будем, тем эффектней сюжет. А потому и жертва выглядеть должна невинней и жалостливей остальных. Вот она! – указал председатель пальцем.
Нет. Не на меня указал. На девушку. Мою девушку. Сволочи. Дверь уже заперли. Сволочи.
– Крепись, – возопил председатель, – милая! Ты породишь Достоевского. Как минимум – Камю породишь.
– Это как минимум, – пропищал голосок.
– Я… не хочу умирать, – она откинулась на спинку кресла, обводя нас глазами. – Я… моложе всех вас. Я и не жила порядком.
– Деточка… – председатель откашлялся. – Чем моложе жертва, тем оно трагичней. Не зря Фёдор Михалыч глушил маленьких девочек чуть ли не в каждом романе. Девочек у нас нет, так хоть девушка. Прими эту муку.
– Да плевала я на Михалыча! А на тебя и подавно!! Жить хочу! – она кусала губы. Сейчас расплачется, и я умру.
– Господа, – сказал я, вставая. – Товарищи, солдаты. Радетели литературы. Не обессудьте. Я не позволю. Заявлю в полицию. Вы, конечно, можете убить и меня. Но ведь мы не хотим умирать. Это уж действительно – гнусно будет с вашей стороны.
Минута ошарашенного молчания.
– Как же это…
– Что ж вы так…
– Это предательство общего дела! – подытожил председатель.
– У меня другое предложение, – сказал я. – Только выслушайте меня, сядьте. Вот вам сюжет. Я дам вам оригинальную тему...
