Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Шуток по отношению к себе не принимала, твердила, как мантру: «Ты меня подавляешь. Упырь, вампир, вурдалак, кровь мою пьёшь». Делал вид, что сосёт, рукавом утираясь.

– Дракула.

– Дрррр. Акула?

Вначале не верил. Потом дошло. Его успехи её угнетают, вгоняют в депрессию. Завидовала. Попалась ему, Господи, идиотка. Перестал рассказывать о делах. Но всё скрыть невозможно: конгрессы, конференции, стажировки. Позвал пару раз с ним поехать. Жёны нередко следовали за мужьями. Пляж, магазины. Прихватывали вместе ещё несколько дней. Отказалась несколько раз. Звать перестал. Информировал: столько-то дней не буду. Даже место перестал называть. Такая семейная жизнь. Все счастливые семьи похожи…

 

– Мышление прецедентно. Человек роется в памяти, чешет затылок: когда-то подобное было. Обнаружив сходство, уже случившееся к себе нынешнему примеряет и принимает решение. Право – самая консервативная, самая прецедентная область человеческой деятельности. Но не только оно. Консервативна военная мысль (генералы готовятся к бывшей войне), медицина и даже наука. Не может с разными для науки последствиями падать на голову яблоко, которого вероятней всего не было и в помине. Вырваться из прецедентова ложа – удел очень немногих. И здесь смелости мышления мало, необходима смелость толка иного, чужим мнением небрежение. Если случается сочетание двух смелостей, есть шанс на прорыв. Человеку не хватает ощущенья опасности. Да, он может попасть в катастрофу, случаются смерчи, землетрясения, может заболеть смертельной болезнью. Но, во-первых, в странах золотого миллиарда сделано многое, чтоб уберечь, предотвратить и спасти, во-вторых, от человека зависит немного: берегись, не берегись, в катастрофу всё равно, если написано на роду, попадёшь. У современника атрофируется важнейшее чувство – опасности, которое ничем не заменишь. Он ничего не боится: ни суда – живут и в тюрьме, ни Бога, ни чёрта, репутации которых атеисты постарались испортить. У Вольтера сегодня сторонников намного больше, чем у Римского папы. Ни голода, ни нищеты. Социальная защищённость, на пособие по безработице выгодней жить, чем на зарплату. Хорошо, если у человека способности, призвание и талант, он ищет им применение. А что делать сереньким мышкам? От кота бегать не надо, мышеловки законом караются. Валяться вверх лапками и сыр пережёвывать? Повалялся, нажрался, совокупился. Что остаётся? От ожирения подыхать. Отсюда мысли крамольные – о голоде, смерче, не дай Бог, войне. Знаю, знаю, скверные мысли, но поделать ничего не могу.

В тот вечер уже собрался откланяться. Но Главный показал на окно.

– Переждите потоп. Пока до машины дойдёте, вымокнете до нитки. – Сказал тоном, будто долго искал, и, наконец, разразившийся дождь помог найти ему повод.

– Пожалуй, вы правы, если не слишком вам надоел.

С удивлением посмотрел, словно он произнёс неуместность. Но взгляд был коротким, быстро прощающим. Сверкнуло, в комнату рванул белый, резкий, пронзительный свет, на мгновение поглотивший желтоватый, уютный, домашний. Так внезапный порыв, вспыхнув, гасит свечу. Загремело: телега по мостовой, грохоча, позванивая и бренча.

Подойдя к окну, герр Ольсвангер всматривался в чёрное, пустое пространство. Помолчал и вдруг невпопад: «Небесный огонь». Случайная реплика напомнила: на пасху добывают небесный огонь, утверждают, не обжигающий. Жрецы, в серых сумерках в крошечном пространстве отлучённые от подлунного мира, ждут, когда снизойдёт и мир озарится небесным сиянием.

«Ну, вот, ещё рюмочку в честь потопа». В ответ, словно согласие, грохочущие отголоски. Наполнил рюмки, поднял свою: «За ваше здоровье, – поклонился, – и за здоровье потопа!» – поднёс рюмку к окну, по которому барабанили частые крупные капли.

– Было бы время и знания, написал бы трактат о зле и добре. – И в ответ на немой вопрос. – Знаю. Написаны библиотеки.

– Обычно говорят в ином порядке: о добре и зле.

– Верно, тем самым подчеркивая первичность добра, его изначальность. А я утверждаю: добро не первично, хотя со злом на иерархической лестнице на ступеньке одной.

– И одно без другого не существует?

– Одно без другого бессмыслица, глупость, обман.

– А как же с идеей, что Господь есть добро, а зло появляется там и тогда, где и когда добро умаляется?

– Отвечу цитатой из пророка Исаии:

 

Свет создаю, тьму творю, мир создаю, зло творю,

Я – Господь, всё созидающий.

 

– Опасный стих.

– Конечно, опасный. Всё связанное с Творением – вещь очень опасная. В древности эти знания были уделом жрецов, более того, элиты сословия.

– Но со временем знания вышли на улицу?

– Вышли. В опошленном, примитивном, оболваненном виде.

– Такова судьба эзотерического знания или любого?

– Любое знание эзотерично. Учение о проводимости доступно подавляющему большинству лишь в виде радио, телевизоров. Нажимай кнопки, ручки крути. Вот и вся эзотерика.

– Но физические законы, в отличие от законов Творения, никем не охраняются.

– А зачем? Отсутствие мозговых извилин – защита надёжная.

– Надежнее не бывает.

– Творение – штука опасная. Потому что между этикой и Творением пропасть, которую хоть в сто прыжков не перепрыгнешь. Добро и зло – это этика, а Творение: зло как добро, и добро как зло.

– Зло-добро?

– Точно так. Через дефис непременно.

– О добре в Творении вовсе ни слова.

– О каком добре речь, если в мире нет человека?

– Из этого следует, что зло изначально.

– Печально, конечно, но здесь ничем помочь я не в силах. Вопрос в том, совладает ли с ним человек, когда узнает, что зло и добро существуют.

– Но всё-таки свет создаю, тьму творю. Вначале свет, а тьма напоследок.

– Так, да не так. Дело в глаголах. «Творю»– создаю из ничего, потому «тьма» изначальна. «Создаю» – создаю из чего-то, это вторично.

– Тьма, мир и зло по пророку изначальны, первичны, фундамент.

– Конечно. Обратите внимание ещё на одно.

– Свет и мир создаются, тьма и зло, те творятся?

– Истинно. Тьма и зло – продукты Творения, предмет тайного, жреческого, элитарного знания. Свет и мир создаются, они достояние всех. Что в молитве сделали со стихом? Перевели из области Творения на уровень созидания: Свет создаю, тьму творю, мир создаю, всё творю. Убрали зло! Чтоб не мешало! Послушайте снова пророка:

 

Горе говорящим о зле добро, а о добре злое,

тьму обращающим в свет, а свет – во тьму, горькое – в сладкое, а сладкое – в горькое.

 

Снял с полки папку, перелистал, вот, послушайте.

Зло может быть больше, может быть меньше. Зло у пророка часто вообще предстаёт запредельным. Добро не измеримо, не может быть больше, не может быть меньше. Не может быть запредельным. Добро есть добро. Само – мера, само – точка отсчёта.

Не знающий, точней сказать, не желающий знать полутонов, пророк создаёт картины, образы абсолютного, чистого, не смешиваемого. Если зло, то совсем беспросветное, злей не бывает. Если добро, без изъяна, добрей вообразить невозможно. Поэт предела, пророк в бездну не вглядывается: подошёл и отпрянул, нет, он в неё падает без надежды подняться, вернуться в мир полутонов, смешанных красок. Если для человека полутонов преисподняя-бездна неодолима, то пророк из неё возвращается, умирает и возрождается, выдыхая сатирические картины и образы последнего из возможных пределов. Преисподняя, смерть духа, гниение плоти, социальный распад, человек, вянущий, словно трава, и трава, умирающая человеку подобно. И вдруг – внезапное возрождение. Вместо всеобщего, не знающего меры, не ведающего предела распада – картины, образы всеобщего, всепроникающего добра. Добр человек, даже дикие хищные звери меняют природу, социальный мир справедлив, всё расцветает, в пустыне реки текут. Одним словом, вместо сатиры последнего предела всеобщего предела идиллия.

– Когда будет книга?

– Никогда. Не смогу, не сумею, не сдюжу. Если угодно, элементарно мне не успеть. Такие вещи пишут всю жизнь, а издают, если вообще издают, перед смертью.

– Чтобы заклевать не успели?

– Можно и так.

– Не слишком оптимистично.

– В мои годы какой оптимизм? Вот вам… Вы можете и успеть, – показал рукой на книжные полки, обведя их рукой, словно в одно жестом объединяя. – Здесь толика книг по теме. Самое главное. После меня, – слегка запинаясь, – они будут ваши.

Поднялся, взял лист бумаги, что-то на нём написал, прилепил скотчем к одной из полок, вернулся на место. На листе крупными буквами: после меня – Жрецу. И в углу смеющаяся рожица, смайлик.

– У меня это был бы трактат о зле как добре, о добре в роли зла. А можно иначе: Трактат о добром зле и злом добре. Совсем название сказки.

Когда дверь парадного, поскрипывая, стала медленно за ним закрываться и в лёгкие хлынул чистый, послепотопный, холодный воздух, внезапно стало тоскливо. Так в детстве случалось, когда пропадала или ломалась игрушка, любимая, незаменимая. Так в юности случалось при прощании-расставании. Но тогда ведь знал, пройдёт день или час, пусть неделя, и отболит, как сахар в горячей воде, растворится. Сейчас было не так. С предельной ясностью ощутил: этот ясный, больной воздух холодный надолго, на всю его жизнь, на всю близлежащую вечность.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: