Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Он шёл, над ним нависал многовершинный, по слову Гомера, Парнас. Кто его знает, почему Парнас поэт увидел таким. Может, поэт-полубог всё видит иначе, чем амброзии не вкусившие? Задирая голову, он соглашался со своим земляком Гесиодом, который видел многоснежные вершины многоложбинного Парнаса, видел серебрящиеся на солнце звонкоструящиеся потоки.

Он шёл, о собственной судьбе размышляя, о родном городке в Беотии, о том, как, объездив полмира: всю Грецию, Малую Азию и Египет, появившись в Риме – мировой столице – свёл дружбу с Луцием Местрием Флором, соратником императора Веспасиана. Это был круглый, через край переливающийся человек, лицо которого в зависимости от обстоятельств и настроения поминутно меняло своё выражение. Казалось, всё на свете его увлекает. При первой встрече, заметив на руке его перстень с оливковым, золотом отливающим хризолитом, римлянин встрепенулся, и, вцепившись в камень глазами, попросил ему показать и любовался, и восхищался, заставив его пожалеть, что, когда в родной Беотии блуждал по горам, не проявил терпения, выломав из скалы лишь один этот камень. Тогда издали мелькнул ему луч, затем второй, третий, словно кто-то медным зеркалом забавлялся. Долго искал, пока на золотисто-зелёный нарост не наткнулся. Долго возился, от скалы отбивая. Вслед за солнцем, уходящим за горы, камень из золотисто-зелёного стал глубинно-оливковым с нежным привкусом золотистым. Так вино вместе с ярким настойчивым вкусом наделяет и тонким, попутно тихо журчащим. Так рядом с могучей полноводной рекой, клокочущей и кипящей, стелется еле слышный, живительно бледный ручей.

Он несколько раз близко видел Веспасиана. Раз вместе с сыном, ставшим его соправителем. Из роскошного императорского одеяния, тесного для него, выступала твёрдо посаженная на короткой шее голова крестьянина с лицом крупной лепки, умными, проницательными глазами. Рядом с отцом рыхлолицый Тит казался прирождённым аристократом. Рассматривая отца и сына, пытался отыскать черты фамильного сходства, но безуспешно. Общим у них было имя. И тот и другой полностью именовались Тит Флавий Веспасиан, и, в отличие от отца, сын правил под именем Тит. Общим в судьбе отца и сына была успешная война в Иудее, после чего Веспасиан стал императором, а сын его соправителем, наследником власти над полумиром. Веспасиан любил точное, меткое, лаконичное слово. Его фразы, моментально становившиеся знаменитыми, передавались из уст в уста. В Иудее Веспасиан не спешил. Иосиф Флавий, взявший оно из имён победителя, передавал, как Веспасиан объяснял нетерпеливым медлительность: «Лучшим полководцем, чем я, является бог, который хочет отдать иудеев в руки римлян без всякого напряжения сил, а войску нашему подарить победу, не связанную с риском. Пока враги собственными руками губят сами себя, пока терзает их самое страшное зло – междоусобная война, нам лучше пребывать спокойными зрителями этих ужасов и не ввязываться в борьбу с людьми, которые ищут смерти и неистово беснуются друг против друга». Как настоящий крестьянин, Веспасиан был прижимист, чтоб не сказать о нём, скуп. Увеличивал существующие налоги, вводил новые, в том числе, что вызвало возмущение Тита, на общественные уборные. Получив первую прибыль, сунул Титу под нос монету: мол, пахнет? Через несколько дней весь Рим повторял новую поговорку: деньги не пахнут. Умирая, произнёс свою последнюю крылатую фразу: «Увы, кажется, я становлюсь богом». Конечно, мужик-император не слишком льстил гордому Риму, но это лучше, чем император-безумец. Римляне сыты были сумасшедшим актёром Нероном, да Калигулой, имён похитителем.

Луций Местрий Флор советами и рассказами о римских обычаях помог не наделать ошибок, без которых в Риме не обходился никто. Предупреждение не стремиться проскользнуть под носилками весталки, что каралось смертью, сопровождалось рассказом о жрицах богини Весты, которые были неприкосновенны. Если весталке встречался ведомый на казнь, и она клялась, что встреча случайная, она могла его и помиловать. Весталки поддерживали в храме священный огонь и совершали жертвоприношения Весте, исполняли обряды, скрытые от глаз непосвящённых. В Греции священный огонь поддерживали жрицы, старые девы, если, случалось, что огонь гас, зажигали от солнца. В Риме, если такое случалось, огонь добывали трением палочек, а не уследившую бичевал сам Верховный понтифик. Весталками становились девочки в возрасте от шести до десяти без физических недостатков. Их было шесть. Когда место освобождалось, новую избирал при помощи жребия Великий понтифик. Чистоту весталка должна была хранить тридцать лет. Горе весталке, девственность потерявшей! Соблазнителя засекали до смерти, а её на Злодейском поле закапывали живьём, оставляя на день пищу и воду. Сама умирала, в её смерти Рим не был повинен. Рассказывают о двух весталках, обвинённых в нарушении целомудрия. Обе по закону могли доказать свою невиновность, совершив чудеса. Одна, собрав в решето воду, донесла его от Тибра до форума. Другая потянула за трос и сдвинула корабль, глубоко вросший в ил. Новой весталке обрезали волосы, их вешали на священное дерево, которому было многие сотни лет. Затем, одев во всё белое, её нарекали, прибавляя к имени Возлюбленная. Вначале весталка училась, под конец службы учила других. Учёба и обучение десять лет длились, как и основная служба весталки, после чего она становилась свободной и могла, если хотела, выйти замуж, что случалось не часто: во-первых, она делалась обычной матроной, полностью от мужа зависимой, во-вторых, существовало поверье, что брак с весталкой к добру не приводит. Над весталками надзирали Великая весталка и Верховный понтифик, почётной обязанностью которых было возносить публичную молитву о благополучии Рима на Капитолии. Обряд этот увековечен Горацием в прославленной оде Exegi monumentum, её Плутарх знал наизусть.

 

Нет, не весь я умру! Лучшая часть моя

Избежит похорон: буду я славиться

До тех пор, пока жрец с девой безмолвною

Всходит по ступеням в храм Капитолия.

 

Поведал ему, посмеявшись, Луций Местрий Флор также о том, что необразованная, глупая чернь рассказывает множество анекдотов, среди которых особенно ею любимы объяснения разных названий.

– Как вы полагаете, каково происхождение слова понтифик?

– Думаю, от «потенс», могущественный.

– Вот и не так! Спросите на форуме, – не сдержавшись, Луций Местрий Флор засмеялся, – и там вам ответят… – от смеха в кашле зашёлся.

– Хотите воды? Эй, кто там? – Появившемуся велел подать воду, но пока тот принёс, его друг, преодолев приступ кашля, продолжил.

– Так вот, на форуме вам ответят, что своим появлением мосту понтифик обязан. «Понс», как вы знаете, мост, возле него приносятся жертвы, да и заведование ими, починка есть обязанность жрецов непременная. Сломать мост не смеет никто, опасаясь проклятия.

Луций Местрий Флор помог ему получить римское гражданство и многое порассказал о нравах, царящих в империи, о недавнем триумфе: Десятый легион после нескольких лет долгой тяжёлой войны и осады, наконец, взял город Иерусалим, разрушил храм, которые с остервенением охранял народец небольшой, но очень упрямый, верующий в бога, которого никто никогда не видел и не увидит, о котором никто ничего не знает и не узнает, кроме того, что он есть. Не знают они, ха-ха-ха, где их бог обитает. В Храме? Отвечали, что нет. На горе? Снова нет. На всё у них нет. В рассказе особо его удивило, что, хоть храм покорённых и был на горе, но неподалеку были другие, повыше.

– Почему они выбрали самую низкую?

– Загадка, мой друг.

– Все народы, в земле которых есть горы, строят богам обиталище на самой высокой из них. Не так ли?

– Так, конечно же, так. Так с древних времен повелось. Все выбирают богам самую высокую гору.

– Только египтянам не повезло. Долина их главной реки плоская, как ладонь. Потому на вопрос, где обитают их боги, они отвечают неопределенно. Почему же эти…

– Этот народ для других тайна. Их обычаи странны и непонятны. Варвары, они обрезают мальчикам крайнюю плоть и делают это в день восьмой, когда дуновение ветерка опасно для младенческой жизни. Что говорить о какой-то горе. – Соратник императора, видно, был не слишком склонен говорить об этом диком народе и перевёл разговор на более интересное – слухах о нездоровье Веспасиана и о том, что будет в случае воцарения Тита, который был покорителем этого города (название не слишком давалось, и он стремился его обходить) и разрушителем храма.

Луций Местрий Флор рассказал об одном туземном обычае, напомнившем ему принятый и у них в Беотии, да и во многих других местах Греции. У туземцев был один день совершенно особый, названный Судным, ибо веровали, что в этот именно день бог судит весь мир. Претензия странная! Их бог, пусть их и судит. Но почему этот странный, невидимый, неведомо где обитающий бог судит других, самое главное – греков и римлян? В этот день дикари отсылают в пустыню козла, который, как они верят, уносит все их грехи. В пустыне козла сбрасывают со скалы, а вместе с ним и грехи всего народа, совершённые в течение года.

В родном городе, исполняя должность архонта, главы полиса, он совершал обряд, называвшийся изгнание голода. На место судилища приводили раба, его секли прутьями, предварительно тщательно очищенными от цветов и листьев, секли, приговаривая: «Унеси прочь голод, принеси здоровье, богатство». Совершив обряд от имени города, возвращался и проделывал то же со своим рабом дома.

Однажды в тёплый солнечный день Луций Местрий Флор пригласил его на прогулку по городу, обещая провести маршрутом триумфов. Шли, и по пути тот рассказом его одарял. За сенаторами и вельможами несли трофеи, за которыми вели пленных, а за ними белых назначенных в жертву быков. Тит-триумфатор вместе с отцом в золочёной колеснице, держа ветвь оливы. Позади Тита раб, шептавший на ухо: «Не забывай, ты всего лишь человек». За колесницей на белом коне ехал брат Тита Домициан, а за ним шли легионеры в оливковых венках и кричали: «Ура, триумф». Процессия вилась по улицам Рима, мимо двух цирков, и, огибая Палатинский холм, по Священной дороге, вдоль которой стояли когорты преторианских гвардейцев и городская стража, поднималась на форум, потом выше, на Капитолийский холм, где приносились жертвы богам. Триумфатор был в тунике, расшитой золотыми пальмовыми ветвями, которая хранилась в храме Юпитера Капитолийского и выдавалась на день триумфа. Триумфатор, прибыв к храму, выходил из колесницы и на коленях вползал по ступенькам храма Юпитера. Существовал и малый триумф, называвшийся овацией, при которой полководец приносил жертву в нескольких милях к югу от Рима и на следующее утро въезжал в город верхом на коне с венком мирта вместо оливковой гирлянды на голове.

Луций Местрий Флор обладал даром рассказчика, но по собственному признанию был не в силах себя заставить что-нибудь записать. Рассказывая о недавнем триумфе Тита, вспомнил о столетней давности знаменитом триумфе великого Цезаря и рассказывал так, будто был свидетелем этого дивного шествия. Началось оно от Марсова поля, прошло мимо цирка, пересекло Via Sacra и форум и завершилось у храма Юпитера. Колесница запряжена была белоснежными, словно римские тоги, конями. На ней статуя Цезаря, отлитая в бронзе, перед ней, представляете, ликторы, числом семьдесят два. Позади повозки с трофеями, карты захваченных территорий, цветные картины. А в самом конце сотни пленных, над которыми толпа насмехается, среди них Верцингеторикс, главный трофей.

Однажды Луций Местрий Флор угощал его старинными фресками.

– Мой друг, обратите внимание на Нарцисса. Прекрасен? Конечно, но я не об этом. Каким быть Нарциссу? Он ещё и ручья не увидел, не то что своё отражение. Но мы-то ведь знаем, что вот-вот с ним случится. Увидит себя! Главное – собственный взгляд, который его и убьёт. Помните, как хитрый Персей уклонился от взгляда Медузы? Взгляд убивает!

– Разве он умер не от любви?

– От любви? Разве от неё умирают? От взгляда. Послушайте.

И Луций Местрий Флор, о фреске забыв, усадил его к ней спиной.

Бог Кефис овладел силой нимфой, и та, родив, отправилась вопросить Тиресия о судьбе сына. Оба глаза Тиресия были приговорены к вечной ночи за то, что познал наслаждение как женщина и как мужчина. Слепец нимфе ответил: «Если не узнает себя самого». Шестнадцатилетнего Нарцисса вожделели девушки, юноши, нимфы, особенно Эхо, страдавшая от безответной любви. Он всех отвергал, предпочитая охотиться на оленей. Эхо повторяла каждое слово, которое любимый произносил. А тот, поражённый, не понимал, откуда голос звучит. «Соединимся!» – крикнул однажды. Голос ответил: «Сольёмся в объятии!» Больше не в силах скрываться, Эхо бросилась к нему, стараясь обнять, но Нарцисс убежал, и отвергнутая стала таять, худеть, один голос остался. Однажды Нарцисс пошёл на охоту. Устав, лёг у источника на траву. Захотел напиться и, наклонившись, увидел своё отражение и влюбился. Собственный взгляд погубил! Взгляд, милый друг! Так что отводите глаза, если на вас пристально смотрят!

Знал, что Луций Местрий Флор пересказывает Овидия. Но зачем обижать нового друга? Пусть думает, что не читал, тем более что и прочёл лишь недавно, когда до Рима добрался. Но что-то кольнуло, и обходным путём решил пробираться.

– Давно, милый друг, хотел вас спросить… – запнулся: может, не стоит? Кто знает, как этот римлянин к щепетильному отнесётся.

– Что же вы? Спрашивайте, конечно.

Если напрашивается… В конце концов, что здесь такого?

– За что был отправлен в ссылку Овидий? Разное говорят. Думаю, сплетни.

Чего никогда не случалось, не сразу рот открыл, извергая слова, сами собой слагавшиеся в историю. Немного помедлил, расправил складки на тоге, внимательно посмотрел (он, помня урок, глаза лукаво отвёл) и, поколебавшись, решил, видимо, что Овидий не намёк, просто случайность.

– История эта столь же известная, сколь и таинственная. Точно известно одно: Август поэта призвал и вымолвил несколько слов строгих и мрачных. За что? Сам Овидий в «Скорбных элегиях» произнёс, словно сквозь слезы: «Зачем увидел я нечто?»

– Что же Овидий увидел такое, что от Рима был отлучён?

– Лучше, мой друг, поэта дослушаем: «Божество не прощает даже неумышленного оскорбления». Что увидел? По моему разумению, это вовсе не важно. Главное, что Овидия собственные глаза предают. Вы это поняли хорошо! – Засмеялся, словно желая сказать, что запомнил, как этот гречонок отвёл глаза, когда он пристально посмотрел. Отсмеявшись, поднял вверх палец, словно жизнь даруя ему, гладиатору, и в знак примирения улыбнулся, – а как там у вас в Беотии рассказывают о Нарциссе?

– Что ж, если вам, милый друг, интересно…

– А вы полагаете, мне интересно только рассказывать? Чтобы рассказывать, надо ведь слушать. – Помолчал и добавил, – изредка, – и заливисто засмеялся.

Переждав заразительный смех, убедившись, что его новый друг и умён, и отходчив, рассказал историю так и такую, как и какую слышал в Беотии в детстве.

– Молодой охотник Амений красавца Нарцисса безумно любил. А тот относился к нему с отвращением: Амений был ему настолько противен, что однажды в подарок послал ему меч. Схватив его, Амений ринулся к дому Нарцисса, где, взывая во имя крови своей к божественному отмщению, вонзил в себя меч. Через несколько дней после этого Нарцисс отправился на Геликон на охоту. Там, почувствовав жажду, решил он напиться. Увидев отражение взгляда, Нарцисс покончил с собой.

– Вот видите, главное взгляд! А Эхо или Амений, любовь по-римски или по-гречески, какое нам дело?

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: