Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Давно собирался в столицу мира. Когда просто произносили город, все понимали, что Рим. Приехал летом. Жарко, пыльно и скучно. Кто только мог из Рима сбежал. Ему бежать некуда. Вот и глотал пыль и тоску. На холмах, на низины взирающих, в районах богатых усадеб, к улице спиной обращённых, где сады с деревьями и цветами, можно было дышать. В низинах, завистливо взирающих вверх, на улицах бедных, инсулами застроенных, смотревших жадно на далёкий фонтан, где вообще не было зелени, дышать было совсем невозможно. Цицерон говорил: Рим кверху поднялся, и в воздухе он завис. Ночью и на холмах, и в низинах очень темно. Но если там, наверху, у богатых защита, нет-нет за перекрёстком вспыхнет факел или свеча в фонаре, то внизу ни факела, ни свечи, ни защиты. Пожарные, прозванные бодрствующими, кроме прямого дела, должны по ночам покой охранять, но, зная ночной город не понаслышке, бандитов боятся больше других.

Писать пробовал, не пошло. Пустынный форум. На Капитолии тишина. Время цедилось, как застоявшееся лесбийское. Но всё когда-нибудь заканчивается. Кончилось и тоскливое лето. Осень и большая часть зимы прошли в празднествах, достигавших почти нероновского размаха. На один его пригласили в качестве занятного гостя, который рассказом о путешествиях гостей позабавит. Хотел отказаться, подумав: приглашают, чтобы не тратиться на музыкантов или шутов, но пересилило любопытство.

Трапезный зал примыкал к цветущему саду. В триклинии было просторно: приглашённых немного. Прибыли гости одновременно, опаздывать было накладно, по давнему обычаю штраф с опоздавших взимали. На столе, стоявшем посередине и ложами окружённом, не было места, хотя рабы, разносившие яства на серебряных блюдах, его постепенно освобождали, но место убранных блюд занимали другие. Перед началом – молитвы богам, а затем – что его удивило – по греческому обычаю на головы пирующих сам хозяин в жёлтом плаще, который во время обеда сменил вначале на фиолетовый, а затем на зелёный, надел венки. В богатом доме бездна цветов. Ни один праздник не обходится без венков и гирлянд. Цветы в клумбах, ящиках и горшках. Алоэ, плющ, тамариск и мирт, маргаритки и маки, лилии и нарциссы, ирисы, розы.

После закуски его представил хозяин, и он, как вежливый гость, поблагодарил того за гостеприимство, а с ним столицу империи и всего мира. Послышался ропот: его речь одобряли, на что хозяин заметил, что сравнивать ему, полмира видавшему, есть с чем, конечно. Боясь утомить гостей, поделился впечатлениями о Египте, попросив позволения продолжить рассказ после одной из перемен.

Внесли на носилках аквариум с краснобородкой. И тотчас же шёпот: «Глядите, глядите! Огромная! Безумные деньги! Умирая, переливается цветом пурпура, пирующих смертью своей веселя».

Послышались возгласы: рабы внесли сицилийскую рыбу, фазанов, павлинов, ещё и ещё. Вначале считал перемены, пытался блюда запомнить, но быстро сбился со счёта, память стала ему изменять. Во время одной перемен хозяин попросил рассказать о его родине, и он, не злоупотребляя вниманием, говорил о Беотии. Рассказ был отмечен благодарственным шумом и возгласами, под которые стоявшие без дела рабы бросились разносить новые блюда.

Кампанские вина – цекубское, каленское, фалернское и массикское на любой самый изысканный вкус – лились, как вода. Кувшины несли полуобнажённые безбородые юноши, а стыдливые девы стояли у стенки перед выходом в сад. Желающему угоститься достаточно дать только знак: избранника или избранницу проведут в комнату рядом с залом. Только угощенье богов исполняли взрослые слуги, подносившие кушанья к ложам, на которых стояли их изображения.

Подавали маслины – услышал шёпот: «Они из Пицена», принесли копчёное сало: «Из Галлии». Венчал пиршество дикий кабан. Слуга поставил блюдо на стол – все подошли любоваться, и, только позволив гостям вдоволь насытиться зрелищем, произнеся множество восхваляющих слов, хозяин дал знак взглядом рабу разделать запечённую тушу.

После обеда пошли к столам, на которых стояли сосуды с вином. Пивший за здоровье кого-либо из присутствующих обращался к нему:

– На добро тебе!

– Будь здоров! – вослед остальные кричали.

С тех пор, как тогу, одежду взрослых, надел в первый раз, ему довелось побывать на многих роскошных обедах, но такое видел впервые. Перед десертом хозяин, с трудом установив тишину, принёс жертву богам, положив на очаг пироги и вылив чашу вина.

Там, на пиру он и познакомился с Луцием Местрием Флором. Посадили их рядом. Хозяин поручил ему своего занятного гостя. Новый знакомый был человеком, повидавшим немало и занимавшим много важных постов. Был услужлив и образован, добродушен, не слишком амбициозен, таким, от услуг которого отказаться трудно любому. Расспросив о занятиях, родине и путешествиях, стал объяснять римские обычаи, сперва комментируя происходившее во время обеда, а затем перешёл на то, что увидел или вскоре увидит он в римских домах и на улицах города. После одной перемены римлянин пригласил его по саду пройтись, а, вернувшись, подвёл к юным девам, дожидавшимся внимания приглашённых. Ни одна из них, слишком раскрашенных, его глаз не остановила. Тогда новый знакомец подвёл его к мальчикам, и на замечание, что к ним равнодушен, Луций Местрий Флор, словно извиняясь, развёл в стороны руки и подошёл к светловолосому, приглашая. Ему же бросил, разводя снова руками: «Подлинный Ганимед!»

Светловолосый потупил глаза. Хотя в Рим попал не очень давно, но многое о здешнем житье-бытье и верованиях римлян он уже знал. Ганимед – юноша красоты необычайной, орлом главного римского бога перенесённый на гору Олимп, где влюбившийся Зевс сделал его на пирах богов виночерпием. Идя с важным гостем, уловил взгляды других юных невольников. Некоторые жили здесь до него, ещё двое были куплены вместе с ним. Когда причалил корабль с рабами-евреями, их разделили: одних отправили в амфитеатры, других – в Рим, на невольничий рынок, где их продавали. Он это видел, когда его и ещё нескольких вели мимо вращающегося помоста, на котором стояли рабы с табличкою на груди. Когда тот на помосте подплывал к продавцу, он выкрикивал, расхваливая товар. Иногда подходил покупатель, велевший раздеться, осматривал товар, щупал мускулы, заставлял соскакивать вниз, чтобы посмотреть, насколько проворен.

Их продавали не там, на помосте, а где-то за рынком, в неказистом обшарпанном доме. Их было трое. Поставили так, чтобы падал свет из окна. Велели раздеться, оставив лишь повязку на бёдрах. Один за другим покупатели подходили, каждый к нему первому обращался. Осматривал, гладил и щупал, велев сбросить повязку, пока у покупателя под туникой не набухало. Один так увлёкся, что продавец его остановил, сказав, видимо, цену. Услышав, схватившись за голову, удалился. А потом появился тот, кто купил. Не гладил, не щупал, только смотрел долго и пристально. Продавец лебезил, часто-часто что-то ему говорил, видно, расхваливал. Потом они удалились, и хозяина он увидел лишь через несколько дней, прожитых в доме. Здесь было роскошно. Даже у рабов были комнаты, маленькие, но куда как больше, чем та, в которой жил вместе с братьями в родительском доме.

На следующий день старый раб, приставленный к купленным, всех в баню повёл. Велели раздеться, старую одежду рабы унесли, банщики отмыли от долгого плавания и по очереди отвели в комнату, где не было пара. Он был последним. Старый раб умастил его нежным пахучим маслом, а потом стал рассматривать и ощупывать. Под конец, окончив осмотр, велел лечь на живот.

– Раздвигай!

Вскочил, закрываясь руками. Старый раб посмотрел с удивлением:

– Что это с тобой? А ну-ка ложись!

Мотнул головой.

– Перестань дурить, делай, что говорят. Тебя ждёт сам хозяин.

Сжался, мотнул головой.

– Дурачок, чему быть, того не миновать. Хозяин заплатил за тебя кучу сестерциев. Не глупи. Плетей захотел?

Одной рукой взяв за шею, уложил лицом вниз, и, раздвинув, ввёл, причинив страшную боль, сперва один, а потом и два пальца.

Извивался от боли, от унижения.

Луций Местрий Флор вместе с мальчиком в комнате скрылся, и минут через двадцать несколько торопливо, словно опасаясь опоздать к новому блюду (это были фаршированные яйцами, овощами и пряностями перепела), раскрасневшийся и довольный, сидел, глядя на раздувшуюся птицу, положенную перед ним. Тем же тоном, которым рассказывал об обеденных и городских нравах, подчёркивая подробности тела и поведения светловолосого (имени не спросил), римлянин рассказывал о том, что произошло, закончив рассказ замечанием: «Хоть и светленький, но обрезанный, из рабов, привезённых и проданных Титом».

 

Императора в городе не было, ходили слухи, что разгульная жизнь вызывает в нём гнев. Впрочем, нужды в слухах не было. Что поделать, крестьянин, которому неведомы вкус амброзии и нектара, приправленных искусством, сладкой девичьей и терпкой мальчишечьей плотью.

Недели подряд Рим развлекался и веселился, пока в самом конце, когда вот-вот должна была зима отступить, боги наслали снега – из дома не выйти. Затем потеплело, стало подтаивать, и вот тебе на: зловещий град бессмертные швырнули на землю, грозя голодом, мором и наводнением. Старики вспоминали, как лет сорок назад Тибр восстал, взбунтовался, всё затопив, и воды носились по улицам, обратившимся в реки. Рыбы плескались на вершинах деревьев.

Понтифик, не дожидаясь гнева Веспасиана, велел пиры-празднества прекратить, приносить от знатных семей ежедневные жертвы – вымаливать прощение у богов, да и гнев императора не мешало утишить.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: