Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

День был страшный. Забиться в угол, закутаться в кокон, закопаться в пещере. Не видеть, не слышать. Ни звуков, ни запахов. В такие дни мечтал, чтобы время остановилось, была бесконечная ночь, без луны, без звёзд, без муторных снов, прошлое возвращающих. Хорошее не вспоминается и не снится. В памяти и во сне только скверное. Забыть бы, да как? В детстве мог закутаться в кокон, сказавшись больным, но тогда посылали за доктором, и он тискал, нюхал и щупал. Потом в рот вливали всякую гадость, так что радости в угол забиться было немного. Но самое страшное и сейчас, и тогда – встать, выбраться из пещеры. В пещере темно, от жаровни тепло, а за дверью, за пологом всё, что угодно: и холод, и дождь, и зной, грохот рынка или военного лагеря.

В Александрии их дом был недалеко от базара, и с рассветом начиналось восточное буйство, нараставшее, чтобы к обеду утихнуть. В полуденный зной не только грохот, сама жизнь прекращалась. Лагерь – дело иное. В нём и в полдень с ума можно сойти от звона мечей, криков центурионов, подгоняющих нерадивых.

Тиберию Александру, которого Веспасиан оставил при сыне, было тоскливо, тягостно, ему нездоровилось. Точно так, когда слухи дошли о победах, и он в календы июля привёл египетские легионы к присяге императору Веспасиану. Сбылось предсказание, полученное отцом нового императора. В имении Флавиев был дуб, посвящённый Марсу, и все три раза, когда мать Веспасиана рожала, на стволе неожиданно вырастали новые ветви, указывающие на будущее младенца. Первая, слабая, скоро засохла: девочка и года не прожила; вторая, крепкая длинная, указывала на счастье; а третья была словно дерево. Отец, к тому же гаданием ободрённый, объявил своей матери, что родившийся внук будет цезарем; та расхохоталась: она ещё в здравом уме, а сын уже спятил.

Нося имя своего благодетеля, Тиберий Александр, ему подражая, всегда сохранял внешнее хладнокровие и показную жестокость. Однажды, обходя застенки, в ответ на просьбу, казнь ускорив, мучения прекратить, ответил, Тиберия процитировав: «Я тебя ещё не простил». Тренировался, как тот, протыкать пальцем свежее яблоко, но, как ни старался, не выходило. Одно время, подражая Тиберию, любил поигрывать пальцами, хотя это считалось вульгарным. О богах, их почитании заботился мало, зато верил предсказателям и астрологам.

Не подавая виду, как римлянину, герою и победителю надлежит, Тиберий Александр бодро шёл полшага сзади за Титом, демонстрируя: сын императора, наверняка будущий триумфатор – главный герой. А он, сын еврея, ведавшего сбором налогов и податей, которыми облагались товары, поступавшие в Египет с Востока, одного из богатейших людей империи, отказавшего в кредите Ироду-Агриппе I, но давшего деньги его жене, украсившего двери Иерусалимского храма золотом, серебром; он, племянник еврея-философа Филона Александрийского, ему посвятившего два философских трактата; он, родной брат Марка, женатого на сестре царя Агриппы II царице Беренике, умершего молодым, оставив Беренику вдовой; он, решивший не быть евреем и ставший гражданином Римской империи; он, Тиберий Александр, обративший Город в руины, идёт следом за Титом на расстоянии полушага. За ними префекты, центурионы, трибуны. Они возвращаются, в последний раз посмотрев на руины того, что ещё месяц назад было Городом, Храмом, живыми жрецами. А ныне – руины, рабы. Их отправят в Александрию, а самых лучших и дорогих в столицу империи.

Тит, наконец, решился уехать. Он едет с ним. Не хотелось даже себе признаваться, но он завидовал Титу, которому всё дано от рождения: красота, сила, незаурядная память. Как не завидовать. Тит отлично владеет конём, оружием, произносит речи и сочиняет стихи на латыни, по-гречески, искусно на кифаре играет, даже писать скорописью умеет проворно, для потехи состязаясь со своими писцами, любому почерку подражая так ловко, что восклицает: «Какой бы вышел из меня подделыватель завещаний!» Обладает особенным даром снискать всеобщее расположение. В юности один физиогном предсказал, что будет он императором. Сама судьба ему ворожила. Тит был отправлен с поздравлением к Гальбе, пришедшему к власти. Все думали, что тот его усыновит. По пути Тит вопросил оракула Венеры Пафосской: опасно плыть дальше, в ответ получив обещание власти.

Оставленный для осады Иерусалима, он поразил двенадцатью стрелами двенадцать врагов. Тит взял город в день рождения дочери, заслужив любовь легионеров и всеобщее ликование, а когда отъезжал, те не хотели его отпускать, мольбами и даже угрозами требуя, чтобы или остался с ними, или всех с собою увёл. Подозревали, что Тит задумал от отца отложиться, став царём на востоке. Он сам подозрение укрепил, в Александрии при освящении мемфисского быка Аписа выступив в диадеме: таков был древний обычай при этом священном обряде, но нашлись люди, которые истолковали иначе. Но обласканному славой любимцу простилось.

Тем, кто знал его мало, Тит мог показаться наивным, может, и недалёким. Но это была только маска. Он был не прочь, чтобы так о нём думали. Незадолго до взятия города Тиберия Александра позвал в свой шатер. От таких приглашений, даже самых невинных, хорошего не ожидал, на всякий случай приготовил тонкую лесть, до которой истинный римлянин Тит был охоч чрезвычайно. Расспросив о здоровье, делах, вдруг – это любил – огорошил вопросом:

– Прослышал, мой друг, что ты мне готовишь подарок?

– Истинно так, – мысленно себя похвалил за то, что тонкая лесть, которую загодя приготовил, ему пригодилась.

– Позволь узнать, что за подарок ты мне приготовил? – Тит велел себе и Тиберию Александру налить свой любимый напиток decocta, кипячёную воду, охлаждённую снегом. Собственноручно подал дорогой кубок стеклянный и стал пить, давая возможность Тиберию Александру последовать за собой и время – придумать ответ. Но пауза была не нужна:

– Корабль с нильским песком отправляется завтра в Италию. – Сказав и увидев в лице собеседника удивление, следуя приглашению, сделал глубокий глоток и продолжал, – через пару недель песок будет в Риме.

Тит рассчитывал после победы на блестящий триумф, после которого устроит битвы борцов, гладиаторов. Мелкий нильский песок – им посыпали арену – в Риме очень ценился. Тонкость подарка Тит оценил, но позвал не за этим.

– Благодарю, подарок, надеюсь, сделан ко времени. Но позволь тебя попросить ещё об одном.

– Конечно, мой Тит.

– Знаю, ты возишь с собой жреческий нож. Ты ведь не жрец, не так ли? А мне скоро, очень скоро, надеюсь, придётся принести жертвы Марсу. Не подаришь? Может, продашь?

Вот оно что. Кто-то Титу донёс, не иначе из самых ближайших, о любимом ноже. Сменить. Всех сменить. Но не сразу. Вызовет подозрение.

– Позволь, милый Тит, сегодня прислать тебе нож! А заодно попросить…

– Конечно, проси. – Весь в отца, скуповатый, Тит дарить ничего не любил.

– Попросить позволить мне подвести животное к алтарю и оглушить его молотом.

В ответ Тит радостно засмеялся:

– Hoc age! – Делай дело своё! Так жрецы восклицали, знак к жертвоприношению подавая.

Пока Тит соберётся, много воды утечёт. Успеет съездить в Александрию: там его вещи, драгоценности, книги, жена, его женщины и безбородые юноши. Он любил этот греческий город, который оскверняли евреи. Но платили налоги, деньги немалые, и как подлинный римлянин он деньги не то, чтобы любил, но относился почтительно. За деньги много можно купить. Главное – власть. Этому его, мальчишку, отец научил. Но что отцовская власть? Разве сумел отец, оставаясь евреем, ею воспользоваться? Да и дядя, хоть и мудрец, философ, почитаемый даже в Риме, власти никакой не достиг. Александрия. Разве там власть? Чепуха. Власть – это Рим, а Рим – это власть. Дядя решил выстроить мост, соединяющий греков с евреями, или, если кому иначе по вкусу, с эллинами евреев. И чего он достиг? Греки поубивали александрийских евреев, а те? Сил не хватило от греков отбиться. Впрочем, дяде спасибо. Выстроил мост, он по нему прошёл и назад не вернётся. Особо надо бы написать, чтобы свитки Филона тщательно уложили, а во дворце оставили копии. Мало ли что. Бережёного бог бережёт.

Над руинами всё небо в пятнах: вороны по одиночке и стаями. И нужды в толкователе нет понять, что предвещают. Осматривая руины, с особенно равнодушным лицом вслед за Титом мимо жертвенника прошагал. На нём обугленные головешки, от которых тянется ввысь тощий дымок – немощное воспоминание о днях, когда их, детей, его и Марка, отец привёз посмотреть на Город, на Храм. Оказалось, они из рода жрецов, а потому разрешили им к жертвеннику подойти, посмотреть, как жрецы суетятся, поднося хлебы, дрова, жертвенное мясо укладывая для всесожжения. Давно это было. Давно. Но и тогда ребёнку не давал покоя дядин замечательный план. Если построен мост, глупо по нему не пройти. А ещё глупее пройти и назад воротиться. Это не для него. Он едет в Рим не с тем, чтобы поселиться на острове среди Тибра с вольноотпущенниками-евреями. Пусть скажут спасибо, что остров им подарили. Он получит обещанный пост префекта претории. Он его заслужил, пройдя в один конец по мосту, служа долгие годы империи.

Он гордо прошагал с Титом через весь немаленький лагерь к самому центру, до его шатра и, дружески попрощавшись, с высоко поднятой головой, как положено римлянину-герою, отправился в шатёр по соседству. Все, кто шёл за Титом и ним, теперь следовали за ним, Тиберием Александром, сыном еврея. Знал, к его имени, когда он не слышит, это всенепременно добавят. И пусть. Пусть добавляют, но помнят, кто он, сын еврея, и кто они, потомки знатных римских родов, глупцы и тупицы.

Солнце скрылось за лагерным валом. У входа в шатёр обернулся и поднял вверх руку, прощаясь. Полог распахнулся, он вошёл внутрь, вернув лицу домашнее выражение: брезгливо поджатые губы, безвольно опущенный подбородок, опавшие ноздри. Сразу направился в спальню, велев, пытаясь отделаться от жуткого запаха гари, снять с себя пропахшую дымом одежду. Его раздели, одежду убрали. Но запах не исчезал, впитавшись, проникнув сквозь кожу в сердце и почки. Велел себя умастить, принести благовония. Всё было тщетно. Запах, тягучий, больной, жестокий, не исчезал. Свалился уставший, больной, изнемогший на большую кровать. Слуги, старые, верные, чуткие, к нему подскочили. Тут же был его врач: внесли жаровню, вино, растёрли, благовония воскурили. Но как ни старались, какие восточные ароматы ни приносили, жертвенный дым ничего не могло перебить.

С раннего детства, как червь яблоко, точила гордыня. Талантами его природа не обделила, признаньем – судьба. Но он хотел быть первым всегда и во всём. Вскоре понял: не штука других победить, куда важнее – себя, тогда его первенство и другие признают. Начал с лица. Уголки губ то ли плаксиво, то ли брезгливо опущены. Разве это герой? Разве бывают с таким лицом победители? Начал учиться себя побеждать. Простаивал часами у зеркала – и научился. Пока слуга одевал, привычное совершал: выпрямить губы, подбородок вперёд, ноздри слегка раздуты, как у лошади на ипподроме. Но лицо, это что. Начальная школа. Да, многого он добился. У императора Тиберия прошёл настоящую школу, научившись быть скрытным, коварным. Тот, вдали от чужих глаз жестокий и сладострастный, любитель изнеженной роскоши, на публике умело прикидывался добродетельным и аскетичным. Многому научившись, многого и добился. Но, положа на сердце руку, разве музы, дочери Памяти, спасут его, Тиберия Александра, от безжалостного забвения?

Тиберий. Аскетом прикидывался лишь тогда, когда императором не был. Став хозяином полумира… Почему полумира? Разве люди дикие германцы на западе, а на востоке жестокие скифы? Звери. Став хозяином мира, Тиберий предался разврату, изнеженному, утончённому. Обеды с обнажёнными слугами так, пустячок. Император на Капри подальше от черни с её любопытством и склонностью не судить – осуждать собрал толпы мальчишек и девок, те, перед ним совокупляясь, стареющего Тиберия возбуждали. Особо ценил император изобретателей чудовищных сладострастий. Тиберий ничего не боялся, ни сплетен черни, ни осуждения знатных, которые, хоть сами были не прочь предаться, от дел отдыхая, сладострастным утехам, не преступали закон: что можно делать с рабом, нельзя со свободнорождённым. Тиберий, закон преступив, на Капри привозил свободнорождённых мальчишек. Нередко среди них попадались потомки знатных фамилий. Говорили, что возвышение Виталлия – одного из двенадцати цезарей – началось после сексуальных услуг, оказанных его сыном на Капри Тиберию. Мальчиков самого нежного возраста, с которыми забавлялся в постели, называл «мои рыбки». Однажды, рассказывали, во время обряда, увидев нёсшего кадильницу прелестного мальчика, так распалился, что, едва дождавшись окончания ритуала, лишил невинности заодно с ним и его брата-флейтиста. Мальчишки стали упрекать друг друга в бесчестии, и, видя такое, Тиберий велел им голени перебить.

Ипподром. Ещё одна тайная боль. Александрия величественна и прекрасна. Город-корабль, между морем и озером основанный самим Александром Великим, окружённый могучими стенами, протянулся двумя прямыми широкими, по-римски гордыми улицами: по обеим сторонам колоннада. Эти улицы сын императора Тит и он… Нет не так, все знают, кто по-настоящему главный: не Тит, неженка, бабник, а он, так вот, он и Тит, они знают, что эти улицы городом правят. От них под прямым углом отходит множество мелких, малозначительных, от тех всё мельче и незначительней. Улицы его города напоминают людей. Против города – Фарос, остров, на нём мраморный знаменитый маяк, чудо света. От города до него совсем, совсем близко: семь стадий. На концах мола мосты, соединяющие просторные гавани. Одну называют новая или большая, другую, соответственно, старая. Есть ещё одна гавань, на озере, её называют болотной.

Дворцы Птолемеев с парками и садами, гробница Александра и Птолемеев, музей с самой большой в мире библиотекой, театр, храм Посейдона, гимнасий с огромною колоннадой. Всего и не вспомнишь. Бог создал всё для нужд умного человека, научившегося пользоваться дарами Всевышнего. Стоп, опять этот Бог. Сколько раз себе говорил: «Бога нет, одного и единого, как в детстве его научили; да и какой такой бог способен весь разнообразный мир в одиночку создать? Нет Бога – есть боги». А Бог, чьим жрецом он случайно родился, он там, за стеной ипподрома, в бедном квартале, где живёт народ скверный – евреи.

Там вечно шумит, гудит и грохочет, а ему нужна тишина.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: