Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Римские жрецы перед штурмом во время принесения жертв обратились к еврейскому Богу, призывая покинуть город, на разрушение обречённый, и перейти на сторону победителей, обещая в награду хорошее отношение.

Вернувшись после жертвоприношения и ужина с Титом, велел немедленно приготовить ванну и растереть тело маслами. Как всегда, стараясь не признаться в этом даже себе, жертвоприношение вызвало в нём смесь восторга с гадливостью. Восторга причастности к великому Риму, гадливости… Если быть честным, то и гадливости к этому великому миру. Как это в нём, бывшем еврее, а ныне верном служителе римских богов, уживалось, никто не мог бы ответить. Дядю спросить… Нет уже дяди. Восторг улетучился быстро. Гадливость осталось. Её постарается смыть, развеять чудным запахом благовоний, недавно присланных из Александрии. На крайний случай всегдашнее средство: мудрый дядя и ласковый Воронёнок. Выйдя, вдохнуть тёмной ночной прохлады, взглянуть на колючее звёздное небо, слегка успокоившись, велеть подать свет, папирусы с дядиными сочинениями и позвать Воронёнка.

Стоял под луной и звёздами, вчерашний сон вспоминая. Он летит ранним утром, солнце только взошло, примостившись на горизонте, летит над городом, то ли обратившись в орла, то ли орлом вознесённый. Орёл – предвестник победы. Рим – победитель. Под ним улицы города, пустые – ни человека, ни зверя, то ли все спят, хотя давно пора и проснуться, то ли все умерли, а может, сбежали. Опускается ниже, силясь свидетельство разглядеть: город жив, просыпается, вот-вот мельницы зажужжат. Пусто и тихо. Что молоть мельницам? Зачем просыпаться? Пролетает над Храмом. Пусто и здесь. Тихо, безмолвно, пустынно. Над жертвенником ни всполоха, ни дымка. Зола на решётке. На камнях пятна жертвенной крови. Он парит, опускается ниже, пытаясь в безмолвии и разоре увидеть, услышать хоть что-то, слабый признак того, что продолжается жизнь.

Сон оборвался глупым, пустым разговором. С кем – неизвестно. Зачем – непонятно. Задавали один и тот же вопрос: «Зачем ты их убил? Зачем город ты уничтожил?» Расталкивая другие слова, однозначное, по-римски твёрдое «ты» безжалостно выпирало. Пытался ответить, что вот он, город, живой, что вот, на стенах защитники, что жизнь в городе продолжается. Пытался – не получалось.

Умиротворённый славным мальчишкой, тотчас уснувшим, уткнувшись носом в бедро, лёг повыше, осторожно подтянув Воронёнка – тот просыпался, когда его не касался, словно младенец, потерявший материнскую грудь, и начал читать дядины рассуждения о братьях Каине, Авеле. Всегда называл первым Каина, тот ведь был старшим, а дядя думал иначе: младший вначале. «Порок старше добродетели, но в значимости и достоинстве уступает ей, и потому, когда ведётся речь о рождении, быть первым Каину, когда же дело идёт о поприще, Авель пусть будет первым». Читал множество раз. Ну, Каин, ну, брат его Авель. Бог с ними. Дядя сам говорил: аллегория. На этот раз слова Филона его зацепили, словно жертвоприношение, с которого возвратился, было жертвоприношением Каина.

Воронёнок зашевелился, привстал, сел в постели, глаза полузакрыты: не понять, то ли спит, то ли проснулся. Погладил его, приподняв ему подбородок, поцеловал в ложбинку между горлом и грудью, маленькую долинку, крошечный пятачок между горами. Вздрогнул, губами уткнулся, и, добившись, чего во сне пожелал, сполз ему на живот и, лизнув, снова уснул.

Нет, Каин и Авель, или, пусть будет по дядиному, Авель и Каин, успокоить его не сумеют. С тех пор, как стал почитателем римских богов – имена долго не запоминались – читал только то, что могло успокоить. Это ведь юность ищет смятения, бурь – бороться, в силе своей утвердиться. Зрелые годы требуют мудрости. А разве мудрость без покоя бывает? Авеля-Каина отложив, потянулся к другому. Папирусы слегка испорчены. Видно, давно их не смотрел. Дядины сочинения хранил ревностно, тщательно. Заметив испорченное, тотчас велел переписать на самом лучшем, александрийском папирусе, а самое ценное – на дорогущем пергаменте.

Читал о жертвоприношениях у евреев, их разных видах, о сущности. Дядя во всём видел лишь аллегорию. Даже в тесте, от которого надо жертвовать Господу. Для него тестом были сами евреи. Ваятель смешал в каждом из них разные сущности, потому еврей есть смешение, вот и названы тестом. От смешения этого и нужно жертвовать Господу святые побуждения души и тела, аллегория которых пшеница и злаки иные.

Завтра непременно спросить, как обстоят дела с подвозом зерна. Египет – зерновая база столицы. Большую часть хлеба возят суда. Конечно, он сейчас не в ответе за это, и всё же.

«Но Авель жертвует не только от первородных стада своего, но – от их тука, показывая тем самым, что Богу должно отдавать всё веселье, всё богатство души, всё, чем она дорожит, чему радуется».

Похоже, ошибся. Это не отдельный трактат, а продолжение прежнего. Ладно, завтра не забыть приказать всё разложить и отдать переписчику. На пергаменте.

Сегодня доложили, что в пустыне недалеко от города поймали еврея с мешком, в котором были пергаменты. Допросили, думали, сумел из города выбраться, тот отрицал. Врал. Конечно же, врал.

– Пергаменты? – Для убедительности переспросил.

– Да, мой господин.

– Было в мешке что-то ещё?

– Нет, мой господин.

– Золото? Что-то ценное? Хорошо посмотрели? Может, где-то припрятал?

– Мои люди тщательно осмотрели округу и ничего не нашли.

– Знаю, на твоих людей полагаюсь, как на тебя.

– Благодарю, мой господин.

– Пергамент? Ценность не велика. На это время не трать. Что, понесём пергамент во время триумфа? – Засмеялся, вслед за ним и начальник разведки.

Взял другой лист и, укрыв Воронёнка, стал снова читать. «Ведь множество людей приходят каждый праздник в Храм из разных городов, с запада и с востока, с севера и с юга, по суше и по морю. Там все чувствуют себя в общем доме, в убежище, которое находится вдали от человеческого шума и суеты… Во время жертвоприношений и возлияний делятся своими чувствами друг с другом и так достигают подлинного единства сердец».

Вот. Он тоже пришёл. Вслед за дядей, великим Филоном. Тот прибыл по суше, а он вслед за войском вначале на корабле, затем в горы поднялся. Только, может, Филон и чувствовал себя в Храме как в общем доме, может, он испросил себе отдых, спокойствие, тишину, свободное дыхание и веселье. Может, во время возлияний делился тем, что он чувствовал. Может быть. Он пришёл с целью иной. Он, а не Тит взял этот город. Пусть слава, почести и триумф достанутся тому, кто римлянином родился. Но без него у Тита ничего этого не было бы в помине. Тит ленив, но тщеславен. В своём шатре приказал выложить из мозаики карту империи. Каждое утро, как ребёнок, страну непокорную и этот ужасный осточертевший всем город топчет ногами. Хотя в выдержке ему не откажешь. Мало кто знает, Тита при виде крови тошнит, жертвоприношения ненавидит. Кто такое может подумать? Вот и сегодня, жрец воткнул нож в горло быку, брызнула кровь на одежду, в лицо, Тит не дрогнул, не сдвинувшись, не моргнув, простоял до конца, когда, покопавшись во внутренностях, жрец объявил волю богов. Только по вздрагивающему кадыку можно было представить, чего стоит ему недвижимо сглатывать тошноту и бессилие.

Теперь кровь не только на одежде, руках и лице. По узким улицам текут ручьи крови. По широким – плещутся реки. На площади перед Храмом раскинулось море.

Жрецы, мёртвые и не успевшие умереть, окропляют жертвенник, черпая кровь горстями из перерезанных глоток, во славу Всевышнего. Левиты, мёртвые и живые, со ступеней Храма возносят Всемогущему славу, ручьи, реки, моря, Им сотворённые, благословляя.

Плоть, лишённая крови, горит во славу Бога Израиля, жир в огонь капает, дым всесожжений в благоухание Господа в небо восходит, глаза живым выедая. Но сколько их этих, живых?

То-то будет триумфатору мука! То-то кадык заиграет!

Пусть Тит тщеславится. Ребяческие забавы – то, что Титу доступно. Он этот город завоевал. Он Храм разрушил.

Дядя? Филон замечательно пишет, этого у него не отнять. Как это? «Город Бога называется у евреев Иерусалим, и в переводе это название означает 'видение мира'. Потому не стоит искать город Предвечного на просторах страны. Не из камня и дерева построен он, но в душе, желающей мира, чей взгляд проницателен. Своим назначением видит она духовную жизнь и покой».

Замечательно! Видение мира! Предвечный! Душа!

Вот это добыча. Не Тита – его.

– Спи, спи, Воронёнок.

Тот спал, рукой обхватив его грудь, – жест, которым все его женщины бесполезно пытались его удержать.

– Спи, малыш, спи Воронёнок.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: