Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Спустя годы, когда отболело, застыло, линия её тела – легка и стремительна – в рассветном светло-розовом с лазурью с безмолвием единясь, оживала зелёным полем с белыми одуванчиками, словами, недосказано, несказанно выдохнутыми в заколоченное морозом крест на крест окно. Любила, на цыпочки становясь, вытягивать руку, отделяя изгиб, дарованный небесами, возносила жизни разгадку, отрывая от тёмно-зелёной хляби, чавкающей под розовой пяткой, в твердь, полную холодного голубоватого света.

Давно по ночам не дежурил. Уходил поздно вечером, бывало, под утро: поспать и обратно. Но кто-то уехал, у другого рожала жена, попросили, остался. По старой привычке словил канал, с которым часто коротал бесконечные ночи. Выловить было не просто: забивали другие, богаче, успешней. Название канала отпугивало и слушателей, и рекламодателей. Канал для интеллектуалов. Как один из слушателей ядовито заметил, интеллект денег не делает, деньги делают насилующие его. И ладно. Зато ему канал помогал одолеть бесконечную зимнюю темноту, глухое безмолвие, готовое ежемгновенно взорваться криком о помощи, и, что того хуже, вечным молчанием.

Включился на финале Малера, который его подбодрил. За симфонией последовал разговор о цветах. Так объявили. Но речь шла не о пестиках, сиречь тычинках, а о цвете эпох. Экскурс был кратким. Эпоха уже предыдущая была названа красной, возбуждающей, разрушительной и творящей. Её сменила зелёная, во-первых, эпоха надежд, постижения человеком природы, после чего, он, достигнув гармонии, потихоньку начнёт возвращать отнятое в красный период. Во-вторых, зелёные времена вернут зелёное племя ислама в братство народов, хотя сперва ему суждено завершить свой красный период.

Цветной голос, похоже, был оптимистом. Представил себе круглощёкого парня, к сороковнику, лысеющего, доцента не слишком известного заведения в Новой, скажем, Зеландии, или же на Аляске, располневшего, недавно женатого. Отвлёкся, а недавно женатый, закончив, отвечал на вопросы: откуда цвета, почему раньше был красный, а ныне зелёный? Вот сейчас, как фокусник кролика, извлечёт из рукава заготовленный эффектный ответ. Но замелькали даты, названия, имена, и сквозь некстати зарычавший эфир задрожал и запрыгал по столу телефон. На ночь переводил его в режим эпилепсии. Отвыкнув, смотрел на корчащийся в конвульсиях, соображая, что происходит. Записанное сообщение передавалось автоматически: тревога, теракт, множество жертв, большинство раненых, в первую очередь, самых тяжёлых, принимают они. Значит, случилось поблизости. Слушая, к окну подошёл: темно, черно, беспросветно. Даже фонари помутнели. Всем, кому предписано, немедленно спуститься в приёмный покой, остальным... Дежурный начальник штаба экстренного реагирования. Конец сообщения. Выключив телефон, перевёл с эпилептического на звуковой. Словил несколько станций: молчание, пока ещё тихо. Может, готовят экстренное сообщение.

Выглянул в коридор: тоже тихо. Нет, надо пойти посмотреть, всё ли в порядке.

Малер. Зелёные времена.

Господи, прости идиота!

 

«Не мучайтесь, друг мой, не надо. Себя не измените, только сломаете. Жрец, извините, и в Африке жрец. Как все, человек. Только не до конца. Кентавр. Скачет, как лошадь, умирает, как человек. Жрец, как ни старается, полностью в этот мир не влезает. Вроде пристроился, влез. Глядишь, что-то всё равно выпирает. Жрец во все времена, на всех континентах – изгой. Вот и всё, идите, дышите, живите. Впрочем, минуточку, погодите. – Сделал паузу, и, настраиваясь, помял мочку уха, словно «Фауста» извлекая, –

 

А вот искатель счастия упрямый

В венке и одеянии жреца.

Он доведёт, что начал, до конца.

Земля разверзлась, жертвенник из ямы

Поднялся кверху в дыме фимиама,

Пора священнодействие начать.

 

Каждый раз, очередную смывая любовь, вспоминал море, солнце, бездонность, безбрежность. И, опомнившись, мучительного видения испугавшись, отгонял его изысканно омерзительным: глянцевой тошнотною обнажённостью. Её, живую, словно змея, с назойливой вездесущностью, диктующей миру стандарты, гламур, обвивая, прилипая, душил. Что делать? Содрать вместе с кожей железными крючьями?

 

«Вам повезло, умеете любить, научитесь теперь ненавидеть. Себя ненавидеть умеете. Осталось перенести на того, кого обязаны ненавидеть. Не можете перенести на реального человека, придумайте! Воображения не занимать! Иначе кончится тем, что сожрёте не кого-нибудь, а себя. А мне это было бы, – виновато развёл руками, – прошу простить, мне это было бы неприятно. – Повисла пауза. И осторожно, словно в воду входя, будто забытые слова вспоминая, добавил, – князь Лев Николаевич Мышкин, нет спору, прекрасен, но вам самоедство надо бы поумерить. Заведите врагов. Господь наказал египтян, обратив воду в кровь. Господь наказал многих евреев, обратив в воду их кровь. Мне не хотелось бы, чтобы среди них вы оказались».

Однажды, торопясь, левой рукой стуча, правой дверь открывая, влетел в его кабинет. Лишь оказавшись у письменного стола, сообразил, что хозяина нет. На столе обычно пустом в прозрачных кульках лежали две вещи: духи в изящном флаконе, изображавшем античный сосуд для благовоний, и кукла с голубыми – Мальвина при виде Пьеро – глазами, плюс длинные голубоватые волосы. Духи, кукла, ну мало ли. Пока рассматривал, хозяин вернулся и, садясь, правой рукой сесть предлагая, левой, ящик открыв, схватил оба кулька и сгрёб поспешно, но аккуратно.

Через несколько дней после смерти попросили прийти в квартиру покойного поприсутствовать при формальностях. В одной из комнат – там раньше он не бывал – в глаза, словно яркий свет, бросились две длинные застеклённые полки. Одна заставлена куклами, среди них его знакомая голубая Мальвина. На другой флаконы, среди них знакомый античный сосуд.

Как-то, наливая любимый напиток, герр Ольсвангер заметил: «Я не настолько богат, чтобы покупать коньяк, изготовленный в год моего рождения, но и не настолько беден, чтобы не покупать, изготовленный в год рождения ваш». Рюмки были на три глотка. Сделав второй, Главный жрец – пути его ассоциаций были неуловимы – вспомнил его постыдное бегство. Нет, так не считал, напротив, минуты слабости он ценил. В нём или во всех? А в себе? На лице прорезалось несколько глубоких морщин, обычно едва заметных, явных в минуту неудовольствия. Морщины вырезали нос, губы, глаза, начавшие жить собственной жизнью. Губы суетливо жевали, не решаясь выплюнуть непокорное слово. Нос стал уже, словно брезговал воздухом, которым дышал. Глаза застыли, словно на маске. Но – третий глоток – всё вернулось на место, лицо гармонию обрело, как любил говаривать, симфонический лад. В детстве, до наступления кромешной ночи Хрустальной, юный Ольсвангер учился на скрипке играть.

Когда Будденброки взбесились, на что оставалось уповать Оппенгеймам? На то, что те подведут черту под своей родословной? Взбесившиеся были не из таких. Напротив, они полагали, что Оппенгеймы должны быть с лица земли стёрты. И не кем-нибудь. Будденброками! И не когда-нибудь. А сейчас! И не может быть. Непременно! В конце концов, поделом: слишком долгое время слишком сытно, привольно и безмятежно жилось им в тени Будденброков. Поди теперь разбери, кто из них тень. Потому, от злости позеленев, Будденброки в коричневое и нарядились. Взбесились! Что было делать их жертвам? Для начала по капле выдавить из себя Будденброков, а затем, очистив кровь от бешенства и безумия, позабыть навсегда, что они дети лавочников, вспомнив, что они внуки пророков. Жестоко, кроваво, безумно. Но разве бы поняли, если бы напоминали иначе, мягко, спокойно? Отец хотел повременить. Выпестованную ещё прадедом клинику (работает по сей день) оставить было не просто. Но мать рассудила иначе. Имущество оставив на попеченье родных и друзей (вскоре и тем стало не до него), бежали в нищую жаркую Палестину.

Этот рассказ услышал во время одной совместной поездки на конференцию. Долго бродили, выдыхая бессчётное множество слов, услышанных за день. Устав, проголодавшись, зашли в первый же ресторан. Открыли дверь – шибануло: запах дешёвого курева, дешёвой еды, дешёвой попсовой музыки. Но есть хотелось безумно. Зашли. И поначалу не пожалели. К запахам притерпелись, музыка ушла отдыхать, возле столика было окно – открыли, дым улетучился. По этому поводу пока закуски несли, Главный рассказал неведомо где почерпнутый анекдот.

Молодой монах пришёл к старцу, мол, живу я в пустыне недолго, но уже несколько раз саранча появлялась: проникает повсюду, самое скверное, что и в еду.

– Ты в пустыне живёшь уже сорок лет. Что ты делаешь с саранчой?

– Когда саранча мне попала в еду в первый раз, я еду выбросил. Во второй раз я выбросил саранчу. В третий раз съел еду с саранчой. А теперь, если саранча пытается выбраться, я её отправляю обратно.

Сразу после закусок послышался гул, словно после долгого сна вулкан оклемался, а затем, словно лава, полились пьяные звуки, которые, в слова не слепляясь, вылетая из глоток, бесформенно шлёпались на сковородку. Ноты, играя в прятки, ускользали от хриплых мужских голосов. Женские, пытаясь хоть какую догнать, сбивались на пронзительный визг. Надеяться, что пьяный репертуар будет исчерпан? Безнадёжно. Такой репертуар бесконечен. А у них за столиком, несмотря и вопреки, была своя бесконечность:

– Иона в своей верности Богу сломался! Вопрос: что прочней? Сломавшийся или не сломленный? Или слишком бесцеремонно ответ выпирает?

– Гармонию нарушая? Ломая симфонический лад?

– Именно так. Опасайтесь очевидных ответов.

– И банальных вопросов?

– О, нет. Банальность и очевидность отнюдь не синонимы. Хотя, наверное, словари утверждают иное. К тому же, помните? Не бывает целого сердца без сердца разбитого.

– В печку, в огонь словари?

– Нет-нет. Ни в огонь, ни даже в погасшую печку. Этот профессор с невозможной фамилией, – недавно он дал герру Ольсвангеру перевод «Собачьего сердца», – доживи до хрустальных книжных костров, даже Энгельса с Каутским не стал бы сжигать. Впрочем, опиши ваш земляк, что было с этим профессором дальше… Он ведь понял… Как это сказал?

– Нарвался!

– Именно так! Вот, и Иона нарвался. На собственное бессилие нарвался пророк. Нарвался – сломался! А, сломавшись и выпрямившись, стал во сто крат сильней! Нет ему равных. Пророк из пророков!

 

Ожидая, когда позовут, отвлекался, настраивался, читая газету: «Зная, что родители зарабатывают слишком мало, чтобы приобрести ему гаджет, о котором мечтал, юный школьник продал почку свою. Случай произошёл в Китае с учеником десятого класса. Узнав, что сыну сделали операцию, родители начали разыскивать покупателя, согласившегося купить почку у парня, но поиски не увенчались успехом. Между тем, здоровье самого школьника, не думавшего о последствиях, резко ухудшилось после операции».

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: