Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Только здесь, в монастыре, приютившемся в невысоких, близких к небу горах, он впервые понял, что такое прозрачный воздух, из которого вырастал зелёный с каменными прожилками, в жару исходящий потной смолистой одурью, над долиной вздуваясь, небом приплюснутый холм. Рядом с ним один-единственный домик, из зелёной глухой бесконечности черепичной крышей краснеющий. Может быть, дача?

Дача сдавалась с садом, неухоженным, одичавшим, вместе с удушливым запахом маттиол, просыпавшихся к вечернему чаю. Сразу у входа, за калиткой справа – цветы, слева – петрушка с укропом. Дед в саду не бывал. Бабушка дальше цветов и укропа не заходила. Сад считался общим детским владением, на деле Фоно одного. Маленький жрец в сад заглядывал редко. Шмыг вдоль забора с малиной – назад с красными пятнами вокруг рта, на подбородке, с исцарапанными руками. Под густолиственной вишней с плодами, зелёными, редкими, стояла кровать. На ржавую сетку притащил старый матрас, дырявое одеяло, и, поднимая глаза от книги, в блистающем мареве видел небо, белое, голубое, слепящее солнце, восходящее по дуге над запущенным садом и ржавой кроватью, над книгой, в которой под ярким полуденным солнцем неслись по волнам корабли греков и финикийцев: бог ветров паруса надувал.

В монастырском саду царил образцовый порядок. Деревья благодаря искусству садовника были подобны ухоженным пуделям. До жары, рано утром являлся брат, нёсший в саду послушание. А он облюбовал уголок, в который на часок-другой перед вечерней приходил с книгой под пинию. Сев в плетёное кресло, часто вспоминал паруса, корабли, запущенный сад. Однажды, когда потемневшее небо прижалось к земле, задремал. Оба, дачный и монастырский, соединились, и он увидел себя идущим по саду, запущенному и ухоженному.

Жужжало, кружило, дрожало. Пчёлы, бабочки и стрекозы. Между деревьев с цветка на цветок изысканно, прихотливо. Жизнь, жажда и вожделение. Краски, оттенки. Флейта, скрипка, свирель. Запахи: от нежно-снежного до густо-медвяного. Слова и листья вкрадчиво шелестели, подрагивая на ветру. Впереди, на пригорке в лёгкие сумерки уходило дерево с сапфировой кроной, Бог знает, какими судьбами и чьим попечением выросшее на этом месте. Светилось, блистало, торжествовало, в сумерки свет выдыхало, Творцу возвращая.

Шёл к сапфировому сиянью, минуя деревья, кусты, норовившие схватить, остановить, удержать. Снежно флейта кружила. Сонно жужжала свирель. Медвяно скрипка дрожала.

Шёл, напевая, думая о том, кто же прав, поющий, что золотой город под голубым раскинулся небом, или тот, что над небом вознёсся.

Шёл, размышляя и напевая раз так, раз по-иному.

 

Над (под) небом голубым есть город золотой

С прозрачными воротами и ясною звездой,

А в городе том – сад, всё травы, да цветы,

Гуляют там животные невиданной красы...

 

В городе в этот час предвечерний ползали зелёные, под цвет утренних, солнцем позолоченных гор автобусы. По городу хотелось бродить, петлять, пропадая, а, скрывшись, исчезнув, взлететь, воспарить и кружиться, с небес на землю взирая.

Вспомнилась рублёвская «Троица»: из золотой глубины вырастает сапфировый свет – отраженье небесного. Это золотисто-сапфировое сияние заключено в золотой оклад, ослепляющий зелёными, отливающими золотом хризолитами, в Апокалипсисе украшающими седьмое основание Небесного Иерусалима.

Шёл вдоль забора с малиной, сквозь колючие ветки краснели не ягоды, но слова, продиравшиеся сквозь хрипы и вой: толпа требовала ей смертельно желанное. Ветки, словно вспухающий жертвенный дым, простирались ввысь, в ширину, а внизу по земле зелёной позёмкой змеились.

Может, каждый растёртый толпой членораздельное произносил? Только кто мог услышать? Слова, вылетая, сливались с чужими, превращаясь в хрипы и вой. Так шакалы, предчувствуя кровь и любовь на жирных от плоти руинах, созывали подруг. Вот-вот, чуяли, стены падут, слова защитников города и осаждающих, совокупившись, сгинут, кровью впитаются в землю, ложе шакальей любви умащая.

В глухом углу, неухоженном, диком, было кладбище слов. На скудных могилах невнятный бурьян, колючий чертополох, мелкие без имени сорные травы и нечленораздельные звуки. От них пробирался в середину сада, где росло вещее дерево с нежным цветом манящим, зацветавшее в столетие раз, рождая главное слово, за которым задолго устремлялись философы и поэты, но мало кому жизни хватало, чтобы добраться.

Вокруг деревья, похожие на дубы: мощные, но с мелкими и невнятными плодами-словами. Всем взяли: ростом и статью, густою листвой, а главным не вышли, породив мелкотравчатый звук, пустышку, насмешку.

Казалось, чем ближе к Главному дереву, Главному слову, тем больше должно расти деревьев, плоды которых есть слово истины и надежды. Но было не так. Чтоб отыскать такие слова, весь сад надо облазить. Глядишь, на помойке, на кладбище слов подзаборном, растёт неприметный изломанный куст. Подойди и смотри: на ветках кустятся слова, росою сверкая. Не срывай, подожди, лишь вобрав благоуханье живой, подлинной истины, прикоснись и запомни. Кто знает, что будет завтра? Сколько плодов оказалось здесь, не на смиренном – благо бы так – на помойном, шакальем кладбище.

Сидел под тонкоствольной с роскошно увенчанной волосами-ветвями гордо поднятой головой красавицей-пинией. Рядом кривоногая изломанная маслина. Но плоды!

 

Сад затворённый – сестра, невеста моя!

Затворённый источник, родник запечатанный.

 

Сад затворённый. Мирьям, Дева Мария с младенцем в прекрасном саду, за высоким забором в окружении святых жён и ангелов сладкозвучных. Вертоград – сад, виноградник. Так на Руси назывались сборники изречений святых или их жития.

Оставив раскрытую книгу на кресле под пинией, он шёл по саду, и на его шаги откликались слова, одни гулко, уверенно, колокольным, густо-малиновым басом; другие в небеса взмывали васильково, пронзительным, не от мира сего, от мира иного сопрано; третьи дрожали льдисто тающим дискантом. Но были, как сказал бы протопоп Аввакум, рода иного, те блядословили.

Вот такие слова.

Вот такие сады.

Такие, вот, времена.

Такие, вот, нравы.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: