Холивар

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за ноябрь 2022:

 

На чтение потребуется 6 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Не знаю, сколько прошло времени, но поток слез, страха и злости иссяк полностью. Лежать уже не было смысла, и я медленно поднялась, огляделась и решила идти без остановки в одном направлении. «Куда-то это ж должно привести!»

«Туман. Тишина. Бескрайность. Немного холодно. Есть не хочется. Усталости вроде нет. Я в белом платье, кажется, мое старое домашнее платье, которое я давно выкинула, а тут оно почему-то опять появилось. Ноги, – я подняла одну ногу из тумана, – без обуви, волосы, – я ощупала свою голову, – распущены, кажется, короче, чем были. В остальном вроде все ок».

Я шла и собирала по одному, точно детскую пирамидку, все свои чувства и мысли. Так, мне казалось, появится структура, а когда есть структура, можно за нее держаться и точно уже с ума не сойти. Не очень, конечно, аксиома, но другой у меня не было.

«Я иду, иду, иду, удержаться не могу... во поле березка стояла... медлячок, чтобы ты заплакала, и пусть звучат они все одинаково, но как умел на гитаре сыграл и спел… прости меня моя любовь, джинсы воды набрали и прилипли, мне кажется, мы крепко влипли, прости меня моя любовь, тихо, не слышно ни часов, ни чаек, послушно сердце выключаем, и ты в… мехах? Стихах? Не помню в чем… Как будто в бронзе... Выйду ночью в поле с конем, мы вдвоем по полю пойдем, только мы вдвоем, по полю идем, только мы вдвоем по полю идем!»

Я пела от души, я была одна, небольшое эхо и туман делали мой голос более глубоким. Я кайфовала от собственного звучания и поэтому без остановки, сплошным потоком воспоминаний, выдавала хит за хитом.

Перейдя к коронным Чайфам, я настолько уже разошлась, что стала пританцовывать, подпрыгивать и выкрикивать припевы. «Ой-е-е-е, ой-е-е-е, ой-е-е-е! Достали, достали… в твоем парадном темно, резкий запах привычно бьет в нос, мой дом был под самой крышей, здесь немного ближе до звезд…»

Допев, нет, докричав Чайфовскую «с войны», я открыла глаза. Передо мной стояла все та же белая дверь – без опоры и стен. Я спокойно открыла ее и перешагнула за порог. Все эти движения я делала медленно, уверенно и уже без страха. Страх свой я выплакала, выкричала, выпела…

Я была внутренне абсолютно спокойна, готовая увидеть что угодно. После того, как глаза немного привыкли к яркому свету, я стала различать окружающую действительность. Это, кажется, была площадь Сан-Марко (опять эта Венеция, и что меня на ней так зациклило?)

Предположила я так, потому что, первое, что мне бросилось в глаза – это знаменитые колонны, с которых начиналась площадь. Я стояла между ними, колоннами крылатого льва и воина – забыла, как его, Теодор, кажется. Только лев был какой-то странный, крылья его парили в воздухе, отдельно от тела, и вся конструкция светилась противным лиловым светом, будто внутри нее находился дешевый неон. Колонна с воином тоже была далека от той, которой я помнила.

Теодор был вроде и Теодор, а вроде и Теодория, так как у нынешней интерпретации появилась явно женская грудь. Вместо копья в руке воина виднелся то ли обруч, то ли кольцо какое-то достаточно большое.

Очень, очень много людей, голубей и … какой-то хрени, летающей по воздуху, похожей на квадрокоптеры.

Люди сначала пестрили для меня одной яркой гулкой массой, я начала всматриваться.

«Боже мой, что это такое?»

Недалеко от меня стояла женщина в пышном бальном платье изумрудного цвета – такое я видела на картинах с участием мадам Помпадур – на плечах у нее совсем не в тему была накинута рваная джинсовая жилетка с кучей булавок. Дальше – больше! Ее волосы были ярко-синего цвета и оформлены в стиле все тех же барышень 18 века: огромная такая «Пизанская башня» из синих волос со всякими рюшечками и заколками. В ушах у нее были серьги нескольких видов: золотые кольца, бриллиантовые подвески, гвоздики и пластмассовая розовая штучка в форме сердечка.

В руках эта милая леди держала какую-то маленькую серебристую штуку, типа телефона, что ли, и, посекундно ее нажимая, что-то безостановочно говорила на непонятном мне языке. Одна рука ее была в белой перчатке, вторая – обнаженная, с татуировками в виде лилий, тянувшихся от запястья к плечу. На пальцах блестели кольца разной формы и фактуры, их было так много, что я даже не разглядела за ними ногтей!

Рядом с ней стоял мужчина в цилиндре с закрученными черными усами, рыжей бородой, в белой майке-алкоголичке с надписью «хай!», голубых шортах, каких-то странных полупрозрачных колготках – через которые виднелись ужасные волосатые мужские ноги – туфлях, с огромными закрученными вперед носами, как у Маленького мука, и то ли с собачкой, то ли с какой-то морской свинкой в руках.

Они разговаривали на непонятном мне языке, это был вроде английский, а вроде и немецкий, но проскакивали еще какие-то словечки, похожие на китайский.

Я начала рассматривать других людей, и в каждом была эта дикая, безвкусная смесь времен, эпох и стилей. Шляпы с перьями, корсеты и бальные платья сочетались, точнее, не сочетались с толстовками, худи и кроссовками, а лиловые и бирюзовые лосины из 90-х виднелись из-под кафтанов и мундиров. Людей кругом было много, очень много, и все они были так непонятно одеты.

Это не было похоже на собрание наших представителей богемы с их стремлением перекреативить друг друга, это была именно жуткая смесь одежды и аксессуаров разных времен. Язык, на котором они все разговаривали, тоже был какой-то замиксованный, в нем сквозили даже русские слова, но преимущественно английский, немецкий и китайский, кажется.

Я начала пробираться сквозь эту пеструю толпу, наступая на подолы, цепляясь за остроносые ботинки и туфли.

«О! Может, это маскарад? Если это Италия, то, может быть, это какой-то сезонный маскарад? Неплохо бы было встретить кого-нибудь нормального, чтобы понять хоть, что это за место», – рассуждала я, уже более агрессивно распихивая всю эту пернатую толпу.

– Может, важнее понять, какое здесь время? – кто-то протянул рядом с моим ухом. Я повернулась. Это был не Ленин, не Пушкин и даже не Цой.

Обыкновенный человек (боже мой, вот редкость среди этого балагана!) в белой майке, простых (даже не дырявых) джинсах и белых кроссовках. Его светлые волосы были коротко подстрижены. Ни татуировок, ни котелков, ни тараканьих усов! Я прям несказанно обрадовалась появлению обыкновенно человека, говорившего на русском и выглядевшего, как нормальный человек

– Фух! Слава богу, хоть кто-то нормальный! – я улыбнулась ему, как ненормальная.

– Привет, я Илья, – он добродушно посмотрел на меня и протянул руку, я вцепилась в нее, как в спасательный круг.

– Привет. Я Эмма. Что за фигня тут творится, карнавал какой-нибудь? – я перестала улыбаться и отпустила его руку.

– Нет, просто обычный день.

«Приятный голос, на вид лет 30, выше меня, светлые волосы, голубые глаза, открытый взгляд, симметричные черты лица, какой-то прям очень милый получался этот Илья»

– Спасибо, конечно, – мой новый знакомый улыбнулся, – но едва ли это моя заслуга.

Я вспомнила о прозрачности мыслей и немного растерялась.

– Ничего, Эмма. Все нормально. Хочешь, выпьем кофе, и я немного введу тебя в курс дела?

«Теперь каждый встречный будет мне рассказывать про устройство этой вселенной?» – подумалось мне.

– Спрашиваешь! Конечно, хочу! А тут есть кофейни? – я огляделась, мы стояли посреди нескончаемой пернатой толпы, и не то что кофейни, асфальта даже видно не было.

Тут же (это всегда так быстро происходит, не успеваю даже увидеть весь процесс создания) появились два деревянных стула с мягкими бежевыми подушками, круглый стол, на котором дымился кофе и стоял прозрачный чайник, видимо, с чаем. Я аккуратно села на ближайший стул, Илья сел напротив.

– Давай отгородимся, чтоб нам не мешали.

И нас мгновенно накрыл прозрачный купол, словно мыльный пузырь, когда его надуваешь на столе. Непонятно откуда появилось это пространство, ведь в толпе людей, в которой мы находились, не то что яблоку, семечки от яблока упасть было некуда. Гул из непонятных голосов тоже исчез, и у меня даже в ушах зазвенело от неожиданной тишины. Я огляделась. Через купол было прекрасно видно всю разношерстную толпу.

– Почему они все стоят? – вдруг подметила я. – Не идут, не сидят, а болтают и топчутся на месте. В чем прикол?

– В том, что они ждут определения по персональным реальностям. Договариваются, – Илья подвинул чайник к себе и налил чай в образовавшуюся кружку.

– А почему я их языка не понимаю, мне ж какой-то переводчик дали? – я коснулась бугорка на ухе.

– Если к тебе обратятся, ты все поймешь, – добродушно ответил Илья.

– А это ж общая реальность, да? – я сделала глоток кофе, и жизнь заиграла новыми красками.

– Да, – он кивнул головой.

– Так, а сейчас я в общей реальности две тысячи... какого там года?

– Две тысячи сто семьдесят второго года.

– А, ну да. Все эти подготовительные курсы с участием умерших звезд науки и искусства закончились. Я одна в общей реальности и должна, наконец, дойти до вашего президента. Типа так?

Илья улыбнулся.

– Нет никаких президентов. Сам Вова не президент, и он к тебе придет, никуда идти не надо.

– Ну, а кто он? – я захотела почему-то восточной пахлавы, и она тут же появилась на нашем столике.

– Он? Просто человек, который в некотором смысле контролирует ситуацию с реальностями. Но не более того. Он не президент, не Пифия, просто человек, который поможет тебе вернуться обратно, когда ты выполнишь свое задание.

– Понятно. А что мне сейчас делать? В ожидании этого Годо? – пахлава была отменная.

– Да ничего, пей кофе, наслаждайся новыми знакомствами, местами и возможностями. А я, скажем так, последняя инстанция перед твоим свободным плаванием в реальностях, я подведу итог всего того, что тебе было объяснено ранее. Больница, снежная королева, Леннон – это все промежуточная адаптационная реальность, обучающая система, сотканная еще из твоих воспоминаний, страхов и представлений, но уже основанная на принципах нашего мира. Эйнштейн, рынок с моллюсками, Вася – это была твоя персональная реальность, ты находилась там для закрепления полученных знаний.

– Да уж, хорошая обучающая система… – я вспомнила врача и Леннона и как они меня раздражали.

Илья улыбнулся. У него были милая улыбка и добрые спокойные глаза.

– Кто-то в ваше время сказал: «То, что ты видишь в других, это только твое, не их». Эмма, здесь эти слова – почти основа жизни. Другие люди, знакомые тебе или нет, ведут себя и выглядят так, как им хочется, но ты видишь в них только то, что готова увидеть. То же и с врачом. Или вот, простой пример: для тебя я блондин с голубыми глазами и приятными чертами лица, верно?

– Ну да, – я внимательно всмотрелась в лицо собеседника, ожидая какого-то подвоха в постановке вопроса.

– Это твой типаж мужчин, такие парни тебе нравятся, тоже верно?

– Ну, допустим, – ответила я, пытаясь понять, к чему он клонит.

– На самом же деле моя внешность абсолютно другая, она такая, как нравится мне, она создается из моих представлений о красоте.

– Ничего не пойму, это маска, что ли? – со зрением у меня все было в порядке, и я не видела, как ни всматривалась в его лицо, ни грима, ни парика, ни накладного носа.

– Нет, – Илья опять улыбнулся своей мягкой улыбкой. – Нет. Просто современная косметология вкупе с нейробионикой научилась делать такие вещи. Чтобы тебе было комфортно общаться с человеком, его внешность, речь, манеры перестраиваются под твое понимание красоты и эстетики. При этом твой собеседник остается собой, просто создает тебе комфортное поле для общения.

– Да ладно! Че, такое возможно?

– Конечно, в этом нет ничего удивительного, – у Ильи был бархатистый голос, тоже, кстати, в рамках моего типажа. – Вы стояли у истоков создания этой комфортной среды. Прошло больше ста лет, вполне логично, что сейчас нейрокосметология находится на этом уровне.

– Ок, а почему тогда эти ряженые, – я показала рукой на пеструю толпу за сводами нашего купола, – так разодеты? Это ж вообще не моя комфортная среда.

– Ты не вступила с ними в диалог. Обратись к любому их них или заинтересуй их, чтобы они сами к тебе обратились, и увидишь, как твой собеседник изменится и речь его ты тоже начнешь понимать.

– Блин, какие-то тогда тут все хамелеоны. На фига так открыто подстраиваться под каждого? А где вы настоящие?

– Понимаешь, сейчас время такое. Идея рая на земле, комфорта, удобства и спокойствия возведена здесь в культ. В нынешнем обществе невозможно даже представить войну или террор какой-нибудь, потому что тут совсем нет сопротивления. Любое событие, предмет, окружающая действительность – это лишь осознанное творение твоего сознания. И, согласившись с этим, каждый из ныне живущих потерял необходимость в борьбе.

– Херасе! То есть, получается, нет никаких законов, войн и тюрем?

Илья с улыбкой повертел головой.

– У каждого есть доступ к его персональной реальности. Там он безграничный творец – любая фантазия, даже самая опасная, имеет право на жизнь. Но это экологично. И ответственность за создание мира персональной реальности лежит только на его создателе. Нет совершенно никаких ограничений. А при возвращении в общую реальность у любого человека, наигравшегося в бога, просто отпадает необходимость что-либо разрушать.

– А нафиг сюда вообще возвращаются? Ну и сидели бы в своих реальностях.

– И сидят, в том-то и дело. Сейчас почти все переходят на постоянное пребывание в персональной реальности.

– Ну, так а что в этом плохого? – я вспомнила, что уже задавала этот вопрос врачу.

– Плохого-то, в сущности, ничего, если не оставаться в ней надолго. При всей идеальности мира, там невозможно, например, зачать и родить ребенка. Персоналка – это больше пространство духа. А некоторые физиологические процессы невозможны без участия тела. Общая реальность – это больше про тело, но также и про боль, ответственность, а многие с этим жить уже не согласны.

– Хорошо, а объясни мне тогда, как Вася очутился у меня в персональной реальности, он же в моем времени остался?

«Нашу маму и там, и тут показывают».

Глупо было думать, что Илья поймет эту крылатую фразу из старого советского мультика, но он все же одобрительно улыбнулся.

– Эмма, все просто. Твой друг был воссоздан из твоих воспоминаний, а если бы он был здесь, то присутствие человека в нескольких, а то и сотнях персональных реальностях других людей, – это нормальная практика. Другое дело, что, как я тебе и говорил, пережить катарсис или совершить сложный физиологический процесс этот человек не сможет.

– Не, вообще полный пипец. Это что, на несколько вариаций себя можно разделить и везде, где меня решили воссоздать, появиться? Да ну, по– моему, эта какая-то чушь! – я чувствовала, как под моей черепной коробкой начался кровавый политический переворот со свержением правящей партии.

– Это нормально, что у тебя столько вопросов. Смотри, опять же, чтобы не использовать много незнакомых тебе терминов, объясню на простом примере: помнишь, что такое дисперсия света?

Я отрицательно покачала головой.

– Ньютон считается первооткрывателем этого явления. Хотя, это был Аристотель, ну, неважно. Так вот, явление дисперсии или разложение луча солнечного света на составляющие цвета, немного похоже на возможности пребывания в персональных реальностях других людей.

Луч, проходя через призму, распадается на составляющие, так и человек, появляясь в чьей-нибудь реальности, остается все тем же человеком с присущим ему темпераментом, памятью прошлого и привычками, но с отсутствием какой-либо части характера. То есть один и тот же человек может одновременно находиться в персональных реальностях других людей, но в каждой из них он будет неполной версией себя настоящего. Надеюсь, я понятно объясняю, – с улыбкой добавил Илья.

Я молчала. Теоретически я понимала, что он хотел сказать. Но в реальности представить эту всю философию мне было трудно.

– Ну хорошо, а этот Эйнштейн, ты хочешь сказать, что он тоже, типа, живой? Он же реально в свое время умер. Или нет? – я уже порядком запуталась в этих спиритических особенностях реальности.

Илья помедлил с ответом.

– Эмма, я расскажу тебе все с самого начала, чтобы у тебя сложилась полная картина происходящего.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в ноябре 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: