Фигура переводчика

 

Купить в журнале за октябрь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

Данная статья посвящена работе переводчика как творчеству. Что касается профессионального перевода (инструкцию по эксплуатации миксера для приготовления корма животным, например) – то это отдельная и, скажем прямо, малоинтересная тема, по крайней мере, вне круга профессионалов.

 

 

 

 

Все, переводящие художественные тексты, делятся на три разряда: нулевой, первый и второй.

 

К нулевому разряду относятся профессиональные переводчики художественной литературы. Они плохо знают русский язык, плохо – иностранный и больны на всю голову (её у них отбивают ещё в педвузах и на филфаках университетов) адекватностью. Они пытаются каждому иностранному предложению, каждому слову или на худой конец обороту подыскать русский эквивалент. И чтобы он обязательно был прописан в словарях Миллера, Ганшиной, Рахманова и Розенталя с русской стороны.

 

К первому разряду относятся писатели и поэты, для которых чужой текст, что красная тряпка для быка. Он их дразнит, и они тут же бросаются в бой высказать свои мысли, спровоцированные иностранным поэтом. В результате в меру таланта возникает их собственное произведение, посредственное или гениальное, но связанное с источником на живульку внешней похожести образов и ситуации. К таким переводчикам относился, например, Лермонтов. Классическим примером такого, с позволения сказать, «перевода» относится его «На севере диком».

 

Знал ли Лермонтов немецкий язык достаточно хорошо? Трудно сказать. Но уж во всяком случае он бы мог обратить внимание, что «сосна», как и «пальма», что в русском, что в немецком языке одного пола – женского: die Palme, die Fichte. И если Гейне употребляет der Fichtenbaum – слово, кроме как у Гейне, не встречающееся ни в каком словаре, то зачем-то он это делает (довольно прикольно эти Fichtenbaum – «сосновое дерево»; «берёза» тогда будет «берёзовым деревом», «тополь» – «тополиным деревом» и т. д. В оправдание немецкому поэту можно сказать, что в данном случае он использует весьма характерный для немецких народных песен способ словообразования (О Tannenbaum, o Tannenbaum, wie grün sind deine Blätter) – тоже, кстати, намёк на замысел).

 

Ясно только, что Лермонтова не колыхал замысел его немецкого партнёра; он был целиком во власти собственных дум и образов, для которых он у Гейне нашёл только внешнюю форму выражения.

 

Таким же поэтом был Маршак. В отличие от Лермонтова, он пытался привязать соответствием свой текст Бёрнсу. Но он подменил стиль, и вместо грубого, потного, мужиковатого, часто на грани приличий, а порою и за гранью оной, что в английских изданиях даётся отточиями, возникает милый, рафинированный, прямо-таки переодетый в пахаря московский интеллигент. В своё время Маршака облыжно хвалили за якобы точность перевода, сейчас – бездумно ругают за неточности. Хотя речь идёт просто о поэтах двух разных темпераментов. Стихи Маршака звучные, яркие, и это главное; и кому какое дело, насколько верно они передают Бёрнса?

 

Ну а второй разряд, высший, когда поэт или писатель вообще не смотрит в подлинник, а пишет сам. Ну это и не перевод, – возразит нетерпеливый читатель. Погоди пороть горячку и гнать лошадей. А лучше послушай, что я скажу дальше.

 

Речь идёт о таком проникновении в смысл и дух переводимого оригинала, достигаемого постоянным, регулярным, а главное заинтересованным, даже восторженным чтением и изучением, когда достаточно иметь перед собой подстрочник, чтобы потом разукрашивать его в художественную форму. В таком переводе будет игра слов, которой нет в оригинале, и не будет никакой игры, которая есть. Метафоры из одного места, а подчас и из другого произведения этого автора могут переместиться в иное. А то и вообще быть придуманы самим переводчиком. Но дух переводимого автора будет присутствовать.

 

Произведения переводимого или, лучше сказать, воссоздаваемого автора будут своеобразной кладовой образов, метафор, ситуаций, выражений, откуда они появляются в памяти по первому требованию ли, по простому напоминанию ли в нужном месте и в нужное время.

 

Лучшего переводчика в русском языке, чем Жуковский или Пушкин, трудно придумать. Жуковский переводил много, Пушкин очень мало. Прямых переводов у них раз-два и обчёлся, да и те незакончены: дисциплина труда была не самой сильной, а самой слабой стороной его таланта. Но если прямых переводов и мало, то стихов, инспирированных другими поэтами: французскими в юности и детстве, Байроном в зрелые годы – пруд пруди. Пушкина так и называли – Александр Сергеевич Бейрон, что его даже несколько уязвляло. Правда, она ведь глаза колет.

 

Пушкин	Байрон
Блажен, кто ведал их (страстей) волненья И наконец от них отстал; Блаженней тот, кто их не знал	our young affections run to waste, Or water but the desert дословно: наши юные аффекты убегают в никуда, Или поливают пустыню
Её (жизни) ничтожность разумею, И мало к ней привязан я	Our life is a false nature–'tis not in The harmony of things,–this hard decree дословно: Наша жизнь фальшивка по природе – она не в Гармонии вещей – она идиотское учреждение
стих, Безмолвный памятник мечтанья, Мгновенной думы долгий след, Всё тот же после многих лет	the solemn scene (в поэме) Derives from thee a sense so deep and clear That we become a part of what has been дословно: торжественная сцена Извлекает из тебя чувство столь глубокое и ясное, Словно ты часть того, что было когда-то действительностью
наше ветреное племя Растёт, волнуется, кипит И к гробу прадедов теснит. Придёт, придёт и наше время, И наши внуки в добрый час Из мира вытеснят и нас!	All, all forgotten – and shall man repine That his frail bonds to fleeting life are broke? Cease, fool! the fate of gods may well be thine: Wouldst thou survive the marble or the oak, When nations, tongues, and worlds must sink beneath the stroke? дословно: [персонаж смотрит на поверженные и изломанные статуи греческих богов] всё, всё забыто – и должен ли человек убиваться, Что его слабенькие постромки от ускользающей жизни обрываются? Перестань, дурашка! Судьба богов, она и твоя: Переживёшь ли ты мрамор или дуб, если даже нации, языки и миры должны пасть под ударами?
минувшее проходит предо мною. Давно ль оно неслось, событий полно... Теперь оно безмолвно и спокойно	O Time! the beautifier of the dead, Adorner of the ruin, comforter And only healer when the heart hath bled дословно: О время! визажист мёртвого, Украшатель руин, утешитель И единственный лекарь в случаях, когда сердце кровоточило

 

Но не только он. Наш алтайский поэт Владимир Сергеев среди других переводил и чукотскую поэтессу Кымытваль. Наколбасил так, что ничего похожего, как возопили все кто только мог, в один голос у той и не было. Неизвестно, каким бы боком для него вышли поэтические выкрутасы, если бы сама Кымытваль не прислала Сергееву благодарность, где высказалась в том духе, что она так по-русски ни за что бы написать не сумела, а Сергеев по-русски написал так, как она хотела написать и написала по-чукотски.

 

Разумеется, всё, что мы здесь напели про художественный перевод, не должно относиться к профессиональному переводу: техническому, научному, деловому и той же художественной литературы, переводимой в научных целях (например, для «Литературных памятников»). Здесь как раз важен дословный перевод, даже в ущерб художественной выразительности. И выполнить который, кстати, далеко не так просто, как это представляется со стороны. Здесь существует своя и весьма нехилая проблематика, которой, однако, мы не касаемся в настоящей статье.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить в журнале за октябрь 2018 (doc, pdf):