Ка'ндова Яна. Сборник стихотворений «Стихи разных лет».

У меня не будет никогда
 В заточенье бережно хранимом
 Открыванья окон беспричинно
 У меня не будет никогда
 
 У меня не будет никогда
 В галерее чёрно-белых комнат
 Радости от встреч с друзьями полной
 У меня не будет никогда
 
 У меня не будет никогда
 В городе претензий и упрёков
 Слабости проторенной дороги
 У меня не будет никогда
 
 У меня не будет никогда
 Миллиона трепетных ромашек
 Что растут в руинах старой башни
 У меня не будет никогда
 
 У меня не будет никогда
 В театре жизни одного актёра
 Страстного волнующего соло
 У меня не будет никогда
 
 У меня не будет никогда
 В поезде, несущемся в тоннеле
 Красоты обманчивого света
 У меня не будет никогда.

Ка'ндова Яна. Рассказ «Здоровый образ жизни».

Я в своей беспутной жизни не боялся ничего – ни воров, ни тараканов, ни экстрасенсов, ни землетрясений, ни ударов в спину, ни дорожных аварий и кровоизлияний в мозг, – короче, ни одной фобии, что преследуют в большей или меньшей степени жителей планеты, у меня не было. После школы я никуда не поступил, работал продавцом в музыкальном магазине, планов на будущее не строил и жил сегодняшним днём. У меня были друзья и развлечения, и жизнь наша была – беззаботна. Когда нужно было перейти дорогу, мы переходили, даже не вспоминая о светофоре, мы поглощали бараний шашлык и запивали его колой – эти две отравы в наших желудках переваривались, словно ели мы пищу богов. Но это продолжалось до тех пор, пока моя сестра не стала дистрибьютором компании «ЖиП» и не начала вести здоровый образ жизни.

В тот злополучный день она выпотрошила перед моим носом...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Мысли вслух продавщицы придорожного киоска».

...Машины, переполненные автобусы несутся бешено, и всё дымит, гудит, орёт, а по тротуару – толпа людей, и также она дымит, гудит и ругается, а этой маленькой сумасбродной девчонке хоть бы что, и собачке её хоть бы что. А зачем удивляться? Ведь не видела она ничего, кроме этой дороги, а иногда бывает у меня такое ощущенье, что девчонка эта (ведь я не знаю даже, как её зовут) тоже ничего в жизни, кроме этой дороги, не видела, словно с малолетства, как только встала она на свои тоненькие цыплячьи ножки (уверена, что у неё всегда были тоненькие ножки, и будут), повела её такая сумасбродная мамаша на прогулку именно на эту дорогу, нет, даже раньше, носила она запелёнатую дочурку на руках каждый день – утром и вечером, и обязательно в час пик, и проталкивалась с нею сквозь такую же орущую, дымящую толпу. Ну, а теперь? Теперь – то же самое: вместо мамаши – дочь, заместо дочери – собака; подрастёт, так будет настоящею мамашей, а пока водит эту бедную собаку, хотя это не собака, это покалеченное и извращённое существо...

Ка'ндова Яна. Критическая заметка «Лицемерие Набокова насчёт А. Белого, и его же ошибка насчёт Кафки».

Соавтор: Лачин

 

На вопрос о лучших произведениях литературы XX века В. Набоков, помнится, назвал «Петербург» Андрея Белого, «Улисса» Джойса и «Превращение» Кафки, кажется, ещё и «В поисках утраченного времени» Пруста. В данной статье не будет выясняться, насколько он прав в целом, дело в другом. Набоков слукавил, в действительности его мнение в данном случае полностью или почти полностью совпадает с нашим.

Дело в том, что вместо «Превращения» Набокову следовало назвать «Москву» А. Белого. Наверняка он сам это понимал. Рассудим...

Ка'ндова Яна. Критическая заметка «Странные ошибки Горького с Ходасевичем и сестёр Цветаевых».

...Ходасевич в своей книге «Некрополь. Воспоминания» пишет и о Горьком. Рассказывает помимо прочего о следующем разговоре. Горький спрашивал у него: вот скажите откровенно, стихи мои плохи? Плохи, отвечает Ходасевич. Жаль, грустно отвечает Горький, я всю жизнь мечтал написать хотя бы одно хорошее стихотворение. И грустно замолкает; Ходасевич, надо полагать, тактично потупляет глаза.

Удивительно. Горьким ко времени разговора уже написана «Песня о Буревестнике». Стихотворение, оформленное без разбивки строк. Предположим, Ходасевич считал её слабой, но сам Горький наверняка так не считал. Или они не знали, что это поэзия?..

Ка'ндова Яна. Заметка «Великий комментатор России».

Соавтор: Лачин

 

Комментатор – в каком смысле используется это слово в данной статье? Да самом обычном – человек, написавший комментарии/примечания к некоему тексту. Так скажем слово о том, кто наверняка лучший комментатор России (мира?).

Есть у В. Набокова сборник лекций по русской литературе, читанный им студентам США. В частности, о «Герое нашего времени» Лермонтова. Так вот. Издан он и по-русски. Кажись, в 1990-х. Дорогие читатели, подскажите его имя, комментатора, кто помнит, у кого бумажный экземпляр сохранился, мы хотим запомнить это имя. Он этого достоин. И вот почему...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Ведьмы на погосте».

Мы с другом прятались в дупле, когда сбирались на шабаш ведьмы. Нам было страшно, но всё же видеть хотели дьявола. Затем мы и пришли сюда средь ночи темной и в безлунье; узнали мы, что в полнолунье обряды светлые вершат обычно маги, а к дьяволу взывают ведьмы в темень.

Вот мы здесь. Сидим в дупле сухого дуба; за дубом – брошенный погост; а дальше стоит курганов хоровод, от древних викингов оставлен; под валунами – могилы неких королей, забытых временем.

Пред нами – тёмная поляна; сухой травы витает запах; и женщины бредут в тиши, сходясь у центра. Фигуры их черны и капюшоны на глазах, лишь руки белые во тьме всё тянутся куда-то.

Мы притихли...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Долбачи».

Приходил ко мне этим летом старичок один – дядя Миша – стены долбить, углы выравнивать. Как раз в той комнате, что имела одну стену с моей, где я «выравнивала» очередной рассказ. Выравнивание художественного текста – дело не из лёгких, потому любая мелочь отвлекает. Под мелочью я подразумеваю, к примеру, гул самолёта в небе, скрип тормозов на дороге, крик уличного торговца или писк комара над ухом. Выравнивание стен к мелочам не относится. Наоборот же, является БОЛЬШОЙ помехой. Я сидела за столом тогда и думала – какой же ты, дядя Миша, БОЛЬШОЙ – помехой являешься для выравнивания моего рассказа.

Сходились мы на кухне за чашкой чая. Садились за стол, говорить начинали.

– Ну, чё, – спрашивает дядя Миша, лукаво подмигивая. – Как дела?

– Дела? – переспрашиваю я, хмуро глядя на него. – По сравнению с Фучиком, корпевшим над дневником в застенках в ожидании смертной казни, дела у меня отлично, а если взять, к примеру, коммерческого писателя имярек, имеющего под рукой с десяток помощников, то бишь секретарей, не говоря уже о литературных агентах, крупных контрактах и солидных гонорарах по всему миру, то у меня по сравнению с ним так же дела, как у Фучика в сравнении со мной...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Книжный червь».

Нас было трое, и промышляли мы – грабежами: А. – потому что ничем другим промышлять не мог, Ф. – потому что ничем другим промышлять не хотел, я – потому что чем-нибудь промышлять и мог и хотел, но времена были не те.

«Сегодня тряпки берём, – сказал в тот день Ф. – магазин новый, без сигнализации ещё». Ночью пошли. Ф. и А. внутрь проникли, меня же снаружи на стрёме поставили, потому как ни на что иное не годен был. А я и рад.

Стою, курю, прохаживаюсь, вывески читаю.

Больного человека одно всегда лишь по глазам бьёт. Вот и меня ударило: «Книги». Посмотрю-ка, думаю, замок. И что тут удивляться – замок оказался простым подвесным, который и скрепкой открыть можно, хозяин символически повесил, сейчас их на улице положи, никто и не подойдёт. А я и рад.

А внутри...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Задним числом».

Надо сказать, что Сейму́р – это что-то. Такого поискать ещё надо, но это счастье досталось мне – я его не желал, не искал, не просил – оно само свалилось мне на голову и уже шесть лет дружит со мной неразлучною дружбой. Когда я слышу его голос в трубке, то сразу сажусь, а когда открываю ему входную дверь, то рукой за спиной ищу опору, ибо знаю, что ошарашит он меня очередной потрясающей новостью.

Так и в этот раз. В три ночи раздался звонок телефона – я сначала сел, потом поднял трубку, так как знал, кто это. Не удивляйтесь – я не сплю по ночам, но в это время ко мне звонит только один человек, а ещё он звонит вечером, днём и иногда по утрам.

Для яркости образа опишу его внешность: рост метр восемьдесят, худощавый, но крепкий, волосы тёмные и коротко острижены, чертами лица же очень напоминает Кафку с известной фотографии, ходит он быстро, как и все суматошные люди, прыгучей походкой, говорит (если не кричит) скороговоркой, проглатывая слова.

Что же может сообщить суматошный молодой человек, похожий на Кафку, в три часа ночи? Следующее...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Дуб».

Ранним июльским утром Мурат Санин, приехавший недавно в отпуск в городок Некий, что на берегу Каспийского моря, вышел прогуляться. День обещал быть знойным, а так как во все знойные летние дни Мурат имел странную привычку сидеть дома, примостившись у вентилятора, то прогуляться он решил именно утром.

Выйдя из дома, он сразу же направился к Центральной улице (единственной в городе настоящей улице – остальные были так… улочки). Несмотря на ранний час, народу было много: все занимались хозяйством, кто кормил животных, кто копошился в огороде, но это не мешало головам поворачиваться в его сторону. С любопытством разглядывали местные жители приезжего, наблюдая за ним, чтобы было о чём посплетничать вечерком с соседями. Мурат приветливо им улыбался.

Главной достопримечательностью Некого является не Центральная улица, как многие могли бы подумать. Так может подумать любой человек, не бывавший ни разу в этом городе, но если он всё же попадёт сюда и окажется на Центральной улице, то сразу смекнёт, что жемчужиной здесь является не улица, а дуб. Именно дуб. Дерево с большой буквы. Дерево старше самого города, стоявшее, когда на этом месте не было ничего: ни людей, ни жилищ, ни так называемой Центральной улицы. Может, здесь когда-то рос лес, деревья которого были и постарше, но теперь остался только он один. Он наблюдал, как в этих краях появились первые люди, как вокруг него росли первые постройки, которые постепенно превратились в городок. Он же стал его покровителем.

Именно к дубу и шёл сейчас Мурат Санин, чтобы полюбоваться на него, погладить рукой его кору, прижаться всем телом к стволу, приложить к нему ухо, в надежде услышать голос времён. Едва он вышел на Центральную улицу и увидел впереди его – высокого могучего исполина, с толстыми раскидистыми ветвями, – как забыл обо всём на свете. Очарованный, он направился к дереву. Он шёл той походкой, которой ходят все без исключения в музеях и на выставках – руки за спину, медленная поступь, вздёрнутый подбородок, вдумчивый взгляд (у каждого, конечно же, своя степень вдумчивости, зависящая от способности вдумываться, если таковая имеется)...

Ка'ндова Яна. Миниатюра «Под столбом».

Под столбом стоял замерзающий он.

Почему под столбом? – потому что так надо.

Фонарь там был на столбе, а кругом темнота, полночь. Если б он под деревом стоял, то и не приметил бы никто. А он умный был, знал, где стоять.

Знал, где стоять, но не знал, как не мёрзнуть.

Мороз был кругом, помимо темноты. Так стоял под столбом он и мёрз...

Ка'ндова Яна. Рассказ «Что зажато в кулачке».

Бушевала гроза. Маленькое кресло у оконца беззвучно раскачивалось; сидевший в нём гном напевал себе под нос какую-то песенку, также неслышную за грохотом. В углу тёмной и мрачной каморки, озаряемой вспышками молний, копошился в куче сена пушистый зверёк и ворчал. Гном не слышал, но знал, что существо ворчит, и знал почему – потому что ворчание его, начавшееся из-за чего-то уже давно забытого, не доходит до ушей хозяина. Зверёк был очень забавный, размером с белку, с белым и пушистым мехом и с большими круглыми ушами по бокам головы; вид у него был пресмешной, но когда начинал он бормотать и ворчать по обыкновению своему, то гном покатывался со смеху. Бормотание его не было совсем бессмысленным, просто он был похож на старичка, выжившего из ума. Иногда он даже удостаивал хозяина беседой, но бывало это очень редко и совсем недолго, и почти также непонятно, как и бормотание.

Гном не услышал стука, он ощутил его как-то по-другому; кто-то слишком большой для жилища ломился в дверь.

«Не нужно ль отворить? – подумалось ему. – На улице ведь непогода…»

Засеменив ко входу, задумался. Ведь всё-таки большой – поймает и съест. Но нет. Зачем кому-то средь грозы и ночью ломиться в маленькие норки, чтобы съесть? В такую погоду голод не выгонит наружу. И открыл. На пороге стоял…

Ка'ндова Яна. Рассказ «Танцующий скелет и отрубленная голова».

...О-Томи появилась на второй день. Она была очень бледна и встревожена. Стала объяснять, что ей пришлось вернуться к хозяйке, но зато они с хозяйкой заключили соглашение: О-Томи может иногда выходить по ночам, если для неё не будет работы.

Ситику топал ногами и кричал, не в весёлом ли доме живёт О-Томи, и требовал сказать ему правду.

Наконец О-Томи не выдержала подобного напора и от обиды из-за обвинений Ситику, утирая рукавом глаза, поведала следующее: живёт она в доме на окраине города, хозяйка дома – старая гадалка и колдунья, она поработила волю многих людей, которые живут сейчас в её доме и исполняют все приказы. Часто по ночам в доме старухи собирается публика: богатые и бездушные люди, которые хотят или погадать, или посмотреть на представление, ведь именно для представления старуха и держит своих слуг, в том числе и О-Томи. Каждый слуга особенный: великан, ростом в семь сяку, женщина-змея, мальчик с двумя туловищами, «мясной человек» – мужчина без кожи, с голыми мышцами и жилами… Какую роль играет в представлении сама О-Томи, она не знает, потому что всегда бывает как во сне, а просыпается, когда уже всё закончено. Но сама она думает, что старуха вселяет в неё какого-то духа, потому что после представления её тело особенно сильно болит.

Затем О-Томи слёзно молила Ситику не предпринимать каких-либо шагов, потому что она находится целиком во власти колдуньи, а та при малейшем подозрении её убьёт, или будет пытать болью, как часто это делает, из-за чего О-Томи и сбегала. Ситику вяло пообещал не вмешиваться, но про себя решил разобраться во что бы то ни стало в этой запутанной и странной истории...

Ка'ндова Яна. Миниатюра «Маска идиота».

Улыбка идиота с лица не сходит никогда. Видя впервые, люди недоумевают порой: Как можно быть таким идиотом! – не вслух, конечно, – про себя. И тоже начинают улыбаться тебе, почти искренне, даже забывают о своих проблемах, думая: Не всё так плохо на земле – вот ведь, идиот, смеётся. Блаженным море по колено. И нравишься ты им беспредельно – людям сознательным, серьёзным. Тянутся к тебе люди, – ведь что-то есть в тебе...