* * *
– Нынче время не для поэзии, –
доброхоты мне говорят.
– Прозу, драмы читать интереснее,
ты занялся бы прозой, брат!
Отвечаю я: – Дело известное…
Но случались сложней времена.
Где, когда он был – рай для поэзии?
Да и что на земле – бесполезнее,
безрассудней, случайней, чудеснее,
беззаконнее, чем она?
1987
Сон в зимнюю ночь
Три-та-тушки, три-та-тушки,
в чистом поле за селом
я лежу на раскладушке,
с Мировым сражаюсь Злом.
Я лежу, читаю Данта.
Только ад – не там, а тут:
вкруг меня грохочут танки,
бэтээры стадом прут!
Дружно скачут генералы
на железном на коне.
Поля им, конечно, мало –
едут, гордые, по мне...
Им подвластен огнь кинжальный,
взрывы, треск очередей.
Я – лежу, живой, печальный,
ну – последний из людей...
Я лежу, жую печенье
с добрым именем "Привет".
А вокруг – возня, ученья
с применением ракет.
Возле пятки – яркой вспышкой
пыхнул атомный грибок.
Ну, уж это, братцы, слишком!
Я и так почти без ног.
У меня на пятках – шпоры,
отложения солей.
Этак я, пожалуй, скоро
ухромаю в мир теней.
Я уже сержусь: – Кончайте!
хлеб повытоптали весь...
За компьютером играйте
в ваши игры, а не здесь!
Вы мешаете народу
наблюдать, как на цветок,
воплощая всю Природу,
опустился мотылёк.
Хватит в Космос бить копытой!
Призадуматься пора –
отчего над Антарктидой
разрастается дыра?
Разве можно в ноосферу
лезть, не сбросив сапоги?
Или – жить, приняв на веру,
что кругом тебя – враги?
Вновь – в ответ? – по раскладушке
пушки-гаубицы бьют.
(Александр Сергеич Пушкин,
гений, он вскочил бы тут!)
Я – лежу... Но врать не стану –
сам себя уже боюсь.
Страшно будет всем –
как встану
в полный рост свой,
и – взорвусь!
1990
Солдатик
Памяти Вадима ГорожанинаСижу на Бомбе…
Дикого ума
устройство…
Детище прогресса мирового,
предел, итог… Спрессованная тьма,
свет, смертоносный для всего живого...
Сижу на Бомбе. Штучка – я те дам!
Пост – не до шуточек:
мигалки, катакомбы...
До дембеля – два месяца, а там –
гуляй, рванина, вдалеке от Бомбы!
Да всё одно – на ней или под ней.
И это, видно, до скончанья дней.
1997
* * *
Этот спор о мировом господстве,
о великом (дутом!) превосходстве,
о глубинном (мнимом!) первородстве –
самый старый и кровавый спор.
Неужели то, что всех нас мучит,
ничему в итоге не научит,
вдруг моря, народы, земли вспучит,
ввергнет в бездну –
в атомный костер?!
1990-1996
* * *
Во что мы только ни верили –
каких ни творили идолов,
согласно веяньям времени,
веленьям вождей и МИДа.
Верили – в электричество,
и в Разум наш коллективный,
в качество и в количество,
в направленный, кумулятивный
снаряд, броню прожигающий,
и в прочность своей брони...
И – в Бомбу... Куда, куда ещё?
Помилуй Бог, сохрани...
20.02.2001
Американец, осмотрев Царь-колокол...
Александру БелугинуАмериканец, осмотрев Царь-колокол,
сказал: – Вы, русские, народ необъяснимый.
При современной технологии – пустяк! –
хороший сварщик заварил бы эту трещину,
осколок – точно к месту присадил...
Поднять на колокольню, закрепить...
И пусть гудит – три века промолчавший!..
Но вы боитесь этот голос услыхать.
И может, здесь, вы, как ни странно, правы!
1999
* * *
– Без прочного фундамента, основы
недолго простоит постройка, рухнет...
Строитель, улыбаясь, перед ханом,
свой разворачивает свиток, план дворца.
– Конечно рухнет рано или поздно! –
смеется Покоритель Всей Подлунной, –
Но мы пожить успеем, даже станем
героями народа своего,
легендами, сказаньями, стихами,
и памятником в рост десятикратный
и пугалом, проклятьем для народов,
и – всем, что будет с именем моим
навеки связано... Забота о бессмертье –
труд непростой…
А твой сарай – неплох...
Мне нравится...
В степи он, как мираж,
являться будет взорам изумленным.
В нём старость встретить было бы приятно.
(Ведь нам в боях погибнуть не дано!).
И о фундаменте – ты высказался верно.
Тебе, как Мастеру, я в этом доверяю.
Но – бойся обобщений: лёд прозрачный
хрустя, ломается под тяжестью копыт...
6.11.1999
* * *
Очередь за водкой. Плотный полукруг
жарких сильных тел. Война за миллиметры.
Продвиженье с помощью пяток, бедер, рук,
к той, заветной двери, что открыта в центре.
Обреченных, слабых – вытолкнет толпа.
В камуфляже, сильные – по верху проходят,
по плечам шагают до дверей, а там –
ввинтятся, сумеют...
О родном народе,
о его потребностях, о здоровье масс
славно позаботились бонзы партверхушки,
времена пещерные возродив для нас,
уничтожив росчерком –
всё, что создал Пушкин...
1987– 2000
* * *
Можно получить в наследство клад,
не державу, так аспирантуру,
можно даже Разум и Талант.
Но нельзя – ни душу, ни культуру.
Это не даётся без труда,
как насущный хлеб и та же рыбка.
Это неприметно, как звезда.
Ощутимо, как во тьме – улыбка.
1986
Дед из «специального детдома»...
Вилю МустафинуДед из «специального детдома»
выкрал внука, имя заменил,
спас свою кровинку от Содома,
от опеки ястребиных крыл.
Вырастил.
И внук вкусил от жизни
всякого – и горечи, и злоб,
зависти к дрожи взрослых слизней,
и хмельных полублатных свобод.
Что спасло? Не только ум и хватка,
и уменье по мордам хлестать –
Музыки нездешняя загадка,
Слова удивительная стать...
Боль и взлеты духа в эмпиреи,
некий свет, обещанный в конце,
а всего надежней и вернее –
Память о расстрелянном отце.
1999
* * *
Едва ли скажешь лучше, чем они
сказать сумели времени и миру –
поэты, чьи дела, заботы, дни
и нашу, медную, настраивают лиру.
И если лира всё ещё поёт,
сей инструмент, давно ненужный, вроде,
то это знак – что все ещё живёт
сочувствие к певцу, душа – в народе.
1982
Древлянско-полянская история
Древляне добывали мёд в лесу,
полянам в липовых бочонках поставляли,
меняя сласть – на хлеб и колбасу,
но больно ловко красных девок охмуряли,
и многих – в жены уводили навсегда,
из-за чего – над всеми вызрела Беда.
И вот – в незафиксированный год
поляне одного древлянина убили,
а у других – отняли дикий мёд,
в отместку те – сельцо полянское спалили.
И началась жестокая война
меж племенами, мирными доселе,
и все хлебнули горюшка сполна,
глухую ненависть питая с колыбели
к тому, другому, кто не так одет,
и молится не так, да и смеётся,
и ест, и воду пьет не из колодца,
а из болотца, чем позорит свет…
Понадобилось несколько веков
сражений, жизней молодых – без счёта,
чтоб примирились племена врагов,
шальные дети одного народа,
не вдруг понявшего, что ненависть – глупа,
что смерть разит и тех, кто трижды правы,
что сладок мёд, и хороши – хлеба,
что мир худой – дороже всякой славы.
14.02.2004
* * *
– Бродяжил, скитался, хоть знал, что не вечен…
– Что в мире нашёл, ведь похвастаться – нечем?
– Нашёл, что мерцанье таёжной фиалки
пьянит, как дыхание лучшей из женщин!
1971
* * *
Даже если б всё начать с начала,
наломал бы дров, как в двадцать лет,
лишь бы песня снова прозвучала,
снова позвала встречать рассвет.
Чтобы ты сквозь этот воздух синий
рядом шла, светилась, пела мне,
и себя, как парус на волне,
чувствовала вольной и счастливой!
1974
Баллада о мирном времени
Бегом, вон к тому фонарю!
Он высветит вечер счастливый,
две тени, большую – мою,
и малую – дочери милой.
Из детского сада – домой,
по снегу пушистому – к маме!
Две тени у нас за спиной,
нет – слева,
нет – вновь перед нами!
Под колбою, полной огня,
сияй нам, снежок непримятый!
Две тени, её и моя,
две стрелки в кругу циферблата.
В пальто – неуклюжи, смешны,
две тени, две темы в поэме,
и обе – нужны,
и должны
по-своему чувствовать Время.
И обе – болтая, смеясь,
идут себе, машут руками...
Продлись, нашей радости час!
Нет мира под небом – веками.
Что – счастье?
Я знаю и сам,
что вырастут тени, растают.
Но – верю: по этим часам
Вселенные бег поверяют!
1983
* * *
Дом. Недостроенный, огромный.
Сквозняки
гуляют в нём, порой – срывая двери.
Но мы живём в том доме, вопреки
уму и разуму, давно уже не веря,
что дом достроен будет, что дела
идут как надо – медленно, но ровно...
И лишь звезда, разгневанно-бела,
грозит рассыпать дом на кирпичи и брёвна.
1974-1975
* * *
Народ един, когда, забыв былую робость,
смеётся: – Да, язык велик, вестимо…
– Как храбро диктор объявляет, что автобус
сейчас отправится из Брежнева – в Устинов!
1987
Дело №...
(микродетектив)
Улика: пустая личина
Приметы: живёт без лица.
А внешне – приличный мужчина.
Попробуй, найди подлеца!
2000
* * *
Шемаханскою царицей
город в озеро глядится...
Фарида Расулева
Куда мы денемся от сказки в этом мире...
Пусть я не раз ещё слезами обольюсь
над правдой, что звучит в ночном эфире
больней и горестней, чем слыхивала Русь.
И горько, горько нам от собственной бравады,
от наших мелких, непростительных неправд,
когда возжаждал справедливости и правды
народ, который «сам обманываться рад»...
1987
Шестидесятники
Странной виноваты мы виной.
Нами двигал вечный дух сомненья...
Не спасли ни знанья, ни уменья,
вот и нет фигуры ни одной
в нашем (бывшем славном!) поколенье,
кто бы знал – что делать со страной
в час её прозренья и – затменья...
18.XI.1996