* * *
Родина – родовое
понятие... Славен род,
который зрячей любовью
любит. И Родиной – горд.
1976
Казань в детстве
Памяти Валентина ЛобоваЗа Булаком,
между бензоколонкой и автобусным парком,
в сквере,
разбитом неподалёку от Сенного базара,
три атланта с макетом земного шара
ходят днём и ночью по кругу...
Я мальчишкой был. И однажды утром
мне дружок на бегу
сообщил восторженно, звонко,
что – к чёрту взлетела бензоколонка!
Прибежали мы,
всё как следует, осмотрели...
Где – ни стёклышка в окнах,
а где – с трудом уцелели.
И усатый сержант со значком,
(– Дядя, что за награда?)
грудь расправив солидно,
обоих послал куда надо...
Мы ещё потолкались.
Потом – посмотрели и ладно! –
ничего не поняв, не узнав,
повернули обратно...
Много в памяти годы всего нанесли, намешали.
Но запомнилось: три силача удержали
шар земной… И это было прекрасно!
Остальное забылось,
иль брезжит темно и неясно.
1971
* * *
"Казань-город на костях стоит,
Казанка-речка – кровава течет..."
– Не ходи за мост, за мостом – беда,
за мостом – татарская слобода...
Русский, я вырос за тем мостом,
и не жалел никогда о том.
Добрый татарин был добрым. А злой –
видно, контужен был страшной войной.
И виноваты фашисты, враги
в том, что вернулся Ахмет без ноги.
Тот, что гармошку-бишпланку терзал,
пел, и, стуча деревяшкой, плясал.
В память мою, как в подтаявший снег,
та деревяшка впечатала след.
Вздох, подытоживший песню и смех:
– Поровну горя хватило на всех...
1975-1997
Стихи о Степане Тимофеевиче
И навстречу наивному свету первой звезды,
окаянная, близкая странно,
на притихшую улицу из прокисшей избы
вышла песня про атамана.
И неслись над сибирской речушкой слова,
и – туманное – вторило эхо из леса –
как мелькнула в зелёной волне голова
полонянкина
и – исчезла...
Эх, Степан Тимофеевич, правда твоя –
всё тебе мы простили,
вождём бедноты называли.
Отчего же народная песня пьяна
самогонною удалью,
а не горечью древней печали?
Отчего они ранят меня – голоса
над рекой Бирюсой
и в столице во время концерта,
словно женщина эта –
глаза в глаза –
ждет ответа...
...Что ж ты нынче невесел, лихой атаман,
брови тучей, усы – коромыслом...
Всё плотнее над Волгой белёсый туман
и челны исчезают во времени мглистом.
Глядь, уже и легенда взялась за своё:
кровь отмыла и в синьке холстину полощет.
– Так и было! – смеётся.
А было всё
куда обычней и проще.
Стенька в споре похмельном упёрся лбом:
– Нет краёв моей воле на Волге!
Что? Княжну утопить слабо?
– Слабо... – И друзья, побледнев, умолкли.
За косу вытащил. По руке,
вцепившейся в парус, насупясь, ударил.
И – ухнул… И долго ещё по реке
жуткий крик расходился кругами.
Царапали волны крутые борта,
словно шарили пальцы по клёпкам,
словно стучалась чужая беда,
как в двери стучатся – упрямо и робко.
И каждый из стенькиных удальцов
подумал, что по карману
такая удаль в конце концов
лишь настоящему атаману…
…А сам Степан Тимофеевич зла не желал
персианке...
И за утопшую
чарку выпил и корочкой зажевал:
– Прими некрещёную душу, Господи,
гордая была бабенка, хорошая...
20.09.1966, р. Тангуй, Иркутская обл.
* * *
Рояль расстроен. Я не музыкант,
но бьёт по нервам знобко дребезжащий,
неверный звук... Настройщика талант -
похоже, держится на ненависти к фальши.
Проблемы брюха можно разрешить
и этим способом при минимуме слуха.
Одна Любовь – зовёт, ведёт к вершинам духа.
Но скольких бросила – в иллюзиях кружить...
1997
* * *
Искусству старых портретистов рукоплещем:
– О сколько прелести в нарядных лицах женщин,
какие плечи, как улыбки благосклонны…
Но иногда повеет холодом зловещим,
и этот властный взгляд, и губ сухая складка,
и даже – руку обтянувшая перчатка –
тебя всерьёз смутят… Добро и зло…
Что – большая, что – меньшая загадка?
1976
* * *
– Дарья, да ещё и Николавна –
как звучит и ласково, и славно!
Дарьюшка…
Историк молвит тихо:
– Ежели не зверь, не Салтычиха…
2005
* * *
Мужицкий бунт – начало русской прозы…
Не свифтов смех, не вертеровы слёзы,
а заячий тулупчик Пугача,
насильно снятый с барского плеча.
Давид СамойловМесть, вызревающая в тёмной глубине
мечтой о воле соблазнённой массы,
естественно, приходит не извне,
и ей заражены не только классы
обиженных Историей, Судьбой…
Казачья сабля – слаще ль барской плети?
Горит Казань… Идёт неравный бой.
Но – иссякают силы на рассвете.
И разбежится войско Пугача,
и он за Волгу уведёт остатки
графьёв клеймёных, каторжных, крича:
«На Дон!
Оттуда – на Москву! И всё в порядке…».
Но от степей – идут Суворова полки,
с войны турецкой.
Им война домашняя – забава…
…Бредут в Сибирь в железах мужики.
Молчат.
И длится крепостное право.
Дотлели головешки городков,
Вернулись господа на пепелища,
хоромы строить – ниже облаков…
Не чваниться…
Вести себя потише.
Жалеть – кто скольких не дочёлся человек,
икон, портретов и библиотек,
культуры, памяти, ушедшей в небо дымом
путём российским неисповедимым…
08.07.2007
Уездная история
В далёкой юности с помещицей бедовой
гуляя над рекой среди берез,
он тронул сердце ветреницы вдовой
и сам влюбился по уши, всерьёз.
Гостя в имении соседки, каждый вечер,
когда прислуге позволялось отдохнуть,
он целовал, смелея, руки, губы, плечи,
и в пене кружева – взволнованную грудь.
Но что он вспомнил, умирая нищим
в домишке, проданном роднею за долги?
Миг, в шалопае – человека разбудивший.
Там, в девичьей,
где из её руки
он вырвал хлыст,
над мастерицей занесённый,
при всех – сложил его и вышвырнул в окно.
И встретил темный взгляд хозяйки потрясённой.
И – выдержал...
А дальше – всё равно! -
о чём она, глотая злые слёзы,
кричала вслед...
Расстались. Навсегда.
Шумят над сельским кладбищем березы.
Кувалдой – вдребезги расколота плита.
1979
Лобачевский
Отчуждённый, строгий взгляд с портрета...
Для всего студенчества – отец,
первый ректор университета,
странной геометрии творец.
Это он – учёной точной речью
так смутил свой многомудрый век,
что доклад – молчанием был встречен
и недоумением коллег.
Я не знаю – кто еще на свете
столь непризнан, так непонят был.
Лишь Господь труды его заметил
и – терпеньем высшим наградил.
Этот подвиг мысли, благородства,
мужества высокого урок
не закончит сквозь века полёт свой,
этот путь – поистине далёк...
Так пускай почаще в нас с портрета
смотрит испытующе мудрец,
вечный ректор университета,
новой геометрии творец!
1982
* * *
Земные науки ветвятся, как тело реки.
Мы против теченья идём – в ручейки, в родники,
забыв, что у нас за спиной – океаны грохочут,
а меж ручейками – и горы и материки.
1974
Рецепт для бездельников
Возьмите какой-нибудь меридиан.
Лучше – потоньше, понеизвестней.
Гринвичский – не советую: слишком
знаменит,
и скорей всего – охраняется.
Итак – возьмите меридиан,
сложите вдвое, и, смазав клеем,
аккуратно – виток к витку,
намотайте на ус...
Если к вечеру вы обнаружите,
что за этим занятием – жизнь пролетела...
Не огорчайтесь – вам есть что вспомить,
есть что детям порассказать.
1974
Не умнее я тебя, не старше...
М. З. Не умнее я тебя, не старше,
не стремлюсь в твои учителя.
Но всё чаще слышу ноту фальши.
Вместо "ля" – звучит твоё "а ля"...
Этому помочь никто не в силах,
ты в себе уверен, как вердикт.
Встреча в коридорах стен постылых
лишний раз догадку подтвердит.
Жизнь сыграла с нами злую штуку.
Горек тот, из Брэдбери – мотив:
не задев, рука прошла сквозь руку,
ни на гран тепла не ощутив...
1985
Казань, обмелевшая лужица...
Стара, коса
стоит Казань…
В. МаяковскийКазань, обмелевшая лужица
куда-то в века отхлынувшей Азии.
Сто мечетей без минаретов.
Обезглавленный храм в кремле.
Читаю историю. Создан театр.
Сгорел. Отстроен.
Опять пылает...
Читаю доски. Великие люди
здесь бывали проездом.
Читаю вывески.
Золотом, золотом,
не по-русски, не по-татарски:
ПЕДАГОГИЯ
ИНСТИТУТЫ
или и вовсе:
РАДИО –
ТРАНСЛЯЦИЯ
УЗЕЛЫ
1973-1974
Монолог Дэрдменда. 1905 год.
На музыку и живопись – запрет
был нашими святошами наложен.
Стихи, как ассигнации – на свет
разглядывают...
– Больно дух тревожен...
Путь просвещенья – гибелен и ложен.
Предел творенья и дерзания – Коран,
и в этом спорить с богом -
грех для мусульман...
Очнись от спячки многовековой,
яви, Восток, былую мудрость миру.
Не поклоняясь прежнему кумиру,
воспрянь душой, твори,
и стань самим собой!
1974
* * *
В родную землю звонкий свой курай
весенней ночью посадил Тукай,
шепнул два слова, и курай – листвою брызнул,
расцвёл, стал деревом, и – ахнул отчий край!
1975
* * *
Мы – булгары. Но нас никто не знает.
Мы есть, нас много… Но никто не знает –
откуда мы пришли, куда уходим,
кто ставит весь эксперимент – никто не знает.
1976
* * *
Седой Урал уже заметно сдал,
он облысел, богатства – пораздал.
Что внукам суждено? – читать Бажова,
вздыхать, и думать, что родиться опоздал...
1976
* * *
Береженого – Бог от Судьбы бережет.
Ставь на карту не двадцать копеек – Живот!
А обманет Судьба, как шальная цыганка –
Улыбнись! – ведь цыганка обманом живёт.
1976
Школа славна многими вещами...
Эрику АухадеевуШкола славна многими вещами.
Как способен был любой пострел…
Тот прекрасно шевелил ушами,
тот – на спор кусок портфеля съел!
Пестовали мы свои таланты,
каждый в чём-то был неповторим.
Тот по росту годен был в атланты.
Этот – убегал из дома в Крым.
Выросли. Строгаем, пилим, рубим,
сыновей растим, хлеба печём.
Отдаём себя тревожным будням.
Подпираем Родину плечом.
А таланты – посудите сами,
пригодились как-то, да не все.
Мы всё реже шевелим ушами.
Не летаем – просто спим – во сне…
04.1984