Александр Левковский
Романавторский перевод с английского Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 9.07.2015
Эпиграф, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, Эпилог На чтение потребуется 12 минут | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf Купить в журнале за июль 2015 (doc, pdf):
Глава 16. Анна. Владивосток. Июнь 1943 года.
НКВД Приморского края был широко разветвлённой организацией, имевшей в своём составе «Большой дом» во Владивостоке (с внутренней тюрьмой в подвале), отделения в Находке, Уссурийске и Советской гавани, шесть тюрем и особую пристань для транспортировки политических заключённых в Магаданскую область по Охотскому морю – в царство вечной мерзлоты. В этом мрачном списке числился также уютный двухэтажный дом, расположившийся на живописном берегу озера Хасан, в трёх часах езды от Владивостока. Если б существовали в Советском Союзе клубы американского образца, то этот дом, несомненно, был бы одним из самых роскошных. Это был «Дом отдыха НКВД», где высокие чины этого всемогущей организации вместе со своими семьями наслаждались комфортом, невиданным и недоступным для советских людей – особенно во время войны. Трёхкомнатный номер на втором этаже, с просторным балконом, выходящим на озеро, был в постоянном распоряжении «Хозяина» – начальника НКВД, генерала Фоменко. В течение недели номер был обычно заперт, но в воскресенье генерал прибывал сюда в караване, состоящем из трёх машин, в сопровождении своей супруги, почти задыхающейся от полноты. Но за прошедший год генерал предпочитал одинокое времяпрепровождение в Доме отдыха, без своей жены, детей и даже без своих верных помощников. Правда, его пребывание на озере Хасан не было таким уж «одиноким». В большинстве случаев доктор Анна Борисовна Берг занимала соседний двухкомнатный номер рядом и проводила больше времени в его просторной спальной комнате, чем в своей кровати за стеной.
...Лёжа рядом с ним, она сказала задумчиво: – Знаешь, Паша, если ты в своём «Большом доме» работаешь с той же энергией, что и в этой постели, то никакие враги нашей родины не смогут нанести ей никакого вреда... Фоменко расхохотался – и хохотал до тех пор, пока слёзы не выступили на его глазах. – Аня, – сказал он, вытирая слёзы, – я работаю в госбезопасности вот уже более двадцати лет, и я скажу тебе вот что: нельзя стать генералом НКВД, если у тебя нет достаточно энергии. – Больше двадцати лет? И всё это время – в НКВД? – Ну, прежде всего – это не всегда был «НКВД». Сразу после революции, в двадцатые годы, при Феликсе Эдмундовиче Дзержинском, это была Чрезвычайная Комиссия, то есть ЧК, потом ГПУ, затем – ОГПУ, и вот сейчас – НКВД... А в Гражданскую войну я не был чекистом; я был простым красноармейцем. – Ты воевал на Украине? – Да. Весь восемнадцатый год
Этот год – 1918 – был отчеканен в её памяти навсегда... Так значит, он мог быть одним из тех обезумевших, вдребезги пьяных полуживотных, которые издевались поочерёдно над окровавленным телом её матери!
– Ты был в красной кавалерии? – спросила она тихим хриплым голосом. – Почему ты спрашиваешь об этом? – удивился Фоменко. – Мой отец служил у Будённого, – солгала Анна. – Нет, я не был в армии Семёна Будённого. Я был сначала красноармейцем, а потом комиссаром у Тухачевского. – У предателя Тухачевского? У немецкого шпиона Тухачевского? Он помолчал, глядя в потолок. – Знаешь, Аня, это очень трудно – почти невозможно! – представить Маршала Советского Союза Михаила Тухачевского, героя революции и гражданской войны, в роли презренного немецкого шпиона... – Но ведь именно за это он был осуждён в тридцать восьмом, вместе с полудюжиной других героев или, вернее, предателей, – верно? – Давай не будем говорить об этом. Фоменко встал и надел халат. На мгновение он задержался взглядом на обнажённой фигуре Анны, распростёртой среди смятых простыней, а затем подошёл к буфету. – В двадцатом году, – сказал он, протягивая ей бокал вина, – я был назначен в специальные войска под названием ЧОН, то есть, Части особого назначения. Она села в постели, обняв колени. – Паша, – прервала она его едва слышным голосом, – ты когда-нибудь убил кого-нибудь? Я имею в виду – лично? – Да. – Многих? – Нет. Нескольких, – пробормотал он. – Я не считал... Он залпом осушил бокал и вытер рот ладонью. – Они были врагами народа, – промолвил он. – Врагами рабочих и крестьян. – Он вдруг ухмыльнулся. – И можешь верить мне или нет! – меня самого однажды чуть не расстреляли. – Кто хотел тебя расстрелять? Он налил себе очередной бокал и сел на край постели, поглаживая её бедро своей огромной ладонью. – НКВД, – сказал он. – Когда? – В сорок первом. В битве под Москвой. – Ты говорил мне, что ты был тогда командиром дивизии. – Верно. Но я не сказал тебе, какая это была дивизия. – Скажи мне сейчас, – произнесла Анна, накидывая на себя халат. – Я не уверен, что ты должна знать об этом. – Павел, – сказала она, целуя его в щёку, – если мы с тобой любим друг друга, мы должны знать всё друг о друге... И перестань пить, ты уже выпил достаточно. Не отвечая, он молчал, глядя в окно, за которым летали чайки над озером. Затем вздохнул и начал рассказывать тихим медленным голосом: – Первый день войны застал меня в Ужгороде, прелестном живописном городе на Западной Украине. Как ты, конечно, знаешь из наших газет, мы в тридцать девятом «освободили Западную Украину и Западную Белоруссию от капиталистического польского режима и от наступающих немецких войск». Это, между нами, чистое враньё! Никого мы не освобождали, а просто грабанули то, что плохо лежит, и объявили себя «освободителями». Как ты понимаешь, никто не встречал нас с объятьями и цветами. Все освобождённые области кишели скрытыми врагами, которых надо было уничтожать, и я, полковник Фоменко, был одним из этих самых «уничтожителей». Но выкуривание украинских террористов, спрятавшихся глубоко в лесах, не было проблемой. Настоящая проблема возникла двадцать второго-го июня сорок первого, когда германская армия атаковала нас по всему фронту – от балтийских республик до Чёрного моря. Внезапно всё превратилось в жуткую неразбериху. Сотни тысяч наших красноармейцев и командиров были истреблены или взяты в плен. Немецкие танковые армии разрезали нашу оборону во всех направлениях, окружили наши дивизии и двинулись дальше на восток. Казалось, ничто не может их остановить. Через пять месяцев фашисты были уже в пригородах Москвы, готовясь к последнему удару и захвату нашей столицы. Семнадцатого ноября я получил приказ, подписанный моим главным начальником, Лаврентием Павловичем Берией, явиться немедленно в Кремль. Этот приказ был очень необычным и очень срочным – за воротами подмосковного сельского дома, где разместился мой штаб, меня ждала кремлёвская «эмка». – Я хотел бы сменить свою форму на более чистую, – сказал я капитану НКВД, вручившему мне приказ. – Товарищ полковник, – ответил тот твёрдо, – у вас нет времени. Вы должны сесть в машину немедленно! Вот так спустя час я и вошёл в просторный кабинет, находившийся где-то в глубине кремлёвских лабиринтов. В кабинете было два человека. Мой начальник Лаврентий Берия склонился над картой Московской области, занимавшей часть длинного стола посреди кабинета. Другим человеком, медленно шагавшим взад-вперёд вдоль стены с трубкой во рту, был Сталин. – Присядьте, товарищ генерал-майор, – тихо сказал Сталин, показывая на стул.
Генерал-майор?! Уж не ошибся ли наш вождь, который никогда не ошибается? Я – полковник, а не генерал...
– Я не генерал-майор, товарищ Сталин, – промолвил я нерешительно, не решаясь сесть. – С этого момента вы будете генерал-майором, товарищ Фоменко, – сказал Сталин, останавливаясь передо мной и тыча мне в грудь черенком своей трубки. – И если вы проявите ваше обычное рвение на новом назначении, – добавил Берия, – то вас ожидает быстрое повышение до звания генерал-лейтенанта...
Новое назначение?! Какое назначение? Немцы стоят в считанных километрах от Кремля, а Сталин и Берия тратят своё драгоценное время, толкуя о моём новом назначении!
– Товарищ Фоменко, – произнёс Сталин, продолжая расхаживать по кабинету, – как вы расцениваете наше положение на московском фронте? Я был ошеломлён. Сталин испрашивает оценку стратегического положения наших войск у никому не известного полковника?! Почему?! Как это может быть?! – Наше положение, товарищ Сталин, нелёгкое, – сказал я осторожно – и остановился, не будучи уверен, что я должен распространяться дальше. Сталин спросил, глядя мне прямо в глаза: – Как по-вашему, возможно ли, что проклятые фашисты смогут захватить Москву? У меня голова шла кругом. Хоть я никогда до этого дня не видел Сталина и никогда не разговаривал с ним, тем не менее, я знал, что довольно часто один неправильный ответ на непростой вопрос Вождя означал гибель для сталинского собеседника. – Если суровые меры не будут приняты немедленно, – тихо сказал я, чувствуя, что я подписываю свой смертный приговор, – то немцы могут на самом деле прорваться сквозь нашу оборону и ворваться в центр Москвы... Я перевёл дыхание. – Суровые меры, – пробормотал Берия и взглянул на Сталина. – Вот за этим мы вас и позвали, генерал. – Именно вы, товарищ Фоменко, – сказал Сталин, – примете эти суровые меры. По нашему суждению, эти меры и другие решительные шаги спасут нашу дорогую столицу от фашистских варваров. Внезапно я почувствовал заметный грузинский акцент в сталинской речи. Было очевидно, что Вождь находится в состоянии сильного волнения. Его рябое лицо потемнело; глубокие морщины перерезали его лоб. – Товарищ Фоменко, – промолвил он, – Лаврентий Павлович рассказал мне о вашем безукоризненном послужном списке в борьбе с врагами рабочих и крестьян. Наступило время для вас взять на себя новые обязанности. – Какие обязанности, товарищ Сталин? Взмахом руки Берия пригласил меня подойти ближе к карте, расстеленной на столе. Я встал. – Смотрите, – сказал Сталин, подойдя к карте и показывая черенком своей трубки на извилистую красную линию, окружающую юго-западные окрестности Москвы. – Немцы уже здесь, в некоторых местах – в двадцати километрах от Красной площади. Наши разведчики единогласно уверяют нас, что в течение ближайших двух-трёх недель следует ожидать решительное наступление фашистов по направлению к центру Москвы. – Ни в коем случае мы не должны допустить отступления наших войск с этой линии даже на один метр, – сказал Берия. Сталин утвердительно кивнул. Я хранил молчание, не понимая, к чему они клонят. – Короче, – промолвил Сталин, выколачивая свою трубку в пепельницу, – вы, товарищ генерал-майор, назначаетесь командиром специальной дивизии на московском фронте... Я был полностью ошеломлён. – Товарищ Сталин, – в волнении сказал я, – товарищ Берия! Я не пехотный командир! Я всегда служил в войсках государственной безопасности – и только в них! – Это дело государственной безопасности, товарищ Фоменко! – повысил голос Берия. – Послушайте внимательно, – тихо сказал Сталин, положив руку мне на плечо. – Вы рассыплете все восемь тысяч человек вашей дивизии позади этой линии, за спинами наших войск. Вы направите стволы ваших пулемётов в их спины. Наши войска будут предупреждены, что если они посмеют отступить, вы откроете огонь – и они будут немедленно и беспощадно расстреляны...
...– Немедленно и беспощадно расстреляны, – едва слышным голосом повторила Анна. – Да. Немедленно и беспощадно... – Так распорядился Сталин? Фоменко кивнул. За прошедший час генерал прикончил бутылку вина, но не казался пьяным. – И ты на самом деле стрелял в них? Он отрицательно качнул головой. – Вначале в этом не было необходимости. Наши красноармейцы сражались храбро и не отступали, несмотря на шквал вражеского огня и посреди разрывов тысяч бомб и снарядов. Это были наши лучшие дивизии, состоявшие из сибиряков, известных своей стойкостью... И я думал – я надеялся! – что, может быть, дело обойдётся без нашей стрельбы в спины наших товарищей по оружию. – Но ты ошибся – верно? Фоменко, не отвечая, прошёл к балкону и стал перед балконной дверью, глядя на переливающуюся серебряным блеском поверхность озера. – Я ошибся, – произнёс он хриплым голосом, не поворачиваясь к Анне. – В первой неделе декабря, в районе Волоколамского шоссе, полк, состоявший из плохо обученных призывников, набранных в мусульманских республиках, в Узбекистане и Казахстане, попал под страшнейшую атаку немцев. В состоянии паники и безумия тысячи узбеков и казахов бросили свои позиции в окопах и ринулись в тыл... – И ты открыл огонь, Паша? – прошептала Анна. – Ты их расстрелял – немедленно и беспощадно? Да, Паша? Он повернулся к ней и взглянул ей прямо в глаза. – Нет, – сказал он, – я нарушил сталинский приказ. Я колебался почти целый час! Я не мог заставить себя отдать приказ стрелять по нашим красноармейцам. К счастью, немцы почему-то остановились и не преследовали наши отступающие части... Но через два часа я был арестован и брошен в Лубянскую тюрьму... Меня судили в тот же вечер. Я был обвинён в предательстве и приговорён к расстрелу. Анна встала, подошла к генералу, обняла его и заплакала. – Позже я узнал, что генерал Константин Рокоссовский – очень талантливый стратег и тактик, наша восходящая звезда – был вот точно так же арестован в сороковом году по обвинению в сотрудничестве чёрт знает с какой страной – то ли с Англией, то ли с Америкой, то ли с Германией. Конечно, его присудили к расстрелу, и было ясно, что не сегодня-завтра приговор будет приведён в исполнение. Ночью его, связанного, вывели в лес, прислонили к сосне и поставили перед взводом солдат. Прозвучала команда: «Пли!»; раздался залп... Но ни одна пуля не задела Рокоссовского. Его приволокли назад, в камеру, и после этого трижды выводили на «расстрел». По чьей-то прихоти он остался жив. Потом он провёл год в одиночке и был выпущен в начале войны. Сейчас он один из наших самых многообещающих военачальников... Вот точно такая же судьба постигла меня... Я думаю, меня спас Берия. Ему нужны такие люди, как я. – Павел, прошу тебя, не надо продолжать... – Она поцеловала его и вытерла слёзы. – Пойду сделаю чай. Фоменко слышал, как она наливала воду и ставила чайник на плиту. Он вошёл в кухню и остановился позади неё. Её плечи тряслись от глухого плача. Он обнял её и прошептал: – Ну, не надо, дорогая. Не плачь... Я сейчас скажу тебе такую новость, что ты забудешь всё на свете – и мой «расстрел» в том числе. Она безнадёжно махнула рукой. – Какую новость? – Как ты смотришь на то, чтобы поработать на другом корабле? По крайней мере, временно. – На каком корабле? – «Советский Сахалин». – Почему? – Нам срочно нужен там опытный морской доктор. Приблизительно через месяц «Советский Сахалин» уходит в один очень важный рейс. – Какой рейс? В Америку? – Нет, – сказал Фоменко. – В Китай...
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июль 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
|
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 01.10.2024 Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову. Екатерина Сердюкова 28.09.2024 Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. Александр Жиляков 12.09.2024 Честно, говоря, я не надеялась увидеть в современном журнале что-то стоящее. Но Вы меня удивили. Ольга Севостьянова, член Союза журналистов РФ, писатель, публицист
|
|||||||||||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Вешалки и плечики для одежды купить по цене - вешалки для верхней одежды цена. |