Из стихов – начальных, средних и последних

«Приеду в порт...»

            ИЛ– 89

Приеду в порт,
где берег коромыслом.
Взволнован, как и прежде.
В вашем саду созрел уж здравый смысл.
В моем зверинце – воробей надежды.

Был, помню, мир,
где девочкой щемяще
вы мне светились. И чужой дорогой
крались романы Ваши. Был рояльный ящик,-
но с музыкой не то – все мимо Бога…

Да, снова осень,
и в саду застолье.
Вы снова чья-то тайна.
Ворчит мой разум: «…лет меж нами сто…»
И воробей надежды улетает.

Но что есть годы!
или взгляды вкривь,
когда догадка наполняет губы?:
Я Вас…
Но перелетной щепки крик:
« Лес рубят!»

III. Из новго века.

Уроки скорости

            А.С. Арсеньеву в честь защиты им
            диссертации, с любовью.

Скорость – твоя любовь без цели.
Свет, проникающий в старые щели.
Ибо жизнь дырява; и все-таки в ней
больше надежды, чем сломанных дней.

Скорость – это уход от погони ,
от тех, кто носит ТТ и погоны.
Косят под военных. На самом деле
в детей и женщин, не глядя, целят.
Жестоко, но ясно – не навреди ты
там, откуда ушли бандиты.
(Знаю, что месть не забудут дяди.
Спаси детей, Господи, от тех, кто сзади).

Скорость есть право сердцебиения
на безвозвратность лихого парения
птицы осенней в аду над Штатами,
а в раю – сам Бродский. Золотой лопатой
загребает смыслы, окучивает нравы –
и по делам ему, и по праву.

Скорость мысли некто Арсеньев
сквозь бесконечный парадокс просеял.
Он в эхо любви человечьей врезал
свое пониманье антропогенеза.
– А что здесь русского, в ваших сводках;
как нам понять, бомжам и нищим?
– А так, что молний в бутылке водки
хватит, чтоб всю обогреть странищу.

Скорость – дерзость топтать пространство,
где холмы прекрасны как губы флейтистки.
И молоко пассажей музыкой хлынет,
но обернется горькой полынью,
что, однако, вполне по-российски…

Скорость достает мечту из кармана,
крадется в мозг, и дальше – в ноги.
Гонит тебя к мудрости шамана -
в Якутии мглистой стань пророком.
Смысл алмаза – накопить деньжат.
А зачем мне деньги, если звезды в руках дрожат!    

Скорость – рывок через космос морозный
в твой собственный вдох, а потом – в роздых.
Ты вдыхаешь совесть, выдыхаешь веру,
значит – вскрываешь всю благосферу,
где отвага, ужас и славы медь,
где под светом счастье, а во мраке – смерть,
где когтится личность – душевная рысь,
но уж к слову тянется встречная мысль,
как чарующий колокольчик, как детский смех:
– Бога хватит на всех!

* * *

С ушами и мечтами
взбираюсь на кровать.
Давно уж не боюсь,
но не люблю
всю эту черноту снаружи.
Я даже и не думал
так сильно тосковать,
как узенький подросток,
что никому не нужен.

* * *

Надо перестать охать.
Семья недоверием пробита насквозь.
Мы вместе жили плохо.
И умирать будем врозь.
Кроме детей, в той жизни,
всё – невозможная жуть.
Я не двужильный.
Я ухожу.

* * *

Приятное общение, сузилось, замылилось, исчезло.
Горизонт стал просто щелкой.
Уж не знаю, хорошо ли это, плохо ль…
Наверно, им не интересен я.
Но сам-то думаю: немного стал получше.
Поменьше вру, болтаю меньше, чище и честней пишу.
Но привлекательность вовне я потерял.
Найдется разве в мире человек, который скажет:
– Чего ж ты не заходишь?
Зайди, зайди.
Мне страшно интересно,
про-всё-про-всё узнать:
как изменился, как вес набрал
по смыслам, по идеям, по стихам.
Каким ты стал, раз ангелом не стал?

* * *

Сказал с утра «гордыня».
Потом подумал – внешнее.
Представил дом, психологический ландшафт:
что думают, что говорят, как смотрят.
И полилась усталая печаль:
– Вернись, вернись! Тебя никто не любит
А вот свои не любят чуть теплее.
Несвежее бельё родню не возмущает резко
Смирись, ослабь еще чуть-чуть
Сойди, как все – усталым стариком.
Ну, что ты, Кочевряжников?
– Нет, ничего. «Как все» бывает в юности:
свергать, кричать, буянить, ватагами ходить.
А старикам положено мудреть
и быть оставленным,
быть одиночками.
Горчицу дней своих, вздыхая, применять
к дымящимся сосискам обещаний…
и ничего не ждать.

«В углу виолончель стояла...»

            Манечке Зайцевой, навырост

В углу виолончель стояла
Зареванная как луна.
К ней Маша подошла. Она
Глядит, а та – блестит
от слез и оттого, что всех их покрывают лаком
И Маше захотелось с ней поплакать,
сказавши, – мы ж не звери.
И – вместе поревели.
А если правильно реветь вдвоем иль хором –
Печаль уходит.
И хочется по Дворжаку, по Гайдну,
да по Моцарту,
Смычком, смычком вкругляться,
водить и восхищаться,
да хоть бы Ростроповичем на собственной оси.
«На, грусть-змеюка, выкуси,
вкуси и закуси,
– скворчит виолончель.
Туды тебя в качель!»

Простейшее психологичное

Подсолнух жертвует Мане,
Кант обещает беспредельность.
Обиды точит в стороне
рассудствующий князь удельный.

Улыбки, семечки, волшебный говорок –
как Бахус быстро предает стекло.
В поэзии общенье между строк,
в общенье – между строк тепло.

Психея к умиранью собралась.
Исповедальностью декан грешит.
Инженерия напиталась всласть
Идеями о вечности души.

Кругом лишь щеки. Нет давно ланит.
В какое прошлое ввергает вас игра.
Но зеркало рефлексии казнит
наивнейших алхимиков добра.

* * *

Отлюбила юность,
отжурчала совесть,
зело отолгали зрелые года.
Скоро скрипнет старость ...
Что же нам осталось
показать в астрале
по пути туда?

«Апостол встает рано...»

            А.Арсеньеву

Апостол встает рано
И оглядывая осень
взглядом нездешним, рад бы
солнце приклеить к окну
или луну.
Вспомнил, что снился ключ,
которым хранилище мыслей открыл.
Они верещали, как дети, прыгали, обнимались.
свет их розовый жизнь делал сносной вполне.
И на этой волне
он вдруг увидел Григория Сковороду,
Тот, отложив трембиту-дуду,
загудел :
– правильно пишешь и просто.
Чистая мысль, как молчанье на ужин,
как времени улетающий дым.
Слава Господу, что сделал трудное ненужным,
а ненужное трудным.
Апостол спросил
– А ты, Григорий, не знаешь,
Мне-то, когда…
– Когда, когда…
Кто знает ваши года?
Живи, что есть мочи…
И сим сон закончил.

* * *

Покуда есть надежда
кого-нибудь обнять,
Не надо здраво мыслить,
и душу из огня
не стоит торопливо
вытаскивать под дождь

Летит катамаран подошв,
на радость слабакам,
по лужам, к облакам.

«Как ненасытна жизнь...»

            Полине

Как ненасытна жизнь.
Как детство бесконечно.
Льет рыжим по зеленому, –
и солнце не унять.
И рыжей головы твоей
словечки и колечки.
приводят в восхищение меня.