Сбитнев Виктор. Цикл рассказов «Гости из прошлого».

...Как нам показалось, ударило где-то внутри горы… не громко ударило, но как-то особенно знобко, с сильной нутряной вибрацией по всему склону. Секунд через пять после этого макушка громадины едва заметно качнулась и решительно поехала вглубь самоё себя, распыляя окрест гейзеры белой, как пудра, пыли и покрываясь ветвистыми трещинами сверху вниз и справа налево. Когда подорванная макушка полностью ушла в основание горы, внутри её что-то гулко хрустнуло, и буквально в метре от нас весь грунт покачнулся и стремглав ринулся к подножию, по ходу увлекая валуны, груды земли, стволы старых деревьев и оставленную нами амуницию. Стоявший ближе нас к обвалу Бляхман то ли от вибрации, то ли от неожиданности нервно качнулся и, упав на колени, стал быстро сползать к сыпучей яме, нервно цепляясь коротко остриженными ногтями за мелкие шероховатости гранитной тверди. Я попытался вытянуться в его сторону, но ноги, став совершенно чужими, совсем меня не слушались, а в поясницу как будто вставили кол. Сильно прикусив нижнюю губу и нервно плюя под себя сгустками крови, боковым зрением я уловил, как Санька, хитро вывернувшись, буквально прыгнул к краю провала и, прихватив напряжённую голову Бляхмана с безумно сверлящими пустое небо глазами непонятно как снятым брючным ремнём, упёрся ободранной коленкой в острый обломок гранитной плахи. Петля Санькиного ремня тут же стянулась на перехваченной шее под весом сползающего вниз тела, и Лёва прямо на наших глазах стал умирать от удушья, катая на губах пузыри и безумно вращая красными белками неестественно выпученных глаз...

Сбитнев Виктор. Сборник стихотворений «Память».

Мне голос был… Нет, не болею я,
 вот только иногда приходят гости
 из той поры, где убраны поля,
 а на столах – объеденные кости;
 
 рассказаны все новости и сны,
 которые к родимым приходили, –
 припомнил и досадую: «Вот, блин,
 похоже, что они меня любили»:
 
 и мама, что отправила в леса,
 где даже лес – одни сплошные ели,
 и тётка, что беспечно привезла
 в тот город, где мы досыта не ели;
 
 ещё я помню потных мужиков,
 которые дышали, словно волки,
 и этот смрадный запах от носков,
 и тучи мух над продуктовой полкой.
 
 Потом я вырос, отчима побил,
 растил сестру, учился в универе
 и не жалел ни времени, ни сил
 на то, чтоб просто выживать и… верить,
 
 что все когда-то сядем за столом, –
 чтоб каждый на своём привычном месте, –
 и суп по старым мискам разольём
 и лбы, как было в детстве, перекрестим.
  
 …все умерли. Всё уместилось так,
 как правит Память: тихо, неторопко…
 Но Там открылось… и опять сквозняк
 толкает их по пригородным тропкам.
 
 Зачем они приходят до меня?
 И что им надо во вчерашней пыли?
 Но мне сегодня не прожить и дня
 без чувства тёплого,
 что Там меня любили.

Сбитнев Виктор. Эссе «Пётр Мамонов о каждодневной суете и искупительном бессмертии».

...Видимо, принимая во внимание уникальность мамоновской натуры, режиссёр Павел Лунгин неоднократно переделывал первоначальный сценарий «Острова»… так сказать, под природу и духовные искания исполнителя главной роли. Антон Чехов всю жизнь терпеливо «выдавливал» из себя раба, а интерпретировавший его «Предложение» (одноактную пьесу) Пётр Мамонов пытался-таки управлять своей, увы, беспомощно плывущей по течению судьбой. Не так уж и важно, «есть ли жизнь на Марсе» (мамоновский музыкальный спектакль), куда важнее – осознать и ощутить, что она, как устремлённый в Космос луч, никогда не завершится. Отсюда и та грандиозная ответственность за свершённое не по совести деяние! Далеко не ко всем по жизни приходят эта беспощадная самооценка и осознание необходимости успеть, буквально по Льву Толстому, «стать вполне хорошим». В Мамонове это было с рождения, хоть и находило воплощение чаще всего в априори далёких от христианской этики формах и стилизациях...

Сбитнев Виктор. Повесть «Посол из захолустья».

...Первое своё слово Серёга написал рано утром на откидном подголовнике деревенской каменки, куда юркнул погреться прямиком из окутанных клубами пара промороженных сеней. Именно на протопленной с вечера печи бабушка читала ему сказки сельского чудака Ефима Честнякова, и как шестилетний мальчик услышал – так и написал на тетрадном клочке: «баушка», а потом ещё «дедушко» и «Сергиюшко» («Ю» он вспомнил не сразу). Так, с косого печного приступка он и шагнул в сложный и противоречивый мир русской филологии, чтобы когда-нибудь потом, через много-много лет, к ней, русской печке, и вернуться...

Сбитнев Виктор. Эссе «Ласточка из "Потерянного времени"».

О художественном фильме 60-х «Вертикаль»

 

...Первым до базовой палатки добирается обессиливший Ломов, что позволяет Ларисе и Володе со свежими силами устремиться на помощь отставшим. У альпинистов обморожены лица и руки, но они счастливы… теперь уже тем, что остались живы, что их спасли друзья. И это лейтмотив всей картины: люди, мы сможем быть по-настоящему счастливыми только все вместе!

Рискну назвать это главной идеей советского человека 60-х годов, которые я навсегда запомнил и уяснил цепким сознанием ребёнка. И вот сегодня, оглядываясь далеко назад, в своё невозвратное социалистическое детство, я небезосновательно полагаю, что фильм «Вертикаль», прежде всего, заставляет пронзительно ощутить весь драматизм неверно выбранного пути. Казалось бы, победили в самой страшной за всю историю человечества войне, отстроили страну заново, вырастили оптимистичную, жизнеспособную молодёжь. Вперёд, к вершинам! Но, как выразился один американский юморист, «видно, что-то случилось с карбюратором». И жизнь пошла не в гору, а под… «к зияющим вершинам»...

Сбитнев Виктор. Новелла «Мой карамелевый кот».

Впервые Егора знобило не от холода, а от убийственного зноя сирийской пустыни, который проникал повсюду, даже в карманы приспособленных для Сирии шаровар, не говоря уже о складках набрякшей потом офицерской куртки, которую он боялся снимать, чтобы не обгореть на почти вертикальном солнце. Но, отчаянно уставший, он упрямо переставлял ноги, потому что вёл с собой совершенно обессилевшую Сарру, фельдшерицу их пехотного батальона, волею случая уцелевшую, как и он, после неожиданного ночного обстрела, в результате которого, судя по всему, от не успевшего достичь места дислокации комендантского взвода и остались разве что они двое...

Сбитнев Виктор. Рассказ «Ко мне приходит рыжий конь».

Наверное, эта история могла произойти в любом захваченном фашистами крае откатившейся на Восток России. Но произошла в небольшой лесной деревеньке Исаево необъятной Калининской (ныне Тверской) области, по которой сегодня даже на автомобиле можно ехать целый день и… никуда не приехать: почти все населённые пункты на её территории умерли. Немцы же приехали в неё уже в начале осени сорок первого и обосновались на целый год. Но сначала было наше беспорядочное отступление, больше похожее на бегство, во время которого отступавшие военные вели себя растерянно и нервно, стараясь не попасть под частые бомбёжки, а то и в окружение. Поэтому, чтобы ускорить своё продвижение к спасительной Москве, они хватались буквально за всё: близ Волги и притоков – за лодки, катера и баржи, а на кое-как обжитых просветах в дремучем бесконечье – за сельхозмашины, подводы и гужевой транспорт… Вот и единственного оставшегося в Исаеве коня Тобеля они реквизировали для эвакуации раненых. Поскольку все оставленные на произвол судьбы крестьянки ревели по коню, как по самому близкому человеку, о нём расскажем несколько подробней...

Сбитнев Виктор. Эссе «Почему наша власть не любит русских писателей?».

...Ни впервые усвоенная юным умом Теория относительности, ни даже смешавшая все эмоции смерть любимого деда не могли просачиваться в сознание столь впечатляюще, чтобы смещать мои представления о времени и пространстве, в которых живём от века. Литература – смогла. Почему? Задавая сей вопрос самому себе на разных стадиях переменчивого существования, я пришёл к твёрдому убеждению, что главная причина кроется в… метафоре. А проще говоря, – в специфической способности мозга мыслить художественными образами, то есть, выражаясь по-научному, при помощи скрытых сравнений, в которых обозначается (называется) лишь то, с чем сравнивается важный для сознания объект, сам при этом оставаясь за скобками. Ну, например, можно сказать, что осенняя рябина похожа на пылающий костёр, а можно просто: «в саду горит костёр рябины красной…». Разумеется, есть более сложные метафоры – как то: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды». Всякий понимает, что ночной звезде, будь она хоть Сириусом, не послать в комнату даже слабого лучика света. Но в поэтическом пространстве и ночная звезда может освещать путь любимой матушке, идущей за водой. Но наиболее осязаемо метафора, как понятие, воплощена в Вечности. Дело в том, что Вечность, в принципе, не с чем сравнить! В самом деле, с чем? С веком, с тысячелетием, с периодом господства динозавров, с колоссальным временным промежутком, который отделяет нас от появления на Земле первых микроорганизмов? Всё равно этого несказанно мало. Поэтому она, Вечность, и есть самая очевидная наша метафора! И именно поэтому истинное художественное творчество в конечном итоге обращено к Вечности, то есть не только и не столько к физической, земной жизни человека. А к его бессмертному духу, который с трудом умещается разве что в бесконечном Космосе.

Однако сей философский дискурс нацелен нами на решение исключительно прагматической проблемы: почему нынешнему российскому Режиму не с руки обращаться к метафоре?..

Сбитнев Виктор. Критическая статья «От Моны Лизы до… дяди Коли».

О поэтическом сборнике Елены Балашовой «Рядом с вами»

 

Жизнь отдельно живущего провинциального человека, а к тому же женщины, весьма размеренна, нетороплива. И вовсе не оттого, что особо ничем не заполнена или, как говорят в народе, ему (ей) просто делать нечего. А потому, что само течение жизни живущий одиноко, не снедаемый мелочами провинциал ощущает гораздо явственней, нежели с утра до ночи вписанный в суетную вереницу не исчезающих докук горожанин, а тем паче, обыватель большого полиса. Примерно так, на мой взгляд, воспринимает бытие поэтесса Елена Балашова из приозёрной Чухломы, где мир человека и мир природы слиты почти так же, как сто, двести, а то и все триста лет назад...

Сбитнев Виктор. Критическая статья «Запад есть запад, восток есть восток…».

О поэтическом сборнике костромского графика Владимира Смирнова

 

...Но почти за двадцать лет, миновавших со дня его смерти, я не видел ни одного изданного в Костроме поэтического сборника, сколько-нибудь сопоставимого с этой крохотной беленькой книжечкой, излучающей какое-то особое серебряное сияние! Разумеется, выходили в свет и раньше синтетические издания, сводящие воедино две плоскости обживаемого человеком пространства: плоскость линий и плоскость слов, речевых ритмов и визуальных фантазий. Но ещё никогда это слияние не было столь «неслыханно простым», естественным, органичным, не требующим никаких условий и оговорок. И это несмотря на очевидную непреодолимую дистанцию в поэтическом сознании В. Смирнова – между миром его творческих дерзаний и житейских мелочей, между бестелесным полётом художественного промысла и мозольным шарканьем стоптанных бытом ботинок...

Сбитнев Виктор. Критическая статья «…Дерево тебя видит».

В уже далёком 1989 году издательство «Современник» выпустило в свет весьма солидный поэтический фолиант «Реквием», в котором были собраны ранее не публиковавшиеся стихи известных советских поэтов, отдавших дань лагерной тематике и вообще теме гражданской несвободы. И в череде широко известных и даже знаменитых мастеров художественного слова – таких, как Максимилиан Волошин и Анна Ахматова, Осип Мандельштам и Марина Цветаева, с вполне ощутимым удовольствием я обнаружил и костромича, которого неплохо знал в минувшие годы. Владимир Леонович. В оглавлении его имя заняло достойное место между Евгением Евтушенко и Владимиром Высоцким, которые при жизни были даже не столько маститыми поэтами, сколь некими общественными явлениями. И как увидим ниже, Леонович занял это место не случайно...

Сбитнев Виктор. Критическая статья ««Часть Золотого пути» или «Просто бездонная яма»?».

/О последней книге костромского поэта Юрия Бекишева «Бумажная архитектура»/

 

Эти строки пишутся, когда до сорокового дня после Юриной смерти почти целый месяц, и его душе «до падения в небеса» ещё ох как далеко. В последний путь его провожала практически вся костромская интеллигенция, а поэт Александр Бугров сумел найти и прочесть на поминках кое-что из неопубликованного, хоть Бекишев и не писал уже несколько лет. Лежал в своей аккуратной комнатке, разговаривая лишь шёпотом, и всё думал, думал, думал. Жена Таня рассказывала, что иногда она включала диапроектор, и он с удовольствием рассматривал репродукции картин своих любимых немцев и голландцев, французов и итальянцев, полотен из собраний Русского музея и Третьяковки. Живопись – после поэзии – его вторая страсть и часть основной профессии. И если чтение его очень быстро утомляло, то созерцать он мог бесконечно долго. Эта созерцательная долгота заключена уже в самом названии книги и в определяющем её лейтмотив одноимённом стихотворении – «Бумажная архитектура»...

Сбитнев Виктор. Статья «Предчувствие бессмертия».

Александру Бугрову, написавшему о родной Костроме, видимо, примерно столько же, сколько все его остальные друзья-поэты, вместе взятые, недавно исполнилось шестьдесят лет, что было ознаменовано некоторыми в нём переменами, которых, кажется, никто не заметил. Разве что в местном литературно-художественном альманахе «Костромской собеседник» он услышал полушутливый упрёк, что, дескать, куда-то, брат, делась твоя «социальная лирика»… «Куда-то делась», – согласился он и как-то виновато достал потёртый томик Фета. Мне же, если честно, никогда не верилось, что в наше время можно серьёзно увлечься Фетом. Лобзанья, дыханья, терзанья, страданья, рыданья, признанья, избранья, камланья… Нет, после символистов и Блока это вряд ли возможно. И я решил почитать последние стихи Бугрова с особым пристрастием…

Сбитнев Виктор. Эссе «Семнадцать мгновений июня, или Как формируется «линейная» память?».

...Более трёх лет назад (2 мая 2016 г.) «Новая Литература» опубликовала статью Бориса Берзина «Мифы как приём управления российским демосом», которая высвечивает такую пропагандистскую тенденцию на российском ТВ, как уподобление действий и поступков нашего президента подвигам Геракла, аргонавтов или иных героев греческого эпоса. То он опускается на батискафе в океанские бездны (побеждать Медузу Горгону!), то взмывает на современном истребителе за облака (истреблять свирепых «железных птиц»!), то излавливает самую крупную в РФ щуку, то самолично ведёт к сытным озёрам стаю перелётных птиц, то успокаивает уссурийских тигров, то забивает больше всех шайб, то блещет на татами в кимоно, то специфические издания сообщают о его поразительном успехе у женщин, внебрачных детях (Геракл оплодотворил за одну ночь 40 девственниц!) и тому подобное. И демосу такой президент нравится! То есть он, демос, конечно, не понимает, не отдаёт себе отчёта в том, что его элементарно «по-гречески» разводят. Берут матрицу, сработанную ещё Гомером и Аристофаном, и без особых изысков накладывают её на современные общественно-политические отношения и этические приоритеты. Человек, как известно, в нравственном отношении за минувшие 2-3 тысячи лет нисколько не изменился. Приём этот работал и продолжает работать безотказно. А поскольку в последние годы наш президент регулярно появляется в храмах и даже встречался с Папой, то языческая мифология стала постепенно замещаться христианской. Теперь он помогает болящим и неимущим, якобы заботится о благосостоянии врачующих и несущих демосу плоды просвещения и учёности. Причём, одно время никто, даже Песков, не мог поведать православным подданным, в каком храме он на очередную Пасху появится. Ну, странник Божий...

Сбитнев Виктор. Эссе «Что за уродство отпугивает от нас?».

...В опубликованном недавно интервью популярный писатель Захар Прилепин поинтересовался у маститого литературного критика Владимира Бондаренко: почему в современном российском обществе стал практически не заметен литературный процесс? В ответ критик заметил, что, видимо, ни сам Путин, ни его формальные оппоненты типа Зюганова современную литературу не читают и в своих выступлениях соответственно отечественных писателей не цитируют, как это делали, к примеру, Ленин и Сталин. А по установившейся в элитах традиции этого не делают и другие российские политики калибром мельче, и общественные деятели самого разного уровня. Кроме того, и в США, и в Англии, и в Китае и в иных крупных странах в век цифровых коммуникаций активно заработали программы поддержки национальных литератур. В России такой программы нет...