Владимиру Зюськину:  "Не понятно" -  это бывает. Иногда и самому автору "не понятно". Про себя я, правда, такого не скажу, так не чувствую. Обращу только внимание критика на форму повествования, это что-то вроде записок, почти дневниковых. Записки не слишком уравновешенного, не слишком внятно мыслящего человека. Вот, возможно, потому и "не понятно"... 

Парнев Виктор. Рассказ «Что ваша жизнь?..».

...Всю следующую неделю я ходил в мучительных раздумьях, а правильнее сказать, в терзаниях. Удар был слишком тяжёл. Все мои мечтания, стремления, все представления о благородной миссии защитника несправедливо обвинённых, всё рушилось и распадалось на глазах. Где он, несправедливо обвинённый? Где тот, кто обвинён, хотя и справедливо, но страдающий от сознания своей вины, стремящийся её загладить? Где они, переживающие от того, что в пылу ссоры, драки, сами того не желая, оборвали чью-то жизнь, и теперь им на протяжении всей своей жизни нести этот крест?.. Никого из них не было.

Был стопроцентный негодяй, безмозглый психопат и циник, способный, по всей видимости, на любое злодейство. И этого негодяя мне теперь предстояло защищать и опекать, добиваться для него наиболее мягкого, «справедливого» наказания, притом, что сам он убеждён, что никакого наказания вообще не заслуживает. Всё моё человеческое существо протестовало против этого. Но второе, адвокатское, моё существо резонно возражало: ты отлично знал, куда влезаешь, в какую тёмную область страстей и пороков, невоздержанностей и наклонностей. Разве не сам выбрал ты себе профессию?..

   Вот, опять я Рыбаку не вполне угодил. Уж как старался, как старался... Но всё-таки есть движение - почти твёрдая и почти четвёрка. Это обнадёживает и побуждает работать над собою далее, продвигаться уже не к "почти" а к твёрдой, насколько это возможно, четвёрке. Твёрдая четвёрка от Рыбака, это всё равно что литературная премия первой степени от областного отделения Союза писателей с денежным содержанием 5000 рублей. Но до этого мне ещё пахать и пахать. Однако, стимул появился, и я жизнеутверждающе засучиваю рукава. К чему и всех прочих пишущих призываю.

Парнев Виктор. Мини-повесть «Операция «Грин-карта»».

...Достаю свою сбербанковскую карту, подношу её к окошечку терминала, и не успел ещё приложить, как – щёлк! – кассирша мне уже протягивает чек. Немного удивился, больно быстро это получилось, но какая моя разница, забрал с терминала свою карту, чек сунул в карман, двинулся к выходу и чувствую – что-то не то с моей банковской картой. Не такая на ощупь она, как была прежде. На выходе из магазина остановился, посмотрел на карту – всё в порядке, карта мне привычная, моя. Только толстой стала чересчур. Перевернул. Но почему она зелёная с той стороны? Моя ведь карта серебристая, причём с обеих сторон…

Наконец дошло. Разъединил, и в руках у меня оказались две карты, моя серебристая и чужая зелёная. Откуда? Почему?.. Соображал, соображал и наконец сообразил: кто-то передо мною оставил на терминале свою карту. Терминал там почти горизонтальный с небольшим только наклоном, человек отвлёкся и забыл её, а карта не соскользнула. Я, не глядя, накрыл её своей картой и потом забрал обе, они просто прилипли друг к другу. И заплатил я, получается, чужой этой картой. Своей я заплатить никак не мог, на терминале лежала чужая зелёная карта. Женщина передо мною рассчитывалась наличными, это я точно запомнил. Значит, карту оставила не она, а тот, кто был перед нею. Возможно, я даже его видел, смотрел на него, когда ожидал своей очереди, но хоть убей не помню, кто там стоял.

Первым моим инстинктом было вернуться и отдать зелёную карту кассирше, всё равно ведь через минуту-другую забывший прибежит, начнёт искать, будет всех о ней спрашивать. Я даже дёрнулся уже в сторону кассы… и остановился...

   Да, Коктебель, это на любителя. Как, впрочем, и поэзия Волошина,  да и как сам этот коктебельский рассказ. Знаю таких, которым он покажется простоватым по замыслу и исполнению, нет, дескать, в нём ничего трансцендентного, ни чернушины, ни мозговых заскоков, ни чертовщины какой-нибудь, а есть природа, которой любуются и поэзия, которую обсуждают и которой насладждаются. Я сторонник именно такой прозы, поэтому однозначно рассказ одобряю. Большая уважуха автору, который (то есть, которая) честно признаётся по ходу сюжета,  что запроса на поэзию в обществе нынче нет. Запроса нет, а поэзия и стихи есть. Чему доказательство сама Татьяна Камянова. Впрочем, поэзия, это ведь не обязательно стихи, не правда ли, дамы и господа?..

   Благодарю, коллега. Вполне джентльментский отзыв о написанном. Мы очень разные авторы и, возможно, очень разные люди, но признаём за другим право на свой голос, на иное изображение внешнего и внутреннего мира, и на то, что внутренний мир у каждого свой особенный. А вот некоторым это невыносимо, некоторые  считают, что всё должно быть как у них. Шаг вправо, шаг влево - попытка к бегству, прыжок на месте - провокация... Не будем же уподобляться таким людям, а пожелаем им душевного равновесия и удач в их собственном творчестве. Того же, Владимир, желаю и тебе!   

   Хронофагия - это сказано хорошо. В переводе на общегражданский русский язык означает перевод времени, его убиение. Запомню и обязательно использую в будущих своих "окончательных мемуаристиках".  Что такое это вот последнее, я, правда, не знаю, но разве обязательно знать и понимать всё, что говорят и пишут мэтры, подобные Рыбаку. Тут важна тональность, подтекстовые смыслы, а они меня обнадёживают. Меня отчитали, ну, вроде как отчитали, а подтекст такой, что хотя половины ингридиентов можно было бы избежать, зато вторая половина  лучше чем салат оливье и селёдка под шубой. Значит, в принципе съедобно. Нормально. Неплохо. Почти похвала. Я даже приободрился. Буду и впредь стараться. А читателей, конечно, щадить не буду. Пущай читають, коли я написал. Одолеют, если постараются. Сумел же я одолеть вышеуказанный комментарий... 

Парнев Виктор. Рассказ «Узкая полоска света».

...Ночь, как и вчерашняя, выдалась звёздная, тихая, тёплая. На соседних подворьях, перекликаясь, начинали лаять собаки, но лаяли недолго, быстро замолкали. Наклонённый ковш Большой Медведицы всё лил и лил свою невидимую воду на единственную обитаемую точку космоса, зовущуюся планетой Земля. Во вселенной мы одиноки, такое утверждение Брагин часто встречал в разных умных статьях. И никаких эмоций это утверждение в нём не вызывало. Ну, одиноки мы во вселенной, ну и что? Вот на Земле быть одиноким, это вправду тяжко. Боже, как всё это трудно и сложно, как всё перепутано в человеческих отношениях и как много ошибок совершает в своей жизни человек. Совершает, сожалеет, если умён, если сознавать свои ошибки умеет, потом кается, потом снова совершает, снова сожалеет, снова кается и снова совершает…

Он стоял в дверях своей пристройки, глядел на яркие, будто южные, звёзды, горько сожалел и мысленно каялся, понимая в то же время, что это бессмысленно, что никто не услышит его покаяний. Да и в чём он каялся в эти мгновенья, он не смог бы объяснить даже себе. Сожалеет, это да, это конечно, сожалеть можно о многом, но в чём же он должен раскаиваться?..

   Сапиру:  Да, первое по времени прочтение, прослушивание, просмотр, они всегда кажутся самыми лучшими, верными, правильными. Если бы вы вначале прочли полный вариант  романа, то усечённый вариант журнала "Москва" вам показался бы обеднённым. Скорее всего, так и было бы. А насчёт "Театрального романа" полностью согласен,  он лаконичен и отточен, даже несмотря на его незавершённость. Я его вопринимаю как заготовку к "Мастеру и Маргарите", что-то вроде предварительного наброска. Не в сюжетном, конечно, отношении, но в стилистическом. Карикатура на литературные и окололитературные московские круги в "Мастере..." развернулась и усугубилась. Всё позднейшее неизбежно вытекает из чего-то предыдущего. 

   К этой статье у меня только один вопрос - почему она названа критической? Критики, т.е. оценочного разбора, здесь нет, да и быть его не могло по отношению к Булгакову, который ныне уже бронзовый классик, в хорошем, разумеется, смысле. Это литературоведческая статья. Впрочем, это, конечно, не столь важно. Статью я прочёл полностью, что уже говорит в её пользу, и прочёл не без удовольствия и даже не без пользы для себя. Я и сам не так давно опубликовал статью о Булгакове (сайт "Культуролог", статья "Мастер и его мастерство"), поэтому читать начал не без  ревности. Нет, ничего, оказалось терпимо, ревность улетучилась, а хорошее чувство, связанное с булгаковской темой,  осталось. Ко мне лично, то есть, к моим писаниям, Гореликова не благоволит, а я, как видите, делаю ей полный одобрямс. Теперь буду с трепетом ожидать её суровой, как всегда, реакции на мой рассказ, который должен вот-вот появиться в журнале. Ой, что будет, я уже чувствую... 

 В. Зюськину:  Владимир Константинович, чуть выше вы изъявили желание, чтобы и я что-то сказал об этом...  м-м... диалоге. Я выскажусь кратко. По существу правы скорее вы, а не ваши оппоненты. Но по форме, уж вы простите, я вас поддержать не могу. Вас постоянно заносит. Страсти берут верх над рассудком. Дискутирвать в таких выражениях, да ещё с переходом на личности, да притом ещё так многословно... Нет, это не способствует доходчивости вашей позиции. Я бы порекомендовал вам поменьше эмоций и побольше иронии в адрес ваших критиков, так оно будет действеннее. Впрочем, поучать вас и что-то советовать есть дело неблагодарное, вы ведь не юноша, вступающий в жизнь, но умудрённый многими годами жизни и творчества ветеран. По поводу вашего рассказа "Угол отражения" я присоединяюсь к мнению Сапира - это скорее набросок сценария для некоего психологического триллера. Для рассказа этот текст слишком сух и схематичен. Но это всего лишь моё мнение, я могу и ошибаться. Закончу обычным призывом:  ребята, давайте жить дружно. То есть, писать каждый как он хочет и может, при этом уважая писания других, на тебя не похожих. 

Парнев Виктор. Биографический очерк-эссе «Портрет на фоне двух столетий».

...Жизнь Наполеона Бонапарта, его деяния, его значение, его загадка описаны уже сотни и тысячи раз. Число зарубежных исследователей так велико, что имена только наиболее авторитетных из них, начиная со Стендаля, который сам был прямым участником тех событий, приводить здесь, значит уводить читателя в сторону. Из наших, отечественных, лучшими его биографами обоснованно считаются Альберт Манфред и Евгений Тарле. И пусть читателя не обманывают звучащие по-иностранному их имена, они оба советские историки.

Но, спрашивается, какие могут быть загадки в биографии человека, чья жизнь скрупулёзно изучалась на протяжении прошедших после его смерти двух столетий?.. Фактологических загадок, возможно, и нет, но многое до сих пор вызывает почтительное недоумение. Да, он выиграл немало сражений, но при ближайшем рассмотрении не меньше знал и неудач. Более десятилетия он был первым лицом Франции (диктатором, по сути) и сделал свою страну мировой могучей державой, но закончил свой путь тем, что потерпел одно за другим два решающих сокрушительных поражения (под Лейпцигом в 1814 г. и при Ватерлоо в 1815 г.), дважды лично сам сдавался в плен победителю и умер во втором плену на 52-м году жизни, а страну после себя оставил разорённую и обескровленную. И всё-таки – величайшая историческая фигура: величайший полководец, величайший государственный деятель всех времён и народов, не уступающий масштабом Александру Македонскому...

    Да что вы, Владимир, бога ради, ни от чего не самоустраняйтесь. Голосуйте как душа подскажет. Мне даже как-то интересно узнавать о себе от всех вас, голосующих, разные разности. Тем живее будет литературный процесс. Я же написал, что отношусь к своим трудностям очень спокойно, и это не лукавство. Да и какие это трудности? Мне даже приятно числиться в отстающих от времени. Кто-то в авангарде, кто-то в арьергарде, а вот такие как я - в обозе. Нам там, в обозе, комфортнее и спокойнее, там всегда есть чем поживиться. И, кстати, больше шансов, что уцелеешь при большой передряге. Успехов вам в вашем голосовательном процессе. И в литературном тоже, разумеется. Надеюсь, он у вас не отстаёт от госовательного.

   Конечно же, всякий редактор имеет своё правильное мнение, и более того - имеет право это своё мнение иметь. Точно так же имеет право на своё мнение абсолютно любой, кто прочтёт текст. Любой, это значит, читатель. И среди читателй могут оказаться любители и, чем чёрт не шутит, даже ценители таких текстов. Но вот беда, чтобы им, читателям, текст прочесть и оценить, тексту нужно быть опубликованным.  Редактор текст не оценил и потому его не опубликовал, но допускает, что кто-то мог бы его оценить. А как оценишь-то, когда он не опубликован?  Трудноразрешимая ситуация. Возможно, вовсе неразрешимая. Притом, универсальная и вековечная. Так было и так будет всегда. Очень часты противоположные ситуации: редактор  текст оценил, провозгласил автора гением, опубликовал опус, а опус быстро сдулся и ушёл в небытие, не заинтересовав никогошеньки. Вот такой вот литературный процесс. Нормальный, в общем. Естественный. С обидами, с восторгами, с завистями, с маниями величия, с филиппиками и панегириками. Я лично отношусь ко всему этому очень спокойно. Разве что удивлюсь иной раз и плечами пожму. Короче говоря, литературному процессу быть!   

    Рыбаку:   Да, всё верно, редакции этот рассказ не пришёлся по вкусу. Отправляя его на обсуждение, я уже интуитивно чуствовал, что его не одобрят. Но почему, по какой формальной причине, этого сформулировать не мог. Сейчас, кажется, понял. Всё дело в главной героине. Она женщина не бог весть как нравственная, это видно невооружённым глазом.  А голосующие редакторы - они, как раз, люди высоконравственные. И появление на страницах журнала такой, с позволения сказать, дамы с пониженной социальной ответственнстью могло плохо отразиться на уровне нравственности всей читающей публики. Допустить этого было никак нельзя. Я целиком и полностью одобряю позицию голосующих редакторов. Так держать и дальше. Я и сам обещаю впредь не писать более ничего похожего. Ну, разве что самую малость. Совсем немножко... Теперь у меня есть нравственный ориентир. Жаль, что его пока нет у моей героини. Но я буду работать над тем, чтобы он у неё появился. Над ней буду работать и над собою. И вообще, прошу прощения. Вот так!