Литтлтон. Диалоги мёртвых

 

Перевод с английского и комментарии Владимира Соколова

 

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2023:

 

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

ЦИРЦЕЯ. Ну что ж, Улисс, намылился уходить – так уходи. Но всё же скажи, что тебе здесь у меня не так?

 

УЛИСС. Да обыкновенная людская слабость. Хочу к себе домой, хоть тресни. Вся твоя любовь, всё моё восхищение тобой не могут перебороть ностальгии по родине.

 

О ЖЕНСКОЙ ЛЮБВИ

 

ЦИРЦЕЯ. Не думаю, что ты искренен до конца. Но что же смущает твою душу? Мой гнев, когда я освинячила твоих спутников, да и тебя готова была ликвидировать, уже давно прошёл. Знай, что самая что ни на есть высокомерная богиня на земле, когда какой смертный впадет в её фавор, навроде как ты в мой, как простая деревенская дура готова на всё ради своей любви.

 

УЛИСС. Да. Если в её сердце закрепились телячьи нежности любви или страх стыда – в её уме. Но ты, Цирцея, из другого теста. Ты выше всех этих чувств.

 

ЦИРЦЕЯ. Понимаю твою осторожность. Ведь недаром тебя зовут хитроумным Одиссеем. Ты всегда во всём предусмотрителен, и там, где другие меряют семь раз, прежде чем отрезать, ты, наверное, меряешь семьдсят семь. Но чтобы устранить твоё недоверие, клянусь копытами козла, я не причиню тебе никакого вреда, как и твоим спутникам. И как бы ты ни был неласков со мною, а где-то даже и груб, я отошлю тебя с острова со всеми знаками моей дружбы. Поэтому скажи же мне откровенно, какие такие радости поджидают тебя в твоём обширном и богатом царстве, то есть на той дикой скале, которая торчит среди вод Ионического моря и называется Итакой? Может ли она хоть каплей сравниться с моим островом, настоящим раем на земле?

 

ЛЮБОВЬ КАК ФИЗИЧЕСКОЕ ВЛЕЧЕНИЕ И КАК ДУХОВНАЯ БЛИЗОСТЬ

 

УЛИСС. Отвечу без запинки, как отличник на уроке: радости добродетели. Высшее счастье, какое может быть у человека: делать добро. Здесь я погибаю от безделья. Мой ум в летаргии, все мои способности не задействованы. Я хочу вернуться к активной деятельности, чтобы использовать те таланты, которые папа влил в мою маму и которые я воспитывал в себе с раннего детства. Пертурбации и некомформ не пугают меня: они упражнения для души, они сохраняют её бодрой и здоровой. Пошли меня снова на войну, завоевывать какую-нибудь Трою. Мне это будет скорее по душе, чем тенистые рощи твоего острова. Там я могу сорвать богатый урожай славы; здесь же я словно трусливый щенок в глазах мужиков доблести и отваги и уж сам себе надоел.

Образ моего внутреннего Эго преследует меня и, кажется, мучит моё воображение, куда бы я ни пошёл. Я даже в наших игрищах и барахтаньях не нахожу должного удовольствия, так меня мучит жажда деятельности. О богиня! Вот если бы у тебя была б сила побороть мой дух, заставить забыть меня себя, вот тогда мы бы порезвились, вот тогда бы я не был так несчастен, как теперь.

 

ЦИРЦЕЯ. Но ведь безумствам походов и битв ты отдал немалую дань. А сейчас посмотрись хоть в ручей за неизобретённостью пока человечеством зеркала: да у тебя уж виски серебрятся. Пора бы и о душе подумать, и отдохнуть немного, пожить в своё удовольствие. Ты этого заслужил. Чай, работал по самой горячей сетке.

 

УЛИСС. Ни. Пенсия приятна в компании таких же старпёров как и ты сам, когда вы выхваляетесь друг перед другом своими подвигами, да еще в присутствии муз. Здесь же я лишён подобного общества.

 

ЦИРЦЕЯ. А я тебе чем не Муза?

 

УЛИСС. Какая же ты Муза? Радости половой любви и физических удовольствий никак не корреспондируют со служением Музам. Оно ведь не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво. Да и какое я могу иметь удовольствие среди хрюкающих, визжащих, мяукающих зверей и мужиков, которых в животных превратила то ли ты своей волшебной палочкой, то ли они сами себя своей похотью?

 

ЦИРЦЕЯ. В том, что ты говоришь, наверное, есть резон... И всё же что-то мне говорит, что ты высказываешься не до конца (вот они бабы: никогда не успокоятся, пока хоть с одной стороны, хоть с другой не достанут мужика). Ты умолчал о более сильном доводе, почему у тебя горят колосники по Итаке. И дело тут, думается, в ином образе, который стоит перед очами твоей души, пока ты тут с тоской ошиваешься на морском берегу, и даль туманною слезою застилает твой взор. Ищите женщину! Вот где загвоздка. Ты думаешь о своей Пенелопе.

Не увиливай, что это не так. Твои ахи по Пенелопе отдаются в моих печёнках. Но послушай меня. Она ведь не бессмертна, как мы, богини. Она не наделена, как мы, вечной красотой. Вернёшься, взглянешь на неё, старуху, и пожалеешь обо мне.

 

УЛИСС. Ты дала мне недавно подробный репорт о её нынешнем состоянии. Из которого я усек, что она так же верна мне, как и двадцать лет назад, когда жажда наживы и поиски приключений на свою задницу погнали меня в Трою. Тогда она была в расцвете молодости и красоты, этакий неугасимый помпончик. Сколько раз её постоянство с тех пор подвергалось испытанию! Но она оставалась верной. И ты предлагаешь мне кинуть её после стольких лет испытаний? И я должен забыть Пенелопу, которая только и думала обо мне все годы моего бродяжничества? Кто-кто, а я не таков.

 

ЦИРЦЕЯ. Её любовь поддерживалась надеждой, что ты вот-вот постучишься в двери: вот он я, примите и распишитесь. Отними у неё эту надежду. Пусть твои друзья вернутся домой и расскажут, так мол и так, прости блудного сына: он нашёл другую женщину и хочет остаться с ней до конца жизни. Пусть они скажут, что отныне она свободна и может распоряжаться собой как ей будет угодно. Пусть они покажут ей мою фотографию, и пусть она сравнит ее со своей физиономией. И если она после этого не плюнет на свою верность и не выскочит замуж за Эвримаха тут же, значит, я ничего не понимаю в женщинах.

 

УЛИСС. Несносная угадчица человеческого сердца! Заставила-таки сказать мне то, о чём я предпочёл бы не заикаться. Одного ты не учла: если я таким варварским способом разобью её сердце, то мое лопнет тут же. Да разве смогу я вынести мысль, что разбил сердце такой женщины?

Что может меня заставить думать, что её больше нет или что она не такая, какой я её себе представляю? Не дуй губы, Цирцея, раз уж ты вынудила меня к откровенности за откровенность, так уж слушай. Хоть ты и гордишься своей вечной, как неразменный рубль, красотой, при всех твоих волшебных чарах ты не такова, как Пенелопа. А нам пусть гирше да иньше. Ты прямо воплощённая секс-бомба, а любовь она ведь немножечко другое.

Ну вот посуди. Как я могу тебя любить, когда ты превратила меня в животное для удовлетворения твоих никогда не насытимых желаний? Прямо хоть ошейник на меня вешай. А Пенелопа побуждала меня к героизму. Её любовь облагораживала, давала силы, возвышала ум. Она вечно зудила, чтобы я плыл в Трою, когда вся Греция собралась туда, хотя разлука со мной и была ей не по нутру. Она просила, чтобы я был вечно в первых рядах героев, хотя её мысль трепетала, что бабахнут в меня из арбалета, да так, что и костей не соберёшь.

Да и в других наших делах между нами царили мир и согласие. Я ещё и подумать не успел, а она уже сделала. Ещё когда твоя коллега по божественному цеху Минерва учила меня мудрости, Пенелопа была тут же. Сядет в сторонке как кошка и слушает себе, слушает. Да на ус, если продолжить сравнение с кошкой, наматывает. А потом мне же в качестве советов выдавала те Минервины поучения. Но всегда в мягкой форме и с неизменной грацией, не то что другие бабы: гав да гав. И хотя бы правильно говорили, а так и хочется треснуть по башке. А ещё мы вместе с ней читали. И Шекспира, и Петрарку, и Тургенева, и она обращала всегда моё внимание, как они хорошо выражаются, особенно на тонкость психологических деталей. Меня-то всегда больше тянуло к action да приключениям.

 

ЖЕНЩИНА ДОЛЖНА УМЕТЬ ВОСПИТЫВАТЬ МУЖЧИНУ

 

Как и у всех мужиков, чувства у меня были несколько глуховаты. И потому она всегда казалась мне самой Музой, которой были вдохновлены стихи и лирическая проза. Она словно вливала в меня мудрость и добродетель, а значит и любовь к вам, богам. И хозяйкой она была отличной: экономной, распорядительной и всегда в хороших отношениях со всей службой, включая последнего раба-свинопаса. Она читала им священные книги, требовала внимания и снисхождения к чудачествам старпёров. Указывала, кого нужно наказать – особенно она была неумолима к тем, кто проявлял жестокость к животным и слабым, – а кого наградить.

И что, ты мне предлагаешь отказаться от этого уюта? Ради чего? Бесконечного, хотя и разнообразного секса. Быть мужиком только потому, что есть, что болтается между ног, а не потому, что отвага переполняет сердце, а способность суждения – мозги, быть по сути этаким офисным планктоном? Тьфу, блин, даже думать об этом противно.

 

ЦИРЦЕЯ. Ну-у-у, завёл шарманку. Даже слушать противно. Если дела обстоят таким боком, то вот тебе бог, а вот порог. Я богиня и дочь богов, так что папа у меня доставит мне все, что простому смертному, владей он хоть сотней нефтяных скважин, и не снилось. И если я выбрала для себя мужика, то вовсе не для телячьих нежностей и обмена душевной информацией. Недостоин ты счастья, к которому я хотела тебя приобщить. То, что ты тут мямлил, годно для сентиментальных сериалов, которыми пичкают домохозяек, а не для людей, созданных для величия. Иди начерти пару формул со своей половиной. Можешь также помочь ей держать веретено. Чтобы духу твоего не было на моём острове в течение двадцати четырёх часов! И дай-то бог, мой папаня Посейдон, штормов тебе в корму, чтобы и крякнуть не успел за свои низменным мысли.

 

УЛИСС. Прощай, Цирцея. Не поминай лихом.

 

ЦИРЦЕЯ. Только этого мне, дочери богов, не хватало: забивать себе голову делишками мелких человечков.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: