Волков Андрей. Рассказ «Тетраграмматон».

...Я начал кроить первую главу вдоль и поперёк, отринул почти всё литературное окружение Успенского 1850-х и сосредоточился на том, о чём мне толковал профессор Литвин – на взаимоотношениях автора и персонажей. Николай Успенский был жестокий талант, проживший тяжёлую жизнь изгоя. Он рисовал такие картины народного бытия, которые шли вразрез с принятой в то время идеализацией народной жизни.

Откинувшись на стуле, я закурил, наблюдая, как кольца табачного дыма поднимаются вверх, к самой люстре. От многоголосья мыслей у меня уже голова начала болеть. Даже мимолётно пожалел – зачем я принялся за этот тяжкий труд. Отдыхал бы сейчас в уютном кресле, смотря любимого «Коломбо». Или читая Распутина. Мне поручили написать о его творчестве для учебника по русской литературе XX века. Его как раз редактировал профессор Иванюк. Я в последние годы увлёкся «деревенской прозой» и даже думал сделать это не особо исследованное направление темой моей докторской диссертации.

И вот я пишу об Успенском, а Распутин стоит на полке и ждёт своего часа. Идея произведения об Успенском меня так захватила, что я думать ни о чём другом не мог. Каждую свободную минуту посвящал своему тексту. Потихоньку мой Успенский оживал, выбирался из многовековой литературной пыли и живо представал перед читателем, насколько я могу судить, как автор. Я даже думал показать свои записи профессору Литвину, пока он не уехал, но затем отказался от этой идеи. Ведь я сам не уверен, каким будет окончательный вариант. И может ли вообще он быть у текста, ведь всякий раз соприкасаясь с текстом, нам кажется, что текст можно сделать лучше, ещё яснее выразить мысль или добавить недостающую интонацию. Так что же такое – текст?..

Волков Андрей. Рассказ «Хроника любовных отношений».

...У нас на кафедре появился новый работник. Её зовут Анастасия Владимировна, и она только закончила аспирантуру и защитила диссертацию в Ельце у профессора Иванюка. Мы как-то с ней разговорились после семинара и решили пойти в студенческое кафе. Мне было неловко. Вдруг разобью кому сердце! Студенток-то много. А ещё сплетни пойдут.

Ей двадцать шесть, и она, на мой взгляд, весьма симпатичная. Такая высокая стройная блондинка. Я, конечно, знаю, что у нас народ считает, что все блондинки глупые, но это явная натяжка и преувеличение. Во всяком случае, если говорить об Анастасии Владимировне. Хотя мне сейчас неловко, что я так много болтал. Ведь женщины не любят болтунов. Во всяком случае, мне так дед говорил. А я всё о каких-то раритетных книгах рассуждал! Так и отпугнуть недолго. А мне бы этого не хотелось, честно говоря.

Может быть, читатель хочет знать, о чём мы говорили?..

Волков Андрей. Рассказ «Клад».

...Проснувшись, я понял, что это был сон, что никакого клада мы не нашли, что нам лишь предстоит его найти, если мы не сдадимся. Не знаю, как Чак, а я сдаваться точно не собираюсь. Впервые в жизни мне представился шанс начать настоящую, хорошую жизнь, осуществить все свои мечты. Открыть свою фирму, купить домик в Италии, объехать весь мир, посетив даже самые отдалённые его уголки. Да, звучит банально, наверное, ибо такие мечты имеют многие, но что из того? Я никогда не противопоставлял себя толпе, не старался во что бы то ни стало выделяться. Я вообще не люблю всех этих нонконформистов, неизменно хотящих жить не как все. Я просто хочу счастья, обычного человеческого счастья. Семью, маленький домик в Италии, куда мы будем приезжать отдыхать от суеты, своё дело. И, чувствую, моя мечта близка к осуществлению...

Волков Андрей. Рассказ «Уроборос».

...После XX съезда партии меня исключили из Союза кинематографистов как сталинского режиссёра. Мы ведь в самом деле с ним были в хороших отношениях. Отчего – не знаю, но ему нравились мои фильмы, даже первый, «Бронепоезд». Я до пенсии работал в киноархиве, где вы и нашли информацию обо мне, издал пару книг, написал десяток статей по теории кино. Мои фильмы уничтожили по приказу партии, так что не ищите в подвале. Их там нет. Потом, как на пенсию вышел, я в Крым поехал, думал, может, там смогу что снять, да в дороге простудился и умер, как Лев Толстой прямо.

Шестьдесят один год я прожил на этой земле. Кто-то бы сказал, что я режиссёр-неудачник. И следа не осталось от моей деятельности, так что историкам будущего, вроде вас, и написать нечего про меня. Но я очень любил кино и снимал, потому что не мог не снимать. Я верю, что мои фильмы не были созданы напрасно, и я не зря всю жизнь кино посвятил и не завёл семьи. Те немногие, кто их видел, наверняка почерпнули в них что-то для себя, продвинулись дальше, возможно. В 1960-е, когда случилась оттепель, я рад был, что мои идеи в том или ином виде подхватили ведущие постановщики той поры – Данелия, Тарковский, Хуциев. Фильмы, как и люди, не умирают безвозвратно, а остаются в коллективной памяти человечества. Мы все не напрасно живём, если делаем то, во что верим, что душа наша просит. Слава преходяща и не стоит того, чтобы ради неё трудиться. «Позорно ничего не знача, быть притчей на устах у всех» – как писал Борис Пастернак.

Вот теперь и вы знаете, что был такой режиссёр Петровский, который оказал влияние на поколение шестидесятников, хотя сам был отлучён от профессии в 1956 году за то, что нравился вождю народов. Возможно, вы даже отыщете мои книги и статьи. Наверняка где-то остались экземпляры. Может быть, где-то хранятся и рабочие материалы моих фильмов. Ведь вернулся же к людям «Бежин луг» Эйзенштейна, пусть и в виде фотофильма. Так что не напрасно всё было. Не напрасно...

Волков Андрей. Рассказ-эссе «Бергман».

...– Как продвигается твоя книга о Бергмане? – спросил меня Эндрю по-английски.

Он не знал русского языка, а я не знал шведского, а потому английский был единственным мостом общения между нами.

– Честно говоря, не так, как я хотел, – честно признался я. – Я никак не могу ухватить суть его личности, а потому мне трудно постичь тайну его кинематографа.

Эндрю понимающе кивнул, а затем внезапно спросил:

– Ты ведь смотрел «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса?

– Нет, – осмелился признаться я.

– Что же ты за киноман такой, раз не видел один из величайших фильмов в истории?! Хотя Бергман видел, но оценивал его отрицательно. Но не в этом суть, конечно. А суть в том, что герои этого фильма также не могли проникнуть в суть этого самого Кейна после его смерти, понять, что он был за человек. В этом и состоит одна из философских тайн. Человек слишком сложен, чтобы его можно было описать так же, как мы можем описать своей жене или любовнице дорогое колье или ожерелье. С другой стороны, тебе и незачем описывать Бергмана. Вспомни, он не уделял своей личности никакого внимания. Даже протестовал против теории авторского кино, которую придумали режиссёры французской новой волны. У нас у всех просто мания сосредотачивать свою мысль только вокруг знаменитых фигур. И мы забываем, что каждый человек уникален и неповторим. Об этом и снимал всегда Бергман. И книга, которая его достойна, должна быть книгой, взывающей к внимательному и деликатному отношению к окружающим нас людям. К нашей семье, друзьям, случайным встречным. Во всяком случае, таково моё мнение...

Волков Андрей. Рассказ «Белые снеги».

Когда Катя пришла на площадь, вокруг которой уже стояло оцепление из хорошо экипированных бойцов, часы на башне Кремля отмерили три часа, а с пепельно-серого неба падал снег, набивался в капюшоны, скрипел под ногами и просто мешал видеть выступающих. Катя была студенткой медицинского вуза, второкурсницей, и отнюдь не единственная из своей группы имела белоленточные взгляды. Хотя какое дело ей, обычной девушке, до всех этих политических штампов и клише! Просто ей хотелось посмотреть, кто те враги народа, которые ходят на митинги. Может, это и не враги вовсе, а обычные люди, желающие быть услышанными. Особенно Кате не понравилась настойчивая просьба декана непременно голосовать за «Единую Россию» на предстоящих выборах. Ведь она прекрасно видела, что дела в стране отнюдь не становятся лучше, а наоборот, ухудшаются год от года. И сколько бы ни кричали осанну правящей партии, у многих людей сразу приходит ответ на извечный русский вопрос «кто виноват». А вот с ответом на второй, «что делать», куда сложнее.

Впрочем, то высокие материи! Кате просто хотелось показать, прежде всего, самой себе, что она не боится, что не отнять у человека право быть самим собой и поступать так, как он считает правильным.

Выступающих было двое...

Волков Андрей. Рассказ «Сны о жизни».

...Никто из нас тогда не думал о смысле жизни. Мы проводили дни весело и беззаботно, как могут жить только те, кому не надо работать. Но эта жизнь пролетела так быстро, что мы и заметить не смогли. И вот уже я сам преподавал в школе литературу, а Николай поступил в аспирантуру. Я помнил, что говорил мой отец, и старался уважать в ребёнке личность, не относиться к нему свысока. Я не стал писателем, во всяком случае, пока, но я не жалею об этом, ибо слава и признание – не то, ради чего я писал все эти годы. Иногда хорошо писать для себя и про себя, анализировать свою жизнь и свои убеждения, излечивать душу от демонов, будь то страх перед муравьями или же чувство одиночества, которое в той или иной мере присуще нам всем. Забавно, но в моём классе оказались двое начинающих писателей, и я, вспоминая Аркадия Тимофеевича, тоже стал заниматься с ними отдельно. Я помнил и заветы моего отца, который учил меня, что величайшая задача учителя, как и родителя, это дать человеку опору в жизни, то, что поможет ему идти с гордо поднятым парусом по этому бушующему морю. Я понял, что в жизни всё повторяется, как учили индуисты. Когда-то ты сам ученик, а потом учитель, и что полученное добро надо отдать другому. Возможно, в этом и состоит тот смысл жизни, который может нас утешить перед неизбежной смертью...

Волков Андрей. Рассказ «Пасторальные этюды, или Путь туда и обратно».

Профессор исторического факультета Николай Семёнович к своим 55 годам добился многого в жизни, хоть сам он (из скромности) так не считал. Он наконец-то завершил объёмный труд по истории смутного времени, в котором особо одну главу отвёл научным спекуляциям на эту тему, особливо затронув диссертацию одного чиновника. Чиновник этот был высокого ранга, носил дорогой костюм, ездил на «патриоте», как и его шеф, и иногда почитывал исторические книжки. Образования он был экономического, но это не мешало мнить себя историком. Сказано – и вот уже литературный негр написал ему диссертацию о Минине и Пожарском, которая через помощника и с особым конвертом поступила в диссертационный совет. В том совете заседательствовали люди страха ради иудейска, из которых лишь один председатель бесстрашно распределял все финансы. Правда, там же состоял потомственный историк Николай Семёнович, который как всегда опоздал на заседание, так как засиделся в архиве, читая в подлиннике Сигизмунда фон Герберштейна, о пребывании которого в Московии Николай Семёнович давно задумал статью.

На заседание Николай Семёнович пришёл как раз тогда, когда в диссертационные палаты с большой важностью доставили весьма ценный документ, претендовавший на явление культуры. Профессора в почтении склонились над этим свитком научной мысли, в сугубом молчании, как подобает при святынях...

Волков Андрей. Повесть «Человек разумный».

...– Ты знаешь, что через 5 миллиардов лет наше Солнце превратится в красного гиганта? – неожиданно спросил профессор. – Подумай только, 5 миллиардов лет – и нас не будет. Вселенная умирает, как и мы. Это закон эволюции. И в свете этого интересно знать, как вообще нам существовать? И зачем? Всё, чем мы дорожим – наука, искусство, потомство – всё исчезнет в вихре времени. Случайно родились, случайно умерли. Вот мир без веры. Возможно, это правда, научная правда, но не так уж глупы те, кто хочет верить в лучшее – в вечную жизнь и Божий промысел.

– Но вы ведь рационалист? – спросил я, немного удивлённый. – Ведь учёный – это априори рационалист.

– Конечно. Но не атеист. Агностик. Когда что-то неизвестно, не стоит ударяться в крайности. Вот такое моё мнение, Артём...

Волков Андрей. Повесть «Вакуум».

...Сегодня после работы я познакомился с одной из своих студенток. Мы встретились в баре, что на углу Кенсингтон-роуд. Я часто хожу в бар, чтобы отдохнуть после университетской суеты. Однажды я встретил в этом баре Чарльза Буковски, невесть как сюда попавшего, и он даже угостил меня пивом. А я так растерялся, что не додумался взять автограф.

Я постеснялся спросить, почему она без спутника, тем более она активно со мной флиртовала. Возможно, она влюбилась в меня, такое часто бывает. Наивные студентки воспринимают преподавателя как некое божество, всезнающее и всеведущее.

Её зовут Карла. У неё аргентинские корни и стройная фигура, как у всех аргентинских девушек, которых я видел. На вид ей точно не меньше двадцати одного, так что, если наша встреча возымеет продолжение, никто не обвинит меня в совращении малолетних, как было пять лет назад...