...Мы не умираем. Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем. Когда ты просыпаешься, на дворе весна, когда засыпаешь – осень, а между ними тысячу раз мелькают зима и лето, и, если мы любим друг друга, мы вечны и бессмертны, как биение сердца, или дождь, или ветер, – и это очень много. Мы выгадываем дни, любимая моя, и теряем годы! Но кому какое дело, кого это тревожит? Мгновение радости – вот жизнь! Лишь оно ближе всего к вечности. Твои глаза мерцают, звездная пыль струится сквозь бесконечность, боги дряхлеют, но твои губы юны. Между нами трепещет загадка – Ты и Я, Зов и Отклик, рожденные вечерними сумерками, восторгами всех, кто любил... Это как сон лозы, перебродивший в бурю золотого хмеля... Крики исступленной страсти... Они доносятся из самых стародавних времен... Бесконечный путь ведет от амебы к Руфи, и Эсфири, и Елене, и Аспазии, к голубым Мадоннам придорожных часовен, от рептилий и животных – к тебе и ко мне...
...Такое невозможно более выносить. Его душа рвалась наружу, наверное, в пятитысячный раз. Когда же закончится это? Антон встал и перегнулся через ограду. Длинные, черные, параллельные друг другу тянулись вдаль рельсы. Кем-то измеренные, миллиметр к миллиметру, гладко отлитые из прочного металла, ежедневно выдерживающие на себе многотонный груз, они давно заслужили гораздо большее право на жизнь, чем он – никчемное создание, пропащий алкоголик, каждый вечер просыпающийся с пустотой в голове. Черные полосы рельс, словно веревки-змеи, казалось, оживали на глазах, извивались внизу, гладкие настолько, что мыла не надо. Как раз то, что ему нужно. Антон, недолго думая, протянул руку и схватил ближайшую. Затянув петлю на перилах, он надел ее на шею и слишком легко для десятилетнего мальчишки перебрался через парапет, застыл на пару секунд и полетел вниз...
...Видишь, говорил я себе, чтобы спастись от власти неизвестного, чтоб доказать самому себе, что не веришь, ты воспринял всерьез их бредню. Как закоренелый атеист, к которому по ночам приходит дьявол, ты в своем атеизме рассуждаешь так: дьявол, разумеется, не существует, это всего лишь эманация моих возбужденных органов чувства, может быть, плод несварения желудка, однако, дьявол-то этого не знает и верит в свою необоротную теологию. Чем же его, уверенного в своем существовании, можно бы напугать? Ты осеняешь себя крестом. И он, доверчивый, проваливается, оставляя по себе запах серы...
...А. – Спасибо тебе, брат. Вдохновил. Бывает такое…
Б. – Да знаю, брат, всё нормально. Но нельзя отходить от цели, нельзя сраститься с мещанством. Мещанство везде, и оно пытается поглотить тебя. Когда ты идёшь на встречу выпускников и видишь, что твои бывшие товарищи на дорогих тачках и с президентскими часами – оно начинает давить тебя. В человеке заложено стремиться к общественному признанию, а оно основывается именно на наличии у тебя таких цацек… Тебе-то всё равно, по большому счёту. Но смотрят на тебя, как на лоха. И тут мещанство идёт в атаку шёпотом тебе в черепушку: «Брось всё, ты же можешь так же. Можешь даже лучше. Брось искусство и иди в офис. Пройдёт 3 года, и ты станешь успешнее, чем они все. И когда ты в следующий раз придёшь, все будут смотреть на тебя как на короля. Та девочка тебе наконец отдастся. И всё у тебя будет: авторитет, признание, власть.
Но нельзя этому поддаваться. Знай, что огонь, который у тебя в груди, стоит дороже всех материальных благ этого мира.
Они – за то, что происходит в обществе, за всю эту гниль. Это даёт им возможность иметь блага и статус в обществе. Мы – против, несмотря на то, что это делает нас отшельниками. Мы сделали выбор в пользу самобытности – и в этом наша сила.
А. – Светает уже.
Б. – Да, брат. Мы их всех победим. Вот увидишь, брат, вот увидишь. Сейчас нас никто не принимает всерьёз. Девочки динамят, а пацаны ржут. Они, по мнению общества, занимаются важным делом: увеличивают доходы жирных буржуев, защищают в суде мошенников за долю в махинациях. Но придёт время, когда игра перевернётся. Мы будем заходить во все двери с пинка. Люди будут нас ненавидеть, ведь мы презираем всё, что им дорого. Будут ненавидеть, но чувствовать, что вот они – настоящие люди. Будут чувствовать, что мы сильнее. Потому что мы – против! А эти все остальные – просто пустые идиоты в рубашках и галстуках. Одинаковые, похожие сами на себя.
А. – Брат, я тебя никогда не брошу. Спасибо тебе, что мы вместе. Мы всех порвём. Вдвоём...
…В один солнечный и, как всегда, замусоренный день Поэт почувствовал, что Поэзия обиделась на него. Поэт вдруг вспомнил мышку. Как она там, бедненькая, одна-одинешенькая в пустом домике? А почему я здесь, размышлял Поэт, неужели из-за куска хлеба я позабыл-позабросил стихи? Нет, это недопустимо! Мусор жизни не может отнять Поэзию! Так Поэт воевал сам с собою и решил, хотя бы ночами, воссоединиться с любимой Поэзией. Сначала для освобождения от въевшейся в душу ежедневной грязи он разгуливал босиком под молочным лунным светом, вдыхал аромат растений, пропитанных ночной росой. Поэт обнаружил: оказывается, цветы в саду ночью сбрасывают дневное лицемерие и наполняют волнующим ароматом весь сад. Днем это были обыкновенные, пусть экзотические, красивые, но не ароматные цветы, на каждый из которых была потрачена уйма денег. Богач привозил откуда-то особую почву, поливал особой водой, но неблагодарные цветы не дарили ему ни капли своего аромата. Богач думал, что так и должно быть, что в этих цветах нет, и никогда не было аромата…
...Вернувшись в спальню, Вера Львовна в замешательстве подошла к окну, потом села на постель. Ей стало не по себе. Сергей Александрович никогда не страдал бессонницей. Он никогда не ходил гулять по ночам. За все годы их брака он не сделал ничего такого, о чём Вере Львовне рано или поздно не стало бы известно.
Вновь выйдя на террасу, Вера Львовна села в кресло и стала всматриваться в сумрачные аллеи парка, надеясь увидеть Сергея Александровича бродящим поблизости. Парк был пустынен. Густой предутренний туман, понизу окутавший стволы кипарисов, укрывший зеленоватыми волнами ровные ряды туи, едва заметно глазу зыбко и причудливо колыхался под сиянием полной луны.
Возрастающий страх перед неизвестным и непонятным приводил Веру Львовну во всё более скверное расположение духа, усиливая головную боль. Что заставило Сергея Александровича среди ночи покинуть постель и отправиться неведомо куда, не предупредив, ничего не сказав? Вера Львовна старалась найти более или менее разумное объяснение ночному отсутствию супруга – ни одно из возможных предположений не казалось правдоподобным. Вспомнилось позавчерашнее опоздание Сергея Александровича к чаю. Вспомнился незнакомый ей старик-француз. Вспомнилась вчерашняя рассеянность супруга после проигранной партии в шахматы и его углублённость в какие-то свои мысли.
Первоначальный страх понемногу оборачивался раздражением, спустя время перешедшим в какое-то подобие спокойствия и холодной рассудительности. Вера Львовна сочла более благоразумным вернуться в спальню и там дожидаться возвращения Сергея Александровича...
24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров
24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске
08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
