HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Авторы

Рижана

В стихи впадаешь, как в прострацию.
Ненужность тела ощутив,
Души настраиваешь рацию
На тонкий трепетный мотив.

И песня льётся, мной нежданная,
Как разноцветный звездопад.
Слова порхают, Богом данные –
Так лугом бабочки летят.

Побыв немного небожителем,
Успев слова душой поймать,
Из тихой неземной обители
В мир возвращаешься опять.
«Юрмала. 50 лепестков»

Россия глазами Запада

(Перевод с английского и редакция Александра Левковского)

 

Агентство France Press и газета Times of Israel от 20 октября 2014 года

 

Москва (France Press) – Никакой свинины, отдельная комната для молитв и Коран у вашей постели! Вот что предлагает сейчас одна гостиница в Москве в попытке привлечь посетителей из стран Ислама.

«Приблизительно 70 процентов наших гостей прибывают из-за границы, и 13 процентов из них – т. е. где-то пять тысяч человек – прилетают из мусульманских стран, особенно, из Ирана», – говорит Любовь Шиян, коммерческий директор отеля «Аэростар».

Для российской туристической индустрии сейчас наступили нелёгкие времена, так как число гостей из-за рубежа – в особенности, с Запада – существенно уменьшилось как результат резкого ухудшения отношений между Востоком и Западом из-за кризиса на Украине.

Российская туристическая индустрия оценивает снижение количества западных гостей, особенно, из США и Великобритании, где-то в районе от 30-ти до 50-ти процентов. Этот факт вынудил российские отели искать новые пути по привлечению посетителей из других стран, включая исламские государства на Ближнем Востоке и в Азии, которые не подвергли Россию санкциям из-за её вмешательства на Украине...


«Российские отели приспосабливаются к наплыву мусульманских гостей»

Русская классическая литература

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом, прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нём участие.

 

Невозможно не узнать произведение. Конечно же, «Пиковая дама» – одна из лучших жемчужин русской литературы. Вещь столь же изящная, сколь и многослойная. Не побоюсь этого слова, гениальная вещь. И это я вам сейчас докажу.

 


«Три карты – изящно и глубоко»

Русская миссия

...В самой потребности иметь национальную идею нет ничего необычного. Необычность заключается в том, что, на мой взгляд, русскую национальную идею никто не ищет там, где она находится. Интересуясь историей, я обратил внимание на то, что, независимо от эпохи, социально-общественных отношений и государственности, ментальность народа оставалась неизменной. В основе ментальности лежат базовые, незыблемые (консервативные) во все века, понятия-ценности: любовь к Родине (патриотизм), коллективизм, гордость за деяния предков и желание им соответствовать, стремление к установлению справедливости на всей Земле, именуемое многими как имперскость мышления, человеколюбие в самом широком смысле слова. Следовательно, есть что-то неизменное в веках или что-то, сохраняющее в неизменности источник русской ментальности. Следуя за мыслью об источнике, я неожиданно для себя погрузился в такие далёкие от своих интересов области, как лингвистика и филология, которые затем уже привели меня к языкознанию – науке об истории языка на основе сравнительного анализа языков.

У меня нет никаких оснований считать себя пионером в тех выводах, которые я изложу ниже, но для себя я сделал массу неожиданных открытий, которые и легли в основу моей уверенности в главном: русская национальная идея заключается в самом существовании русского языка, который является её неиссякаемым источником и носителем, а также уникальным инструментом познания мира. Русский язык кардинально отличается от любого языка в мире, обладает богатейшим словарным запасом, и в нём нет практически ни одного слова, имеющего случайное происхождение. Допуская принадлежность к индоевропейской группе языков, русский язык не только является представителем этой группы самых развитых языков мира, но и в самой этой группе является праязыком с самой глубокой семантикой слова. Изучая вопрос, я, по своей давней привычке, взял под категорическое сомнение не только труды зарубежных основоположников языковедческой науки, но и выдающихся отечественных учёных, которые, без сомнения, внесли неоценимый вклад в знания о русском языке. Изначально я шёл от своей гипотезы, что русский язык – это наиболее совершенный инструмент, содержащий в себе все знания об окружающем мире, и носители этого языка, следовательно, также обладают ключом к самому глубокому пониманию тайн мироздания. Ни много ни мало!

Замечу сразу, тема эта настолько глобальная и требует перелопачивания такого колоссального количества материала, что изложить её коротко не представляется никакой возможности. Это серьёзнейший труд для целой Академии наук, да к тому же не на один год. Если, конечно, на то будет когда-нибудь и у кого-нибудь стремление и воля. В этой же статье я приведу лишь несколько примеров из своих личных открытий...


«Русский язык как зеркало новой идеологии»

Александр Ра

ах елена прекрасная бедная девочка лена
лебединая песнь венценосного и яйценосной
вся в картинах корзинах картонках стихах гобеленах
растрезвонена пО миру лепетом многоголосным

от эвглены зелёной до чуда прекрасной елены
в круговерти хищений (от вос- и до по-) не кручинясь
и спартанская жизнь разве лучше афинского плена
но зато мужики первый сорт вам такие не снились

менелаи тесеи ахиллы дейфобы парисы
черепахи троянские лошади и минотавры
настоящие боги-убийцы богини-актрисы
полубогие неутолённые хоть и на лаврах

красота есть великая сила (народная мудрость)
мир спасти не спасёт но заставит крутиться изрядно
подтолкнёт к неизбежному как говорил заратустра
до того ослепительна что под конец неприглядна

о прекрасная дама изольда татьяна елена
без тебя бы мы жили как люди отсюда-досюда
каждый раз ты приходишь ломаешь весь мир об колено
оставляя потомкам великое право на чудо
«Обалдеть»

Татьяна Радионова

Дорога. Лёгкий ветер шумит листвой тополей, играет пылью, прячется по углам тихих дворов. Жарко и благостно – лето в селе. Я вновь иду к дому моего детства. Позади слышится звук медленно приближающегося велосипеда. Сейчас обернусь и увижу – это мой дедушка крутит неспешно педали, с какой-то характерной основательностью, сложив губы трубочкой, будто насвистывает песенку. Рукава рубашки обязательно закатаны по локоть, отчего кожа на руках выглядит всегда смуглее.

Вот и прокатил неспешно старик, тоже, наверное, дед кому-то. Теперь уж никто не защипывает прищепками концы штанин, чтобы те не попали в спицы колёс. Забыли народную хитрость или просто неловко от насмешливых взглядов молодёжи? Смотришь на всё вокруг, и кажется, будто порвалась связь времён. На этом изломе вырастает нечто другое, новое, страшное. Вот исполинская сотовая вышка бодает рогатыми антеннами небо. Недавно здесь красовалась целая вереница кривостволых акаций, которые тянули свои ветви к дороге и так дурманили во время цветения своим запахом. Их нет. Как нет раскидистого дерева возле автобусной остановки, ни ив, склоняющих печально ветви, словно голову перед прохожим. Деревья – это живые памятники ушедших лет, поколений. Убили дерево, а вместе с ним исчезло что-то, забылось. Может быть, кладбищенскую грушу не срубили лишь потому, что мало кто знает, дерево это стало единственным напоминанием об умерших от голода детей раскулаченных крестьян. Более никем не оплакиваемых, кроме подряхлевшей груши, которая будто бы стонет, скрипя всем стволом в ненастную погоду.

Асфальтовая дорога пышет жаром, на солнце кажется липкой. Хочется сбежать на обочину, на живую землю, спрятаться в тени. Проехал автобус с захлёбывающимся рычанием мотора, остановившись, распахнул свои дверцы ломающимся скрипом, выпустил людей, покряхтел дальше, мелькая голубыми полосками и ржавыми заплатами среди домов. Вспомнилось, как мы с дедушкой встречали бабушку с работы, её привозил такой же автобус, но людей высыпалось из него втрое больше. Каждый вёз что-то для своего хозяйства. Все о чём-то говорили, делились советами, жаловались, смеялись. Было в этом шуме столько живости, хозяйской суеты, сплочённости, отчего я невольно начинала ощущать себя маленькой частью большого целого, и в этом чувстве таилась скрытая сила...


«Живая память»

Наталия Радищева

...Девушку охватило страшное волнение. Но что-то подсказывало ей, что всё получится. И всё получилось. Лаврентий храпел и ничего не почувствовал, а она беспрепятственно завладела связкой ключей. Сжала их в руке и на цыпочках вышла из столовой. Прикрыла за собой дверь, но запереть не догадалась. Да она и не знала, какой именно ключ подходит к столовой.

Первым и самым главным желанием её было освободить Фаню. Заставить её поесть и, если потребуется, вызвать врача. Лена направилась к комнате сестры Краснопевцева, но страшный, животный крик, донёсшийся с верхнего этажа, заставил её остановиться. Лежачая больная закричала так громко, что Лаврентий, безусловно, должен был проснуться. «Всё пропало, – подумала Лена. – Сейчас всё раскроется». И вернулась в столовую. Но старик даже не собирался просыпаться. Казалось, его уже и пушкой не разбудишь. Во сне лицо его сделалось бледным, а вокруг глаз образовались голубоватые тени. Когда Краснопевцев не волновался, не говорил, с лица его схлынул румянец, и стало видно, что оно бледное, изрезанное морщинами и беспомощное, как у всех старых людей. На нём лежала печать многолетней усталости и приближающегося конца.

Лежачая больная время от времени издавала звуки, на которые старик не реагировал. Лена мысленно похвалила собачье снотворное, взяла железную коробочку со шприцем, в котором было лекарство для парализованной супруги Лаврентия, и заторопилась в мезонин. Она умела делать уколы. Их в школе учили на занятиях ОБЖ. Она покинула столовую и побежала вверх по лестнице. Но ступеньки её скрипели от старости, а несчастная выла всё громче. Надо было её успокоить. Иначе Краснопевцев проснётся. Первым делом сделать больной укол. Потом освободить Фаню. А уж потом спуститься в подвал, отпереть ржавую дверь и выяснить наконец, что там, под домом.

Планы у Лены были наполеоновские. Но сколько проспит Лаврентий? До утра, как обещала девушка в ветеринарной аптеке, или…

Странно, но чем ближе подходила Лена к железной двери, за которой находилась больная, тем страшней ей делалось. Сердце часто забилось, ноги стали ватные. Но она взяла себя в руки, понимая, что от неё сейчас зависит не только здоровье жены Краснопевцева, но и Фанино и, возможно, судьба её сестры Зои. Дрожащими руками Лена перебрала ключи и выбрала самый толстый. Он не подошёл. Услышав шорохи за дверью, лежачая заволновалась, закричала громче. «Если старик вдруг проснётся и прибежит сюда, скажу, что не хотела его будить, для его же пользы, – придумала оправдание девушка. – Хотела, чтоб отдохнул. Я сама бы сделала укол не хуже. Он позлится и всё». Но снизу не слышно было никаких звуков, и она успокоилась. Не торопясь подобрала ключ, воткнула его в замочную скважину, дважды повернула, и дверь неслышно отворилась.

Перед девушкой оказалось значительное пространство мезонина. Это была почти пустая комната, с огромными окнами, в которые сейчас смотрела луна. От её света в комнате было бело и всё отлично видно. Торцом к одной из стен, против окон, стояла железная кровать. Около неё – столик для лекарств и еды. В одну его часть были плотно сдвинуты пузырьки, с лекарствами и пустые. В другой части кисла в тарелке нетронутая еда: картошка с подсолнечным маслом и чёрным хлебом. Судя по запаху, она находилась тут уже несколько дней. Лена подумала, что тухлятину и пустые пузырьки надо поскорей выбросить. Но первым делом надо было сделать больной укол.

– Сейчас, бабушка, сейчас… – пробормотала девушка. От волнения она назвала больную не «по-культурному», Глафирой Алексеевной, а по-деревенски – «бабушкой»

Свет зажигать было нельзя. Но Лена уже привыкла к полутьме. Она торопливо открыла металлическую коробочку, достала шприц, наполненный тёмной жидкостью, и приблизилась к кровати больной. Только сейчас она рассмотрела жену Лаврентия. Это была очень худая женщина. Кожа да кости. Ключицы торчали из ворота льняной рубашки. Длинные седые волосы были распущены. Они падали спутанными прядями на плечи, на лоб, на щёки. Глаза у больной были тёмные, бегающие, воспалённые. Но больше всего поразило Лену то обстоятельство, что руки её были скованы ржавыми наручниками, а рот заклеен широким пластырем. Вот почему её крики были такими бессвязными и напоминали не то вой, не то мычание...


«Театр страха»

Ариадна Радосаф

…Я столько всего знаю про душу… Например, душа кошки. Говорят, что кошки привязаны к дому, а не к хозяину. Но когда я была кошкой, и меня оставили у приятельницы на время отпуска, мне отчего-то совсем не хотелось домой. Мне хотелось умереть. А когда забрали назад, я долго не верила своему счастью, а потом стала подбираться по утрам к лицу хозяйки и все всматривалась, всматривалась... Берегла ее сон, мурлыча тихонечко: "Люблю… люблю… люблю…" Я откуда-то знаю, что видит чайка, пролетая над нашей бухтой. Она видит, как в прозрачной глубине медленно шевелится фиолетово-бирюзовый скат, как трепетно тянут окаменевшие веточки голубые и земляничные кораллы, поднимают ладошки к свету и ловят его в солнечной, соленой воде… Она видит вдалеке пару дельфинов и слышит сигналы, которые они посылают друг другу: "Люблю… люблю… люблю…" Кем я только ни была. Был. Были…

Пять пустых кресел глядят на меня, заставляя мозг постоянно ворочаться в тщетных попытках вспомнить…

Иногда то, что было жизнью, вдруг пробежит передо мной, как в кино. Необычайно ярко, живо, с цветами, запахами и ощущениями… Увы, я не могу облечь все это в слова, не то что раньше…


«Лицом на восток»

Владимир Ражников

Подсолнух жертвует Мане,
Кант обещает беспредельность.
Обиды точит в стороне
рассудствующий князь удельный.

Улыбки, семечки, волшебный говорок –
как Бахус быстро предает стекло.
В поэзии общенье между строк,
в общенье – между строк тепло.

Психея к умиранью собралась.
Исповедальностью декан грешит.
Инженерия напиталась всласть
Идеями о вечности души.

Кругом лишь щеки. Нет давно ланит.
В какое прошлое ввергает вас игра.
Но зеркало рефлексии казнит
наивнейших алхимиков добра.
«Из стихов – начальных, средних и последних»

Борис Ракович

...Говорят, что больной только и думает о своей болячке, и весь мир для него сворачивается улиткой в измерении собственного эго. Это не совсем так. Тут многое зависит и от самого больного, и от его заболевания. Одни ведут себя свободно. Неутомимые весельчаки вообще. Общительны просто от своего характера, часто шутят и любят обсудить новости, футбол и мнение от последнего ток-шоу. Есть другая крайность. Лежат себе тихо, однако если выскажут свой взгляд, то, думаешь, что лучше б ты продолжал лежать молча. Как воздух испортил… И всё же, как правило, лежащие в палатах – обычные люди. И тень даже тяжёлого заболевания не мешает им оставаться самими собой. Они и ведут себя просто и нормально. Мало того, поведение в таком состоянии часто открывает их вдруг в неожиданном свете. Так трогательно иногда видеть, как в тяжелобольном человеке раскрывается сострадание к другому больному. Он чувствует его боль и пытается помочь хоть какой-то малостью, которая в его власти. А казалось бы: кто б ему помог!

Да, всё это есть, однако существует в каждом – повторяю: в каждом из нас – эдакий «соревновательный» интерес. Он пришёл к нам из тех древних миллионолетий, когда формировались наши инстинкты. Нам любопытно знать: что там у новичка? Мы обнюхиваем его, изучаем… С каким-то даже лёгким разочарованием узнаём, что «пустяки, ничего страшного». Если действительно пустяки. И с внутренним удовлетворением отмечаем, что «Да, крепко. Не повезло парню». И скорей не из злорадства над страдальцем. Скорей от ощущения, что, мол, меня-то миновало. А меня-то Бог миловал, и со мной такого ничего не произошло! Ну, а немного погодя, так и вообще: «ну, со мной-то такого не произойдёт!». Да, это с кем-то и может случиться, но не со мной. В принципе, статус больного здесь абсолютно неважен. Все мы замираем перед новостями катастроф, стихийных бедствий, аварий. Вида можем не подавать, но внимательно прислушиваемся к последним сведениям о ростовском маньяке. Нет, мы, конечно, сострадаем и сопереживаем. Однако где-то в глубине! Где-то в глубине мы испытываем и другие чувства.

О многом думает больной, и мысли его, бывает, заглядывают очень глубоко. Так иногда и в палате – стоя у окна, прихлёбывая чай, просто лёжа в кровати, я чувствовал, как останавливаются на мне чьи-то глаза, как со сквозняком уносится неслышное эхо, как стекают где-то под лопатками чьи-то мысли. Да. Не повезло парню, сказать нечего. Опухоль мозга – нифигасе! Впрочем, может, я «гоню». В моей ситуации это не удивительно.

Сам же себе в тот момент я напоминал шокированную крепким ударом собаку, которая мечется в панике, потеряв всякую ориентацию. Особо не думалось даже о самой опухоли. Вроде как принял, смирился, ждал действий врачей. Главным стало узнать – раковое это у меня образование или нет?!

Так нельзя, думал опять же я, что бы ни произошло, надо уметь выдержать достойно. Не раскиснуть и не опозориться. За всю жизнь всякое бывало, однако особо стыдиться до сих пор пока было нечего. И будет особенно горько, если напоследок вылезет вдруг что-то трусливое и неприглядное. Это может случиться непроизвольно (тем более, что у меня там с головой?), и тем и ужасней. Господи, дай мне сил достойно перенести всё, что для меня отмерено. И надо помнить, что уход из жизни, как и рождение, тоже является актом священным. Надо. Держаться. Достойно...


«Жилец»

Александр Ралот

...Китаев в который уж раз обходил афишную тумбу. Он пытался подавить в себе радостное волнение. Получалось плохо. Сердце так и намеревалось выскочить из груди. Условный знак на одной из афиш «кричал»! Связника нашли, и тот готовится к контакту. Использовать для идентификации пароль номер четыре. Настораживало то, что место встречи не указывалось.

«Где же?» – стучало в висках. В кинотеатре? Красочный плакат призывал незамедлительно посмотреть документальную хронику о военных действиях в далёкой Корее, о новых станциях-дворцах московского метрополитена и о возобновлённом спустя четырнадцать лет чемпионате страны по хоккею с мячом. Или в центральном универмаге? Маловероятно. Нечего там делать отбывшему наказание зеку. Уголовник, даже бывший, если и захочет что-нибудь прикупить, то сделает это на базаре. Но там же всё просматривается? А если Лютый послал за ним хвост? От этого подонка и не такой пакости можно ожидать.

Четвёртый пароль подразумевал, что связной знает Китаева в лицо. Вот было бы здорово, если на встречу пришёл кто-то из сослуживцев. Наверное, прибыла подмога из Москвы. Вдвоём они бы… Додумать эту мысль не успел.

– Молодой человек, вас не затруднит подержать зеркальце? В ЦУМе такая давка за «менингитками», я еле-еле оттуда живая вырвалась. Не до примерки было.

Миловидная девушка протянула зеркальце.

– Как считаете, мне идёт? Или пойти сдать обратно? – Она кокетливо взгромоздила маленькую шляпку на копну русых волос.

Лейтенант от такого натиска оторопел и молча хлопал глазами.

– Как вы думаете, когда в городе начнётся продажа ёлочных украшений? На новогоднем балу в таком головном уборе можно появиться?

Продолжая держать в одной руке необходимый каждой женщине предмет, вор по кличке Козырь другой рукой опёрся на тумбу. Дело в том, что первая часть тирады, вылетевшей из красивого ротика незнакомки, была долгожданным паролем...


«Связная»

Антон Рамст

…У нас в городе чтобы найти дом знать адрес мало – надо еще знать, где он находится, потому, что привязка к улице и порядку номеров, зачастую, очень относительна. А в этом квартале, даже местные жители с трудом ориентировались. Особенно когда наступали сумерки, и с адресами творилось что-то невероятное. Выйдя из подъезда, я закурил и пошёл вдоль дома в поисках вывески с названием улицы и номером. Ул. Титановая, дом17 – высветились буквы буквально за углом. «Замечательно, – подумал я, – с утра это была улица Черноморская, как известно сама себе параллельная и перпендикулярная».

Это началось лет двадцать назад, когда я еще ходил в детский сад. Именно тогда начали проявлять себя безликие, и начали происходить непонятные ни для кого вещи. И в один из октябрьских дней город по чьему-то распоряжению обнесли стеной, и вскоре заметили, что хотя за городом наступает зима, в городе, по-прежнему, льют дожди. Хотя эта зима, и была теплее обычной, она в тот год еще не сильно отличалась от той, что была за стеной. Но со временем все менялось и менялось не в лучшую сторону, в Городе словно застыла осень. Город медленно приходил в упадок: жить сюда переезжали немногие, почти все у кого были дети, старались уехать отсюда, старики постепенно умирали – и город помаленьку пустел, особенно окраины, откуда люди, напуганные близким соседством с лесом и безликими, старались перебраться поближе к центру. Кто такие безликие не знал никто. Это была какая-то неизвестная, пугающая сила, какое-то странное сочетание тайного ордена, наподобие масонов, и чего-то нечеловеческого…


«Город с нарисованными домами»

Инесса Рассказова

...Но для меня Львов восьмидесятых – моя русская школа номер 45 с английским уклоном среди новостроек на улице Научной. Где из окон некоторых классов видна была деревня, робко пятившаяся перед городом, и колхозный сад, где мы воровали яблоки и жгли осенними вечерами костры. Гигантская родинка на подбородке моего одноклассника Кольки, который однажды на продлёнке заявил, будто плюнул в мой суп, чтобы забрать его себе. И мой дневник с красночернильной отметиной в полстраницы: «Разговаривала и смеялась на протяжении всего урока в день, когда умер Брежнев»...


«Лошадь д'Артаньяна»

Фёдор Раухвергер

...Во время своих прогулок по центру города великий суфий очень часто подходил к разным людям и просил у них денег. Особенно он любил подходить к студентам. Иногда ему давали, иногда отмахивались, а иногда и грубо отталкивали – великий суфий ведь просил не просто так, а настойчиво лез, приставал, настырно протягивал руку. Однако он не унывал, и при следующей же встрече опять просил подаяния у того же человека, который ему отказал в прошлый раз. Более того, ещё наглее требовал он денег от тех, кто ему уже когда-то их давал. Терпение таких, в конце концов, тоже заканчивалось и они, кто менее, а кто и более жёстко его посылали. А некоторые даже, только его завидев, спешили укрыться от его алчущего взгляда. И не было таких, кто был бы рад встретить великого суфия...


«Притча о великом суфии Мухаммеде Биляди»

Михаил Рахунов

Бабочки-стрекозы в банке проживают
И свою свободу с детства уважают.
Подмигните левым, подмигните правым –
Все равно не быть вам в разговоре правым.
Скользкая свобода городского банка!
Каждый шаг налево минимум как банка.
В каждой завитушке подписи суровой
Столько наслажденья, не опишешь словом.
Вот сосед, вскочивши, полетел под кровы,
Знать, его платежки к выходу готовы.
Ах, какое счастье управлять делами!
Бабочки-стрекозы, я парю меж вами.

Бабочки-стрекозы, я парю меж вами.
Ах, какое счастье управлять делами!
Знать, его платежки к выходу готовы,
Коль сосед, вскочивши, полетел под кровы.
Столько наслажденья, не опишешь словом,
В каждой завитушке подписи суровой!
Ну а шаг налево минимум как банка:
Скользкая свобода городского банка!
Все равно не быть вам в разговоре правым,
Подмигните левым, подмигните правым.
И свою свободу с детства уважают,
Бабочки-стрекозы в банке проживают...
«Этюды о России»

Хелью Ребане

Оглядываясь назад, постоянно вспоминая тот вечер...

С первого взгляда у нас влюбиться невозможно.

Это была любовь с первого слова.

В тот вечер, получив, как и все мужчины, на работе флакон духов для жены (как всегда, «Шанель», теперь уже номер пятьсот – фирма каждый год изобретает пару новых вариантов), я скользил по туннелю домой, собственно, ничего нового не ожидая. Я знал, что меня ждет.

В уютном домике (прихоть финансиста; архаизм, конечно), на сияющей чистотой кухне меня ждет ослепительно красивая женщина в белоснежном фартуке. Стол накрыт.

И дом и женщина вовсе не те, что вчера, хотя даже я начинаю иногда в этом сомневаться. Стоит лишь открыть дверь, как она произносит всегда одни и те же слова: «Добрый вечер, дорогой! Ты устал? Сейчас будем ужинать»

Достаточно всего лишь одного взгляда в окно, чтобы сомнений не было – тёмные силуэты деревьев медленно проплывают мимо. Гигантский круг, на котором расположены дома, непрерывно крутится, подчиняясь генератору случайных чисел.

То быстрее, то медленнее...То, остановившись на мгновение, начинает крутиться в обратную сторону.

А гигантский центр, где мы работаем, и цилиндрические туннели, ведущие к домикам, напоминающие мне рукав старинного аэропорта, неподвижны.

«Добрый вечер, дорогой. Ты устал? Сейчас будем ужинать»...

Иногда во мне пробуждалось почти непреодолимое желание ответить на ежевечернее сияющее приветствие грубостью. Но единственное, что я себе позволял, это вопрос:

– Послушай...Как тебя зовут?

Реакция всегда одна и та же – испуганное недoумение...


«Не все деревья одинаковые»

Владислав Резников

Наверное, я не современный человек, не нормальный и не умный, потому что до сих пор не обзавелся машиной. И не материальная составляющая вопроса стоит на первом месте. Думаю, было бы желание, я бы взял кредит в банке – все мои друзья в кредитах – и позволил себе такую роскошь, как одна из новых моделей «Лады» или иномарка среднего класса, собранная даже не в соседнем городе, а в стране Евросоюза. Но… Желания как раз и нет. И необходимость в индивидуальном средстве перемещения во мне (еще?) не созрела.

А что? На-работу-с-работы пятнадцать минут, как пешком, так и по утренне-вечерним пробкам в маршрутке, до обычно посещаемых магазинов и того меньше, благо, живу в центре города. А выехать куда-то за его пределы на тот же самый шашлык, так, опять же, у всех друзей машины.

Садись себе на пассажирское и едь, и не думай, чем дышать на гаишника.

А еще говорят, что если появилась машина, то можно вычеркивать из жизни все остальное: дела, занятия, увлечения, – потому что теперь у тебя новое дело, занятие и увлечение – твоя машина – и время, которое ты мог занять чем-то еще, мысли, которые могли быть о чем-то другом, теперь все будут принадлежать ей.

К сожалению или к счастью, мне это пока не знакомо. Не знаю, как стал бы я относиться к своему автомобилю и как смотрел на весь окружающий мир, видел бы его или нет, или видел бы только из теплого салона сквозь холодные стекла…

Поэтому не могу сказать ничего дурного о своем друге Артеме, который, как мне показалось, даже не услышал тех слов, занятый промывкой двигателя своей «Таврии». Мне же они не давали покоя, приглушив и отодвинув на второй план все последующие слова, события и разговоры, остаток дня и после, и даже сейчас…

…потому, что у человека, реального живого человека, которого видишь, которому смотришь в глаза и с которым разговариваешь, могут быть настоящие проблемы в жизни. Гораздо более серьезные, нежели то, что машине как-то не так, как хотелось бы, промыли двигатель в автосервисе…


«Автосервис»

Катерина Ремина

Ну нет так нет. Нарисуем нолик,
Раскрасим нолик в цвет пустоты.
До подоконника путь недолог,
Внизу – зевак открытые рты.

Шоссе-Смородинка, чудо-речка,
Рука, протянутая из сна:
Пророк еще не закончил речь, как
Пошел на дно – а не видно дна.

Еще раз нет. И начнем ab ovo.
Прости, мой милый, что я не сплю:
Сейчас особенно живо слово,
Чтоб живословить все, что люблю.

Не бойся. Будь всех святых мудрее:
Господь сегодня у нас в гостях,
Он легче ветра крылом развеет
Мою беду и твой детский страх.
«Молчание стиха»

Сергей Решетников

...Истина также дихотомична, в зависимости от того, какая логика нами используется – логика покоя или движения.

В первом случае истина есть соответствие наших представлений действительности.

В этом качестве истина довольно редко восстает против смысла-сути, и в мировоззренческом гамаке рядом с углубленной в идею черепахой обычно подремывает. По своему высокому статусу истина должна утверждать обретаемые человечеством знания, но, надо признать, она довольно халатно относится к своим обязанностям. Правильнее такую истину назвать «сонным» или даже «спящим секретарем».

Круглая ли Земля? Есть ли Бог? Как Его имя? Расширяется ли Вселенная? Превосходит ли эфир по плотности гранит? Большинство людей принимает ответы на такие вопросы на веру. Если критерием истины является практика, что трудно оспорить, то все господствующие теоретические знания и представления являются предметом общественного договора. Лучше других это доказывают сами противники такой точки зрения, которые в разное время одну и ту же крамолу оспаривают, опираясь на различные, нередко противоположные базовые понятия («Нет Бога, кроме Сварога… Зороастра… Кецалькоатля… Параллельные не пересекаются… Время циклично… Линейно… Циклично… и т.д.). Революции в этой сфере обязательны, привычны и усыпляют, как прибой...


«Баюкая выплеснутого ребенка»

Владимир Робский

Рефлексия как способ планирования и проживания событий: психологический ракурс образа «лишнего человека» в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

 

Между 15 октября 1814 года и 27 июля 1841 года прошло неполных 27 лет. По современным меркам это возраст молодости, про представителей которого говорят: «Да еще совсем мальчишка, только начинает кое-что понимать в жизни». Но когда мы читаем «Героя нашего времени», написанного молодым человеком Михаилом Лермонтовым, то возникает ощущение, что текст создал человек, проживший очень долгую и насыщенную событиями жизнь. Да и главный герой, ровесник автора, смотрится гораздо старше и опытнее других персонажей. И объясняется это способностью автора и его героя к рефлексивному анализу того, что происходит не только в сердцах и умах других людей, но и в их собственных душах...


«Рефлексивность Печорина»

Сергей Роганов

Любой знает, что история повторяется дважды – первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Когда истории надоедает повторяться, она превращается в пародию и кочует из века в век, из тома в том, из поколения в поколение. История становится пародией гораздо чаще, чем трагедией или фарсом, и хотя умеет скрывать свои превращения, в ХХ веке, когда прежние века эпох принадлежат земному пути одного поколения, пародия слишком заметна и доступна любому. «Великое» кружится вокруг Нагорной проповеди и Гефсиманского сада. Пародисты рангом пониже, выступают в отряде предтеч, пророков или бесноватых. Словом, пародия надежно замещает традиционное великолепие «духовных терзаний». Даже пародия на распятие находит спрос в обиходе цивилизованного мира.

Каждый вправе принять на себя все грехи мира и быть убитым в назидание подрастающему поколению. Когда еще можно начинать погибать и спасать мир, как не в минуту «крушения вечного», ночью, без кофе и сигарет? Кому незнакома вселенская тоска в глазах несостоявшихся пророков и апостолов на лестничных клетках? Сидя на грязных подоконниках университетов и колледжей, они охотно берут на себя грехи мира и наставляют будущее. И будущее пока охотно прислушивается...


«Манифест Homo mortem»

Андрей Родионов

только огульно, глядя в окно:

говорливые куклы гоношатся по поводу

в перемене пейзажиков, и через но

бодро скачут барашки, и гости какого-то

ненадолго заходят, порой без имён,

переставить слова, проявить умолчания –

много раз и по-новому нас узнаём,

прибавляя глагол в пелену окончания,

назначаются встречи по-разному здесь –

неизвестные улицы, блёклые местности

в непонятном знакомстве деревьев и стен,

позволяющем встретиться, встретиться, встретиться…


«Анклав»

Нина Роженко

…Проснулся я весь в поту. Сердце колотится. Сходил на кухню, попил минералки, закурил. Три часа ночи. Окна соседнего дома черны. Все спят. Вышел на балкон. Небо в звездах, тихо так. Только собаки вдалеке лениво перегавкиваются. Вспомнилась мне Светка, в тот день, когда уходила. Глаза ее вспомнились. Заплаканные. Такая в них тогда обида запеклась, что даже сейчас, пять лет спустя, меня словно жаром обдало. Вспомнил, как стояла она у двери, Петьку за руку держала, и видно так сильно сжимала ручонку его, что он тихонько поскуливал. Тоненько так, как щенок обиженный. А мать к двери кинулась, руки раскинула и кричит: «Не пущу! Останови ее, сынок! Что ж ты делаешь, ирод?!» Вспомнил, как мать схватилась за сердце и стала оседать на пол. И еще вспомнил, как дрожали руки у отца, когда он вызывал скорую. Никак не мог попасть пальцами в нужные кнопочки…


«Паутина»

Исаак Розовский

– Кто это на кресте висит? – спросил я бабу Нюшу, когда в первый раз эту картинку увидел.

– Исус Христос, – вздохнула она. – Господь бог наш.

– А кто же его повесил? – прошептал я.

– Да вы, евреи, и повесили, – сказала баба Нюша, но тему развивать не стала.

Я первым делом бросился к бабушке и маме за разъяснениями. Об Исусе Христосе я и раньше слышал. Он вроде тоже Бог. Но не тот, главный, который, может, и не был таким добрым (всё же сына за скушанное яблоко выгнал), но всё-таки всемогущим, так что ни за что бы не допустил, чтоб его на кресте повесили. А Исус был, кажется, его сыном. Значит, приходился Адаму братом. Хотя тот и был сильно постарше. Впрочем, это не так уж важно. В бога я не верил и точно знал, что его нет. Это же знали и все ребята во дворе, и взрослые, кроме бабы Нюши.

Но точно ли Исуса евреи повесили? Бабушка о нём говорить категорически отказалась, а мама немного смутилась и сказала, что вовсе не евреи это сделали, а римляне. Я помню, что более всего поразился тому, что это, оказывается, не сказки, а было на самом деле. Нет, в бога я не поверил, но почувствовал, что за всем этим кроется какая-то большая тайна.

Со слов мамы я понял, что хоть и не евреи Исуса мучили, но тоже каким-то боком были к этому причастны. Выходит, они и тут нехорошо отличились, как и в случае, когда меня даже побили из-за того, что евреи в революции не участвовали. Впрочем, про поведение евреев в революцию я узнал гораздо позже, уже в первом классе.


«Детство и его обитатели»

Василий Романов

Необъятной статью-мощью Древо высилось над рощей
Часты звезды на ветвях, листья тают в облаках.
Ствол с немеряной верстою венчан радужной дугою.
Взъемы кряжестых корней, словно выступы камней.
Между ними в сокровеньи, в подземельном углубленьи
Неприметная на вид – клеть чугунная стоит.

Наш Иван, как булавой, ухнул стрелкой громовой.
В миг запоры отворились, а оковы развалились,
Заскрипел Ирийский Дуб и открыл потайный сруб.
Там на обручах кондовых, на цепях многопудовых,
Как вещал его отец, бился чудо-жеребец.
С шерстью дыбистой, буланой.
Рвет зубами пут арканный.
Чует – воля у крыльца, коль завидел молодца.
Лезет Ваня в лаз подземный, видит погреб здоровенный,
По сторонкам поглядел – и едва не онемел:
Всюду золото, каменья, дорогие украшенья,
Но завет отца храня, помнил: “Только брать коня!”...
«Сказ об Иване Дураке и об Ирийском коньке»

Кирилл Романов

...Дни шли. Серапион мучился бессонницей, щедро поливал себя туалетной водой, его мутило от освежителей дыхания и недоедания. Он худел, сутулился, и вид его становился все более измученным. Коллеги и те, кто знал его, недоумевали – они не понимали, что с ним происходит.

Каждый понедельник Серапион принимал участие в совещаниях у генерального директора, сидя за большим столом вместе с полутора десятками коллег из разных подразделений. В тот понедельник он приехал вовремя и уселся на свое обычное место, разложив перед собой все необходимое для записей. Совещание началось, и тут Серапион почувствовал, что его начинает подташнивать, а перед глазами замелькали разноцветные искорки. Он сжал кисти рук в кулаки, попытался изменить позу – ощущение дурноты не проходило. Виктор Сергеевич говорил о кредитах и факторинге, а Серапион чувствовал себя все хуже – тошнота подступала, не считаясь с текущей финансовой политикой компании. Серапион пару раз в детстве падал в обморок и хорошо помнил состояние предшествующее непосредственно потери сознания. Он понял, что пора действовать, иначе его может вырвать прямо на стол или он свалится со стула на пол. Он буркнул извинения и быстро вышел из кабинета, уже начиная терять из вида проем двери, но, успев все же попасть в него. В коридоре Серапион прислонился спиной к стене и сполз вниз. Сердце колотилось, на лбу проступил пот. Ему пришлось посидеть так не меньше пяти минут, прежде чем он почувствовал, что ему становиться немного легче. Он приподнялся и сначала решил вернуться обратно в кабинет, но сразу понял, что делать это не стоит. Он спустился вниз и вышел на улицу. Люди и машины носились как обычно, в воздухе стояла обычная выхлопная вонь, но Серапиону, тем не менее, здесь было немного легче...


«Тошнота»

Аня Ропперт

«Россия, 37-й в моём горле живёт кит» (с)

Страна бредит, истаптывает ботинки, спеша день ото дня по улицам, «мощенным» новой тротуарной плиткой.

Не знаю, хорошо это или плохо, я ходила, я присматривалась, я ездила в трамваях, я ничего не нашла стоящего, чтобы написать хороший женский роман про рыжие волосы и бриллиантовое колье. Я не знаю, кем нужно быть, и где нужно жить, чтобы писать такие тексты. Если ты пишешь это и живёшь в России - есть два варианта: либо тебе больше нечем заняться, либо ты планируешь легко заработать денег.

Мне больно: знаете, как много утром в толпе людей, поглощённых своим миром, монотонных, равнодушных?

Все в трамваях вокруг читают женские романы и дешёвые детективы в мягкой обложке.

Много людей, которые бегут, думая о чистоте ботинок, и не догадываются, что завтра может «случится», и что человек, скажем даже по-булгаковски: внезапно смертен.


«»

Вадим Россик

...Входная дверь опять открылась, и в помещении материализовались трое. Масштаб личности первого поражал: гигантский рост, массивная, как у гейдельбергского человека, нижняя челюсть, низкий лобик, вдавленные виски, расплющенный нос. Увидев этого гиганта, у любого закралось бы подозрение, что некоторые люди ещё не произошли от обезьян. Зато пара других не отличалась ярким своеобразием. Они казались плюгавыми карликами на фоне доисторического великана. Просто два невзрачных гнома у ног громадной уродливой Белоснежки-мужика. Сходство с Белоснежкой человечищу придавал белый спортивный костюм, там и сям покрытый мудрёным красным орнаментом. А ассоциацию с гномами вызывал малый рост, турецкие кожаные куртки непонятного цвета и носато-усатые физиономии этой парочки.

– Ну, кажется, все в сборе, – почти прошептал исполин неожиданно мягким голосом. Впрочем, затем он хищно улыбнулся, показав редкие зубы, похожие на огромные зубы человека. – Спасибо, что зашли.

– Я сделал всё, как вы велели, – волнуясь, сказал Доброе Утро. – Вот ваш покойник, в целости и сохранности.

– Благодарю, молодой человек, – учтиво произнесло человечище так сладко, что его захотелось лизнуть.

– Значит, мы можем идти? – с надеждой спросил Доброе Утро.

– Вы куда-то спешите? – удивился «гейдельбергский человек».

– Ну, вообще-то, да, – замялся Доброе Утро. – Час уже поздний.

– Всё же позвольте с вами не согласиться, – виновато прошуршал гигант. – Признаюсь честно, я пригласил вас сюда не для того, чтобы сказать «спасибо» и дружески расстаться.

– А для чего? – отважно подал голос дед Брюсли. Этот детина с каждой минутой нравился бывшему летчику всё меньше.

– Слышь, Основняк. Может, врезать старпёру? – предложил один из гномов с лицом социопата. – Чтобы не бибикал.

Второй уголовный микроорганизм шагнул было к деду Брюсли, но великан успокаивающе прошептал:

– Важик, отойди назад. А ты, Труша, не теряй самоконтроль. Давайте не будем отвлекаться.

Гигант показал рукой на покойника. На толстом как бревно запястье человечища сверкнул красивый жемчужный браслет.

– Мне очень нужен этот дохлый яхтсмен в бейсболке. Вы уже, наверное, все знаете, что в нём спрятаны большие деньги. За такие деньги я зайца в гору на коленках догоню!

– Так и забирайте его, а нас отпустите, дяденька, – жалобно сказал Доброе Утро.

– Вы преждевременны, молодой человек, – печально укорил исполин. – Я ещё не договорил.

Человечище обвело собравшихся давящим взглядом и спокойно шепнуло, как будто процитировало таблицу умножения:

– К моему сожалению, вас придётся ликвидировать...


«Блеск тела»

Юлия Рубинштейн

...Алекс искоса метнул на Эмку шустрый взгляд. Неужели не понимает, байбак эдакий, что над ним прикалываются. Троллят. А таки похоже. И он продолжал, с усилием натягивая на лицо мало-мальски приличную мину:

– Знаешь, от удобств бывают и неудобства. Я серьёзно. Вот едем мы из Кандалакши. Вагон суперпонтовый. Риц-вагон. Какие раньше подавались только для иностранцев и посланцев. Немцы у себя в Аммендорфе озаглавили Schlafwagen, спальный вагон, а по-нашему типичный «шлюхваген»… По коридору чемодан с колёсиками везут, на полу ковровая дорожка. Всё по отдельности европейское – чемодан как в лучших домах Филадельфии, вагон не наш и дорожка мейд ин не наше. А совместимости ни лешего! Их чемодан не вписывается в их же габарит! И дорожку тут же – в мерзкую такую гармошку. Несут чемодан на вытянутых руках, как юбилейный адрес. А весу в нём – кгм, да-с. В купе попасть нельзя. Даже с билетом. Только у проводника есть карточка-ключ. Как в загрангостиницах. Или на пароме видал, в турпоездке. Если самозахлопнулось, то всё, ку-ку. Даже если ночью в тубзик вышел. Эмка такую спёрла в личное распоряжение, – кивнул на жену, – чем поставила там всех в позу… грм… по крайней мере до Москвы. Там так и так заново экипируют. Спросил у проводника: а как вы вообще на этой чертопхайке ездите? Он в ответ – а всяко. К примеру, техпаспорт на некую железку: мол, обеспечиваются параметры до шестнадцати ниже нуля по Цельсию. Спрашиваем: а ниже? А они, фирма-то, чей техпаспорт, в ответ: а ниже ведь не бывает. Вот и молимся, говорит служивый, чтоб зимой такое счастье не досталось. Заклинит, и тогда полный… пентод. Чайник вот, изволите видеть, кипятим для граждан пассажиров в количестве три штуки. Не построено титана, у них там чай не пьют, кофейная цивилизация. И не едут по три дня в один конец. А потом мне занадобилось налево, и тут-то самое интересное. У них у первого купе и у последнего табло на светодиодах: занято или свободно. Горит «занято». Ну, подожду. Занято. Занято. Уже не терпится, подхожу ближе к удобствам – ну, вот ща, думаю, вот ща. И слышу – пршш, пфршш, ритмично так, с правильными промежутками. Просовываюсь дальше. Дверь в удобства приоткрыта! И вижу: шкет, лет так шести, со свирепым удовольствием на мордахе, давит эту самую кнопу над унитазом. Раз за разом, сосредоточенно так. И слушает, аж рот открылся. Пфрчшш! Кхрчшш!..


«Основной вопрос»

Марина Рубис

...Мне было лет пятнадцать, мы возились с ним в огороде, пришло в голову спросить что-нибудь эдакое философское, чтоб запомнилось.

– Дед, вот ты мне скажи, мы ведь все умрём однажды, зачем что-то делать, куда-то стремиться, жить вообще?

– Чтобы почувствовать всё самому: и горе, и радость, и любовь, всё, что только можно, – не задумываясь ответил мой любимый деданчик. И закатные лучи, едва выбравшись из его густых серебристых бровей, навсегда затерялись в сети морщинок у голубых смеющихся глаз.

Дура, надо было больше вопросов задавать и всё записывать...


«Дед и дедаша»

Виктор Рубцов

Тихая осенняя услада,
Золотой окраинный покой,
Только галки редкие у сада
Да старик, неведомо какой.
С легкой грустью смотрит на деревья,
Может, здесь нашёл свой скромный рай?…
Отпустила грешнику деревня
Все грехи, переселив в сарай.
И живёт в сторожевом сарае,
Потихоньку тянет самосад,
С грустной думой о небесном рае,
Где – Бог знает – сад или не сад?
Здесь же, Боже, тихая услада,
Золотой окраинный покой,
И туман, как клубы самосада,
Над землёй родимой и рекой.
«Услада»

Владимир Рубцов

 Церковь старается убедить всех, что Евангелия суть Слово Божие, что все в них достоверно, имеет безусловный авторитет и заслуживает доверия.
      Однако откуда у нее такая уверенность? Откуда взялись эти Евангелия? 
      Вот одно из свидетельств, из книги православного епископа: “Греческий сатирик Лукиан (120 – 180 г. н. э.) описывает приключения Перегрина из Парни на Геллеспонте: 
      …Этот человек, имевший на своей совести прелюбодеяние и убийство отца, вошел в доверие палестинских христиан, изучил основы христианского учения и приобрел такое влияние, что стал пророком и старшиной общины и главой молитвенных собраний, словом во всём он был всем, он толковал их (христиан) писания, сам сочинял их в большом количестве, так что в нем в конце концов стали видеть высшее существо, прибегали к его помощи и провозгласили его своим покровителем” (Арх. Михаил [Мудьюгин], Введение в основное богословие. М., 1995, стр. 180). 
      Спрашивается, где гарантия, что остальные Евангелия не возникли столь же божественным образом, и другие евангелисты принципиально отличаются от этого? Да и сам Иисус Христос?


«Мысли о религиях, о христианстве, о церкви»

Кирилл Румянцев

Образы нанизывать на нитку,
или рисовать тебе открытку
грустную такую серым, мокрым,
с каплями дождя оконных стёкол,
с вечностью воды, лицо секущей,
и с душой, наивно что-то ждущей,
знаешь, я промок уже до нитки
на смешно-раскрашенной открытке,
за спиной – дома, деревья, Харьков,
люди под зонтами, лавочки и парки.
Облако смурное, редкий солнца лучик,
          он как я – немного невезучий...

Ольга Русакова


Александра Русанова

...Когда девчонки, наконец, ушли, ребята рванули к тайникам. Андрей раскапывал ямку за ямкой, раскидывая «сокровища» по сторонам. Наклейки, вкладыши, бисер, блокнотик с какими-то надписями…

− Ты же говорил, они сокровища прячут? – Андрей вынул из земли пупса и зашвырнул его на крышу водокачки. – Кладбище хлама какое-то!

Лёва устремился к тому самому дереву, у которого колдовала Надя. Он увидел квадратик утоптанной свежей земли, накрытой плоским гладким булыжником.

Послышался голос Андрея:

− Всё откопал, одно барахло попадается… О-о-о, ещё один тайник!

− Этот не тронь! – Лёва шлёпнул друга по руке.

− Тост, ты чего?

− Ты и так всё отрыл, оставь мне один! – Лёва отвернулся, чтобы Андрей не увидел, как горят его щёки.

− Да и пожалуйста! Копай, копай, может, там золота горшок! – Хмыкнул Андрей и пошёл по второму разу осматривать раскопанные ямки.

Лёва стоял в нерешительности. Но как только Андрей скрылся с глаз, любопытство взяло верх.

Под донышком от бутылки он обнаружил жёлтый пакет, в котором лежал аккуратно свёрнутый тетрадный лист, а в нём − ключик. Старый латунный ключик, которому не меньше сотни лет.

«От чего он?»...


«Секрет»

Евгений Русских

Братья Сапрыкины, бритоголовые, приземистые, в одинаковых черных майках, топтались у магазина, шныряя взглядами по прохожим. Им нужен был третий, чтобы купить в складчину бутылку водки.

– Погодь, это ж кто там пылит? Никак, Хипыч? – сказал один из них, младший.

Долговязый, с длинными седеющими волосами до плеч, к магазину действительно шел Хипыч.

– Как всегда один, как всегда печальный, – процедил старший из братьев, взгляд его стал злобным.

В райцентре Хипыч появился весной. Говорят – приплыл по реке в безвесельной лодке. Вернее, лодку прибило к берегу, а в ней – залетный. Поселился Хипыч в развалюхе покойной Кручинихи. И зажил незаметной, обособленной от мира жизнью. Мясо не ест, покупает только хлеб да молоко. И все чего-то пишет по ночам в сторожке, что на «объекте», где братья Сапрыкины, выпущенные из лагеря на «химию», добывали себе хлеб насущный.

Кто он, залетный? Ясно одно – странный, не такой, как все. Это раздражало братьев Сапрыкиных, не терпевших тайн. К тому же, залетный явно игнорировал их, зазнавался. «Теперь не уйдет!» – одинаково подумали братья, поджидая Хипыча на крыльце магазина...


«Хипыч»

Сергей Ручкин

...Говоря о сатане, нельзя не затронуть число 666. Существует множество домыслов на этот счёт, но все они далеки от истины. Давайте заглянем в текст Библии: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Отк.,13:18). Глагол «сочти» стоит в повелительном наклонении, и поэтому возникает вопрос – что должен сосчитать читатель Библии? И напрашивается закономерный ответ: читатель Библии должен сосчитать нечто, что спрятано в самой Библии, и поэтому «число зверя» нужно искать именно в Священном Писании.

Путь моего поиска был следующим. Чтобы познать библейскую истину и понять всё учение Христа, необходимо обращаться в другие книги Библии. Но все ли книги Писания нужны для этой помощи? Нет. Поэтому я определил наиболее необходимые книги, без которых нельзя обойтись в понимании учения Христа – это все книги Нового Завета и три книги Ветхого Завета: «Исход», «Книга Притчей Соломоновых» и «Книга Екклесиаста, или Проповедника».

Почему я выбрал именно эти три книги Ветхого Завета? В книге «Исход» даны ветхозаветные заповеди, без которых невозможно обойтись в понимании учения Христа. Две другие книги – это своего рода кодекс нравственного поведения человека; в них духовность противопоставляется бездуховности, мудрость – глупости, праведник – преступнику. В отличие от других книг Библии именно эти две книги почти лишены иносказательности. В них просто и ясно, без всяких намёков и противоречий (что нельзя сказать об учении Христа), сформулированы нормы нравственного поведения. А в Книге Притчей Соломоновых сама премудрость непосредственно обращается к читателю, при этом называя его «сыном» (см. Пр.,1:8; 2:1; 3:1; 5:1; 6:1; 7:1; 8:4). Такое обращение возможно только из уст любящих родителей, из уст любящего отца. Это ещё раз доказывает, что премудрость (или мудрость) и «Отец» (Святой Дух) – суть одно и то же.

Книга Притчей Соломоновых и Книга Екклесиаста имеют огромнейшее воспитательное воздействие на читателя. Вникая в эти книги, читатель нравственно совершенствуется, что является необходимым условием для познания истины и обретения совершенного сознания (мудрости – Святого Духа). Только достигнув мудрости, читатель может правильно понять и объяснить всё учение Христа: «…кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лук.,8:18).

Итак, все книги Нового Завета и три вышеобозначенные книги Ветхого Завета наиболее важны для обретения мудрости, постижения истины и понимания учения Христа. После этого я сосчитал количество глав оставшихся книг Ветхого Завета, исключая ещё и Псалтирь, и это количество глав оказалось равным числу 666...


«Слово верующего атеиста, или о чём говорит Христос (Учение Христа – научная идея)»

Сергей Ручко

...Камень не обращается в растение, а растение – в камень; лев не обращается в жабу, а жаба – во льва; воздух – в воду, а огонь в землю также не обращаются: они есть то, что они есть. И только человек обращается, становится обращенным и стремится обращать других в то, во что он обратился сам, или в то, что его обратило в себя.

Нет, не человек, не его внутренняя структура, а его сознание, которое постоянно имеет вид обратимости то ли в прошлое, то ли в будущее.

Сознание, обращенное в другую сторону от того, что оно есть.

Родился свободным – обратился в раба, родился русским – обратился в христианина, родился гением – обратился в бездарность, родился человеком – обратился в сапожника, академика, пьяницу, космонавта. Но человек – это и человек, и русский, и христианин, и академик, и свободный, и раб: в одном лице смесь, как говорят испанцы, la mezcla, всего того, чем обладает сознание.

Мне противно своё отражение в зеркале: оно лживо, лицемерно и никогда не бывает искренним...


«Обращение»

Вадим Рыбалкин

На моё плечо упала чужая холодная рука. Как-то странно бьётся сердце. Неужели пришло время, и мне уже пора? А ведь так не хочется. Кажется, что всё прошло слишком быстро.

 

Договорились так: один стаканчик кофе и в путь.

Латте. Сто тридцать рублей на углу набережной.

 

Акация, сплошная аллея, усаженная ею, напоминает детство. Не знаю почему. Наверное, из-за того что в детстве во дворах наших домов, вдоль бордюров, дорог, в скверах, на пришкольных участках – везде-везде росла акация. Воспоминание об этом порождает сладкий привкус белых майских цветочков, похожих на маленькие радиорупоры.

 

Ветра нет. Море стоит гладью. Город, сонно потягиваясь, просыпается.

Шелест дворницкой метлы. В разных местах включается музыка. Неспешно и практически незаметно она вплетается в ткань утренней реальности там и там. Маленькими очажками начинают вспыхивать мелодии, зажигаясь, как звёзды на небе в сумерках. Так оживают гостиницы, кофейни, бары, сувенирные палатки, салоны.

 

От только что политого газона тянет свежестью...


«Latte»

Александр Рыбин

...Она ушла. Сама. Я ее не выгонял. Да и возможно ли было выгнать человека, до которого не дотянуться ни рукой, ни словом, ни взглядом?

 Мы многие дни и недели удалялись друг от друга. Сначала-то мы, конечно, сближались. Встречались вечерами. Трех-четырех часов в золотистых, сизых, серых, черных сумерках нам не хватало. Нам хотелось быть вместе днями напролет. Днями напролет касаться друг друга, согревать друг друга. Мы занялись поисками укромного уголка, где бы… вместе… дни напролет вместе… всегда вместе. Заглядывали в катакомбы, которые существуют, если поверить в городские легенды. Но в катакомбах царил мрак, холод, хлюпающий пол постоянно убегал из-под ног. Залезали на чердаки. Там встречали рассветы. Но с рассветами на чердаки заглядывали хозяйственные мужики в спецовках. Мужики работали на чердаках. Сколачивали доски, переносили с места на место коробки, тянули кабели. Мы мешали мужикам. Мужики мешали нам.

Мы отыскали позабытый пару веков назад переулок. Переулок не вносили в планы города, не вносили в списки по перепланировке. Он зарос пылью, его камни раскрошила и обесцветила непогода, а его деревянные постройки покрылись сырым мхом. Со свалок в сонных районах города я принес мебель: стулья, стол, книжный шкаф. Она обклеила мебель прошлогодними листьями и перьями птиц. Крышей нам служило чистое небо. Иногда небо пачкалось, или сыпалось осколками, или его сдувал обсидиановый ветер, вырывавшийся из загробного мира ацтеков. Тогда мы прятались в теплых уютных воспоминаниях, пережидали ненастье...


«Расстояние для расставания»

Марина Рыбкина

...В прихожей вдруг дребезжит звонок. Отец не стал менять стандартный на мелодичный – ждали новую квартиру, попросторней.

Марин стул ближе к выходу из зала (так называют бо́льшую из двух комнат; они никогда не едят в кухне и на клеёнке, накрывают стол здесь, как полагается, со скатертью), девчонке и открывать.

Мара тянет дверь на себя и обмирает: почти весь проём занимает долговязый старшеклассник. С ним «ходит» девочка из её класса, Светка Бобылёва. Старшеклассника зовут Сергей Нуров, он, вроде бы, в школе на хорошем счету.

– Выйди, – просит нежданный гость и кивает влево. Мара выглядывает: на лестнице на четвёртый этаж стоит, прижавшись к стене, Витя Ужов, герой её невнятных, первых томительных снов, волнующих разговоров с девчонками. Однажды – их седьмой класс нёс недельное дежурство по школе – она нарисовала сценку в стенгазету и изобразила Витю. Срисовывала с книжки «Принц и нищий». Витя был похож на Тома Кенти или Эдуарда Восьмого. Чтобы её ни в чём не заподозрили, никто не раскрыл её сердечной тайны, Маре пришлось пририсовать ещё пятерых или шестерых девятиклассников, с разной степенью приближённости к оригиналу. На большой перемене компания стояла у стенгазеты, опознавая друг друга и оживлённо обсуждая неожиданный сюжет.

И вот Витя у её дверей, с охапкой цветущей черёмухи – обломал половину куста, не меньше...


«Джаггер, черёмуха и Сказка о мёртвой царевне»

Марина Рыбникова

...Не предложить посетительнице стул было бы, по меньшей мере, невежливо. Но, судя по тому, как она понимающе улыбнулась, Виктор всё же причинил клиентке боль: когда она была цветущей красавицей, он не предлагал ей ждать, пока он принесёт снимки, сидя.

Чёрт, даже не знаешь, как вести себя в этой ситуации.

– Вот, ваши фотографии.

Конверт отправился по знакомому маршруту.

– Пожалуйста, возьмите деньги.

И Виктор хотел было протянуть за ними руку, но вместо этого неожиданно для себя произнес:

– Я не выпущу вас отсюда.

– Что? – изумилась незнакомка.

– Я не выпущу вас, пока не расскажете, что с вами происходит, – решился, наконец, Виктор. – Простите, но вы должны были предполагать, что я замечу все изменения, которые будут происходить с вашей внешностью. И вам почему-то надо, чтобы я это заметил, иначе вы не стали бы ходить в одно и то же место. Поэтому сейчас я повешу объявление о техническом перерыве, закрою дверь на ключ, и вы мне всё расскажете.

– Вы ошибаетесь, – с видимым усилием, но по-прежнему спокойно ответила посетительница, и Виктор поразился её удивительному самообладанию. – Я прихожу к вам исключительно фотографироваться. И салоны не меняю потому, что меня устраивает качество снимков. А теперь я должна идти. В конце концов, каждый обязан просто выполнять свою работу.

При этих словах клиентка сделала шаг вперед, однако от Виктора не ускользнуло, что она явно смущена тем, что с её губ сорвались последние слова.

– Работу? Так вот оно что! Ну, со мной всё понятно. А в чём же заключается ваша работа? Быть подопытным кроликом?

Да, это было жестоко – так разговаривать с попавшей в беду женщиной, но слова были произнесены, и теперь Виктор всем своим видом демонстрировал, что и не подумает отступать от задуманного.

Клиентка тяжело вздохнула и поправила исхудавшей морщинистой рукой выбившуюся прядь.

– Хорошо, – грустно усмехнулась она, – я расскажу, а верить моим словам или нет – решайте сами...


«Проводница»

Валерий Рыженко

...Выйдя из офиса, он попал под солнце.

Удивительный денёк. Лёгкий ветерок. Сияющее голубизной небо.

Пройдя метров десять, он оказался под дождём, который так хлестал по лицу, что было больно. Он совсем промок, когда дождь прекратился, но какое же было его удивление. Всё также светило солнце, ласкался лёгкий ветерок, сияло голубизной небо, но возле места, где он находился, должна была быть аптека, в которой ему приходилось покупать лекарства. Однако вместо неё высилось огромное стеклянное здание с надписью «Гостиница», а недалеко плескалось море, волны которого чуть не доставали его ноги.

Раньше ничего этого не было. Окружающее являлось ему не знакомым и ничто не напоминало о прежнем. Он зашагал дальше с мыслью, что заблудился, но, сколько он ни шёл, сколько ни осматривался, что ни попадалось ему на пути – всё было необычным.

– Удивляться нечему, – сказал он через несколько минут спокойных размышлений. – Всё очень просто. Это моя следующая жизнь. Я переродился во время дождя и, выйдя по другую его сторону, стал новым человеком. Говорят, что жизни после смерти нет, чепуха. Только одно я не никак не могу понять: почему во время дождя?...


«По другую сторону дождя»

Александр Рыжков

– …Дима, у меня плохая новость, вернее тебе это не будет новостью, но всё же… Твоя жена беременна… Это нарушение 231-й уголовной статьи! – с явной злорадной ухмылкой сообщил Уколов. – Дело – дрянь!

Что делать, что говорить? Терять ребёнка не хочется, сидеть в тюрьме – тоже…

– Товарищ майор, давайте как-то договоримся? По-человечески? А?

– Дим, идя сюда, я прекрасно знал, что состоится этот разговор. Я понимаю твоё состояние. Сотни раз видел подобное… Жаль убивать не родившегося сына или дочь… Но что поделаешь? Контроль над рождаемостью – дело серьёзное.

Дима достал из кармана свёрток, протянул инспектору.

– Здесь около десяти тысяч. Я копил их всю жизнь… Прошу вас… Давайте забудем об этом разговоре?

"Проснувшаяся" Лена встретилась глазами с майором. Отвернулась, зарыдала…

– Когда не надо, они всегда просыпаются! – Пряча деньги во внутренний карман пиджака, заметил инспектор. – Это спасёт вас от тюрьмы, но аборт сделать нужно… Прямо сейчас! – запасливый Андрей достал десятикубовый шприц. – Сейчас, сделаю ей укольчик в животик… А там – само выйдет… Вы в унитаз слейте – никто и не заметит…

Лена вскочила с кровати и попятилась к стене.

– Успокойся! Я каждый день такие уколы делаю! Главное – не дёргаться, и тогда не будет больно… – приближаясь к ней, равнодушным голосом сообщил Уколов.

– Вы не поняли! – Пришёл в себя Дима. – Я не хочу терять ребёнка! Вы что?

– По другому – никак! Иди сюда! Да не брыкайся же ты! Что за дура! – майор ударил Лену по лицу. Она упала и истерически закричала.

Димино спокойствие не выдержало такой сцены. Ярость захлестнула его сознание всепоглощающей волной. Как разъяренный бык, он кинулся на подлого толстяка...


«Мечта»

Елена Рышкова

...Всё будет иначе.
Не верю ничьим предсказаньям.
По буквам читаю сегодняшний день без запинки,
Но между страниц увядают лесные фиалки,
Чернильными пятнами невыводимой ошибки.
Гриппозными бронхами стонет продрогшее время: –
Всё будет иначе.
Не лучше, не хуже, но просто –
Иначе ложатся под око тайфунное тени,
И глаз удлиняется вплоть до слепого отростка,
Растущего вверх по воронке Мальстрима столетий,
А может быть вниз, это, впрочем не так уж и важно,
Когда по стволам, ожидающих часа, деревьев,
Корою терпенья, надежда уходит всё дальше.
Всё станет иначе.
На детской площадке ведёрко
Наполнится смыслом корней и подземных растений,
И наше явленье на миг – так внезапно и плоско,
Что даже заметив,
Его не увидит Вселенная...
«Всё будет иначе»

Полина Рэй

…Они грустили о дожде. Представляли себе, как он пойдет в апреле или в мае. Гадали, прогремит ли гром вместе с первым дождем, и увидят ли они радугу. Строили планы на летние дожди. И ловили в ладони снег. Белые пушистые хлопья летели с неба, сверкали под ногами, медленно таяли в руках. Снег ведь тоже дождь. На время ставший ледяными кристаллами.

Их вечерние беседы стали более короткими. Мороз не позволял долго стоять под полюбившимся фонарем. А иногда и жгучий ветер загонял их в теплое укрытие.

Она почти набралась смелости пригласить его на чай. Пообещала себе, что завтра непременно скажет об этом вслух. Но на следующий вечер Его и Берта не оказалось на месте. Впервые за последний год они не встретили ее после работы.

Почти всю ночь Она не спала, страшные картины мелькали в воспаленном мозгу. Под утро она уговорила себя, что завтра найдется какая-нибудь простая и даже смешная причина этому отсутствию. Они будут пить чай у нее дома и снова все станет хорошо.

Но и на следующий вечер фонарь сиротливо светил на дорогу. И свет его был еще более тусклым, чем обычно, как будто и он был расстроен, что встреча не состоялась…


«Шел дождь...»

Елена Рябинская

 

 

 

Елена Рябинская. Муза. Графика.

 

 

 


«Муза»

Кирилл Рябов

...На кладбище было безлюдно. Тихо падал пушистый снег. Мама быстро разыскала братскую могилу.

– Вот здесь. – Она показала рукой.

Отец долго молчал, глядя на земляной холмик, потом достал из-за пазухи чекушку и приложился к горлышку. Он сделал всего несколько маленьких глотков, а потом передал бутылочку маме. Она тоже сделала маленький глоток.

– Я запомню – сказал отец. – Буду помирать, а запомню…

Мама опять заплакала.

– Здесь дети в основном – сказала она сквозь слезы.

– Пойдем – сказал отец, спустя много времени. – Колю пора забирать…

Они двинулись к выходу и очень быстро растворились за пеленой снега.

А я так и остался у своей могилы.


«После войны»

Марина Рябоченко

…Все детство и юность ей по выходным клали на хлеб, как самый большой подарок, кусок вареной колбасы из вонючего сельпо. Теперь же она кушала как царица. Несмотря на скудость советских прилавков, на столе у нее даже по будням бывали и икра, и нежнейшая вырезка, и золотистый балык, и длинные парниковые огурцы, и даже ананасы – круглый год. Доставалось все в буфетах – сначала горкомовском, потом редакционном. У нее уже давно стало правилом начинать рабочий день с похода в буфет. Буфетчицы, такие же незатейливые тетки, встречали ее тепло. Посудачив о житейском минут пять, она убегала на рабочее место, оставив наказ припасти к вечеру то батончик колбасы, то 300 грамм рыбки, то глазированных сырков…

Ни одна трапеза у них с отцом не проходила без пол литра водочки или бутылки портвейна. Пили не ради пьянства, а только ради аппетита. Прижилась у нее эта традиция и на работе – в редакционном коллективе половина мужичков были крепкими выпивохами. В брежневские времена нищеты и тотального вранья было это делом обычным – ну как написать о рекордных удоях молока или перевыполнении пятилетки, не залив совесть бутылкой портвейна? А она себе нашла подружку – на пару лет помоложе, интеллигентную, корреспондентку… Вначале выпивали только по праздникам, да в субботние дежурные дни, а потом разбаловались, стали пить и среди недели. Было для них каким-то особым кайфом, своеобразным адреналином – зайти среди бела дня под носом у трех редакторов в крошечную метровую кладовку за секретарским столом, махнуть стаканчик портвейна, а потом как ни в чем не бывало закусывать салатом из свеклы с чесноком, догрызать рыбную голову, оставшуюся от ужина. Настроение становилось легким, веселым, и казалось им, что никто вокруг ничего не видит, не понимает…


«Глупой»

Роман Рязанов

Началась эта история в маленьком городе, затерявшемся где-то на бескрайних просторах Сибири. Поселился там отставной флотский офицер Владимир Семёнович Поспелов. Было это ещё, как говорили старики, до Ходынской давки. Чуть позже, когда вокруг фигуры загадочного флотского уже поползли самые нелепые слухи, он нехотя и скупо рассказал о себе, что ещё юным гардемарином ходил на Сахалин. И где-то в Татарском проливе корабль потерпел крушение. Все погибли, а Владимир Семёнович выжил, ухватившись за обрубок мачты. Ветра и течения унесли его в сторону далёких островов. Вот так и прожил следующие лет пятнадцать Владимир Семёнович в Японии, и лишь когда дверь в эту страну чуть приоткрылась, он сумел вернуться домой на русском корабле. Потом ходил ещё по Тихому океану, был переводчиком, а потом вышел в отставку и поселился здесь. Жил он тихо, спокойно, только, как говорила Василиса, его служанка из местных, повесил у себя в спальне картинку, что «просто срам», и часто повторял одно и то же слово:

– Коан, коан...

Так бы и жил Владимир Семёнович до скончания веку, если бы не началась японская война. А случилось дело так – назначили в городок нового полицмейстера. А он молод, знать, да ретив. Вышел перед мужиками, когда те в церковь явились на службу, и говорит:

– У нас сейчас война идёт с японцем, с ихним, значит, микадо. А кто им деньги даёт? На какие такие капиталы, стало быть, воюют, кровь льют православную? Известное дело – жиды... Яков Шифф, Лееб и Кун япошек снабжают деньгами. Об этом в губернских ведомостях написано, – увесисто потряс полицмейстер газеткой и прочёл со значением в голосе «…еврейские нью-йоркские банкирские дома Лееб, Кун и компания…». И компания… – повторил полицмейстер зловеще. – Стало быть, жидов надо бить! Сказывайте, мужики, есть жиды у вас в городе?...


«Коан»
514 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!