HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Авторы

Козлоу

... – Что там такое? – спросил Валео.

– Сами посмотрите, – потуплено сказал Иванищев.

Валео удивился. Иванищев был не то, чтобы испуган – он был странно, неожиданно удивлен. Он как будто увидел какую-то вещь в первый раз в жизни.

Открываешь дверь – а тебя встречает Алла Пугачева. Смотришь и не веришь. Что это – в глазах рябит?

Не пил? Нет.

Не курил?

И не курю...

Валео проследовал в коридор, где еще не было накурено. Он тут же закурил. Этот дым был его собственным. Так он помечал территорию. Всем остальным об этом знать не было необходимости.

Толпа расступилась, пропуская следователя.

– Да, это ужасно, – сказала Валя Карпова, младший следователь.

Валео знал, что в жизни нет ничего ужаснее, чем сама жизнь. По этой причине он нисколько не волновался. Он давно уже вычислил ряд формул, которые использовал для функционирования его ум:

– Никогда не говори никогда.

– Лучше хорошо молчать, чем плохо говорить.

– Смерть – это обыкновение.

– Лучше осень, чем тряска по лету.

Помимо прочего, Валео написал немало статей по истории развития экспоненциальной живописи. Сам он немного рисовал. Хотя – никогда нигде не выставлялся, кроме Интернета.

В сети у него было другое имя.

Другое лицо.

Другой стиль.

Другая душа.

Подсознательно Валео понимал, что само мировое устройство – это некое подобие компьютерной сети. Ведь помимо того, что пользователи заставляют умные машины передавать необходимую им информацию, сетевые протоколы беседуют в фоновом режиме. Так и люди. Им только кажется, что они живут порознь, и что каждый из них – неповторимая индивидуальность.

Валео никогда ничего не доказывал. Он утверждал.

– Боже мой, боже мой! – кричала Валя Карпова.

Сотрудники органов вздыхали. Увиденное потрясало...


«Туалетный утенок»

Колонка редактора

Читатели и авторы журнала «Новая Литература» в переписке с редакцией часто интересуются финансовыми вопросами. В частности, тем, на какие средства издаётся наш журнал, из каких источников складываются его доходы, откуда берутся деньги на зарплату сотрудникам, на оплату хостинга и доменного имени, на вознаграждение за услуги, которые оказывают нам программисты, дизайнеры, специалисты по продвижению, модераторы форума. И действительно, расходов много, потому что для работы такого большого портала, как newlit.ru, требуется немало денег. Откуда они берутся?

Если говорить обо всех возможных способах заработка, который может предоставить веб-сайт своему владельцу, то их довольно много, и они сильно отличаются друг от друга. В частности, это может быть любой из ниже перечисленных способов или любое и сочетание...


«Как заработать на своём сайте за счёт публикации статей»

Корзинка с картинками

Здрравствуйте, дорогие друзья! С вами я, Глафира Карркадилова. Очень ррада, что вы заглянули в мой уголок, и с удовольствием покажу свою последнюю добычу. Это путеводитель по Стокгольму. Нашла его я в переводах юмористической прозы Хассе Сеттерстрёма, которые представил в июньском номере «Новой Литературы» Андрей Щеглов.

Там, в частности, говорится о стокгольмских трамваях. Понятное дело, речь идёт о начале XX века. Во все времена люди любили играть. И вот как играли в трамваях жители шведской столицы...


«"Счастливые" билетики»

Кругом 500

Владимир Семёнович Высоцкий известен как великий поэт и один из ярчайших артистов XX века. Но ценность его творчества ещё и в том, что Высоцкий с журналистской точностью запечатлел самые острые противоречия своего времени, самые яркие его страницы. Благодаря этому мы можем вспомнить, заново пережить или постараться понять события советской эпохи – в зависимости от того, насколько мы сами далеки от неё или близки к ней.


Автор: Вера Круглова


Идея проекта: Анна Круглова


«Запреты и свобода: "Москва – Одесса"»

Культурный поиск

Зачем ты пишешь так? – спросил простец поэта,
в виду имея архаичность слов
и то, что часто старомодность эта
скрывает смысл написанных стихов.

И тот сказал: прости, любезный мой,
но если б проще стал я изъясняться,
на мёд стихов моих повадился б слетаться
жужжащих мух несимпатичный рой.
«Фёдор Козырев. Высокопарное»

Яна Ка'ндова

Кот внезапно остановился, весь подобрался, на мгновенье напрягся и резко влетел в кусты. Послышалась возня, кусты заколыхались, через минуту выбрался. Увидев человека, замер. Посмотрел снизу вверх. В зубах болталась тушка с длинным хвостом. Тушка дернулась и пискнула, и кот, высоко подняв голову, с добычей побежал в темноту.

Осталась одна, и как-то пусто стало, – за небольшое время, пока шла за котом, смогла украсть кусочек кошачьей свободы, насладиться ею. Начала оглядываться. Дождь кончился. Забрела куда-то… В темноте не разберешь, что за дом многоблочный. Где такой? Ночью все по-другому, знакомое место не узнаешь. Пошла по тротуару мимо блоков.

Сразу будто ото сна очнулась, заблудившись. В груди огонь вспыхнул, от прилива адреналина голова кругом. Дошла до конца дома. Где же табличка? Темнота такая, вот бы кошкой была, видела б все прекрасно. Не имела бы представления даже, что такое – не видеть в темноте. Но тогда и названия улицы искать не надо было б, и номера дома. Что такое – номер дома? Ха-ха…


«Желание быть кошкой»

Владимир Кабаков

...Иногда я думаю – как отделить интеллигента от образованца? В чём разница?...   

Кодекс чести русского интеллигента известен: «Всегда быть на стороне слабого. Видеть в ужасах происходящего свою вину. Сочувствовать и помогать простым людям. Бояться внутренней лжи и лицемерия»...

Но прошло время и романтизм интеллигенции сменился на цинизм образованцев, когда неуважение и неприятие чести превратилось в право на бесчестие. «Имеем право на подлость и бесчестие» – как бы повторяют образованцы слова героев Достоевского. Но, совершая преступление, начисто отрицают наказание за него. «Подумаешь, старушку убили! – слышатся их наглые заявления, – так ей и надо!».

Интеллигенция всегда работала на благо народа. Чиновники – на благо государства. Это противоречие породило революцию. Интеллигент превратился в образованца, когда стал чиновником. Эгоизм толкает интеллигенцию к перерождению и отделяя от народа, заставляет его презирать...


«Книга очерков об Англии, англичанах и русских, живущих в Англии»

Салават Кадыров

Моё поколение
ни на слух, ни на ощупь
не находит свое сердце,
оно в страхе клянчит
пилюлю горькой реформы,
не понимая, что это от живота,
а скорая помощь истории,
застрявшая в пробке
непробиваемых трактовок
страшных событий жизни,
еще долго сигналит
о временах и нравах,
но поколение не слышит,
а тянет упирающуюся страну
на рынок в надежде,
что никто не купит,
поучая идущее следом
поколение поклонения
не нашим истинам…
«Стихи»

Ирина Кажянц

Мы выйдем в жёсткую метель,
Найдём глухое место.
Любовь похожа на дуэль –
Когда играют честно.

Лежит перчатка на снегу –
Я гордо поднимаю.
Её навеки сберегу,
Но ты про то не знаешь.

Пускай несутся кони вскачь
Шальной дорогой снежной.
Пускай в глазах твердеет сталь –
За ней таится нежность.

Мы будем вместе пропадать
В фиалковом апреле,
Но нам друг друга не понять
Без шпаги и метели.
«Странник из Атлантиды»

Валерий Казаков

В отличие от меня, у моего прадеда деньги водились. Причем не только на хлеб. И даже не только на хлеб с маслом. У моего прадеда был свой собственный маслозавод.

Звали моего прадеда Никифором. Он носил приличный суконный сюртук, светлые брюки из казинета, хромовые сапоги и всегда имел при себе серебряные карманные часы формы «Густав Жако» на тонкой цепочке. Портила Никифора только его окладистая чёрная и густая борода, которая на фотографиях той поры навевает мне что-то дремучее. Я бы даже сказал – разбойничье.

В небольшом городке, где проживал мой прадед до революции, его немного побаивались. Сторонились. Должно быть, из-за этой самой чёрной бороды, а может быть, из-за той огромной силы, которой Никифор обладал в молодые годы. Бывало, встретит на улице какого-нибудь пьяного забулдыгу, тот ему бранное слово скажет или заденет плечом. Никифор на секунду приостановится, махнет бородой, рукой тряхнёт слегка. Глядь, а пьяный мужик уже лежит на земле как подкошенный.

Из-за этой бороды, скорее всего, его и раскулачили. Это ведь была непозволительная роскошь в пору тотального дефицита двадцатых годов.

Дед, конечно, расстроился, но бороду не сбрил. И если бы его после раскулачивания не объявили врагом народа и не сослали на Соловки, он бы и дальше жил у своей дальней родственницы, которая приютила его в старой баньке за огородом...


«Борода»

Денис Казаков

Я всегда ходил пешком в школу, но водитель автобуса всегда останавливался и ждал. Но я не выходил. Спрятавшись за шторой, я смотрел в окно и ждал, когда он уедет. Водитель автобуса был хорошим человеком. Ему было лет сорок, и он всегда ездил в черной фуражке, прямо как таксист. Не удивлюсь, если он и вправду раньше был таксистом. Так вот, он сидел за рулем автобуса и минут пять ждал меня. Он смотрел прямо в то окно, где за шторой стоял я. И мне казалось, что он меня видел. Как тогда, я вижу его сейчас. Он смотрит на мое окно, и его губы шевелятся. Сначала я думал, что он просто жует жвачку или что-то там еще. Но нет, он говорил. Он говорил со мной. Спустя годы я смог расшифровать то, что он шептал мне. Он говорил: “Выходи. Выходи, Дима”. Да знаю, я похож на сумасшедшего и не отрицаю этого. Скорее я просто болен, и всегда был больным. Только сейчас я спокойно это осознаю.


«Савита»

Светлана Казакова

...– Господи! Как ты это выдержала? – сочувствую я порабощённой мусульманской женщине.

– Ты что? Я сама её второй женой взять предложила, – продолжает Замира.

– Ёк-якорёк! – экспрессивно реагирует Карелия.

Замира, не обращая внимания на выпады Карелии, продолжает свою историю:

– Девочки, он у меня с Кавказа, «горячий». Ему одной женщины мало. Рано или поздно любовницу завёл бы. Бабы всякие бывают. Иная и из семьи увести может. А если новую жену привести надумает, где гарантия, что мы с ней сойдёмся? Зачем мне «кот в мешке»! Тут я с девушкой мусульманкой на рынке познакомилась. Пригляделась. Вначале просто общались. Потом я её в гости позвала. И мужу сама в качестве второй жены присоветовала.

Карелия не выдерживает:

– Охренеть! «Высокие» отношения! Подстраховалась, значит, соломки подстелила. Главная жена. Султан Хатун!

– Как вы втроём уживаетесь? – поражаюсь я...


«Замира»

Тата Казарес

Нужно закрыть дыру в потолке
На меня кто-то смотрит оттуда
Кто-то живущий на чердаке
Пробежал – у меня потолок заскрипел
На столе зазвенела посуда

Мне не нравится тот наверху
Он пугает меня до дрожи
Его бег у меня день за днём на слуху
От него мне избавиться надо
Я уверена, надо, и всё же

Что-то смутное память злит
Образ давний из ниоткуда
Мне пять лет, я на кухню бегу, пол скрипит
И в ответ у кого-то внизу
Так знакомо звенит посуда
«Принцесса и пират»

Андрей Кайгородов

... – А почему бы тебе как писателю не создать идеальный мир, где нет всего этого блядства, этих унижений, этой черноты, зачем тебе нужны наши страдания? Может быть, могло бы быть намного лучше, если бы было все хорошо, никто никого не насиловал, не убивал?

– Возможно, но где гарантия, что и я не озвучиваю чьи-то мысли, что и я – не чья-то игрушка? С другой стороны, тот опыт, который я приобрел за годы своей жизни, так или иначе отображается на том, что я пишу.

– То есть сейчас, мне кажется, ты начинаешь противоречить себе, если то, что ты пишешь – опыт твоей жизни, а писательство и то, что ты пишешь – эта созданная тобой реальность, в которой тебе комфортно. Так стоит ли создавать клон, который как две капли похож на твою жизнь? Не понимаю. Наркоман убегает от того, что творится вокруг него, от унылой серости в разноцветность приходов, а ты от серости, быта и прочего дерьма бежишь туда же, в это же самое место, ты переносишь его из реальности на бумагу, в виртуальность. В чем смысл твоей писанины? Постой, не отвечай, кажется, я понимаю. Каждый порабощенный пытается стать поработителем, они, все эти мнящие себя великими мира сего, считают тебя говном и, более того, в их реальности ты понимаешь, что и есть то самое говно, а с их реальностью тебе так или иначе приходится мириться, потому что ты в ней живешь. И из всего богатства выбора ты предпочел успокоить свое больное себялюбие именно так. Стать богом, который управляет судьбами людей, возвеличиться над ними, сделать их мерзавцами, проститутками, наркоманами, такими, извини господи, тварями, что ужас берет, и показать всем якобы язвы общества. Да ведь ты и есть та самая язва с психологией раба, ведь и ты не любишь своих персонажей и, более того, презираешь их и всячески издеваешься над ними. Обычный неудачник. Даже больше, не знаю даже, как обозначить. Скажи мне, если мои слова – это твои мысли, то что заставляет тебя плевать себе в лицо?..


«Житие грешника»

Василий Калабин

Это был теплый летний день, и я, по своему обыкновению, гулял по узким парижским улочкам. Позади меня осталась одинокая башня Тур Монпарнас и я блуждал по местам, где никогда не был, сегодня мне вдруг захотелось затеряться в этом городе, исчезнуть в его темных недрах. Указанный день был примечателен тем, что я встретил эту очаровательную девушку, и очень скоро я уже вопреки своей воле, но, повинуясь обстоятельствам, простился с ней навсегда, и практически одновременно я навсегда распрощался и с Парижем.

После нескольких часов пути, я обнаружил, что окончательно заблудился. Мне не был знаком этот район. В разные стороны уходили путанные кривые дороги, и вокруг не было никого. Мишель появилась именно в этот момент, и вырвала меня из омута лишних мыслей. Как только она появилась, я уже не мог думать ни о чем другом. Она была в белом платьице, шла босиком по каменной мостовой, у нее на лице были веснушки, а волосы ее были огненно рыжими. Нельзя сказать, что она была ослепительно красивой, но было в ней что-то притягательное, что-то дерзкое, свободное. Я до сих пор представляю тот момент, когда увидел ее впервые. Она смотрит куда-то вверх мечтательно, и улыбается, немного рассеянная, непосредственная, такая счастливая. Я смотрю на нее и не могу оторвать глаз. Я хочу подойти к ней узнать кто она, но боюсь нарушить этот идеальный образ. Я боюсь, что она исчезнет как сновиденье, если я сдвинусь с места…


«Мой Париж»

Аркадий Калантарян

...Сбросив скорость на повороте, поезд медленно проплывает мимо тебя, и освещенные окна купе похожи на моментальные фотографии, запечатлевшие мгновенья из чьей-то жизни, чужой и недоступной. В этом купе играют в карты, в этом – читают газету, в этом – целуются, в этом – просто сидят и смотрят друг на друга, или в окно, и никто из этих людей даже не подозревает, что кто-то увидел их...

И тут происходит нечто интересное.

Ты, конечно, уже привык к тому, что из поезда часто выбрасывают предметы, ставшие бесполезными: пустые бутылки из-под вина, скомканные газеты, разбитые очки, консервные банки и тому подобное. Иногда ты подбираешь какую-нибудь вещь, которая может пригодиться в хозяйстве, и уносишь ее домой, чтобы отдать жене.

Но на этот раз ты увидел, как из последнего вагона упал предмет необычно крупных размеров. Ты не успел разглядеть, что это было такое, но по размерам и форме этот предмет напоминал длинный мешок синего цвета. И ты решил спуститься с холма и посмотреть...


«Трактат о вечерних поездах»

Сергей Калашников

Я умирал несколько раз. Наверное, потому, что не боялся этого. Хорошо помню первые три раза, о них и расскажу. События своей истории я передам так, как они сохранились в памяти. Возможно, чёткой картины не получится, но смысл должен стать ясен.

Итак, в первый раз это случилось, когда мне было семнадцать лет. Весной, на рассвете. Всю ночь за окном лил дождь, капли стучали о стекло, пасмурная погода за окном нагоняла тоску. Я сидел, обнявшись со своей подругой, на полу у себя дома. Она что-то рассказывала о своих проблемах, которые меня не очень интересовали. Кристина позвонила мне за несколько часов перед этим и сказала, что хочет ко мне зайти. Я не удивился. Но, придя ко мне, она заявила, что завтра уезжает с родителями в Англию, и мы расстаёмся. Я её, все-таки, любил. Когда она ушла, у меня во рту пересохло, решение родилось сразу. Пошёл на кухню, взял нож и направился в ванную. Включил горячую воду, разделся и лёг в неё. Закрыл глаза, досчитал до семнадцати и перерезал себе вены. Как я умер, не помню, но было не больно. Через сорок дней после этого я ожил. Не на Земле, не на небе, даже не в аду...


«Смерть: мой хороший друг»

Татьяна Калашникова

Стремясь к конечной точке мастерства,
ползком, бегом, подчас ходьбой унылой,
сквозь буквы продираясь и слова,
то полон сил, а то совсем без силы; 

порой зарывшись в ворох болтовни,
как червь, через желудок пропуская
бездарные потерянные дни,
когда тоска у лени занимает; 

ширококрылой птицей воспарив,
натягивая тетиву потуже,
себя же незаметно подстрелив,
что видно изнутри, но не снаружи; 

в своих стихах земные звук и свет
соединит в одно земной поэт.
«Зарисовки из жизни поэтов (Венок сонетов)»

Григорий Калёнов

...Митя заворожённо глядел на разбросанные фишки. Миша сорвал отличную партию, настоящую гордость любой коллекции, но ценности цветастого картона не ощущал, поэтому швырнул улов себе под ноги. Митя решил, что победитель выбросил награду и попробовал взять их, но Миша сразу очнулся и топнул около фишек ногой.

– Э, нет, рожа! Ничего я тебе не отдам, понял?

Митя смиренно кивнул и уселся вздыхать к остальным.

– А что, сильно хочешь фишек?

Митя ткнул пальцем в одну из валявшихся у Мишиных ног. Эта была в два раза больше остальных, расписанная какими-то непонятными знаками. Красивая, но бестолковая. Для коллекционеров, уважавших серийные, никакой ценности такая не представляла.

– Эту хочешь? Я тебе позволю взять, но только не просто так.

Митя загорелся, много кивал и улыбался.

Миша поднял фишку, повертел пальцами. Издевательски фыркнул и поднялся. Поманил дурачка к себе, расстёгивая штаны:

– Иди сюда, не бойся… Обещаю, отдам тебе.

Митя послушно шагал, следя за желаемой безделушкой. Услышал «вставай на колени» и подозрительно оглядел всех нас.

Мы молчали. Ровно тлела свеча в тяжёлой тишине. Лишь иногда рвался внутрь ветер – и тогда слышался вой...


«Митя»

Виктория Калин

...Субботняя прогулка по парку. Ах, как же здесь красиво осенью! Идёшь, и под ногами яркий ковёр из листьев. Саня шёл, опустив голову, любуясь творением природы, пока не услышал:

«Слезай, слезай, не бойся...». Около дерева стояла женщина и пыталась снять с него котёнка.

Он подошёл к незнакомке и робко спросил: «Давайте я вам помогу?»

Женщина улыбнулась: «Да как ты мне поможешь? Спасатель? Видишь, куда залез? Ничего, сам слезет».

Но мальчик не стал отступать. Недолго думая он подпрыгнул и, ухватившись за ветку, полез за котёнком. Она ахнуть не успела, как её питомец уже был на руках мальчика.

Саша ловко спрыгнул и смущённо протянул пушистый комок шерсти хозяйке.

Женщина, не веря своему счастью, бережно взяла его на руки: «Спасибо тебе огромное, мой маленький помощник! Могу я узнать твоё имя?»

Он поправил шапку: «Санька я».

«Какое красивое имя – Александр! А кто тебя так назвал, мама или папа?»

Саня опустил глаза и тихо прошептал: «Нету у меня ни мамы, ни папы»...


«Осень – это ты и я»

Анатолий Калинин

...А через месяц выпал снег, ещё неуверенно мягкий. Мы вышли из корпуса факультета физической культуры, где Райс кого-то не дождалась. Или, может, она тянула время, чтобы мы провели его вместе, чтобы я не уехал домой сразу? Смелое предположение, но чем чёрт не шутит.

– Приходи в гости, – предложил я уже на остановке.

Райс улыбнулась.

– Хорошо, – после паузы ответила она, – ты любишь мандарины?

– Люблю.

– Я принесу.

Через неделю она и впрямь принесла целый пакет мандаринов, ведь в гости да с пустыми руками, говорят, не принято, и сразу же принялась их чистить. В городе она преображалась и казалась совсем взрослой. В её взгляде я видел лёгкую озабоченность неизвестными мне проблемами. Она будто жила уже той сознательной жизнью, на которую у меня не хватает сил даже сейчас. Наверное, поэтому она почти всегда еле уловимо улыбалась.

– Как мы назовём нашего ребёнка? – неожиданно спросила она, когда мы сидели за столом, слушая музыку.

– Что? – переспросил я, надеясь, что она не повторит вопрос, но моё сердце с силой ударило в грудь, и я испугался, как бы она этого не заметила.

Райс засмеялась, встала со стула и, пару раз покрутившись, упала спиной на кровать. Не знаю отчего, но ей всегда легко прощаешь киношные выходки – у неё над верхней губой сбоку даже была роковая родинка. Правда, несколько ниже, чем это требуется. Потому, видимо, и прощаешь. Звучала какая-то англоязычная композиция, которую выбрала она. Сильный женский голос пел что-то о воспоминаниях, но большего я понять не смог. Я лёг рядом с Райс, и некоторое время мы лежали совершенно неподвижно, пока я не почувствовал лёгкое прикосновение её руки к животу. Я уставился в потолок, но знал, что она повернула голову на бок и смотрит на меня, а её дыхание, плавно огибая мою шею, опять, как в том лесу, раскатывается по комнате, заглушая даже музыку. А потом удары пульса в висок...


«Мандарины»

Светлана Калинина

...Живыми возвращайтесь к нам, ребята!
Мы с вами каждый день и каждый час!
От всей России вам поклон, солдаты!
Храни вас Бог, мы молимся за вас.
«Живыми возвращайтесь к нам, ребята!»

Софья Калинина

Ты говоришь о красивой смерти –
Будто придёт к тебе в жёлтом платье, с бокалом шампанского или вина –
И станцует тебе завлекающий танец.
И меня зовёшь в это.

Но нужно уметь прощаться.

Твоя глубина слишком откровенна и обнажена –
Ты же без кожи, как голая ветка.
Придумываешь себе жизнь.
Уходишь от неё, приукрашиваешь,
Становишься легче ветра.
По поверхности.

Твоя глубина пленительна и не нужна.
И ступать в неё – хотя бы по щиколотку –
Как пальцами в чёрную воду лезть.

Грубая и ранимая.
Скажешь – и холодностью повеет, и зеркала замерзнут, так что не увидишь своего отражения.
Только твою ужасающую улыбку.

Говоришь о красивой смерти, не ты ли это сама?
В жёлтом платье, с голубыми тенями и жёлтыми волосами – на вид как солнце.
Танцуешь, и танец подобен жизни и смерти в соединении.
И меня зовёшь в него.

Но надо уметь прощаться.
«Жёлтые красители солнечного заката»

Вячеслав Камедин

…Вот он с отцом выходит на прогулку. Тогда ещё не было таких лёгких дыхательных масок и приходилось носить на голове стеклянные шары, заполненные серебристой водой. Некоторые подмешивали в воду светлячков, и скафандры напоминали новогодние шары с осыпающимся снегом, когда их хорошенько встряхнёшь. Когда-то на Земле были такие новогодние игрушки. Сейчас, конечно, о них немногие помнят, как и то, что на Земле была традиция праздновать наступление года, равного обороту вокруг Солнца. Здесь, на Луне, многое забылось... Отец держит отрока Иванова за руку, и они идут навстречу восходящей из-за горизонта планете Земля. Отец рассказывает ему, что на этой многострадальной планете, очень давно начавшись, не прекращается война. Тогда, когда здесь, на Луне, царит гармония, и даже нет специальных органов правопорядка, и никогда не происходит ничего злого, на Земле люди убивают и убивают друг друга. За кусок хлеба, за глоток пресной воды. Хорошо, что, – продолжает отец, – лунное правительство ставит заградительный заслон от землян, желающих пробраться сюда. Но у многих на Земле до сих пор остались родственники… Слова отца оборвались. Они оба не отрывали глаз от гигантского космического тела, кометы, с ужасной скоростью несущейся к Земле... После этой катастрофы выжившая кучка землян прекратила бесконечные войны, а лунное правительство было вынуждено смягчить режим и оказывать пострадавшим поддержку. Тогда все эти политические игры не волновали маленького самурая. Он мечтал о странствиях по вселенной, о путешествиях по временным дырам и пространственным переходам. Мечтам, однако, не суждено было сбыться. Действительность настолько несправедлива и сурова к желанным идеалам юности, что всегда бесцеремонно спешит разрушить их одним тяжелейшим ударом, поджидая на пороге во взрослость. Это – стервятник, питающийся падалью благородных фантазий…


Павел Каменев

…Рассказ был вне жизненной хронологии. Егор рассказывал про детство, про то, как учился в институте. Рассказывал про то, что когда у него поднимается высокая температура во время простуды, ему мерещится один и тот же кошмар, как, будто на него летят огромные, с двухэтажный дом, каменные шары, подвешенные как какие-то сатанинские маятники на огромные железные цепи. Эти шары раскачивают знакомые или родственники Егора, или какие-то не известные ему люди, или, вообще не понятно кто, может быть и не люди вовсе. А Егор кричит, чтобы перестали, что ему очень страшно, что его сейчас раздавит. И он падает, и очередной качающийся зловещий маятник пролетает над ним, обдавая спину ледяным воздушным шлейфом.

Ещё Егор рассказывал про то, как несколько раз в жизни чувствовал, что такое счастье. Как в первый раз это было, когда Егор однажды вечером сидел в кресле перед выключенным телевизором, закинув ногу на подлокотник, а на него накатилась волна умиротворения и спокойствия и, именно, тогда Егор подумал, что это должно быть и есть счастье. «Бог по голове погладил». И, что счастье – это не состояние человека протяжённое во времени, а это и есть само время пронизывающее человека: «Время, точнее – секунды, которые проходят через тебя и, которые ты чувствуешь физиологически, всем телом, всеми внутренними органами, каждой мышцей» – говорил Егор…


«Otlichnuy»

Ирина Каминская

Мои розовые тапо4ки –
Символ, сердцу дорогой.
Вы, конечно, сударь – лапо4ка,
Но мне нравится другой.

Вы сей4ас по-театральному
Повернетесь на бо4ок,
Вы – как наливное ябло4ко:
Сердцевинка, червячок.

Встанете со словом "ладненько"
И попросите прощения,
Ах, какой вы, сударь, сладенький!
До краев! До отвращения!
«Розовые тапочки»

Семён Каминский

... – Саймон, не говори ему никаких ругательных слов на русском, – конфиденциально посоветовал мне как-то аскетичный поляк Зденек. Со Зденеком мы всегда беседовали на английском, так как я польского не знал, а он, хотя и учил русский в школе, и понимал его довольно сносно, говорить бегло по-русски не мог.

– А что делать, если он постоянно спрашивает, как сказать по-русски “задница” или “дерьмо”? – наивно спрашивал я.

– Делай, что хочешь, – как всегда, несколько загадочно отвечал Зденек, – но ничего хорошего из этого не получится…

Впрочем, совет Зденека запоздал. За несколько дней перед этим я уже успел перевести для Бэна слова "shit", "ass" и "good-bye", и даже записал прямо в его настольном календаре латинскими буквами: "govno", "zhopa" и "do svidaniya" – с ударениями, для удобства заучивания. Ну, не мог же я отказать начальнику, если тот просит? Я был последним из пришедших работать в отдел мистера Вилсона, так что всех премудростей поведения ещё не знал...


«День Всех Святых»

Елена Кантор

Когда листы любви, сложённые в тетрадь,

Темнеют, обрываются и мнутся,

Я не боюсь, сшиваю их опять…

Они мне стали сниться –

Согбенные, лежащие в столе

Студенческих безудержных тусовок.

В них я, совсем смешная, двадцать лет

И лекции усопший заголовок,

А дальше – щебет мой, теперь сложней пишу.

Иначе, – ну, так и живу иначе…

И строчки юности я робко ворошу

В себе, как будто их от смерти прячу.


«Так соловьи слагают словари»

Юрий Каплан

Я понял пристальным умом 
         умом опричника:
В каком бы мы
         ни пребывали раже,
Калашников всегда 
         сильней опричника.
Да что Калашников –
         Макаров даже.
«Разные стихи»

Иван Каприс

...Молодой человек встал, и, сглатывая ком в горле, заговорил, громко, чётко и зло.

– Он был моим другом. Я любил его. Много раз, особенно в последние месяцы, он говорил мне, как ему одиноко. Одиноко среди людей окружавших его. Подлизывавшихся, и ненавидевших его. Людей, которым глубоко наплевать, что он хотел от жизни и что в ней любил. Он часто рассказывал, как люди, все те люди, кто стоит сейчас, здесь, смотрит на его труп, мастерили из него миф. Как люди приходили к нему в надежде, и уходили, чтобы потом отвернуться. Как наплевательски, – он выкрикнул это слово зло, словно бросил в замерших и оторопевших людей перчатку, – относятся люди к его главному делу, и насколько тяжело ему жить среди вашего, вашего, – произнёс человек с ещё большим вызовом, – равнодушия! Но я люблю этого человека, и хочу, чтобы, уходя, он знал – не всем на него наплевать! Прости меня, друг, за то, что в этот момент тебя окружают не те, кто действительно тебя любил! Прости!

Человек растолкал ошарашенных людей, быстро и яростно подскочил к гробу, нагнулся, и, зарыдав, поцеловал мёртвого в лоб. Он, оглядываясь, бешено вращая глазами и яростно бросаясь из стороны в сторону, вышел из толпы, взял со стола огромный букет, положил его прямо в гроб, и властно приказал:

– Можно!

Скучные гробовщики закрыли гроб, подхватили толстые ленты и понесли его к яме. Молодой человек оттолкнул одного из них и взял ленту сам. Гроб медленно опустился на землю, и в ту секунду, когда юноша разогнулся, над полем грянули выстрелы. Солдаты выстрелили не синхронно, командовавший сержант чертыхнулся и приказал: "Заряжай!"

Ошарашенный и выбитый из колеи оркестр заиграл гимн. Стоявшие в толпе офицеры, только начавшие приходить в себя, застыли с нелепо приставленными к виску ладонями. Отработанный годами жест почему-то получился сбивчивым, и воинское приветствие напоминало картинку из сатирического западного журнала. На взопревшем кладбищенском поле это выглядело не смешно...


«Рассказы из разных серий»

Александр Карабчиевский

...Курс математики предусматривал постоянное решение неких задач и примеров. Эти задачи могли быть почерпнуты дома из учебника, могли быть заданы учителем в классе, их условия имитировали реальные события или были совершенно от этих событий оторваны – важно, что задачи и примеры имели конкретное решение и единственный правильный ответ, обозначенный в учебнике. Курс литературы решения задач не предусматривал. В младших классах в качестве задания бывало дословное запоминание какого-либо куска текста, чаще рифмованного, но иногда и прозаического. В старших же классах проверочным заданием бывали сочинения, в которых наиболее желательным для педагогов результатом было воспроизведение иными словами изложенного на уроке или в учебнике. То есть литературные задачи, возникающие практически перед каждым человеком в течение жизни, из уроков фактически были устранены. Никогда педагоги не ставили перед учеником задачу рассказать одноклассникам интересную историю – хотя в повседневной жизни некоторые самостоятельно эту задачу и ставили себе, и решали. В частности, те, кто бывал в пионерских лагерях, помнят рассказываемые после «отбоя» ужастики или фантастические приключения. А те, кто бывал в местах заключения, знают, что такое «тискать романы». Никогда педагоги не ставили задачи отобрать из незнакомого массива книг те, которые способны заинтересовать целевую аудиторию (да и само понятие целевой аудитории не вводилось). А мне впоследствии в жизни пришлось зарабатывать именно этим умением (об этом в «Пояснениях»). Никогда наши педагоги не ставили ученику задачи рассмешить или растрогать слушателей. Такое случалось, но происходило оно стихийно, спонтанно, вне намерения обучающего. И никакие уроки литературы не помогали и не мешали девочкам заводить «откровенники», то есть тетрадки, в которых записывали не имеющие отношения к урокам, но важные для души стихотворения и афоризмы, или переписывать от руки сентиментальные рассказы (в нашем классе ходила по рукам рукописная душещипательная новелла, приписываемая Константину Симонову). А мальчикам те же уроки не мешали и не помогали переписывать рассказы порнографические (у нас ходил рассказ, приписываемый Толстому, причём Алексею или Льву – несущественно; переписчик ставил обычно имя Льва – оно короче). Ученики могли писать заметки в так называемую «стенную газету» – но лишь те, кому это было специально поручено. Школьная премудрость имела только ту связь с предстоящей после школы деятельностью, что служила экзаменационным предметом, твёрдое знание которого даёт право на обучение этой самой деятельности. При таком методе обучения очень многие молодые люди покидают школы с полным неумением составлять словесные формулы, выбирать адекватный стиль изложения, использовать тропы, драматургические ходы и литературные приёмы в повседневной жизни, точно описывать свои переживания или сочинять деловые письма. Разумеется, они делают это при нужде – жизнь того требует, но такие с усилиями обретённые умения никак не находятся в связи с той премудростью, которой их угощали учителя. Литература (как и во многих случаях школьная математика) оказывается неприменимой в повседневной жизни. Чтобы подсчитать и распределить скудные доходы, достаточно арифметики; чтобы коряво изложить скудные мысли, достаточно знания основ родного языка и нецензурной лексики...


«Математика литературы»

Вадим Каразёв

...Разбудил его рёв и крики влюблённых ослов. Восходила луна, а караван собирался в свой далёкий и затяжной путь. Запел петух. Он давал знать своим курам, что если бы не его крик, то и Солнце опоздало бы взойти на пути своём…

Слышно было, как караван уходил. На какое-то время Дивона отвлёкся. Луна уже поднялась на четверть и постепенно стала краснеть и багроветь грязным смазанным цветом. Это было очень неприятное знамение. А в голове Талиба билось одно и то же: ты должен… ты должен. Он был измучен всем этим. Повеял лёгкий ветерок, но он даже не шевелил листья шелковицы. Луна поднималась и багровела. Ветерок усиливался. Вдруг порыв ветра сорвал покрывало с тела усопшей. Дивона снял покрывало с соседнего дерева, на которое его бросил ветер, и подошёл к девушке, чтобы вновь укрыть…

Дивона ещё не знал женщин, но уже инстинктивно обращал внимание на их округлости, тесно обтянутые материей платьев. Он стеснялся смотреть на них, его бросало в жар, он терялся сам и терял слова. А утром он просыпался от желаний, навеянных эротическими снами. А здесь возлежала девушка, совершенно нагая и совершенная в своей красоте и нетронутой спелости. Дивона, как заворожённый, смотрел на неё.

Желание затмевало сознание...


«Уран»

Артём Каргин

...Шляпка извивалась в воздушном потоке, словно вальсируя. Словно дразня свою хозяйку, то приближаясь, то удаляясь от неё. И, только у самых ворот она сумела отвоевать свой головной убор у пронырливого ветра.

– Уф! – облегчённо выдохнула она.

В этот момент у неё за спиной раздался голос:

– Добрый день, фрейлейн Мюллер.

– А, добрый вечер. Вы меня напугали!

В воротах их поместья стоял почтальон. Седой человек, как минимум, шестидесяти лет. Лицо, изрезанное морщинами, расплывалось в приветливой улыбке. Он держал в руках письма, которые намеривался положить в ящик.

– Ветрено сегодня, не правда ли? – сказал он.

– Ох, ничего не говорите. Новая осень принесла скуку и мрак в наши края. Хотя, я люблю здешние мрачные пейзажи.

– О, я тоже. Никогда не променяю это место на какое-либо другое. Вы чудесно выглядите, фрейлейн Мюллер, вы словно не стареете.

– Спасибо. Вы тоже в чудесной форме. Мне кажется, вы даже помолодели. Я бы сразу вас и не узнала. Как поживают ваша жена и сын?

Почтальон улыбнулся.

– Фрейлейн Мюллер, я никогда не был женат. И я думал, вы это знаете.

Леонора была удивлена.

– Но как же так, Густав, я же помню вашу жену! И вашего сына Артура!

– Фрейлейн Мюллер. С вами всё в порядке? – голос почтальона стал немного обеспокоенным.

– Конечно. А что?

– Просто, Густав. Густав Шнайдерсон – мой отец. И он уже давно умер от старости, как и его жена, моя мать. А я как раз и есть Артур. И я не женат. И у меня нет детей...


«Замкнутый круг»

Дита Карелина

Человек слова выкладывал
Росписью по медным снам.
Хоть одно бы мне! В награду я
Все стихи тебе отдам.

Чёрных слов твоих нет преданней
Долговязому перу.
За рукой твоею следом я
Робким шёпотом пойду.

Каждым словом обернусь, нальюсь,
С головой – в тетради пыльные.
Неужели не гожусь
В начертания чернильные?..
«Белая Русь»

Гумер Каримов

...Ещё не осознавая, зачем, юноша пошёл в ту же сторону, что и девушки, и брёл довольно долго по тихой лесной дороге. Евгений уже не думал о Полине, твёрдо решив перестать волочиться за ней, осознавая, насколько они отделены друг от друга своим положением. Однако понимал также, что без друзей умрёт от скуки, если не сбежит отсюда как можно скорее. Он стал искать убедительный повод для родителей, чтобы уехать, но ничего правдоподобного придумать не мог. В голову лезла такая наивная чепуха, что поверить в неё не было ни малейшей возможности.

Размышляя, молодой человек незаметно приблизился к озеру и услышал девичьи голоса и смех. Радостное предчувствие охватило юношу. Страшно волнуясь, он воровски прокрался к берегу и, скрытый прибрежными ивами, осторожно раздвинул ветви... От сладостного стыда и восторга Евгений замер. Ещё никогда в жизни он не видел так много обнажённых женских тел. Ничего не подозревавшие девушки весело плескались в воде, смеясь и брызгаясь. Молодой барин лихорадочно выискивал среди них глазами Полину. И чуть не свалился в воду от испуга, так близко она оказалась от него. Оглядываясь с улыбкой на подруг, Полина шла из воды к берегу. Не принимая участия в игре, она остановилась по пояс в воде и, зачерпнув пригоршню, плеснула себе в лицо. Тихо засмеялась. Но через мгновение лицо её вдруг посерьёзнело, она будто вглядывалась в своё отражение. Затаив дыхание, Евгений жадно впился глазами в тело девушки. Высокая шея, маленькая изящная головка над несколько широковатыми и сильными плечами, слегка полноватые руки, свободно опущенные в воду, поражали какой-то естественной, природной красотой. Той же красотой завораживали и груди, высокие, налитые, несколько расставленные в стороны с победоносно глядящими вверх твёрдыми сосками. Не выходя из воды, девушка обеими ладонями сильно стиснула их, будто хотела отжать воду, и направилась к берегу. Евгений увидел тонкую талию и, наконец, грациозно покачивающиеся широкие бёдра...


«Француз»

Роберт Кармин

...К о р н е т. Господа, господа! А вам не кажется, что поединок Лермонтова с Мартыновым очень напоминает дуэль Печорина с Грушницким? И тоже здесь, на водах! Да ведь и поговаривали, что Грушницкий списан с Николая Соломоновича, а княжна Мери – с одной из его сестёр...

(Все смолкают. Каждый обдумывает сказанное.)

А г р а ф е н а (взволнованно). Ну конечно! Как же я-то сразу не догадалась! Правда... В тот вечер, в тот злосчастный вечер... Я, утомившись танцами, дышала воздухом у окна; Михаил Юрьевич подошёл, спросил, о чём я думаю. Я ответила, что он – самый ужасный насмешник, а он сказал, что точно насмешник, и даже злой. Но чтобы я этому не верила, потому что так говорят его завистники...

А потом... Потом он начал говорить о себе прямо словами Печорина. Что он готов был любить весь мир, но этого никто не понял, и он выучился ненавидеть. Что половина его души высохла и умерла, и он её отсёк и бросил... Господи, как это тяжело вспоминать!.. (Закрывает лицо руками.)

Э м и л и я (в раздражении). Вот это новость! Каков Печорин! Сначала – Наталья, сестра Николая, потом... Но уж мою сестру второю княжной Мери сделать не пришлось... Нет, каков Печорин!

1-й г о с т ь. И чему ж тут удивляться? Мне сказывали – и особенно те, кто коротко знал покойного, – что он на всякую житейскую историю смотрел как на матерьял для своих литературных упражнений. Равно и на каждого, кто в эту историю попадал. А то, что рассказала Аграфена Петровна, показывает и обратное. Что Михаил Юрьевич даже на саму жизнь мог смотреть как на отражение того, что написано им!

В е р з и л и н а. Знаете, господа, я где-то читала – не скажу сейчас точно, у кого – что случаются с писателями такие феномены: выведут они на бумаге персонаж, а потом так с ним сживутся, что не автор уж своим творением руководит, а как бы оно диктует ему и слова, и поступки. Может быть, и с нашим Мишелем то же произошло? Ведь, согласитесь, он раньше хоть и остёр был на язык, но как очаровательно весел и мил! А в этот приезд... Бывало, попросит Грушеньку на клавикордах играть, сам сядет в сторонке, голову опустит и сидит такой мрачный...

1-й г о с т ь. А язвить возьмется, так никого не пощадит! Николаю Соломоновичу – так просто проходу не давал. «Montagnard au poignard», «Горец с кинжалом»! С его лёгкой руки Мартынова все «пуаньяром» звать стали. И на вечерах! Как будто целью какой задался...


«Случай на водах»

Ольга Карперка

...В храме душно.

Плавится сознание от вони,

Как свечи за упокой,

Вокруг раздаются стоны.

В такой светлый праздник и ни одного светлого лица!

Смотрю на тихие

Грозные

Образа.

Сторожат.

Иисус распят.

Никто не видит, что он тоже страдает!

Хоть бы один вызвался ему помочь:

Снять с креста,

Проявить хоть раз и к нему любовь

За бессмысленные мучения.

Я ненавижу изображения

с распятым Христом!

Будто насильно его удерживают:

«Нет, ты послушай, нам тоже плохо!

Нам тоже больно!

Виси и внемли!

Виси и внемли!»

До тех пор будут полыхать земли, тонуть города и гнить народы,

Пока мы не дадим свободу тому,

Кому не привыкли давать.

Хочу жечь и разбивать

все изображения с распятым Христом!..


«Поэма о Неприкаянном»

Андрей Карпов

За вычетом дня
Что есть у меня?

Утро, прибитое к графику.
Мысли по расписанию.
Мир городского трафика –
Дороги да опоздания.

Всякая толкотня.
Что есть ещё у меня?

Вечер, когда после ужина
Клонит ко сну. Тем не менее,
Хочется что-нибудь нужное
Втиснуть в клеточки времени.

Чтобы хоть что-то смочь,
Лезу поглубже в ночь.

Стрелки часов – злые ножницы.
Был бы и дня я хозяином –
Сколько имел бы возможностей...
Тратил бы время нескаредно.

Больше бы успевал.
...Или бы всё проспал.
«За вычетом дня»

Мария Карпова

...Если вам когда-нибудь придётся быть за большим столом, где для застолья собралось много женщин, обязательно присмотритесь к ним. Среди букета дам, баб и тётенек, девушек и дев обязательно найдётся какая-нибудь простая уставшая женщина, которая, набегавшись за день, неизбежно опьянеет больше всех и, быстро ослабев от танцев и выпитого, будет сидеть в стороне, поглядывая на остальных. Такие женщины по неизвестным законам мироздания имеют дух шаманов – в простонародье называемый «чуйкой». А иногда чуйки-то никакой нет, а просто есть в бабе неосознанный ею талант знать будущее. Как так получается – абсолютная загадка...


«Шаман»

Ольга Карпова

Нет, не в тереме высоком расписном,
Не в светлице, что в узорчатых коврах,
Я жила тогда на берегу речном,
В васильковых да ромашковых лугах.

Свежий ветер мои косы расплетал,
Умывалась я в студёных родниках,
Бор сосновый земляникой угощал,
Убаюкивал на мягких тёплых мхах.

Вольной птичкою в небесной вышине,
Алой ягодой в незнаемой глуши,
Вырастала на родимой стороне
Я в покое благодатном и в тиши.

Но однажды, там, где бурная река
В море синее несёт свои струи,
Забелели паруса, как облака,
Показались крутобокие ладьи.

Лишь взглянула – сердце замерло в груди,
А душа заполыхала, как в огне,
На ладье резной стоял он впереди –
Сокол ясный, что ночами снился мне.

Очи синие, как неба бирюза,
А над ними кудри светлые волной,
Только раз я посмотрела в те глаза
И навеки потеряла свой покой.
«Свеча горела»

Светлана Картамазова

...Отец Серого слушал эту женщину сосредоточено и даже с напряжением, но потом внимание стало уплывать от него. Почему-то он вспомнил, как его принимали в пионеры, потом – как утащил со свинофермы поросенка, и его выгнали с работы. Воровали все, а выгнали его, и это было так обидно и неправильно. Тогда он кричал что-то, потом напился, побил окна своему бывшему начальнику, а потом пил уже не просыхая. Жена тоже пристрастилась к спиртному, вначале с горя, чтобы забыться, потом это стало болезнью и образом жизни... Это было когда-то давно. Он не помнил, когда точно, потому что уже долгие годы не чувствовал ход времени. Сейчас было утро, солнце поднималось все выше и выше, нежные утренние тени становились четче... Таял утренний свет, предметы стали приобретать более контрастные оттенки, беспощаднее высветились лица, таяли запахи, обострившиеся от ночной прохлады, уменьшалось что-то в нем, исчезало что-то, наполнившее его сегодня, ему стало страшно сложно и непонятно все опять... сложно... непонятно жить... он, словно вернулся в мир, из которого исчез много лет назад. Вдруг он вспомнил, что в огороде, среди мокрой капусты у него спрятана бутылка водки, холодная, сонная, прозрачная, покрытая праздно стекающая каплями, немного запачканная черной рыхлой влажной землей, с красивой блестящей этикеткой, полная радости, смысла, красоты. Она была честной, кристальной, волнующей, одинокой, ждущей и ищущей его, обещающей простоту, кристальную. И он понял, что именно эта протяженность, прозрачная красота смысла, льющаяся благодать может все вернуть, тот большой мир, так странно подступивший и так просто исчезнувший...


«Место тростников»

Зураб Картвеладзе

В России нынче очень популярна тема Сталина. Пишут все кому не лень – писатели и журналисты, политики и дипломаты, артисты и маркшейдеры.

Материалы, встречающиеся на русском языке, как правило, редко бывают нейтральными и характеризуются двояким подходом к проблеме – или резко положительным, или же резко отрицательным. Если одни вдохновенно воспевают и превозносят «Вождя», другие всячески принижают его и, не довольствуясь этим, рассказывают о нём различные байки и анекдоты.

Но никогда в подобных трудах не видна грузинская позиция. Никто из этих авторов не констатирует мнений соотечественников «Вождя», озвученных из той самой Грузии, которую Сталин принёс в жертву новой Российской коммунистической империи!

А ведь что бы ни говорили противники или приверженцы Сталина с русской стороны, никто не сможет отрицать, что «Вождь» им построил Державу, которая по своей масштабности превзошла все территории, дотоле имевшиеся у России! Равно как и факт, что тот же самый Сталин аннексировал и разрушил в 1921 году с трудом возрождённую через сто лет маленькую страну Грузию и сделал её жалким придатком великой державы!

Да честно говоря, практически никто и не знает об истории этой аннексии...


«Иноземный Сталин: взгляд с грузинского ракурса»

Ирина Касач

Четвёртое место в конкурсе фантастических рассказов «Коронавирус. После»

 

...Я свернул за угол, пару раз вильнул между мостами и направил скай строго вверх, рассчитывая, что успею пролететь все этажи и выскочу на трассу раньше, чем меня найдут. Вся Москва, как моногирлянда, пульсировала красными лампочками биологической опасности.

Повезло. Я вывернул на трассу, когда основной поток стоял в пробке. Перескочил на крайнюю высокую и дальше к границе вихря, где не было ни ограничений скорости, ни желающих летать, потому что вихрь не только защищал стерильную атмосферу города, но и непредсказуемо миксовал воздушные потоки, превращая полёт в скачки.

Впереди группа на тюнингованных скайлетах пыталась оторваться от ботов корпорации. После второго предупреждения бот ликвидировал лётчиков, бесхозный транспорт осыпался в предусмотрительно выпущенную сеть. Боты заботятся о жителях города.

Я рванул назад. Нужно немедленно выбираться из города.

Сомнений в этом у меня не было. Когда корпорация благородно решила переселить жителей маленьких вихрей в мегаполисы, меня вместе с другими счастливчиками отправили забирать оборудование. На нас натянули белые скафы повышенной защиты и заставили подписать бланки о неразглашении. Технику мы складывали в специальные боксы, хлюпая в толстом слое антисептика, которым был залит город. В ячейках работали мониторы, воняло расплавившейся едой, играла музыка – как будто жители бросили всё и убежали.

Только вот ни о ком из этого города я больше никогда не слышал. Говорили, что произошла вспышка ветряной оспы, который никто не болел уже лет сто, и жителей уничтожили. Любой вирус в нашем стерильном пространстве может выкосить всю популяцию. «АйМед» просто не успеет среагировать. Профилактика – это наше всё...


«Стерильный мир»

Валентин Катарсин

...На другой день рано утром, затопив печь досками от комода, Павел Ермолаевич уселся по обыкновению за письменный стол, раскрыл рукопись начатой сказки и принялся писать... Но писал недолго. В голове не было обычной утренней ясности, вспоминался вчерашний поход в госпиталь, угрюмый Фёдор Карпыч, запах горелой тряпки, Топси на грязном тулупе.

Старый сказочник тоскливо посмотрел на ковёр, где обычно дремал Топси, присутствие которого словно помогало работать. Теперь там было пусто. Шевеля губами, Павел Ермолаевич с трудом перечитал написанное, потом решительно зачеркнул, поскрёб бородку, заточил карандаш, поднялся из-за стола, подкинул в печь дощечку, потёр озябшие колени. Он подошёл к старинным часам, открыл дверцу, качнул маятник, и некоторое время наблюдал, как он останавливается.

«А ведь я предал друга-то. Предал друга, – повторил старый сказочник. Вот я буду жить еще, сколько бог даст. А как писать? О чём писать, если предал друга, снёс его в трудную минуту скотобою.… Говорите, забыть, – уже вслух произнёс Павел Ермолаевич, словно в комнате находилась его жена или кто-то другой, кто с ним спорил. – А как забыть? Если б я сапоги тачал или улицу подметал. А я ведь всю жизнь, собственно, о том и писал, что подло и собаку предать…»...


«Рисунок Модильяни»

Ярослав Кауров

Жизнь души идет через долины,
С гор крутых срывается в полет.
Счастье крыльев непреодолимо
В новые скитания зовет.
Ум слепой пророчит человеку,
В это время где-то не спеша
По подземным безымянным рекам
Странствует безумная душа.
Пьет она на скалах блики моря,
Слышит шум нездешних городов,
В золотистом солнечном уборе
Входит на собрания богов.
Много кладов, собранных от века,
Знает, чтобы, как свой свет звезда,
Малую частицу человеку
Лишь во вдохновении отдать.
И когда я снова умираю,
И душа уходит от меня,
С нежностью холодною взирая,
Как гонец на павшего коня.
«Мотивы тишины»

Леонид Кауфман

В 2018 году литература отмечает сразу два юбилея известного американского писателя Эптона Билла Синклера (1878–1968) – 140 лет со дня рождения и 50 лет со дня смерти. Он прожил 90 лет и написал около 100 книг, но основным его произведением была серия романов «Крушение мира» («World's End») из 11 томов о Ланни Бэдде, придуманном герое, проживающем большую жизнь от Первой мировой до Второй мировой и холодной войны. Он, следуя фантазии автора, встречается с реальными выдающимися государственными и общественными деятелями, учёными, писателями, артистами, военными, бизнесменами, шпионами, сам становится секретным агентом президента Соединённых Штатов Америки и участвует в основных политических событиях своего времени.

Две книги из 11 – «Крушение мира» («World's End», американское издание 1940 года, где описываются события 1913–1919 годов) и «Между двух миров» («Between Two Worlds», издание 1941 года, события 1919–1929 годов) в Советском Союзе были напечатаны соответственно в 1947 и 1948 годах. Третий том «Зубы дракона» («Dragon's Teeth», издание 1942 года, события 1929–1934 годов) до советского читателя не дошёл. В 2016 году роман на русском языке был впервые опубликован, но в сетевом варианте. В 2017 году таким же образом читатель получил 4-й роман «Широки врата» («Wide is the Gate», издание 1943 года, события 1934–1937 годов) и начальные главы 5-го и 6-го романов «Агент президента» («Presidential Agent», издание 1944 года, события 1937–1938 годов) и «Жатва дракона» («Dragon Harvest», издание 1945 года, события 1938–1940 годов). Окончание перевода всей серии, включая «Приобретут весь мир» («A World to Win», издание 1946 года, события 1940–1942годов), «Поручение президента» («Presidential Mission», издание 1947 года, события 1942–1943 годов), «Призывный слышу глас» («One Clear Call», издание 1948 года, события 1943–1944 годов), «Пастырь, молви» (O, Shepherd, Speak», издание 1949 года, события 1945-1946 годов), «Возвращение Ланни Бэдда» («The Return of Lanny Budd», издание 1953 года, события 1946-1949 годов), по обещанию переводчика Ю. В. Некрасова, закончится в 2026 г.

Запрет на советское издание романа «Зубы дракона» станет понятным, если учесть, что его опубликование намечалось на 1949 год, когда в Америке уже вышла 10-я книга серии «Пастор, молви!», из которой стали очевидны сформировавшиеся к тому времени антикоммунистические взгляды Эптона Синклера. И хотя сам роман «Зубы дракона» в этом отношении был безупречен, а по художественным критериям получил Пулитцеровскую премию, советская цензура уже знала, чем закончится история Ланни Бэдда...


«Эптон Синклер и Советский Союз»

Евсей Кац

Негодяй сидел на шатком стуле посреди кухни, перед стеклянной отъездной окном-дверью, ждал. Изломанные остатки старых вислых жалюзи поверх толстого стекла мешали следить за происходящим во дворе. Негодяй встал, осторожно посмотрел через плечо в глубину квартиры и сдёрнул несколько пластин с крючков. Пружинистый пластик в разводах от всего того, что когда-то приставало к пальцам Негодяя, лёг на пол – больше ему не висеть. Негодяю стал ясно виден ряд чёрных, укреплённых на деревянных столбиках почтовых ящиков. Во двор въехала машина. Остановилась. Высокий с заметными седыми усами мужчина проверил почту. Негодяй его знал. Тот жил в дальнем от апартамента Негодяя углу и относился к тем людям, которых Негодяй отмечал своей особой нелюбовью и к которым предпочитал не приближаться.

«Терпение», – подумал Негодяй, опасливо провожая взглядом SUV соседа. Шло время. Во двор въезжали другие машины, слепя Негодяя солнечными бликами.

«Не то, не то», – с раздражением думал он. Его охотничий азарт постепенно уступал чувству голода, и от этого он злился ещё больше...


«Негодяй и Друг»

Илья Кашинский

... – Молодой человек, – Семён Евгеньевич тихонько постучал парня по плечу.

– Чего? – обернулся тот.

– Извините, что прерываю ваш сон…

– А я и не сплю. Чего хочешь, мужик? – перебил парень. Семёна Евгеньевича как будто током ударило. Грубит молодёжь, а вот раньше…

– Так чего тебе? – парню хотелось, чтоб его поскорей оставили в покое.

– Я просто хотел сказать, что ваш билет счастливый, – Семён Евгеньевич вдруг понял, насколько глупо всё это звучит. Кондукторша лениво повернула голову в их сторону. Ей, понятное дело, не привыкать к различным стычкам между пассажирами. Все ж такие нервные стали!

– Ты чего, мужик, перепил? – осведомился парень. Тут автобус подпрыгнул и резко ускорился – видимо, выехали на асфальт. Скоро конечная…

– Я вообще не пью. Просто я думал о счастье, а тут вы вошли, и вам сразу достался счастливый билет. И я просто решил сказать вам об этом, – заявил Семён Евгеньевич. Парень смотрел на Семёна Евгеньевича в упор, но казалось, что видел не человека, а некую весьма раздражающую вещь.

– Послушайте! Я с вами по-доброму разговариваю, зачем же так смотреть, – разозлился вдруг Семён Евгеньевич.

– Да пошёл ты... псих! – подвёл итог парень и отвернулся.

– Ну, знаете ли…


«Счастливый билет»

Евгений Кащеев

В будущем нас ждёт «старое доброе время».


«Мозги вправляют – кости трещат»

Виктор Квашин


Сол. Кейсер

...Сергей сел за руль, развернулся в три приёма, свернул налево и проехал метров пятьдесят. Всё. Сотни машин впереди. Дальше ехать некуда. Он вынул ключ из замка зажигания, вышел, захлопнул дверь и быстро пошёл назад. Пройдя два квартала, он обратил внимание на большое колесо, насаженное на погнутую ось. «Ничего себе, это же самолётное шасси!» Поднял голову резко вверх, чтобы посмотреть, с какой высоты эта штуковина упала. Несколько этажей горели, валил чёрный дым. Трещал бетон. Отваливающиеся куски падали с огромной высоты и разлетались на части при ударе об землю. На его глазах кусок бетонной стены или металла, кто знает, в лепёшку расплющил санитарный фургон. Вдруг послышался рёв самолётных двигателей. Сергей опять задрал голову и задрожал. Все истерически закричали: огромный Боинг на глазах врезался в Южный корпус. Оглушительный взрыв. Задрожал мир. Самолет прорезал здание насквозь, части его вылетели наружу, огромный огненный кусок металла попал в здание отеля напротив, и там взорвался. Начался пожар. Во многих зданиях вокруг вылетали стёкла. В одном из корпусов пониже, так этажей в пятьдесят отвалился кусок стены. Рядом с ним летели вниз ещё живые люди. Чёрный дым затянул всё небо. Солнце навсегда исчезло. От ВТЦ бежали обезумевшие люди. Сергей бросился к ним навстречу. Подбежав ближе к Северному зданию, он обратил внимание на медленно шедшую навстречу женщину. У неё было очень нарядное платье и причёска, как у Анжелы Дэвис. Откуда-то сверху падали жидкие сгустки огня. Волосы и платье мгновенно вспыхнули. Серёжа сорвал с себя лёгкий пиджак и набросил его женщине на голову, крепко прижав её к себе. Сквозь ткань просачивались струйки белого дыма. На уровне лица женщины виднелась белый лейбл: «Армани. Коллекционный». Похлопав по пиджаку, Сергей аккуратно стянул его с головы несчастной. Половина волос выгорела, серьёзный кровавый ожег на правой щеке. Женщина стояла молча. Она икала. Сергей аккуратно, но достаточно резко выдернул из её голого плеча кусок стекла. «Ты можешь идти?» – спросил он.… С неба продолжали падать шары огня, обгоревшие бумаги, денежные купюры. Женщина опустилась на покрытую щебнем землю. Она рвала и плакала от своей беспомощности. Бетон трещал всё громче и громче...


«Всё, что мне надо. Маленькая повесть»

Милан Кернич

Я сегодня смотрел на похороны в окно –
дурная примета.
Но с недавнего времени мне все равно –
что есть, что нету
ощущения качества или реальности окружения.
Каждый взгляд или слово чревато головокружением.

Я сегодня живу как в немом кино –
все черно-бело.
Но с недавнего времени мне все равно –
все надоело.
Донельзя уставший умолкаю в тени от города.
Мне не нужно тепла. Я умер. Мне хватит холода.
«Машинерия жизни»

Игорь Кецельман

Вскоре я вспомнил эту встречу.

– Романа, вахтера нашего знаешь? – спросил меня маленький лысоватый водитель во время очередной поездки в Шереметьево за животными.

– Знаю, видел недавно.

– Ну, удивил он меня! Встречает у проходной и просит: «Можно я у тебя дома двадцать третьего февраля посижу?» Я сначала подумал: отметить со мной хочет? Так он непьющий. Ни капли. Стал спрашивать: что такое? Роман сначала отмалчивался, а потом рассказал, что на днях он в дирекцию ходил…

– В воскресенье, – подсказал я.

– Наверно. И там заместитель директора предупредил его: «Двадцать третьего февраля будьте, Роман, осторожней – в Москву приезжают семьсот тысяч боевиков «Памяти». Будут устраивать еврейские погромы». Роман-то у нас еврей. Вот он у меня и решил спасаться. «Я тебе совсем не помешаю, – просит, – посижу где-нибудь в уголке, книжку почитаю». «Приходи, – говорю, – только зря опасаешься, вздор тебе какой-то сказали, никто вас, евреев, бить не собирается». Уж у меня какие только знакомые ни есть, ну ни от кого я этого не слышал, чтобы идти и громить! А тот все свое: «Ну, можно я у тебя посижу?» «Приходи, сиди, я же не отказываю. Только, если так боишься, уезжать тебе надо. Родственники-то, наверно, есть за границей?» Головой кивает: брат у него в Америке. «Вот и езжай к нему». – «Не могу, – отвечает, – я слово директору дал. Он меня похоронить обещал». «Не понял!!» Оказывается, когда Роман пришел на работу устраиваться, директор его спросил: «Уезжать из страны не собираешься?» Это еще до перестройки было. «Да нет, пока не собираюсь». – «Пока – не годится, – говорит директор. – За тебя с меня спросят. Или обещаешь, что не уедешь, или не работаешь. Или слово, или работа». Роман: «Но я же здесь совсем один остаюсь. Похоронить некому будет!» Директор ему и говорит: «Не бойся. Умрешь – похороню». Тогда Роман и пообещал: «Не уеду». Слово дал. «Чудак ты, – говорю Роману, – это же когда было? При советской власти. Сейчас директора твое слово не колышет. Да если бы у меня брат в Америке был – я бы и секунды не думал. Езжай!» А Роман все свое: «Нет-нет, я слово дал!»

– Ну и что, приходил он к тебе на двадцать третье?

– Пришел. Действительно, с книжкой. «Я посижу?» – «Сиди, сколько хочешь». – «Нет-нет, я до вечера только». – «Чай попьешь?» Отказывается: «Зачем на меня тратиться?» Да чем тратиться? Чаем? Еле заставил стакан чая выпить. А пока он у меня был, я его спросил: «Имя-то у тебя почему такое? Вроде у евреев Романов не бывает». Оказывается, и не Роман он вовсе, а Абрам. По-новому его на работе называть стали. «Давай мы тебя Романом звать будем? Нам привычнее…» Он и не отказался. Роман – безопаснее.

Так весь день у меня и просидел. С книжкой. А вечером поднялся и уходить собирается. «Странный ты, – говорю, – вечером же еще опасней ходить. Оставайся ночевать, раз уж так». Отказался: «Я боюсь надолго квартиру одну оставлять». И ушел. Ой, чудной!

В последний раз я услышал о Романе через полгода. Водитель автобуса, на котором мы везли в зоопарк снежных барсов, сказал:

– А я вчера ездил Романа хоронить, вахтером у нас работал.

– Его убили?! – вырвалось у меня.


«Зоопарк»

Марина Киевская

Мой день. В годах прошедших, словно в западне.
За будущее с прошлым –
расквитавшийся.
И не впервой косить по скошенному мне.
Найдётся стебель, знаю я –
оставшийся.

И голос свыше: «Всем невзгодам вопреки
Слиянье двух сердец в одно. Вы – помните!»
А я… Я – чувствую тепло твоей руки
На выцветших
сырых
обоях
комнаты.
«Вдоль стрелки хронометра»

Александр Ким

...Номер не существует? Вот так это бывает. Первые годы меня это ввергало в отчаяние. Ни один из тех, кому я помогал, меня не помнил, это как стоять перед бетонной стеной. Я сопереживаю каждому из вас. Думаю, как помочь без излишних потрясений. Мне не нужно благодарностей, не нужно ничего. Просто иногда хочется, чтобы тебя хоть кто-то помнил. Но после того как все разрешается, законы равновесия Вселенной стирают все воспоминания у вас. Буду называть вас клиентами. Вы ничего не помните. Ни своих проблем, вернее помните, что они есть, но вас дико удивляют – как быстро они и положительно разрешаются. Я всегда ухожу один. Это закон и его нельзя нарушать. Мне невозможно завести семью. Так как рано или поздно мне придется кому-то помочь, и тогда мои близкие потеряли бы меня...


«Бог из машины»

Олег Кипкало

Подожди, не начинай. Я скажу – когда можно. Давай просто посидим. Тихонечко. Нам ведь не грустно? Совсем нет. Наверное, нам хорошо. А скучать мы и вовсе не умеем.


Давай смотреть. Куда? Какая разница. Можно – на нас. А можно – на эту назойливую муху. Или на мчащийся мимо поезд. Или на кипящий чайник. Разве нам не все равно?


Давай слушать. Скрипку, тишину или сверчка. Лето или зиму. Вой ветра или наше молчание.


Давай дышать. Легко и спокойно. А можно задыхаться, как от бега или от радости. Или от слез. Какая разница. Теперь.


Давай думать. Только не о том, что уже давно знаем. Только не о том. Давай – о нас. Давай – о них. Давай – ни о чем.


Давай считать. Сколько тебя было? А меня? А нас?


Давай верить. В то, чего больше нет. Давай ждать. Того, что не наступит. И чего не вернуть.

 


Давай мечтать. Давай станем глупыми. Давай сойдем с ума. Давай ...


Посмотри – как искрится снег. Послушай – как квакают лягушки. Тебя раздражает это шипение? Я выключу.


Подожди, еще мгновение. Дай мне увидеть, услышать, вдохнуть. Каждую его частичку. Сколько их еще осталось? Их больше нет? Давай не просить прощения. Все.


Начинай.


«Этюды»

Игорь Кичапов

...Самое трудное – выбор – было сделано. Здесь меня ничего не держало. Заскочив в гостиницу, через полчаса мы уже пылили по трассе.

"Трасса, Колымская трасса… Магадана душаааа…" По дороге Колёк, мужик с понятием, чтобы я не заснул, травил мне местные байки: в каждом районе они свои, хотя мотивы одинаковые. Но одна была выходящая за рамки общепринятых. Кто бы знал, что именно с ней мне и придётся скоро столкнуться. Суть её, если вкратце, в следующем. Когда в лагерь «Петровский» пришёл приказ прекратить добычу, среди заключённых пополз слушок, обычный в то время: основную массу людей вывозить не будут. Кому они нужны, уже отработанные, как тот полигон? Началась паника, никто не хотел работать на свёртывание. Тогда перед ними выступил "хозяин" и сказал, что все это враньё, что мутит воду, как обычно, ворьё. И всем, кто работает, будет увеличен паек. Речь произвела обратное впечатление: "Ну, вот! Точно кончат! Продуктов уже не жалеют!"

Здесь такое и раньше случалось: человек на Колыме был самым дешёвым и легко заменяемым инструментом. Поэтому, когда шахта уже была готова к консервации, несколько десятков, а по другим версиям, несколько сотен "зека", вооруженные кирками и ломами, забаррикадировались в этой шахте, требуя приезда чуть не самого Гаранина (был такой сталинский соколок в то время), для дачи гарантий.

Наивняк… Но люди были тогда тоже немного другими. Пусть на каторге, пусть обездоленные, преданные и проклятые, но они хотели хоть кому-то верить!

Начальник же лагеря, не желая рисковать не такой уж многочисленной "вохрой", после недолгой попытки убедить бунтовщиков, отдал простой и ясный приказ: взорвать вход в шахту, похоронив всех внутри.

Отец Бурого, один из немногих тогда всё-таки вывезенных оттуда и выживших, говорил, что всё так и было. И я верю, что так могло быть.

Но…

С тех пор к людям, которые оказываются ночью в том районе, иногда подходит старый измождённый зек и просит закурить. Говорят, что если старатель при этом в ужасе не убежал, почти сразу обязательно находит ХОРОШЕЕ золото!

– Народ говорит: у них там, в штольне, с куревом плохо. Вот и «стреляет» призрак папироски. Его все Стражем зовут, – закончил Николай.

– Ну, а вы с Бурым тоже угостили бродягу? – хохотнул я.

– Не… к нам он не выходил.

– Но металл-то вы нашли!

– Металл нашли. А его не видели… И слава Богу! – вполне серьёзно ответил напарник...


«Призрачный страж старой шахты»

Максим Кладов

...Пассажиры молчат и думают о своем. Я думаю о своем, об интересной встрече сегодня, вспоминаю свой дом, воскрешаю в памяти музыку Robert Rich, я спокоен.

Проходит секунда, вторая...что-то изменилось и в воздухе, и ... вот мы на станции, состав замедляет ход.

Мальчик идет быстро. К нему. Грузину? Татарину? Черкесу? С большим носом и маленькими, грустными глазами.

Мальчик делает удар ногой – быстро, точно. Туда... между грустными глазами и большим носом... ботинком на толстой, рифленой подошве.

И они уходят. Все они, эти почти мальчики – почти звери, выходят спокойно. Они улыбаются и их лица остаются в моей памяти навсегда...


«Moscow-city blues»

Александр Клейн

...К тому времени я успел выработать в себе по отношению к женщинам искусственный цинизм, который подпитывался разнообразными слухами о распутном поведении различных знакомых особ. Я мечтал о любовном опыте, чтобы, не в последнюю очередь, не оказаться круглым дураком, гоняющимся за высокими чувствами, в то время как женщины были неспособны понять их. Самооборона самолюбия и своего рода месть за духовную неразвитость женщин чуть ли не принуждали меня удариться в самый грязный разврат, но по своей неопытности я не знал, как это устроить. Оставалось надеяться на случай – и он предоставился мне...


«Рассказ неофита»

Алексей Кленов

...С полчаса ехали молча. И говорить пока не о чем было, да и мотор старенького "Урала" громыхал, как истребитель на форсаже. Антон внимательно смотрел на следы протекторов на дороге, Узелок все больше посматривал вперед, чтобы заметить грабителей издалека. Отмахали уже километров двадцать пять, а машины все не было, и следы бесконечно тянулись к горизонту, петляя среди полей по грунтовке. В нескольких местах грузовик, отчетливо было видно, елозил в больших лужах, скопившихся в ложбинках. Антон осторожно пробирался в таких местах по краешку, чтобы не "сесть". И все же старику пару раз приходилось выбираться из коляски и выталкивать надсадно гудящий мотоцикл. И только когда время подвалило к девяти, удалось нагнать грузовик. Вернее, следы протекторов круто повернули с поля в сторону леса, в узкую просеку. Резко затормозив, Антон заглушил двигатель, и вопросительно посмотрел на старика. Тот покивал головой:

– Верно, в лесочке им удобнее свежевать, все не на виду. Глубоко забираться, поди, не станут, так что бросай свою таратайку, пеши пойдем.

Оставив мотоцикл на дороге, оба пешком дошли до края поля, и углубились в лес. Прошли от силы метров четыреста, когда за кустами мелькнул зеленым тентом грузовик. И возле него – трое мужиков, разделывающих уже забитый и освежеванный скот...


«Узелок»

Дмитрий Клер

...Весь фокус в том, что шлюха мне уже без надобности. Родители об этом пока только не в курсе. Считают, что моё излечение зашло не настолько далеко.

Потому что как только в группе узнают о случившемся. Как только начинают перешёптываться, кидают косые взгляды, украдкой показывают пальцами.

Когда другие парни меня презирают, шутят про то, что лучше не поворачиваться ко мне спиной. Называют глиномесом и заднеприводным.

Когда начинают отвешивать пинки и тумаки, я знаю, что дальше они не пойдут. Избить меня – всё равно что избить женщину.

В этом мало приятного. Но всё это – малая жертва. Ради достижения великой цели.

Ведь теперь мне открыт проход в трусики каждой девушке в зоне моей досягаемости. Этот ключ, этот секретный код – буквы «г», «е», «й». Тут есть нюансы. Мало просто назваться геем. Нужно быть именно тем геем, которого хочет видеть конкретный человек.

Изучение потребительского спроса, желания и ожиданий аудитории – вот основа для грамотного маркетинга.

Потому что репутация – наше всё...


«Каминг-ин»

Влад Клён

Не допускаешь мысли
что мост горит
Висельник независим
завистник – врёт
Чрево уже не чувствует – говорит
что говорит – и ближний не разберет
Больно бывает чаще чем хорошо
Экая новость!
И ты это понял сам?
С этим ты в мир юродивенький пришел
с этим ты обращаешься к небесам?
Силы уходят строем незнамо куда
Клин пролетающий просто мозолит глаз
Так и уйдешь по себе не оставив следа
не вовлекающий
а вовлекаемый
в пляс
«Хочется верить...»

Константин Клён

Страшный, забавный, яркий,
Высокий и кисло-сладкий
Мир. Он у каждого свой
И каждый, и всякий – любой
Достоин и полон красот,
Всё ж лучше бездонных пустот.
Ты жив, ненадолго ты здесь,
Цени же, мой друг, что есть.
Вселенная – вся твоя.
«В пути прямиком за солнцем»

Светлана Клигман

Серафим (Давиду). Это про то, какого чёрта мы тут делаем? (Доедает, откладывает тарелку.) Сейчас расскажу, как нас угораздило. Сотворил, значит, Господь Бог нашу Землю, населил разными тварями, включая людей. Сначала всё вроде хорошо было, а потом смотрит, ай-яй-яй, ошибочка в расчётах вышла. Что-то чуждое и разрушительное стало появляться. Ну, стало быть, противовес какой-то нужен. Вызвал он к себе самых лучших воинов Земли обоего пола и спрашивает: «Кто из вас согласится спасать этот грешный мир? На веки веков взять на себя тяжкий труд удерживать равновесие на этой планете? Тот, кто вызовется, героем самым великим станет. Только предупреждаю: чтобы на Земле люди спокойно жили, лишу я их способности помнить как о страшной опасности, так и о тех, кто их от неё бережёт.» Ну мужики затылки почесали, – кому охота безвестным героем быть? Никому. И тут баба одна, дурища, возьми и ляпни: мол, я готова и все мои потомки Землю от беды беречь. Бабы они, известно, дуры, разжалобить их проще простого. Мужики от облегчения прослезились, руку ей пожали: «Спасибо тебе, – говорят, – женщина, век тебя не забудем!» и забыли сразу, как ушли. С тех пор и страдаем… Бог обратно на контакт не идёт, понимает, что других таких идиотов ему не найти. Вот и остаёмся мы при своём из-за глупости нашей пра-пра-пра (не знаю сколько раз) бабки. (Зверским тоном.) Не люблю родственников!..


Владимир Климанов

...«Зачем возвращать себе прежнюю жизнь, когда можно жить новой, – подумал безымянный, сидя в автобусе. – Если прошлый я был настолько глуп и самонадеян, чтобы стереть собственную личность ради творчества, то настоящий я должен стать лучше. И это прекрасно! Я могу подарить себе жизнь любого из восьми миллиардов жителей Земли или воплотить самые смелые мечты».

После этого принципиального заявления он почувствовал себя просто замечательно. Ушла тревога о туманном будущем и переживания о потерянной памяти. Головная боль забылась окончательно. Особенно его радовала мысль, недавно поселившаяся у него в голове и приобретавшая всё более ясные очертания: раз уж он, словно демиург, способен направить собственную жизнь в любое русло, то может это делать и с другими людьми, будто они персонажи одного большого романа. Разве не может он быть вершителем судеб для других людей? Теперь он действительно сам может на что-то повлиять и решать, как поступить, теперь он стоит выше всех обстоятельств, случайностей и форс-мажора, достаточно только сформулировать желание и записать его на бумаге, встроив в линию повествования. Доступны все варианты, о которых можно только подумать. Он может позволить простому прохожему разбогатеть просто так, не повинуясь логике повествования – пусть инкассаторская машина попадёт в аварию, распахнув свои двери и выронив сумки с деньгами, или в случайно забытом кем-то рюкзаке у лавочки окажется миллион рублей. Он может прекращать мировые конфликты, просто написав, что у ответственного за все страдания человека случится сердечный приступ, и тот даже не пикнет, а всем после его смерти станет только лучше. Теперь, решил Безымянный, нужно попрактиковаться на ком-то из пассажиров автобуса, прежде чем менять собственную жизнь...


«Я, которого не было»

Марина Климашевич

...Таксист был немолодой. Седовласый и очень улыбчивый. Даже его преждевременный комплимент не отпугнул меня. Но на всякий случай я села на заднее сиденье.

Таксист посмотрел в зеркало заднего вида на меня.

– Не боитесь так поздно одна на такси ездить?

– Что вы, с вами не страшно, – постаралась отшутиться я.

– Такая красивая и без сопровождения, – не унимался он.

Я немного насторожилась. На вид он был из Грузии. Мужчины этих краёв особенно ревностно относятся к традиционной роли женщины. Подумала, что начнёт сейчас учить, ценности «правильные» прививать… и постаралась предотвратить ещё не начавшийся разговор.

– Сопровождение дома ждёт, встречает.

– Это хорошо. – Он улыбнулся. Мне кажется, он мне не поверил, но предугадал моё нежелание слушать лекции.

– А откуда, если не секрет, возвращаетесь?

– День рождения у подруги отмечали.

– Хорошо отдохнули?

– Ну, сказать, что уж совсем хорошо, не могу. Место хорошее. Музыка и всё прочее. Но как-то… видимо, просто устала от вечеринок, старая уже, – улыбнулась я. – Кухня хорошая была.

– Ну, такой молодой нельзя так говорить, а то, что нам, старикам, делать тогда. – Опять улыбка. – Хорошая еда – это важно.

– Да, вы, наверное, много мест знаете, забираете пассажиров из разных мест, – улыбнулась я своей знакомой теме в разговорах с таксистами.

– Не скажите, я ведь их забираю, в сами места не захожу, – улыбнулся он снова. – Фасад здания оценить только могу, а они, как правило, все одинаковы. Да и не со всеми можно разговориться.

– Мне кажется, вы со всеми можете.

Он, правда, был похож на человека, которому раскрывают души все. Такая искренняя улыбка и сияющий взгляд… Видно было, что человек счастливый и добрый. Что такому душу-то не раскрыть?..


«История в разговорах»

Григорий Климешов

...Целый ряд последних событий (не только попыток дестабилизировать обстановку, но и статистических исследований на актуальные темы) вывел на первый план проблему антисемитизма. Трудно отделить оппозицию в политике Шарона (с которой соглашается много евреев) от антиизраилизма, а его от антисемитизма, но таковы уж общественное мнение и СМИ – валят всё в одну кучу. И кажется, что западная общественность удовлетворилась 2 аргументами: антисемитизм – арабский вопрос, а в Европе есть только ограниченная категория бритоголовых нацистов...


«Умберто Эко. Где антисемитизм? (перевод с итальянского)»

Наталья Климова


Варвара Клюева

...Сущность той, что при жизни звалась Анной Григорьевной, покинула бренный сосуд и устремилась вверх подобно пузырьку воздуха, возносящемуся к поверхности сквозь толщу воды. То, что происходило с ней дальше, вообще говоря, описанию не поддается: человеческий язык не оперирует понятиями, выходящими за рамки прижизненного опыта. Собственно, их, этих понятий, в языке попросту нет. Посему рассказ наш не претендует на правдивость, он – лишь слабое эхо истины, до неузнаваемости искаженное грубыми аналогиями и беспомощными попытками втиснуть ее полнозвучие в узкий регистр, доступный слуху...


«День Гнева»

Виталий Ключанский

Идет караван мой по пустоши лет,
Куда караванщик укажет.
И каждый верблюд в нем – певец и поэт.
А как же?
И я – не последний носильщик в роду,
Хотя не дорос до Гомера.
Но счастлив уже тем, что в связке иду,
Без меры.
Мы все перевозим поэмы небес,
Не слишком вдаваясь в подстрочник,
Нас гнет до земли ощущаемый вес
Тех строчек.
Не весь караван, но какая-то часть
Достигнет оазисов Млечных,
И там уж напьется Поэзии всласть
Навечно.
«Дуэтом поражений и побед...»

Олег Ключник

…Четвертая ночь ожидания принесла свои плоды. В спальне послышалось едва уловимое движение, затем быстрые шажки по паркету: ближе, ближе…скрипнула дверь… Яркий свет вырвался из раскрытого холодильника, и Иван Иваныч увидел…пингвина! Самого обыкновенного, в черном фраке из перьев. Птица деловито тянула из холодильника сосиски. Набрав достаточное количество, она развернулась и задом стала заползать вовнутрь, желая, видимо, снести яйцо. В свете из раскрытой дверцы холодильника Иван Иваныч оказался с ней лицом к лицу. Их взгляды встретились. Пингвин вздрогнул, уронил яйцо и понесся прочь по коридору, поспешно набирая скорость. Иван Иванович бросился вслед за ним.

Уже в спальне он успел заметить, как пингвиньи красные лапы и хвост мелькнули под кровать. Туда Иван Иванович не полез, с детства он испытывал непреодолимый мистический ужас перед этим местом.

Утром, чуть свет, он отправился в зоопарк. Там лохматый сотрудник орнитологического отделения выхватил яйцо у него из рук и, успев только крикнуть: «Пингвинье!» – скрылся за дверью с надписью

«ЛАБОРАТОРИЯ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!»…


«Кто живёт у тебя под кроватью»

Юрий Ко

Куда нам деть себя, вылепленных спешно и в потёмках?

К Харону!

 

К Харону стекаем массой, зажав пятаки в зубах. Своего пятака мало, рвём у ближнего, желаем лечь в барку, чепухой приукрашенную. Будто не в Аид путь держим, а на ярмарку тщеславия и глупости. Всё идет на продажу. И только горы упаковочного хлама гоняет ветер. Жизнь наша обёрточная.

Что с нами?

 

Литераторы отдельным ручейком стекают. Стекают, собрав важно за щёки, как хомяки, шелуху словесную. Кое-кто гордо несёт букет словоблудия.

Слышите, сладкоголосые! Харон в страну безмолвия путь держит. И грустно, нежно так вслед хариты напевают:

Жизнь – мгновенье, вспышка света,

а за нею темнота,

для забытого поэта

наступает немота.

 

Всё канет в Лету, и нет иного исхода. Знаю, но не желаю массой, не желаю стадом.

В одиночестве, в стороне, Сам!

К чёрту Харона!

Но прежде, пока ещё в полной памяти, склонюсь в поклоне, паду на колени...


«В преддверии»

Михаил Кобец

И музыка звучит над каменною башней,
даруя небесам ночного сна покой,
и мир уходит, словно день вчерашний,
случайно прожитый и позабытый мной,
и пёс за окнами, уставши от печали,
не воет больше в бледный лик луны...
Как мы бессмысленно устали,
как мы бессмысленно мудры.
«Октаф»

Вячеслав Ковалевич

Она резко обернулась.
– Не стой за спиной, пожалуйста...
– ?..
– Извини, с детства не могу, если только очень близкие.
– Не буду.
Минуту – каждый в себе.
– О чем ты думаешь не переставая?
– Честно? Ни о чем...
– Неправда.
– Я не могу раскрыть эту тайну...
– Бука, сейчас сяду вот в этот самый сугроб и откажусь подниматься до твоего ответа. Смотри, заболею...
– Цена слишком велика, я сдаюсь.
– Ну, и?
О тебе и только, о тебе.
– Исключительно о спасении мира красотой.
И мы падаем в снег, не отпуская друг друга.
Рядом малыш лет трех упорно пытался встать на ноги, скользя на замерзшей луже. И наблюдающая за ним мама спокойным тоном повторяла: "Я же говорила тебе, надо было идти по дороге". Сын не терял надежды.
Она пристально посмотрела на меня.
– Немедленно застегнись! – вытирая мое лицо.
Нотки показались знакомыми.
– Не-а...
– Ах, так!
Сопротивление было бесполезно – ее шарф огромным бантом красовался на мне.
И было безумно легко...
«Не стой за спиной...»

Александр Коваленко

Жила-была в тридевятом городе, что стоит за дальними морями да лесами в тридевятом княжестве, девочка. Звали её Альтру. Такое было у неё странное имя. Девочке оно не нравилось. Да и папе её – не очень. Зато мама без ума от него была: «Красиво звучит! – говорила она. – Я всегда так своего первенца назвать мечтала! И хорошо подходит оно моей малышке!» Делать нечего, отец согласился. Вообще, он всегда своей жене уступал. Раньше ещё пытался возражать, свои какие-то доводы приводил, а потом и это перестал делать – всё равно дело пустое...

Сначала думала девочка взять себе другое имя – потом, когда подрастёт. Ну, а со временем свыклась с ним, да и маму расстраивать не хотелось. Ведь Альтру была очень добрая по натуре. И как дочь, и как сестричка. И двух своих братцев младших безумно любила. Всем ради них пожертвовать была готова. Скажет мама: «Альтру, ты уже большая! Дай теперь малышам твоими игрушками поиграться!» – и она уступала. Или: «Доченька, пусть последние два кусочка пирога братишкам достанутся – им силёнки нужны, чтобы добрыми молодцами вырасти!» – и опять Альтру соглашалась. Купили как-то родители детям велосипед деревянный – один на троих, поскольку велосипеды в тридевятом городе очень дорогие были. Захотела девочка тоже прокатиться, а братья – ни в какую: «Наш велосипед! Не слезем – и всё тут!» Альтру наша едва не расплакалась от обиды. А мать ей говорит: «Ну что ты, доченька, не надо! И не нужен тебе этот велосипед вовсе – пусть себе мальчишки на нём катаются. Ведь не женское это дело – на велосипедах гонять! У нас с тобой другое предназначенье!» Подумала Альтру – и тоже согласилась...


«Сказка про девочку Альтру»

Ксана Коваленко

ты читаешь меня по методу брайля
февраля мне
затяжного холодного
сугробы чтобы
за окном зима
поджимает губы
ну а мы с тобой не задвинем шторы
кожа под пальцами тает, тает
притаился сон
за занавесью
птицы в снегу безответно небесны
моя рукопись вся
твоим телом читается
моя рукопись станет
когда-то пергаментом,
руны на ней порезче прорежутся
снежными ломкими кристалликами
ну а пока
тянет из спаленки
нежностью, нежностью, нежностью…
«Читаешь меня по методу Брайля»

Андрей Коваль

...Существует один текст, жанр которого нам удобнее всего определить как «житие», хотя это – слово с иными коннотациями, вводящее в данном случае в немалый соблазн. По-тибетски же этот жанр называется нам-тар, что можно перевести как «полное освобождение». Герой нашего текста – великий тибетский поэт, мистик и святой Ми-ла рэй-па. Ради простоты предлагаю называть его в дальнейшем просто «Ми-ла». Его нам-тар поразителен прежде всего многочисленными любопытнейшими подробностями, создающими, как мог бы сказать Барт, «эффект реальности». Ограничившись этими кратчайшими рекомендациями, хочу привлечь ваше внимание к одной-единственной примечательной подробности из нам-тар’а Ми-ла.

Несколько лет Ми-ла провёл в уединённой пещере, где предавался почти непрестанной медитации (по выражению автора нашего текста, «его медитационная подушка никогда не остывала»). Но настал день, когда все его съестные припасы (в основном цзамба, т. е. мука из поджаренного ячменя) полностью истощились. Ему следовало бы спуститься со своей вершины в деревню и попросить подаяния, но он, бедняга, дал обет как раз-таки этого не делать. Обет же, как известно, нужно блюсти свято. Поэтому наш Ми-ла приготовился к голодной смерти. Однако вскоре ему в голову пришло, что, если он выйдет из пещеры и пошарит вокруг в поисках съестного, то обет останется в силе. Пошатываясь, Ми-ла выбрел на свет Божий и вскоре обнаружил заросли молодой крапивы. Нарвав крапивы, он сварил (или, может быть, «заварил»?) её в своём глиняном кувшине. В дальнейшем крапива долго служила ему пищей. Между прочим, друзья, тибетское название крапивы – са-чхаг, са-по и т. п. – родственно глаголу са-во ‘есть’, ‘питаться’ и, таким образом, может быть передано сразу и как «едкая», и как «съедобная». От такой пищи Ми-ла, кстати сказать, весь позеленел и оброс тонкими волосками, напоминающими крапивную стрекательную «шерсть», так что люди суеверные принимали его за горного духа, а зубоскалы величали «гусеницей».

Однако всё же настал день, когда Ми-ла решил уйти из своей пещеры...


«Ролан Барт, или Пир софистов»

Ольга Коваль

...«Ну, что за день сегодня? Машину бросает по шоссе, покрышки ни к черту, да еще дождь как из ведра! Жена вцепилась в свою коробку с этими дурацкими туфлями! И это ж надо было такое купить? Дрянь, безвкусица, дешевка! И умеет же, стерва, довести до бешенства! Бантик, видите ли, очаровательный! Боже! Гроза началась, ко всему прочему. Несет, меня несет, поворот, дерево! Черт! Звуки какие-то размазанные, кажется, я вляпался в аварию. Вспышки, холодно и мокро, значит, вылетел из машины. Интересно, где жена?

Хорошо бы потеряла бы эти дурацкие туфли!

Что-то совсем темно. Пахнет странно, думаю, я в больнице. Тело не двигается, как ни старайся, глаза не открываются. Видимо, обкололи чем-то, наверное так надо. Буду спать, устал, мыслить и то тяжко. И все же, где жена?

Со мной что-то не так! Я не вижу, вернее не могу открыть глаза. Может это бинт? Может, я сильно пострадал? Но боли нет. Все-таки я в больнице, за мной ухаживают, меня лечат, все будет хорошо. Надо спать и все пройдет. Жена, наверное, тут и думать забыла о туфлях, беспокоится и жалеет, что довела меня до бешенства!

Вот ведь странно, я еще и не слышу ничего!..


«Бантик»

Людвик Ковальский

Словесные войны между верующими и атеистами опасны; они часто ведут к настоящим кровопролитиям. Как это предотвратить? Один из возможных вариантов – это поддержка философского подхода НОМА, сформулированного Американским учёным С. Гулдом. Ссылаясь на его труд, я писал: «Бог – это нематериальная сущность, поэтому попытки доказать, что Бога нет, путем научных экспериментов – неправомерны. То же самое можно сказать о попытках опровергнуть научные утверждения (как, например, возраст Земли) на основе несогласия со Святым Писанием».

В книге «Перекидывая мост между наукой и религией: почему это должно быть сделано» теолог Роберт Джон Рассел пишет, что для избавления мира от агрессивных конфронтаций необходимо сотрудничество между теологами и учёными. Подход НОМА, возможно, будет основой такого сотрудничества.

Первым шагом к взаимному уважению между верующими и учёными должно стать признание того, что большинство людей на земле окружены материальными структурами и духовными суперструктурами. Научные теории принимаются или отвергаются только на основе наблюдений и экспериментальных данных в сфере материального мира; теологические теории, с другой стороны, принимаются или опровергаются только на основе интуиции и на основе логического соответствия со святыми книгами. Формальное признание этих неопровержимых фактов, например, Папской академией наук в Ватикане, стало бы чрезвычайно важным шагом к ликвидации опасных споров...


«Бог: суть философии NOMA»

Михаил Ковсан

Экскурсии и экскурсоводов я не люблю. Однако ценю. Причина ясна: увидеть по-настоящему возможности нет, приходится не на гербовой, да и толковые попадаются, в переплёт из банальностей вкладывающие несколько страниц плотным петитом. Редко, но в этой роли и я выступаю. Когда приезжают те, кому отказать невозможно. Сто лет знакомы, как тут откажешь? Маршрут выработался спонтанно, под меня и гостей моих подверстался. Обычно встречаемся там, куда их привозят автобусы, чем раньше, тем лучше. Прощаемся там же, чем позже, тем больше увидели. Ритм определяет невинный вопрос. Если с кофе начнём (как не предложить?), будет вразвалочку, не спеша. Если кофе потом, будет резво, если не свалятся, много увидят, обед не предлагать – перехватим и понесёмся. Такой ритм мне по душе, хотя следующий день двигаться будет непросто и работаться будет не очень. Зато плотный петит, из которого изгнаны даже лишние предлоги-союзы.

Городу, по-моему, часы ни к чему. Но город, в котором их не было б, не встречал. Разве что для солнечных делаю исключение. Такие у нас впереди, напротив базара. Здесь же, на фасаде огромного здания Центральной автобусной станции – огромные стрелки, включая насмешку – секундную. Если бы никаких часов не было вовсе, определить время было б не трудно. Чем чище – тем раньше, чем позже – мусора больше. К обеду на асфальте – множество сора, вокруг урн – огромные горы, лавинами опадающие. Вечером в неясном свете лунно-фонарном надо их, присматриваясь, огибать. Но экскурсантам уже не до мусора: мечтая о душе и под спиной умеренно твёрдом, едва доползают.

Сказавший: было, есть, будет, был, есть и будет человеком лживым и ограниченным. Кому нужно время, испорченное часами? Но сказавший, даже исчезнув, порой возникает, из меня ко мне выплывая. Почему и зачем? Эти вопросы могли бы занять моего психоаналитика – если б он был, или биографа – если объявится.

Подумалось – промелькнуло: давно экскурсии не водил, значит, не приезжали, может, некому больше? Постарели те, что далече? И – внутренний монолог кто-то подслушал. Звонок. Привет. Голос знакомый. Но не узнал. Разговор сам собой хлынул – спросить, какой слон говорит, неудобно. Давно ничего не стесняюсь. А тут. Не покажешь ли, ты с ним неплохо знаком, завтра в девять там, где всегда. Переспросить не успел. Посмотрел номер – перезвонить. Нет-номера-нет. Глупый розыгрыш. Ладно.

Кто-то там, где всегда, будет ждать очень долго.

И – без паузы – отвергая звуки иные, шарманка, заглушая вторящие голоса. Ручка крутится, на вал наматывая туманное утро, а за ним тут же непрочное, зеленоватое, тоскливое предвечерье. Жуткий свет и жёлтые звуки упираются в грязные стены без окон, в улицу, унавоженную лошадьми, из-за тумана и газового грязного света нигде не начинающуюся и нигде не кончающуюся. Кусок улицы бесконечен, как звуки шарманки, не возникающие и не стихающие.

Кто-то взялся откуда-то. Кто-то где-то исчезнет. Сыро, холодно, слепо. Ручка шарманки невидимо крутится. Пока вертится, ничто никуда не исчезнет. Будет тянуться тошно, скользко, тоскливо, пока с иконы младенец с серьёзным лицом не сойдёт. Явится – и мелькнёт. Проковыляет по улице от конца до конца, дальше не двинется. Подойдёт к стене, ни двери, ни окна не найдёт, к ручке вернётся – смотреть, как крутится ненадёжно. И вдруг, ощутив безнадёжную размытость грязных полутонов, затосковав по чистым, сверкающим краскам, внутрь возвратится, к матери прислонится, пригреется, как собачонка рядом с шарманкой. Мать его приласкает, рубашонку с изображением крокодильчика у сердца одёрнет, вопрошающе глянет: где был, зачем уходил?

Где? В Городе был.

Зачем? Вопрос безответный...


«Экскурсия»

Михаил Ковтун

Сон... Я – вроде не я… Офицер лейб-гвардии Преображенского полка. Маман на меня смотрит и говорит: «Ах, Николя, как к лицу тебе эта форма». Сегодня праздник… Соберутся товарищи из полка… Жена сидит, на пианино играет, улыбается… Нет. За стол к нам нельзя, улыбаюсь… О будущем ребенке думать надо. Ну, не обижаться! Сыграй, милая, что-нибудь печальное… Что-то сердце растревожилось. Может, чувствует что-то... Календарь на стене перекидывает лист... Август месяц. Высочайший манифест Государя Императора об объявлении войны Германии и Австро-Венгрии. Наш полк уходит на войну. Толпы провожающих на улицах… Музыка... «Вернитесь с победой! Смерть тевтонам!» ...Вернемся. Жена провожать не пришла... Рожает. Так, видно, и не увижу своего сына… Снова календарь перекидывает листки… Мазурские болота… Война. Как же она не похожа на наши мечты… Голодные солдаты с пустыми винтовками, интенданты пропали где-то... Чем воевать? А тевтоны прут. У генералов в глазах растерянность… Не знают, что делать. Эх, Матушка-Россия… Вечный бардак. Приказ поступил – выбить немцев с опушки леса. Поднимаю взвод: – «Вперед, братцы! За веру, царя и отечество»… Последнее, что увидел – пламя на тупом рыле пулемёта… Потом вспышка и провал…


«Старое пианино»

Андрей Кожан

Никто не тревожил Моахару уже несколько тысячелетий, и он с упоением отдавался своему любимому занятию  –  он размышлял. Ему доставляло огромное удовольствие постигать суть вещей путем умозаключений. Ведь мир так велик и сложен в своем многообразии!

Его сосед Туара был уже глубоким стариком и лишь постоянно жаловался на этот неизлечимый недуг. Поэтому Моахаре с ним было неинтересно. Он был еще молод и мечтал, что когда-нибудь у него появится интересный собеседник, такой же как он любитель мечтать и размышлять об устройстве мира.

И вот однажды в страну, где жил Моахара, пришли люди, внеся ненужную суету и нарушая привычное течение мыслей. Это случилось ранним утром, когда снег только-только начал подтаивать под натиском пригревающего солнца. Поначалу Моахара не обращал на них внимания, приняв за обычных букашек и даже раздражался из-за нарушенного ими привычного спокойствия. Но люди с непостижимой скоростью начали изменять окружающий мир, обустраиваясь на новом месте, и к середине дня Моахара заметил, что они уже успели выстроить небольшой поселок. Он очень удивился их способности изменять для своих нужд окружающую обстановку, и это обстоятельство привлекло его внимание к ним...


«Конец Моахары»

Александр Кожейкин

...Он вдруг умолк на полуслове, его глаза заблестели нахлынувшей влагой, а затем две слезинки, как бы соревнуясь, покатились по щёкам его, застывая под порывами обжигающего северного ветра.

Но не ветер этот, а гораздо более свирепый, жестокий холодный поток вдруг охватил всё моё существо, бросил в дрожь, заставив ещё более пристально вглядеться в лицо его и спросить важное:

– Кто ты?

– Кто я? Поймёшь ли? Я хотел объяснить ученикам своим, как прекрасна непостижимая моя страна. Не сумел. Не смог найти сильных слов, говорил о мелком и упустил большое, великое. Как оправдаться мне? Чем вину искупить? И жутко мне теперь от этого так, что не могу найти я покоя. Вот и хожу, думаю и думаю. И куда не пойду, всюду гложет меня мысль острая, как бритва, одна единственная, что не исполнил я своего предназначения. А оттого ни здесь, ни там не будет мне покоя. Кто я? Я и сам теперь этого не знаю.

Глубокий вздох вырвался из груди его, как будто сама больная душа, вырываясь из оболочки, молила о помощи поблескивающие звёзды, равнодушно взирающую с неба Луну, а может, и самого бесконечно могущественного Создателя.

Налетевший ветер бросил на старика кучу жёлтых листьев со старой липы, и один из них, как бы в награду, опустился на седую поникшую голову...


«Безумец»

Дарья Кожемяка

Поезд тронулся, и мы суматошно чмокаемся, глядя в глаза друг другу – так надо, на прощание все целуются. И вот ты уже стоишь внизу, задрав голову. Состав тянется огромной, ленивой черепахой. А мы, поглощенные ею, выглядываем в окошко, стремясь запомнить каждую черточку тех, кто остается. Когда еще встретимся? А если и случится, будем уже совсем другими. Ты смотришь на меня глазами из далекого детства, они у тебя красные то ли от бессонной ночи, то ли от слез, которые предательски режут глаза. Делаешь вид, что готов бежать за поездом, и мы смеемся, я кокетливо машу платочком… Но поезд наконец-то разгоняется – спасибо, сил нет выдержать это. Твое лицо исчезает, и тут я уже не могу сдержать слез. Любимый город, расплывшись, прощается со мной – приезжай когда-нибудь!.. Волшебное лето закончилось...


«Наше лето»

Александр Кожемякин

Начинал – лихо, гордо, властно.
Был нахрапист и неленив.
Нотки жизни ложились классно,
но собрать их не смог в мотив.

Повело как-то юзом, боком:
тест – на жалость, тест – на излом...
А мечталось-то – слыть пророком.
А пришлось-то прожить – рабом.
«Ухмылка судьбы»

Андрей Козлов

...Многие люди заплатили бы любые деньги, отдали всё, что имеют, лишь бы стереть память. Немногие же страдают от того, что пазл окружающего мира до конца дней обречён быть разобранным, ведь вся их жизнь состоит лишь из одного пикселя посреди чёрного полотна.

Одного из таких людей зовут Борис. Седовласый старик худощавого телосложения с необычайно подвижными, любопытными глазами. В них всегда выражалось любопытство – что бы ни происходило. В прошлом, лет сорок назад, он был подающим надежды молодым дирижёром. Тёмные курчавые волосы, великолепное чувство юмора, начитанность и талант к музыке, особенно игре на фортепиано, привлекали женщин. Несмотря на популярность, он женился рано, ещё не закончив консерваторию, на простой девушке, тоже студентке, правда, не консерватории, а текстильного института – Розе.

Жить приходилось тяжело, практически впроголодь. Конечно, удалось договориться об общежитии, но даже нормально питаться – и то для супружеской пары учащихся казалось роскошью. Целыми днями они пропадали в своих учебных заведениях, вечером же встречались в миниатюрной комнатушке – делили скромный ужин, приготовленный Розой на скорую руку, несколько часов разговаривали с таким интересом и задором, как на первом свидании.

Жизнь шла своим чередом. Спустя год у них появился сын. Подающий надежды дирижёр превращался в мэтра, из общежития они сначала переехали в съёмную, а затем и в собственную квартиру. С каждым годом счастья только прибавлялось.

Однажды все изменилось. Но не так, как обычно: Роза не изменила Борису, да и Борис не променял жену, с которой прошёл много испытаний, на молодую, восторженную поклонницу, дети – мальчик Аркадий и две девочки, Тамара и Соня, – хорошо учились, любили и уважали родителей. Но в какой-то момент отец семейства перестал это ценить, но не по собственной воле. Время исчезло...


«Пиксель времени»

Вячеслав Козлов

...На улице ярко светило солнце и дул легкий ветерок. Все – как в жизни, даже облупленный фонарный столб. Иван Семенович подошел к столбу и ощупал его шершавую нагретую солнцем поверхность.

– Потрясающе!

Он действительно стал замечать множество деталей, на которых раньше не обращал никакого внимания. Вот воробей пьет из лужи и оглядывается после каждого глотка, как будто ворует. Вон торговка мороженым прячет деньги в карман под передник и тоже оглядывается, как будто ворует.

– Как они это все запрограммировали! Но и денег взяли немало. Зато теперь две недели полной свободы! Полного наслаждения! И, как сказал тот парень, не надо заботиться о себе. Делай, что хочешь! Хочешь – ешь мороженое… Интересно, а деньги у меня есть? Если это такая полная реальность, то надо платить деньги.

Он достал свой потертый черный кошелек. Все деньги были на месте.

– Интересно, откуда компьютер узнал, сколько у меня было денег? Меня вроде бы не спрашивали об этом. Впрочем, он же говорил, что мой мозг тоже участвует в этом процессе.

Иван Семенович купил эскимо в шоколаде и посмотрел на часы. Прошло всего около часа с тех пор, как он после работы зашел в фирму «Мечты сбываются» и сбыл свою мечту. Точнее, ему сбыли его мечту. Менеджер по сбыту. Интересно, Маша дома волнуется о нем? Раньше, когда он задерживался, то всегда возвращался домой в каком-то взволнованном состоянии. Надо что-то говорить жене, оправдываться, чувствовать свою вину. И она, как будто не доверяя его словам, переспрашивала, была недовольна. Сегодня такого состояния не было. Волноваться было не о чем. Это же псевдомир. Он словно смотрел не себя со стороны.

– Даже интересно, а что она скажет. Да, кстати, она просила кое-что купить.

Иван Семенович зашел в гастроном и через двадцать минут уже открывал дверь своей квартиры...


«Флажки»

Игорь Козлов

Чиркну спичкой –
Воды вспыхнут –
Нефть без запаха,
С лунным бликом.

Под откосом,
Под высоким –
С космонавтами
Бронепоезд.

Мимо смерти,
Мимо жизни
На Луне они
Приземлились.

Возвращаться
Не желают,
Лишь тоскуют и
Наблюдают

За Землёй, где
Пахнет нефтью
И на севере
Ночь белеет.
«Чиркну спичкой»

Николай Козырев

Поросёнка, которого мы с матерью держали второй год, сначала звали Борька. А когда его габариты достигли внушительных размеров, присвоили ему отчество: Иванович. Борис Иванович навсегда запал в нашу память после драматических событий, произошедших на территории нашей деревни.

Всё началось в один прекрасный июньский день, в субботу. Вволю напарившись, я расслабленно отдыхал в предбаннике собственной бани. Неожиданно через приоткрытую дверь ко мне заглянул находящийся в свободном выпасе Борис Иванович. На пороге предбанника он насторожённо замер, одновременно с любопытством разглядывая незнакомое помещение. Находясь в прекрасном расположении духа, я снисходительно-глумливо произнёс:

– А-а-а-а, Борис Иванович. Здрасте. Что же вы остановились? Заходите, пожалуйста. Будьте как дома.

Борька только этого приглашения и ждал. Резво вскочив в предбанник, он принялся активно принюхиваться. Такая прыть поросёнка меня позабавила. В порыве веселья я радостно воскликнул:

– Борис Иванович, может, вы и помыться желаете? Так не стесняйтесь. Заходите, – и распахнул перед ним дверь, что вела в баню. Если бы я знал, какие события последуют после этого. Но кто из нас не делал ошибок, особенно в молодости?..


«Невкусное мясо»

Ольга Козьменко

...На корпоративную новогоднюю вечеринку я заявилась в новом стильном костюме. Сделала шикарный маникюр, причёску. Всё это народ кое-как пережил, но моя шуба сразила весь наш коллектив. Я веселилась от души, видя их натянуто-кислые лица: такой покупке стоило позавидовать! Весь вечер за мной роились наши гости, приглашённые представители организаций-партнёров, коллеги-мужчины баловали небывалым вниманием. Я была в ударе: сыпала остроумными шутками, зажигательно отплясывала и даже спела несколько романсов, подыгрывая себе на пианино.

А потом мне стало скучно, даже тоскливо. Щемящая грусть, которую не вспугнула ни громкая весёлая музыка, ни смех, жёсткой рукой до боли сжала сердце. Выйдя в дамскую комнату, по сотовому вызвала такси. Оделась и выскользнула на улицу. Моего отсутствия даже не заметили, никто не кинулся за мной вдогонку. От этого ещё гаже стало на душе.

Расплатившись с таксистом, я вошла в плохо освещённый двор. Уже подходя к подъезду, заметила в углу пару красных сигаретных огоньков. Как-то сразу стало не по себе, когда два тёмных силуэта двинулись на меня. Я встала как вкопанная. На слабоосвещённый пятачок из темноты выходили чужие мужики, которых я ни разу здесь не видела. Один из кармана что-то достал, и по щелчку выбрасываемого лезвия, догадалась, что это нож...


«Бич»

Дмитрий Колганов

Вселенная пути Добра и Зла,
Как пряди шёлка, в нить одну свила.
И, навязав на ней узлов тугих,
Вручила нам. И Жизнью нарекла!
«Сад размышлений»

Алексей Колесников

Вороны громко орали свои песни сидя на ветке. Вся их поза и выражение их морд были такими, будто они недовольны тем, что под их домами на ветках раскинулся большой и шумный город. Они нервно переговаривались и закатывали глаза, вороны будто хотели сказать: «всё бессмысленно и ничего вас не спасёт: ни этот рекламный щит, не весёлый женский голос из радио, ни брошенный мимо урны окурок, ни автодорожный инспектор, который приехал на место аварии». Хорошо, что мы не понимаем вороньего говора, иначе была бы опасность услышать правду, ведь, вероятно, они намного старше нас.

Ещё немного две вороны посидели на ветке, посудачили о чём-то своём, а потом вспорхнули и разлетелись в разные стороны. Ветка качнулась, сбросила с себя чешую замёрзшего снега и замерла.

Дерево, на котором сидели вороны, было целым вороньим общежитием, и каждую весну эти угрюмые птицы вили на нём гнезда.

Никто не заметил, что гнёзд на этом дереве стало значительно меньше, чем восемь-десять лет назад, никто не обратил внимания, что службы города опилили часть веток и дерево стало смотреться скромнее, а уж чего совсем никто не заметил, так это того, что дерево это стоит теперь одиноко между двумя магазинами, как бы занимая место возможного третьего. Раньше, не было магазинов, рекламного щита и тротуара под этим деревом, а была редкая аллейка из восьми таких вот деревьев – вороньих гетто.

Да и кому нужно это замечать? Зачем обращать на такие мелочи внимание. Не заметил бы этого и Юрка, мой друг, хотя он любил прятаться и курить за этим деревом, ещё будучи школьником. Странной была бы эта перемена и для Ромки, моего соседа, который подарил мне когда-то давно серебряную монету, которую однажды я выменял на буханку хлеба, умирая от голода. Единственный, кто мог бы заметить все эти изменения – это чуткая, внимательная и сентиментальная девочка Лера – моя сестра.

Вот так смотришь на эту ветку, и память начинает работать сильнее всего того, что есть в человеческом организме. Подобно тому, как влезает дым в глаза и печёт их до тех пор, пока не выступят слёзы, так и она обволакивает мозг и заставляет работать на себя, лопатой осквернять кладбище забытых отрывков жизни...


«Длинная жизнь»

Павел Колесников

...Михаил Иванович вот уже два года как умер… Сердечный приступ, как мне рассказывали, застал его прямо в автобусе, по дороге в больницу. Мне было жалко этого худощавого человека с бледным от сердечной недостаточности лицом и пергаментной кожей. Тогда меня первый раз посетила мысль, что жизнь – это постоянная борьба с шумом, попытка человека к нему привыкнуть, воспринимать как должное, как часть мира и часть себя. На ум приходит простая аналогия. Почему дети так боятся грозы и разных громких звуков, а взрослые – нет? От самого рождения и до смерти человек живёт в шуме, который сам производит. А организм нашёл способ выжить – он перестает его слышать. Может, мы и умираем оттого, что рано или поздно организм изнашивается, устаёт от шума, не может ему больше сопротивляться. И не потому ли люди к старости начинают хуже слышать? Впрочем, вскоре я перестал размышлять на такие темы, влившись в бесконечный круговорот человеческого движения. Более того, если постоянно думать о шуме, начинаешь его слышать. И он соберётся избивать сознание десятками грохотов, сотнями шлепков, тысячами стуков, миллионами шорканий и скрежетов, миллиардами звонов и хлопков.

Но случилось кое-что, заставившее меня вернуться к своим рассуждениям. После смерти Михаила Ивановича в его квартиру заехали новые жители – молодая пара. С их приездом в нашем подъезде стало ещё громче. Парень играл в рок-группе и вечерами напролёт устраивал репетиции.

Наш подъезд не сильно отличается от других. В нём тоже жили сварливые и злые старухи, которые развлекались на склоне лет тем, что отравляли ядом сплетен ту часть дворовой жизни, которая была мирной. Мешала «добрым» людям спать «чертовская музыка». И когда бабушки собрались во дворе написать жалобу в администрацию, я вдруг понял, что, в отличие от них, совсем не слышу визг электрогитары или, скорее, не обращаю на него внимания. Так же, как не слышу вездесущего звука работающей дрели или шипящей у кого-то воды в ванной. Как-то вечером, прислушавшись к ощущениям, я смог почувствовать, что звук гитары сильно выделяется из других. Но прошла неделя, другая и я уже, как ни старался, не мог понять, чем же для меня этот звук отличался от остальных. Я даже не сразу мог выделить его из общего шума. Тут бы снова забросить свои странные мысли подальше, но жизнь снова подкинула пищу для размышлений...


«За окном – тишина»

Зоя Колеченко

...Сразу скажу, чтоб избежать возможных недоразумений. Этот маленький текст – не рецензия и даже не «отзыв о прочитанном». Это предостережение. Начиная читать «Аморт», я и предположить не могла, куда заведет меня это чтение.

Считая себя читателем искушенным и балованным, первое время я радостно отмечала про себя: избыточность, метафоричность, медленное письмо. А потом со временем что-то случилось. И я выронила все определения.

В. Шкловский писал: «Ты не знаешь – и это хорошо, – что многие слова запрещены. Запрещены слова о цветах. Запрещена весна. Вообще, все хорошие слова пребывают в обмороке». Соловьев пишет так, словно знать не знает об этом негласном уговоре. Словно не желает участвовать в этом писательском заговоре. Словно обладает своим собственным, исключительным, но естественным правом на буквы – и на реальность. И не заразиться этой поражающей воображение смелостью, будучи читателем чутким, невозможно. Словно его сила преображать распространяется и на тебя, чтением преображаемого.

Книга «Аморт» способна расколоть читателя надвое. На две – неравные – части. Остатки здравого смысла инстинктивно сопротивляются в процессе чтения ошеломительной атаке звуков, образов, значений, яростному штурму языка; в то время как вторая – большая – часть не желает и не способна дальше сопротивляться. Нашествию. Пиршеству. Трудному лакомству, от которого велика опасность слечь – надолго...


«Сергей Соловьев. Роман «Аморт». - М.: Зебра Е, 2005»

Татьяна Коломеец

Шепчу слова задумчивой старухой,
Не тронутой чужим «благополучным»…
Чужого языка, чужого слуха
Бредут мои слова в свой путь беззвучно.

Соседи умирают друг за другом,
И улицы мрачнее с каждым годом.
Шепчу слова задумчивой старухой,
Заносчивой, высокомерной, гордой.

Как будто умирают города,
И мхом их улицы покрыты сонным,
Теряя связи, ничего не помня –
Ни имени, ни взгляда, ни следа. 

«Заречемся...»

Сергей Коломиец

...И не было ничего...

...И было Ничто...

Ничто было Бесконечным, Безграничным, Беспредельным...

Оно окружало себя, Оно купалось в себе, Оно боролось с собой...

Оно победило себя.

...И ничего не произошло...

...И произошло Нечто...


«Отрывки из Книги Бессмертия,»

Владимир Колотенко

Гроб устанавливают на крепкий свежесрубленный стол, покрытый тяжелым кроваво-красным плюшем. Мне приходится посторониться, а когда гроб едва не выскальзывает из чьих-то нерасторопных рук, я тут же подхватываю его, чем и заслуживаю тихое "спасибо". Пожалуйста. Не хватало только, чтобы покойничек грохнулся на пол. С меня достаточно и того, что я поправляю складку плюша, задорно подмигивающего своими сгибами в лучах утреннего солнца, словно знающего мою тайну. Нет уж, никаких тайн этот ухмыляющийся плюш знать не может. Боже, а сколько непритворной грусти в глазах присутствующих! Большинство искренне опечалены, но есть и лицемеры, изображающие скорбь. Я слышу горестные вздохи, всхлипы... Ничего, пусть поплачут. Не рассказывать же им, что покойничек жив-живехонек, цел и невредим, просто спит. Хотя врачи и констатировали свой exitus letalis*. Причина смерти для них ясна – остановка сердца. Я это и сам знаю. Но знаю и то, что в жилах его еще теплится жизнь, а стоит мне подойти и сделать два-три пасса рукой у его виска, и покойничек, чего доброго, откроет глаза. Дудки! Я не подойду. Я его проучу...


«Фора»

Константин Колунов

«Палка, палка, человечек, –
Это я иду, старик!
Я теперь бесчеловечен,
Всё от старости болит.

Ну-ка, дед, пошёл с дороги,
Жми быстрей на костыли,
Наши горы – все пороги,
Наши цифры – все нули.

Пахнет бабушка духами –
Не для савана шанель.
Трудно есть двумя зубами
Блюдо юности – шрапнель.

Все врачи теперь богини,
Поликлиника – Олимп,
Лифт меня к врачам поднимет,
Сразу видят лысый нимб.

Карта толще «Дон Кихота» –
Семь обшарпанных томов.
Пью лекарства от чего-то,
Но к чему-то не готов.

Мне и здесь ещё не тесно,
Ощущаю вес и рост,
Жить покамест интересно,
Значит, рано на погост.

Дам я голубю пшеницу,
Молока налью коту.
Почему бы не жениться?
Эту взять, а может, ту?

С богом мы давно знакомы,
Скоро пить на брудершафт.
Стариковский мир огромный,
С каплю мир – у малыша.

Вижу то, чего не видно,
Слышу то, что не звучит.
Мне одно теперь обидно,
Что любимая молчит.

Крашу памятник, ограду
В брюках летних, пиджаке.
Улыбается мне рядом,
Я хочу спросить: перке?

Почему меня любила,
Почему любил в ответ?
И куда девать белила?
Красить лавку или нет?

Птицей что-то отвечает,
Комаром кусает в нос.
Нет, меня не понимает,
На вопрос даёт вопрос.

Дома ей поставлю свечку,
Выпью с сахаром чайку,
Мы и здесь бы жили вечно,
День за днём, плечом к плечу.

Ну-ка, дед, пошёл с дороги,
Есть своя, ходи к своей.
Память нам сбивает ноги,
В никуда идём за ней».
«Стариковские песни»

Вадим Колупаев

…Пришел как-то Простодушный на конференцию на тему «Современное понимание счастья» к философам, мыслителям, писателям, поэтам. В числе приглашенных были журналисты, феминистки, нетрадиционная публика сама пришла, и как экзотику, пригласили православного священника.

И сказал Философ: «Все общество делится на классы, группы и т.д., поэтому понятие счастья во все времена менялось в зависимости от того, из какого слоя мыслителей смог издать свою формулировку».

Поэт ответил: «Счастье – это состояние влюбленности. Вспомните молодость, первую любовь. Вспомните зрелость – там иные чувства: Человек не принадлежит себе весной, летом, осенью и зимой, а поздняя любовь вообще ни с чем не сравнима, весь тот возраст можно назвать ранний Бальзак, поздний Бальзак – любви все возрасты подходят»

Нетрадиционная публика прерывает поэта (непонятно кто выступает мужчина или женщина): «Да! Да! Да, любовь без границ во все времена года, а стыдно только первый раз…»

Мыслитель: «Счастье – это не чувства и не любовь, может быть ближе к состоянию души – где главное сам человек».

Писатель: Счастье – это внутреннее состояние человека и не зависит от женщины или от обеда, тем более Родина в опасности, внешний враг объединился вокруг пендосов. Преступность, алкоголизм, наркомания, посмотрите на бедность в стране, поэтому человек счастлив, когда он маленький, если повезло родителям, либо, когда он стар, если жизнь удалась – это в теории!

Феминистка: «Каждая женщина счастлива, когда уйдет от мужа, обратите внимание: когда она уйдет, а не ее бросят!»

Журналистка: «Современная свобода – это счастье! Моя подруга по секрету мне сказала, что она счастлива потому, что она замужем, имеет двух любовников, и еще ….»

Мыслитель: «Частные случаи не рассматриваем, давайте вернемся к человеку в целом как к объекту мироздания, что скажет духовенство?»

Священник: «Счастье имеет словообразование «С Частью», то есть после Причастия человек становится частью Господа, частицей, которая никогда не умрет. Осознание этого Бесконечного бытия с Богом и есть счастье.

На этом конференция закончилась, как выяснилось, все хотели выступить, и только Простодушный слушал, так как он от скудоумия даже своего мнения не имел по такому известному всем вопросу.

 

Авторский сказ: Без христианства мы были бы либо язычниками, а без причастия просто католиками или протестантами …и т.д…


«Православные сказки»

Кирилл Комаров

Вы что-нибудь знаете о полузабытых курортах Белоземья? О домах отдыха, санаториях? Если вы слывёте успешным человеком, у которого дома есть пылесос, дети и прочее такое разное, всё, кроме выжившего из ума учёного, числящегося вашим родственником, то, скорее всего, нет. Тогда живите спокойно и дальше, крутите хулахуп восторженного существования, а Белоземье пойдёт своей тропинкой. Нечего вам встречаться: ваше благополучие всё только усугубит.

Если же случилось так, что вам приходилось отвозить туда деда или отца, то вряд ли вам выпадут впечатления ярче этих. И ярче на этот раз значит острее, отчётливее, печальнее, но никак не лучше. Место, где держат тех, у кого ничего не получилось – так можно рассказать про любое из них.

Среди всех здешних строений санаторий «Колокольчик» – не самое мрачное, есть и похуже, вроде «Римлянина» – кожвендиспансера, ставшего домом отдыха. Но только в «Колокольчике» живут старики, которые никогда отсюда не уедут. Даже от герба на воротах санатория осталась лишь надпись: «По ком звонит колокольчик». Пока не увидишь, что ворота заперты на замок, есть мгновение подумать о весенних лугах. Но это ненадолго...


«Колокольчик»

Павел Комаров

...Я по-прежнему слеп и глух, но, щупая шестом дно, научился кое-как передвигаться. Глаз у меня по-прежнему нет, вместо них – две черные мертвые точки. Язык людей я так и не выучил, и для общения пользуюсь системой уловок и хитростей, позволяющей мне обманывать собеседника и делать вид, что я умело веду разговор, но на самом деле у меня уже просто нет времени...


«Дракон»

Андриан Комнин

...«Ты видишь, в зале нет цветных картин,

А на стене лишь только чёрный куб?

Он гуталином лёг на белую бумагу,

Со взглядом «кто б усыновил чертёнка

В ночном заброшенном подвале!»

Скучно нестерпимо, поэтому едва ли

Здесь смысл есть надолго зависать,

Пойдем-ка мы к испанским мундиале…»

 

«Несчастный одинокий кубик!» –

Я вскрикнул вдруг с такою болью,

Что папа мой (почти что генерал)

Едва ли не упал от крика моего,

А тётеньки, что с пистолетом охраняют,

От неожиданности рты пораскрывали,

И так до самого утра сидели!

 

«Хорошенькое дело, гуталин!

Пап, ты не видишь! Там, в углу квадрата, справа

Стоит бидон с горячим молоком,

А чуть поодаль, где тропинка змейкой в лес,

На шелковицу влез детёныш-слон,

И мать его, слониха, ищет сына,

И хоботом уже готова затрубить!»...


«Волшебный квадрат Малевича»

Виктор Коноплев

Знанье разорвано. Смерть опрокинута.
И бесконечен конечный мой путь.
В зеркало вижу: реальность раздвинута,
Кто-то стучится, как в дом, в мою грудь.

 

Я попытался в цепочке познания
Выделить лишь золотое звено,
Но покачнулось вселенское здание,
Вмиг обнажив одиночества дно.

 

И, собираясь в молекулы заново,
Освобождаясь от пут забытья,
Всё же нашёл, пусть побитое, рваное,
Но безгранично свободное «Я».
«В гостях у Белобога»

Юрий Копылов

…– Ну, половинку. Стопки-то маленькие. Вот так. Смотрю я на тебя, На­ташка, – ты тоже постарела. Женщинам этого не говорят, я знаю. Груб стал. Душой очерствел. Но ведь я тебе могу сказать?

– Думаешь, здесь легче было?

– Знаю, знаю, нелегко тебе пришлось – одной. Да. И тебе тоже доста­лось. Ничего, скоро уж конец. Выпьем?

– Выпьем. Но только мне чуть-чуть.

– И всё-таки ты счастливая, Наташка. Дочь у тебя растёт.

– Да. Это большая радость. Если бы не она, не знаю, что бы со мной было. Ты про себя-то расскажи. Когда вернулся? Где ты теперь? Что делать собираешься?

– Вернулся третьего дня, в воскресенье. Прямо из госпиталя. Осколком пе­ребило. В другое время, может, и спасли бы. А тут, сама знаешь как: оття­пали без долгих разговоров, и кончено дело. Чёрт с ней! Хоть жив остался. Жаль, что правая. Ну, живу с мамашей. Всего-то два дня. Старая стала. Жа­леет меня. Мать.

– Всё ещё холостой?

– Хм. Да где ж – там?

– Я понимаю. Так спросила.

– А теперь кому я нужен, без руки…

– Да ну, глупости. Ты ещё ой-ой-ой! Сейчас любые мужики нарасхват.

– Хм. Ты-то как?

– Ничего, нормально. Сам видишь. Дочери уж скоро пять. В садик хо­дит, на продлёнку. За Алёшу пособие получаю… Ночью проснёшься, поша­ришь рукой – пусто. А так хочется мужской ласки… Уткнёшься в подушку… Чтобы она не слышала…


«Кто пришёл?»

Светлана Копылова

...Всю беременность Тоня проходила счастливой. Она приняла всем сердцем своего ребёнка и с нетерпением ждала его появления на свет. Она знала теперь всё о солнечных детях – что они доверчивы и открыты, улыбчивы и наивны даже во взрослом возрасте. Они никогда не помнят зла и всегда улыбаются людям, которые их не любят. Они приветливы и любвеобильны. Просто у них лишняя хромосома. Говорят, что Бог создал этих детей, чтобы проверить сердца остальных людей. Сердце Тони было готово для принятия такого ребёночка...


«Башмачки из белого шоколада»

Дмитрий Копьёв

            ...Дед-Мороз  идет  по  лесу,  своей  волшебной  палочкой  дотрагиваясь  до  елок,  которые  тотчас  начинают  сверкать  яркими  разноцветными  искрами.  Лес  вокруг  преображается,  становится  светлым,  веселым.

                                                                Вбегает  Колобок.

КОЛОБОК:    Дедушка  Мороз!  Дедушка  Мороз!!!

ДЕД-МОРОЗ:  (оглядываясь)  Где?…  Кто?  Кто  меня  зовет?

КОЛОБОК:    Это  я,  Колобок!  Дедушка  Мороз!

ДЕД-МОРОЗ:  А!  Колобок!  Ну,  здравствуй,  здравствуй!  Куда  спешишь,  дружок?

КОЛОБОК:    Дедушка  Мороз!  Спасите!  Помогите!

ДЕД-МОРОЗ:    Что  случилось?…  Да  ты  спокойнее,  все  по  порядку.

КОЛОБОК:    Дедушка  Мороз!  В  нашем  лесу  разбойники  объявились!

ДЕД-МОРОЗ:    Ну!??!…  Быть  не  может!

КОЛОБОК:    Самые  настоящие,  взаправдашние!

ДЕД-МОРОЗ:    Так,  так,  и  что  же?

КОЛОБОК:    А  то,  что  они  ужасное  замышляют,  готовятся  кое-кого  обхитрить,  заманить,  обмануть!

ДЕД-МОРОЗ:    Гм!  …Обхитрить,  заманить,  обмануть?

КОЛОБОК:    Да!  Слышал  я,  собираются  они  у  медведя  из  берлоги,  пока  он  спит,  весь  мед  украсть!

ДЕД-МОРОЗ:    Весь  мед!?  Ишь,  смелые  какие!

КОЛОБОК:    Надо  их  опередить,  предупредить!

ДЕД-МОРОЗ:    Гм!  Опередить,  предупредить?  Ну  что  ж,  идем,  предупредим.  Показывай,  где  прячутся,  проказники!

КОЛОБОК:    Идемте,  дедушка,  покажу!

                                            Оба,  крадучись,  движутся  к  ближайшим  елкам.

КОЛОБОК:    Тссссс!!!

                                              Дед-Мороз  понимающе  кивает  головой.

КОЛОБОК:    Дедушка  Мороз!  Вон  там,  за  ёлками!…Смотрите!  Идите  сюда!

ДЕД-МОРОЗ:    Сюда?

КОЛОБОК:    Да,  да,  на  эту  полянку…

                                      Дед-Мороз  ступает  вперед,  и  вдруг  снег  под  ним  проваливается  и  он  падает  в  медвежью  берлогу!

ДЕД-МОРОЗ:  (на  лету,  с  ужасом)    Господи,  помилуй!!!…  Падаю?!!!…  Ай!!!….

                                      Раздаётся  шум,  треск  и  крики,  вслед  за  чем  из  берлоги  выскакивает  перепуганный  Медведь  и,  не  оглядываясь  и  не  разбирая  дороги,  бросается  наутек.

МЕДВЕДЬ:  (в  панике)    АААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!

                                Как  только  все  стихает,  на  поляну  выскакивает  довольный  Колобок.

КОЛОБОК:  (радостно  хлопая  в  ладоши)    Вот  здорово!  Ай,  да  Колобок,  горячий  бок!  Сразу  двух  зайцев  поймал!  Деда  –  в  берлогу,  Медведя  –  из  берлоги!  Ха-ха-ха!!...


«Бравый Коломбино и Дед Мороз или Лапы вверх! Попались, которые кусались!»

Алексей Кордов

Ропща под грузом повседневности,
Скажи мне вот что, добрый друг:
Как предок твой в далекой древности
Мог разорвать порочный круг?
Он не стонал, не ждал спасения –
На зверя с каменным ножом,
Переживал все потрясения,
Вот только не был он сражен.
Он бился в кровь со всей вселенной,
И, несомненно, победил.
Ведь если б он склонил колени,
Ты по земле бы не ходил.
А ты рыдаешь от бессилия,
Кричишь от жалости к себе.
Ты опасаешься насилия -
Ты – не приученный к борьбе.
Но меж былыми поколеньями
И теми кто еще придёт,
Кто меж иными измереньями
Дорогу в этот мир найдет,
Достоин ты принять нить времени?
Да и решишься ли посметь,
Кряхтя от этой жизни бремени
В глаза идущих посмотреть?
«Воин Ветра»

Денис Коркин

...Свежий снег лип к лыжам, и идти было труднее, чем накануне. Порой у старика кружилась голова, и если в этот момент начинался ещё и кашель, то он совсем терял направление и мог забурить в валежник или напороться на ветку дерева. «Что делать, когда заметёт следы? – думал и думал старик. – Радоваться, что я сделал всё, что мог? А что я сделал? Погубил себя с чистой совестью. Это большое дело. Но какое бестолковое! Ладно тебе, старик. Ты всегда думаешь о плохом, чтобы радоваться, когда не сбылось. Оставь эту игру и лучше смотри вперёд, и готовься прыгать от счастья». Каждый более-менее подходящий по размеру и форме сугроб старик принимал за припорошенную снегом тушу лося и уже был готов упасть на колени, возвести руки к небу и сладко зарыдать, но, подойдя ближе, убеждался, что это один только снег.

«Хуже всего, что туча просто сыпет и сыпет, – думал старик. – Лучше бы она специально хотела меня прикончить. Я бы хоть проклял её. А так мне остаётся проклинать лося. А что его проклинать, если он мёртвый? Такие раны не заживают. Если бы я сам не видел, как всё случилось, то давно бы бросил это нечистый след – куда он заведёт! Мне нужно потерпеть. Меня уже тошнит от этого «потерпеть…». Что мне нужно, так это позвонить дочери». Старик оттянул ворот куртки, расстегнув пуговиц больше, чем требовалось, и достал телефон из внутреннего кармана. Дрожащим пальцем он еле попал на кнопку включения и уставился в загоревшийся экран – связи не было. Тогда он прикрыл экран от снега и света, но связь от этого не появилась.

– Много ли я понимаю в телефонах, – весело сказал старик. – Я до сих пор не умею набирать сообщения. В списке контактов он отыскал имя дочери «Рита», нажал «вызов» и приложил телефон к уху… – кроме собственного дыхания, ничего слышно не было. Медленно опуская руку, старик вёл телефоном по щеке, ещё на что-то надеясь, и когда телефон соскользнул с подбородка, он быстро убрал его в карман, стараясь ни о чём не думать, как будто и не делал этой попытки.

Старик посмотрел вперёд и ещё более упал духом. Лес перед ним был везде одинаковый: просека, по которой следовал лось, обрывалась, и пропадал ориентир на случай, если полностью заметёт следы.

– Ты как знал, – не выдержал старик. – Чёрт, а не лось. А может, и правда, впереди чёрт. Копыта да копыта. Махнулись где-то. Я ещё буду не рад, когда нагоню. Даже если так, мне надо идти. Я уже отведал белку, осталось отведать чёрта...


«Вторая попытка»

Наталия Корнеева

...Чтобы быстрее скоротать скучные дни, которые ему пришлось проводить в обществе незваной гостьи, Саша пустил в ход всё своё обаяние и красноречие. Читал Тане стихи собственного сочинения – кстати, весьма неплохие, показывал подшивку своих публикаций в газете. Таня была потрясена Сашиными талантами и уже на другой день за столом пересела от своей матери к Саше и не сводила с него восторженных глаз. Саша морщился оттого, что Таня совершенно не умела скрыть свой восторг, и гости обратили на это внимание. Со всех сторон стали сыпаться шуточки да намёки насчёт стрел Амура. Отец был настроен благодушно. Он не видал Танину мать с самого окончания войны и теперь всячески окружал её вниманием. Целыми днями они предавались общим воспоминаниям о погибших и уцелевших на войне товарищах, пели за столом фронтовые песни, рассматривали фотографии. Отец прямо помолодел. И Сашу вдруг осенило: а что если жениться на этой глупой Таньке, прописаться в Москве, а через полгода расторгнуть брак и жениться уже на Марине? Саша в душе был честолюбив, успехи, достигнутые в журналистике, кружили ему голову. Ему тесно было в родном городе. Он мечтал, чтобы его имя мелькало на полосах центральных газет./p>

На другой день утром Саша сбегал на вокзал за билетом, а потом тихонько поманил Таню за дверь, сказав, что должен доверить ей один большой секрет. Они уединились в глубине двора под кустами акации, и Саша заявил, что не может жить без неё, что просто голову потерял и поедет с ней в Москву. Но только об этом пока никто не должен знать. Засидевшаяся в невестах и не избалованная поклонением Таня, не раздумывая, приняла Сашино предложение. Они условились, что Саша потихоньку соберёт вещи и отдаст свою спортивную сумку Тане, а сам приедет на вокзал один и спрячется в вагоне, чтобы отец, если вдруг поедет их с матерью провожать, не увидел его. Но отец провожать не поехал, и Саша благополучно отбыл в Москву. О Марине в тот момент он даже и не думал, настолько уверен был, что поступает как надо. Марина приедет в Москву на каникулы, они будут встречаться тайком от Тани, пока он не получит развод. А потом они с Мариной шикарно заживут в столице, и Саша сделается известным журналистом...


«Саша»

Сергей Корниенко

...Была уже глубокая ночь. Бетонный муравейник моего дома угомонился. Даже кровать за стенкой, у молодожёнов, не скрипела. Рана в моей груди уже не кровоточила. Я был абсолютно спокоен. Вспомнил, есть ли в моём доме крепкая верёвка, и куда лучше её подвесить.

Я нащупал на тумбочке сигареты и спички. Закурил. В короткой вспышке света глянул на циферблат часов. Без пяти три. Магическая цифра. Тройка, семёрка, туз... Какой-нибудь прозектор потом напишет в заключении: «насильственная смерть посредством удушья наступила около трёх часов ночи...». А верёвка у меня есть – капроновый шнур на балконе для сушки белья.

Я курил последнюю свою сигарету в могильной тишине спящего города. Скоро, совсем скоро тишина эта станет вечной моей спутницей, и я найду, наконец, долгожданный покой. Надо только немного потерпеть.

Как тихо! Даже слышно тиканье наручных часов, лежащих на столе. Но вот еще какой-то звук. Вроде бы шаги по лестнице. Да, кто-то идёт тяжёлой походкой. Кто это? Загулявший Дон Жуан возвращается домой на нетвёрдых ногах? А, может, ОНА за мной идёт?

Я чутко вслушивался в каменный шелест ступеней. Всё ближе и ближе шаги... Вот они уже на моей лестничной клетке, вот затихли перед моей дверью... Я замер в ужасе. Теперь я нисколько не сомневался, что это ОНА пришла за мной. Вот сейчас постучит, и у меня остановится сердце. Я поспешно раздавил окурок в пепельнице и приготовился к самому худшему. Оказывается, и верёвки никакой не надо, ноги мои уже стали коченеть.

Но никто не звонит. ОНА просто стоит и ждёт моего конца. Интересно, как ОНА выглядит? С косой? В белом балахоне? С черепом вместо лица?

Любопытство оказалось сильнее страха. Я поднялся со своего смертного одра, зажёг свет в комнате, прихожей и широко распахнул входную дверь...


«Боттичелли из Страны Дураков»

Владимир Корнилов

Словно сказка живая
В расписных теремах, –
Так Сибирь вековая
Нынче вся в кружевах.
...Зимний утренний морок
Всюду мглист и тягуч.
За окном минус сорок –
Даже воздух колюч.
А мороз – аж дымится...
В белых шубах дома...
Но в сибирской столице
Мне по нраву зима.
Коль метель, – то до неба,
В рост медвежий снега.
Здесь не меряно хлеба
И богата тайга.
Здесь вином и закуской
В праздник вас угостят.
Коли пир, – так по-русски,
А обиду простят.
Если горе без меры –
Боль разделят и грусть.
... Не живут здесь без веры
В Православную Русь.
«Не живут здесь без веры в Православную Русь…»

Сергей Корнилов

…Грачев сжался в кресле, вцепившись в ополовиненную бутылку дешевого коньяка, отдававшего самогоном. Ему страшно не хотелось выходить на веранду. Он закурил еще сигарету и зажмурился. Зачем они все здесь, думал он. Почему человеку нельзя побыть одному? Неужели, если ты не принимаешь участие в общем, скотстве, тебя с легкостью причисляют к сумасшедшим.… Хотя, я, наверное, первейший скот из всех… Грачев сделал большой глоток из бутылки. Сидя в кресле, он пнул ногой свою незаконченную картину с изображением какого-то безликого уличного тупичка. Эта картина, которую он писал в санатории, показалась ему сейчас самой отвратительной из всех, написанных ранее.

– Какой я вообще, на хрен, художник… – подумал он вслух и оскалился в полутьме.

За последние несколько лет Грачев потолстел, обрюзг, его жизнь стала похожа на жизнь растения, без воли, без цели и стремлений. Просто существование. Он перестал быть самим собой много лет назад. Грачеву казалось, то есть, он был почти уверен в том, что ему никогда уже не выбраться…. Кроме этого, он совсем перестал рисовать. Попробовал, было, но не смог, устыдился самого себя…


«Дом художника»

Анна Королева

...Барбосов сидел на кухне в одних трениках и допивал третью бутылку пива. Вчера он нарезался в гараже и зачем-то выгнал жену из дома. Настроение было поганое.

Капитан пилотируемого корабля с планеты-гиганта Альдабаир-16 полковник астрономической службы Йо-Йо ступил на твердую землю искомой планеты.

Из квадрата 3-а глухого уголка Солнечной Системы уже давно поступали систематизированные сигналы. Но только теперь альдабаирцы, благодаря прогрессу поимели шанс встретиться с братьями по разуму.

– Здравствуй, брат – приветливо помахал четырьмя передними щупальцами Йо-Йо.

Барбосов меланхолично наблюдал, как теплый ветерок через открытую форточку заносит кухню хлопьями тополиного пуха. Вдруг он заметил возле ноги странную букашку, нахально шевелящую лапками:

– Фу, дрянь какая! – Барбосов с удовольствием наступил на насекомое. – Тебя еще для полного счастья не хватало… – И открыл четвертую бутылку...


«Ролики»

Егор Коротков

Постояв несколько минут, я иду дальше. Вот темный сосновый лес заканчивается, и начинается светлый березовый. Сразу становится светло. Белые березы – колонны огромного живого, дышащего храма солнца, и каждый из миллионов желтых листиков под ногами излучает накопленный им за лето солнечный свет.


«Космос в песчинке»

Хулио Кортасар

...Какое редкостное везение быть латиноамериканцем, более того, аргентинцем, и не считать себя обязанным ни писать всерьез, ни быть серьезным, ни усаживаться за машинку в начищенных башмаках, погружаясь в размышления о "важности мгновения", от которых веет могильным холодом. Среди любимых мною с детства фраз есть выражение моего однокашника: "Вот смеху-то было, все просто рыдали!" Нет ничего смешнее, чем серьезность, понимаемая как первостепенное свойство значительных произведений (понятие, кстати, тоже до крайности комичное, когда его искренне принимают во внимание), та серьезность, когда автор пишет так, будто его заставили присутствовать на похоронах или беседовать со священником...


«»

Ольга Кортусова

Выклёвываюсь из буквы О,
определив себя птицей.
Не вылупиться. В пальто –
на улицу, с жизнями слиться
других. Выявить, наконец,
в состоянии эмбриональном
след от ног моих – крест на крест
или след башмачков хрустальных.
Но это почти невозможно, как
увидеть себя чужими глазами.
И вот опять – волка вокал
под мутными небесами
от безысходности.
В глуби души
клепсидра мерит
мгновенья, как годы.
И как уже надоело жить
тварью неопределённой породы!
Это случилось несколько лет назад.
На крыше моего дома сидела кошка.
У неё были небольшие, но сильные крылья и три головы, посаженные на гордые шеи и глядящие в три разные стороны.
«Крылатая кошка о трёх головах!»

Дмитрий Корчагин

...Когда Марина открыла Тимуру дверь, она его не узнала. Счастливая блуждающая улыбка, в глазах сумасшедшинка, горделивая осанка и в протянутой руке большой распечатанный конверт. «Значит, Алексей не врал», – пронеслось в её голове.

– Что? – закричала Марина, хотя прекрасно всё знала.

Тимур поднял её как пушинку, осыпая поцелуями.

– Новая жизнь!

Не раздеваясь, он понёс её в комнату, кружил, читал по-узбекски что-то любовное из Навои, смеялся и пел. И, выплюнув пустышку, за этим танцем удивлённо наблюдал Тимур-младший. У Марины навернулись слёзы, так ей хотелось верить в надвигающееся, как грозовая туча, счастье.

– Ты меня пугаешь! – сказала она Тимуру, крепко прижимая его голову к своей груди, чтобы он не заметил слёз.

Он рассказал ей взахлёб о встрече с частным детективом, о письме с родины, о национальной премии первой степени, которой посмертно награждён его отец за неоценимый вклад в историческую науку Узбекистана.

– Семён Константинович сказал, что сумму премии увеличили в два раза! В письме указано пять миллионов, но письмо написано четыре месяца назад. Может, и хорошо, что меня так долго искали.

Они купали маленького Тимура перед сном, при этом большой Тимур продолжал говорить. И как всегда, говорил красиво, но с особенным пиететом, и рисовал такие картины будущего, что Марина отбросила страхи и поверила было его словам.

– И ещё… – продолжал Тимур самодовольно, – мне предлагают работу в Ташкенте. Предлагают возглавить кафедру отечественной истории в Ташкентском университете. И на её базе создать рабочую группу из историков и творческой интеллигенции по… не то что по разработке или созданию, а по переосмыслению национальной идеи, по приданию ей дополнительного импульса, по её художественному оформлению, по разработке методик её внедрения в сознание каждого гражданина. Представляешь, какой масштаб? Это же и телевидение, и кинематограф, и вся пресса, и литература, и все учебные заведения, вся педагогика. На подготовку общей концепции не больше года.

С удвоенной силой к Марине вернулось чувство опасности.

– Мне кажется, – сказала она, – ты уже готов согласиться.

Тимур молчал, но в его молчании она услышала «да». В эти секунды ему и впрямь казалось, что он в одном шаге от невиданного механизма, от невиданных размеров рычага, и в его глазах уже горел огонёк страстного желания перевернуть этот мир.

Убаюкав Тимура-младшего, они стояли, обнявшись на лоджии, смотрели на удивительно красивый салют. Тимур бесстрашно грезил возвращением на Родину и сменой своего статуса, а Марина уже приняла решение, что она никуда не поедет. И от этого прижималась к нему ещё крепче.

Салют отгремел...


«В придонном слое»

Роман Косматов

...Есть такая традиция в нашей фирме: время от времени директор вывозит топ-менеджмент на охоту. Мужское занятие, даёт выброс адреналина, развивает чувство локтя и боевую решимость. Отныне в эту привилегированную касту допущен и я. И прямо сейчас я стою напротив Него, под ногами в кровавом снегу хрипит умирающий зверь, а я смотрю Борисову прямо в лицо, не сводя взгляд, и чувствую, как правую руку оттягивает вниз тяжесть охотничьего ружья – оно огромно, и как будто разбухает у меня в руках. И я понимаю, вот он – момент, который я высматривал сквозь удушливую темноту своего сознания всю последнюю неделю. Борисов поднимает глаза, видит меня, видит дуло, направленное на свою грудь, но не поддаётся страху, сохраняет самоконтроль. Лишь мгновенное удивление скользнуло по его лицу и тут же спряталось за толстой кожей. Огромная каменная скала. Не произнося ни слова, он выпрямляется, замирает и выжидающе, но твёрдо смотрит мне в глаза, понимая, о чём я сейчас думаю. А думаю я о том, что должен его убить. Вокруг пустота и безмолвие глубокой зимы. Наши жизненные роли стёрлись, как что-то ненужное и лишнее, ничего не может быть за пределами этого клочка леса, где только два тела из мяса, кожи и костей, снег, два взгляда друг против друга, человеческое отчаяние и ярость...


«Покорность»

Павел Косов

В разгар веселья, ближе к ночи, появился неожиданный гость. На него обратили внимание, лишь когда он громыхнул, поздоровавшись. Перед коллективом стоял не кто иной, как тот самый дед Мороз, что накануне продал Зайцеву ёлку.

– Вижу, празднуете, – сказал он, стряхнув с бороды снег. – Ну и намело же на улице! Настроение как? Хорошее, праздничное?

– Лучше некуда, – отозвался Пётр Митрофанович и почему-то засмеялся. – А вы кто?..

– А вы не видите? – спросил гость. – Да я и не к вам вовсе, а вот к тому господину, – и он показал на Зайцева.

Удивились все и, прежде всего, названный герой. Он даже привстал.

– Да, да, к вам, – подтвердил гость. Подойдя к столу, он сунул в рот пару ломтиков ветчины и продолжал: – Честно говоря, я сразу проникся к вам симпатией, вы мне понравились своей скромностью. Я хочу сделать вам новогодний подарок.

– Позвольте, – вмешалась Галина Степановна. – Мы все здесь скромные, а почему подарок только ему?

– Мне так захотелось. Вас устраивает ответ. – Он вновь обратился к Зайцеву. – У каждого есть свои мечты и желания, но, к сожалению, далеко не все они сбываются. Наверное, и у вас есть таковые. Поэтому я хочу исполнить любое ваше желание. Вам стоит только выбрать.

– Вы серьёзно? – вымолвил Зайцев.

– Куда уж серьёзней, – подтвердил дед Мороз. – Праздник завтра, поэтому у вас есть время подумать над своим самым сокровенным желанием. Завтра я приду к вам и осчастливлю.

Гость оглядел сотрудников, сказал: «Прощайте, господа!» и незаметно исчез.


«Желание»

Пётр Костоусов

Возможно, мир придуман навсегда,
в том смысле, что почти неповторимо,
о чём в ночи рыдают провода
и поезда, летя со свистом мимо.

Но это не мешает всякий раз
быть жертвой их младенческой печали
и замирать от бестолковых фраз
и мартовской новорождённой дали.

Несотворённой памятью клеймён,
речной водой, струёй весны прозрачной,
я в жизнь вхожу в колоколах времён
быть колосом своей долины злачной.
«Звук и камень»

Александр Костюнин

...Ребята, робея, вставали из-за парты и, понурив голову, выдавливали одно и то же: «Я не брал, Алла Ивановна».

– Так, хорошо, – зло процедила наша учительница, – мы все равно найдем. Идите сюда, по одному. Кондроева! С портфелем, с портфелем…

Светка Кондроева, вернувшись к парте, подняла с пола свой ранец. Цепляясь лямками за выступы парты, она, не мигая уставившись на учительницу, безвольно стала к ней приближаться.

– Живей давай! Как совершать преступление, так вы герои. Умейте отвечать.

Алла Ивановна взяла из рук Светки портфель, резко перевернула его, подняла вверх и сильно тряхнула. На учительский стол посыпались тетрадки, учебники. Резкими щелчками застрекотали соскользнувшие на пол карандаши.

А цепкие пальцы Аллы Ивановны портфель всё трясли и трясли.

Выпала кукла. Уткнувшись носом в груду учебников, она застыла в неловкой позе.

– Ха, вот дура! – засмеялся Леха Силин. – Ляльку в школу притащила.

Кондроева, опустив голову, молча плакала.

Учительница по домоводству брезгливо перебрала нехитрый скарб. Ничего не нашла.

– Раздевайся! – хлёстко скомандовала Алла Ивановна...


«Рукавичка»

Вадим Коченко

По твоим «ну и пусть» пропыхчу «Москвичом»,
Догоняя вчерашний троллейбус.
Эта ночь – не про нас, и кино ни о чем,
А с балкона – такая нелепость.
Про вчерашний звонок и сегодняшний снег
Говорят по второму каналу…
Я случайно забрел: чай-бабай и ночлег –
И привык к твоему одеялу.
Я останусь на жизнь или просто пожрать
И с утра пылесосить жилплощадь.
Никакие стихи ни в какую тетрадь
Я не стану писать – это проще.
«Никотиновое лето»

Август Кош

Руслан решил летом слегка поработать. Не то чтоб денег не хватало – родители ни в чем не отказывали. Но хотелось свой, кровный рубль срубить. А то пока еще университет окончит – только первый курс позади, пока то, да се… Заодно – познакомиться с экзотической жизнью рабочего класса, так сказать, изнутри. Для профессорского сынка и будущего журналиста опыт нелишний. Отец знал одного мясника из гастронома на Тверской. А у кого не было в конце восьмидесятых знакомого мясника? Тот и взял Руслана в подмастерья.

– Научу всему, что сам умею, – дыхнув свежим перегаром, сказал мясник. – Рубить «морожняк» и пить водку стаканами под окорок.

– Вот уж от этого увольте! – запротестовал отец. – Пусть привыкнет к труду, а вредные привычки оставьте.

– Да я пошутил, Лев Александрыч. Работать, так работать. Только поблажек давать не буду.

– И не надо. Мальчик хотел трудностей – пусть он их получит, – согласился отец.

Так Руслан стал пролетарием. Точнее, не совсем пролетарием. В Советском Союзе к «торгашам» относились с неприязнью. Ведь те сидели на «дефиците» и наживались, перепродавая его трудящимся. А «дефицитом» тогда было все – от растворимого кофе до станков «Жилетт». Завмаги были завсегдатаями ресторанов и первыми в очереди на машину и «стенку». Зарплаты у «торговцев» были меньше, чем у инженера (а про его з/п ходили анекдоты). Но их это не особо волновало. Самым большим проклятием у них было: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» И не только у них. Тогда тащили все, всё, и отовсюду. «Несуны»-пролетарии – болты и болванки, ударницы-текстильщицы – нитки и пряжу, даже бедный инженер считал своим долгом «скоммуниздить» кусок «ватмана» и горсть карандашей. Все это потом перепродавалось на блошиных рынках. Но «торгаши» всегда составляли отдельную касту. Им воровать было не нужно – у них все было под рукой. Оставалось только продать это с «черного хода», не забыв про свой «интерес». По большому счету, это были бизнесмены. А мясники были отдельной подкастой.

– Ты знаешь, с чего мы имеем основной барыш? – разоткровенничался после вечернего стакана наставник Руслана. Его звали Сергей Палыч, но чаще называли «Палец», за то, что, однажды перебрав, он оттюкал себе топором палец. Палец оперативно пришили, но с тех пор Палыч превратился в Палец. – Все эти «клиенты», даже такие уважаемые, как твой папашка – ерунда. Вот наш основной доход, – и Палец показал пальцем в сторону лотков, набитых синим жилистым мясом трупного вида и мелкими костями. Руслан на него непонимающе уставился. Он думал, что источник благоденствия жрецов топора зиждется на красных кусках мякоти, покупаемых «клиентами» в две цены.

– Второй и третий сорт, – смачно рыгнув, продолжил ликбез Палец. – Смешиваем с первым и все прогоняем по цене первого сорта. Заботливые поставщики отпускают нам мясо по цене 70% от цены первого сорта. Со скидкой на второй и третий сорта. Корова не колбаса – кусками не нарежешь! А мы все прогоняем по первому сорту. В результате 30% наши. Мы с напарником делаем в день по две «кати» – по две инженерских зарплаты. Столько же отслюнявливаем завмагу.

Руслана Палец не баловал, выдавая ему по фиолетовому «четвертаку». Этого могло хватить на кафе-мороженое с шампанским или на только что открывшийся на Пушке «Макдональдс», очередь в который превышала по длине очередь к телу Ленина в январе 1924. И то и другое на две персоны. А вот со второй персоной было пока не очень. Пока он не встретил Юлю...


«Песни на крыше»

Татьяна Кошелева

Такой мороз, что вяжет провода.
Земля что камнем под ногами стала.
И кажется, на улицу нельзя
шагнуть. Скукожит враз. И мало
седой старухе, будет ей.
Всё в инее: дома, дороги... Эй!
Встречай её, суровую царицу,
метелей, вьюг и снежных бурь!
Ей в самый раз гулять и веселиться,
позёмкою кружа. И ветер-балагур
в лицо кидает свежие напевы.
Леса, поля уж снегом замело.
И воют ночью белые метели.
Как будто на земле не стало ничего.
«Зимнее»

Ольга Кравцова

От Нижнего и Верхнего Египта,
От самой сути древности скупой
Твои стихи ветвями эвкалипта
В Вселенной начертили образ Твой

И хрупкое, изношенное тело
Впитали звезды, от Земли отняв
Сокровища, что сохранить хотела –
Убогий быт, залатанный рукав.

И строчки, поселённые по книгам,
Запомнившие злополучный век,
И улицы, заполненные мигом –
Все заново вдыхает человек.
«Рифмы штрих…»

Елена Крамаренко

Поздним декабрьским вечером 2014 года, задёрнув шторами окна, чтобы не видеть сполохи от факелов с очередного шествия агрессивных молодых людей, устав от унылых в своём однобоком однообразии телевизионных новостей, мысленно, как «Отче наш», проговаривая строки Блока: «Страна – под бременем обид, под игом наглого насилья, как ангел, опускает крылья...», искала интересное чтение в Интернете. Так обнаружила сайт «Новая Литература». Внимание привлекло название «Израильская армия и я». Автор – Александр Левковский. Израиль. Многие мои друзья уже там, сама пару лет назад туристом посетила эту страну, поэтому сразу же приникла к тексту.

С какой тёплой заботой израильтяне относятся к своим военным и совсем не боятся их! Почему же по моему мирному городу солдаты ходят в масках, называемых «балаклавами»? Конечно, я боялась бы подвозить такого в своей машине! Можно ли доверять человеку, скрывающему своё лицо...

Почувствовала укор в строках о контролёре Казанцевой. Да, я тоже была контролёром, и тоже на военном заводе, когда жила в Советском Союзе... (кажется, у нас теперь запретили словосочетание «Советский Союз», поэтому буду обозначать просто – Страна, с большой буквы). Тогда, в Стране, работая на большом военном заводе, я была уверена, что со всех сторон окружают враги, которые только и ждут мгновения, чтобы напасть! Но никто не напал, даже тогда, когда умер Брежнев и весь женский коллектив нашего цеха с тревогой ожидал неминуемой бомбёжки...


«2015 – для меня год Александра Левковского»

Мария Крамер

...Едва легли, едва я притиснула обоих головами к своим плечам, как тут же мне стало ясно: вот оно, полное счастье. Как будто нашлась недостающая деталь мозаики, и теперь картина готова – ни убавить, ни прибавить. К сожалению, такое чувство было у меня одной. Муж вообще ревновал меня к Арману – тот занимал в моей жизни слишком широкую нишу, и выгнать его оттуда не представлялось возможным. А тут ему от переживаний совсем стало плохо – физически; может, и не от переживаний, а просто приступ дистонии. И мы забегали с Арманом, как санитары скорой помощи – вернее, я забегала, а он остался лежать. И пока я моталась за водой, нежно так и внимательно растирал ему ладошки. Я вернулась и чуть не уронила стакан, потому что между ними почти видимо проскочила какая-то искра – не то чтобы любовная, но… Да не было у них ничего, просто – балансирование на ниточке между соперничеством и симпатией, или больше, чем симпатией… Не знаю даже, с чьей стороны была инициатива. Наверное, это Арман – он был сильнее, уверенней, по-женски сильнее, если можно так выразиться. Гомосексуальных склонностей ни у одного, ни у второго вроде бы не было. Однако оба обладали столь несокрушимым обаянием, что неминуемо должны были либо полюбить, либо возненавидеть друг дружку.

Будь они женщинами – наверняка бы возненавидели...


«Демон Захолустья»

Ксения Крапивина

Окно открыто.
Заходи, Питэр,
Не мучай Венди.

Окно захлопну.
Через год
Ты станешь капитаном,
А я – ведьмой.

Это любого настигнет,
Хоть в жизни прячься,
Хоть в сказках.
Заходи, не танцуй на подоконнике,
Не дурачься,
Опасно.

Пусть не для тебя
И правила,
И простые двери.
Ты бесстрашный, взбалмошный,
Всему веришь.

Научился летать,
В миг забыл, как падать.
А меня от земли не поднять,
Держит память...
Я одна, за нас двоих
Все помню.
Заходи, вдруг по вкусу тебе
Уют комнат.

Заходи,
Хоть минут на пять,
Стань серьезным.
Кто забыл все подряд забывать,
Тот стал взрослым.
«От лица куколки»

Евгений Краснов

...Было у Сереги в последнее время одно увлечение, которое еще никак не успело проявить себя внешне, но затронуло внутренние струны его души до самого сердца, а, может, и селезёнки.

Если говорить грубо, без лишних экивоков, увлекся Серега расовой теорией. Стал почитывать книжки на эту тему, но тайно. Ибо, как я уже сказал, был парень неглупый, даже совсем неглупый, и понимал, что несмотря на всю нелюбовь самой власти к евреям и прочим инородцам, она, т.е. власть, каким-то непостижимым образом совмещала эту нелюбовь с интернационализмом и всеобщим братством. Чем больше читал Серёга эти книги, тем больше отклика находили они в его душе. К Гитлеру с его нацизмом и отношением к славянам как к недочеловеком это не имело никакого отношения, совсем наоборот. По всему выходило, что это не германцы, а именно славяне и были истинные арийцы, что практически все подвиги германских племен, на которых зиждется немецкая национальная гордость, были совершены не ими, то есть племена-то были одни и те же, но вот были они вовсе не германскими, а, наоборот, славянскими.

А особенно гордился Сергей Феодосьевич Заломов, что был он плоть от плоти русский человек, с какой стороны на него ни посмотри. Хоть с папиной, хоть с маминой...


«Полное погружение»

Семён Краснов

Писатель – подмастерье Бога,
Безвестный чистильщик души,
Судьбу отдавший за гроши,
За искренность живого слова.
 
«Ижé есú на небесú» –
В начале всё же было Слово
Родной язык – первооснова
Источник вдохновенья сил.
 
Неспешно помолившись Богу,
Признав невольные грехи,
Любовь, и радость, и тревогу –
Всё превращает он в стихи.
«Поэзия – мерцание души…»

Татьяна Краснова

...Аня с Кариной побежали к часовне, но детей там не было. Они посмотрели по сторонам, попробовали покричать, поаукать – ответа не было. Мамы растерялись.

– Может, к роднику пошли, попить? – нерешительно предположила Аня. – Давай сбегаем.

Скоро они обежали уже все уголки, куда бы могли направиться дети: родник, солнечную лужайку рядом с ним, скамейку в тени под липой, мостик, аллеи. Заглянули за каждое дерево, кричали так, что всех птиц перепугали. Потом вернулись на огород – Егор с Иринкой, наигравшись, могли прибежать именно туда, где были мамы. Переглянулись. Пустота говорила о том, что положение, кажется, нешуточное. Куда же они могли деться?

А со стороны усадьбы приближалась пестрая шумная толпа туристов. День был субботний, экскурсии прибывали одна за другой, на стоянке уже выстроилось несколько автобусов и машины тех, кто приехал сам по себе. Да еще вереница свадебных автомобилей – молодожены по традиции едут сюда пофотографироваться.

– Слушай, если их понесло к усадьбе, они же сейчас в толпе затеряются!

Забыв о вещах, оставленных на огороде, Карина с Аней побежали к барскому дому. По пути спросили у сотрудницы, ведущей экскурсию, не видела ли она их детей. Та так и ахнула:

– И давно ищете? С ума, что ли, сошли? Милицию скорее вызывайте! Увезут ваших ребятишек, и не заметите – видите, какой наплыв! Ищи-свищи потом!

Они в панике побежали назад – Анин мобильник был в сумке на огороде – и скоро уже на милицейском «козлике» медленно объезжали всю немалую территорию музея. Церковь, барский дом, выставочная «конюшня», дирекция в отдельном флигельке, еще один флигель – общежитие сотрудников, реставрационные мастерские, довольно запущенные усадебные аллеи, часовня, огороды – и по кругу назад. Пожилой усатый милиционер успокаивающим голосом расспрашивал, как малыши одеты...


«Ласточки еще прилетят»

Александр Краснопольский

Автобус опаздывал уже на десть минут, и народ на остановке нервничал. Это когда едешь домой с работы – можно чуть и припоздниться, но когда на работу, то это сильно напрягает. Особенно неприятно было то, что неизвестно, сколько ещё ждать.

– Привет, – услышал я сзади и обернулся.

Это была моя коллега Ольга, живущая в соседнем доме. Видя моё беспокойство, она улыбаясь сообщила, автобус будет через четыре минуты, но садиться в него не советует.

– Это еще почему? – изумился я.

– Он будет забит до отказа, сам видишь, сколько народа. А следующий, – улыбнулась она, – будет через две минуты после первого, вот на нём и поедем. Кстати, он придёт к заводу первым.

– Любопытно, – выдавил я, – и откуда такая осведомлённость? Может, ты ещё и скажешь, почему автобуса нет?

– Заглох за три остановки отсюда, – услышал я…

– Сорока на хвосте принесла… – начал было я, но она показала свой телефон.

 – Вот, приложение показало.

– Здорово, – только и сказал я в ответ. – А там не сказано, какие лотерейные билеты выиграют в конце месяца?

Это её обидело, и она отвернулась. Мне стало неловко, я вовсе не хотел её троллить, просто пошутил, и теперь, стоял и думал, как загладить свою вину. Не придумав ничего путного, я тупо смотрел на часы. Показался автобус, и я машинально отметил для себя… действительно, через четыре минуты… Народ заволновался и изготовился к штурму. Порыв овладел мною тоже, но глянув на Ольгу, я сдержал себя и не полез. Через пару минут все, кто хотел, втиснулись, и автобус, натужно пыхтя, отошёл от остановки. Между тем показался и второй автобус, что поставило меня в тупик. Выходит, её приложение не врало… но как?.. Войдя в полупустой автобус, я подошёл к сиденью, на котором сидела Ольга, и попросил разрешения присесть рядом. Получив утвердительный кивок, я присел. Чуть помолчав, я осторожно начал расспрашивать её про приложение...


«Мобильное приложение»

Евгения Красноярова

От пребывания в тисках
застыла кровь в моих висках,
и небо медленно стекало
на моря серое лекало,
и чайки плакали над ним.
Был берег тих и нелюдим.
Песок слежался и дымил.
 
Над небом пьяный бог бродил
и наступал на облака.
Его нетвёрдая рука
чертила круг, ища опоры.
Над небом возвышались горы.
Они вершинами качали
и никого не замечали,
а ветер плёл узор из песен,
но им он был неинтересен.
И от тоски глухой прибой
точил скалу седой волной.
И вечер с высью обнимался.
Он в боге разочаровался.
 
С обрыва вниз глазели серны.
Дышало море тихо, мерно,
и опускалась голова

на мокрые от брызг слова.
«Чёрный Коленкор»

Александр Крастошевский

Необъективен; но – гляди:

Мы на глазах у объектива.

И – перспектива впереди.

Пугает эта перспектива.

Шумит камыш. Стенает выпь.

На глубину! а там не страшно.

На теле высыпает сыпь –

Должно быть, снег позавчерашний.

Я нажимаю на педаль

С листвою опадает тело.

И – ввысь, и – в глубину, и – вдаль

Уходит осень. Нет предела.


«Солнечный Супермен»

Евгений Кремнёв

...Адам вернулся домой в полдень.

В прихожей он щелкает выключателем, но свет не зажигается. Адам смотрит на лампочку и удовлетворенно хмыкает: «бардак усиливается».

Он открывает потекший холодильник, смотрит на оплывшее масло, на колбасу, молоко и вспоминает, что не ел со вчерашнего дня, но чувства голода – нет.

Шум с улицы заставляет его подойти к окну.

Через улицу, визжащей стайкой в развевающихся халатах, несутся четыре девушки-продавщицы. Одна спотыкается, бегущая следом кидается на нее и девушки катятся по асфальту. Он с болельщицким азартом наблюдает за этой сценой, не сомневаясь в ее исходе.

– Что ж ты, дура, сопротивляешься! – говорит он с улыбкой и собирается отойти от окна и, вдруг, чувствует смертельную угрозу. Адам кладет руку на грудь – там, где перо – и с беспокойством вглядывается в улицу.

Он не слышит звона разбивающегося стекла, но видит разбежавшуюся по нему сетку трещин. По голове ударяет, словно молотом, и его отбрасывает в угол, к холодильнику.

Горячие ручьи крови заливают глаза, но он успевает заметить раскрытое окно на четвертом этаже дома напротив.

С трудом достав перо, он прилепляет его к кровавому месиву на лбу...


«В поисках кайфа»

Александр Кренёв

Я вижу, как небо становится шире,
От края до края его не доплыть облакам,
Не дотянутся.
Уйдя без оглядки, наверняка,
Они обещали вернуться
К своим берегам.
Как – будто, в бескрайней, безоблачной шири
Им не хватило терпенья остаться, пока
Ветер не гонит
Облака-корабли. И небо-река
Несёт их. И как на ладони сеть рыбака.

Я вижу, как небо становится шире,
Я улыбаюсь: тяжёлая ноша легка.
Теплится слово.
Едва прикоснись – запылает строка
Высохшей веткой еловой
Прямо в руках.
Оставив в прекрасном и яростном мире
Никем не замеченный след, не касаясь листка,
Но не теряясь.
Пробив тишину тонким стеблем ростка,
Исчезнув и вновь повторяясь
Через века.
«К своим берегам»

Владимир Кречетов

– Уважаемые коллеги, подведём итоги третьей четверти. Начнём с пятого «А» класса. Вера Ильинична, начинайте.

– Две девочки-отличницы, пять двоечников. А с Копейкиным даже не знаю, что и делать, он с сентября фактически не учится.

– Я знаю, что делать! Ему надо поменять фамилию!

– Иван Сергеевич, хватит шутить!

– Мария Петровна, а я не шучу. Вам надо, как завучу, обратиться к родителям об изменении фамилии. С фамилией Копейкин невозможно стать отличником. Пусть будет хотя бы Десятирублёвым или Червонцевым. А если назвать Копейкина Сторублёвым, то нисколько не удивлюсь, если в будущем он станет министром просвещения. Ведь известно, как назовёшь корабль, так он и поплывёт. У нас на заводе много лет работал главным инженером Пятирублёв. Директора менялись, а Пятирублёва никто не назначал на эту должность. А был бы Десятирублёвым, наверняка стал бы директором.

– Ладно уже вам про заводы-пароходы. Ну а как он, Иван Сергеевич, по вашему предмету, по труду, умудрился двойку схватить?

– Я сам удивлён, но оценку рекомендует компьютер, я тут ни при чём...


«Педсовет»

Валерия Кривоухова

…Когда зеркало перестало отражать ее, лежащую на кровати и ее стоптанные косолапые тапочки, похожие на скукоженные поганки. Когда зеркало было спрятано под темную гладкую ткань, я открыла шкаф, стоящий в углу, и прежде чем взять стопочку вещей, приготовленных «на последнюю дорожку» ощупала тень широкоплечего, непонятно откуда взявшегося мужского пиджака. Рядом с ним висело бабушкино васильковое платье с шелковыми полупрозрачными крылышками воротника, с солнцеклешом юбки и двумя тоненькими усиками-ленточками, завязывающимися сзади в бант. Словно бы это платье принадлежало бабушке, когда она еще была бабочкой, прежде чем превратилась в кокон мумии, лежащей на кровати в белых, как снег, вздутых подгузниках, с рыхлыми, очень мягкими, тающими под одеялом руками.

На пиджак упал свет, и я его разглядела: он был клетчатый, с широкими карманами, в которых поместилась бы буханка хлеба. Пиджак висел напротив бабушкиного платья. Оба они – на вешкалках. Оба – бестелые. Пиджак прижимался к платью всеми своими пуговицами, словно бы обнимая его. К горлу подступала тошнота…


«Кокон»

Борис Кривошей

...Михаил. Я вот слушал вас и вдруг подумал: а может, плюнуть на всё и уехать? Только не на Урал снова, а прямо в Америку. Можно и в любую другую страну – лишь бы там не назначались руководители. Ведь газеты просто открыть страшно: кругом перевороты и борьба за власть. Телик включишь – опять люди думают: кого себе выбрать в руководители. (Святопустову.) А у нас? Ну вот кто вас выбирал? Народ, да? Я не выбирал. Сколько себя помню, как приду голосовать и зайду в кабинку, тряпкой зачем-то прикрытую, так избранника своего народного – из бюллетеня обязательно вычеркну. Потому что знать его не знаю… Это же мои бюллетени считались всегда недействительными. Это из-за меня на всех выборах не хватало тех самых 0,001%. Вот почему я и буду строить свою деревню. Не будет там таких выборов! (Святопустову.) Вот вы по значку на груди – депутат. Слуга народа, да? Пошёл вон! (Помолчал). Не идёте… А разве может слуга не слушаться своего хозяина? Вот так вы не только в словах заврались. (Обходит президиум.) Жуть какая… Откуда вы взялись на нашу голову? И куда вас девать? Это же по какому состоянию здоровья можно от вас избавиться? – сколько лет ждать этого? Это же сколько рублей вам надо начислить к пенсии, чтобы вы сами ушли?..


«Утопист»

Константин Кривчиков

– Иди ко мне, – позвала из спальни жена.

Он не откликнулся – сидел в гостиной, допечатывал первую фразу рассказа. Творческий процесс нельзя прерывать – вечно она этого не понимает.

Но вторая фраза не складывалась. Он посидел еще немного в кресле – нет, сбился настрой. Ну, чего ей там понадобилось?

Жена в последнее время болела. Иногда ленилась, как он считал, вставать. За стаканом воды, например, – почему самой на кухню не сходить? Лишняя разминка и больному не помешает. И его бы по пустякам не отвлекала. А то еще моду взяла: «Сядь, посиди со мной». Зачем? Как будто за жизнь не насиделись. И много высидели? Одну дочь. Да и та… Если разобраться, ничего больше и не связывает. Сиди, теперь, не сиди… Вот, даже интересно, зачем сейчас звала?

Негромко ворча под нос, добрел до спальни. Но там никого не было. «На кухне, что ли?»

Но и на кухне жены не обнаружилось. Постоял в недоумении. Непонятно.

Машинально проверил туалет и ванну. Пусто. Пожав плечами, вернулся в гостиную. Чертовщина какая-то...


«Иди ко мне»

Литературная критика

Автор: Марианна Марговская

 

Историческую повесть Юлии Рубинштейн «Сто двадцать восьмой пикет» можно назвать подробнейшим экскурсом в советское прошлое – со всеми его бытовыми и социальными подробностями, межличностными перипетиями, трагическим отпечатком сталинского периода и, разумеется, характерным «скелетом в шкафу», вокруг которого и строится основная интрига повествования. Перед глазами читателя разворачивается многостраничная семейная сага, которая охватывает полувековой период нашей страны и судьбы нескольких поколений, отражённые в образах членов одной фамилии. Молодой отпрыск рядовой питерской семьи инженеров, студент-железнодорожник Андрей Щемилов в начале 2000-х годов внезапно узнаёт страшную семейную тайну, которую родители с самого детства скрывали от него и его младшей сестры Лиды: их дед по мужской линии, ветеран Ленметростроя Андрей Яковлевич Щемилов, которого они считали давно погибшим, возможно, всё ещё жив…


«Трудный путь искупления»

Женя Крич

I место в конкурсе журнала «Самиздат» «Нереальная новелла» за 2022 год

 

...Возле кассы не было ни одного покупателя. Очень хорошо – свидетели не нужны. Скучающая продавщица в отутюженной форме безразлично взглянула на Тасю. Взяла зайца, отсканировала штрих-код и назвала цену.

– Если откроете карту постоянного покупателя, то получите десять процентов скидки, – равнодушно произнесла продавщица.

«Как-нибудь в другой раз», – подумала Тася, протягивая красный пластик с силуэтом самого большого в стране вантового моста и надписью «Карта учащегося». Продавщица тупо уставилась на проездной, затем перевела взгляд на девушку. Повертела карточку в руках, словно пытаясь что-то вспомнить, затем пробила в кассу нужную сумму и отдала карточку вместе с чеком и словами: «Спасибо за покупку. Хорошего дня».

«Могла бы и завернуть», – пробурчала Тася и вместе с зайцем под мышкой отправилась на выход. В дверях магазина стояли два полицейских и о чём-то переговаривались. Чёрт, неужели, просекли? Вряд ли, просто чувство было какое-то нехорошее, словно за ней следили. Сквозь стекло Тася увидела, как Ксюха и Стас, видимо, тоже заметив стражей порядка, спешно удаляются в направлении автобусной остановки. Тася растерялась… С властями у неё никогда проблем не возникало, не хотелось бы так по-глупому вляпаться...


«Вода и медные трубы»

Валентина Криш

...Как там муза? Привыкла. Хотя втихомолку
смотрит в небо. О чем-то задумавшись, чертит
по стеклу. Видишь? Ангельски смирные черти
сбились в кучку на кончике хрупкой иголки.

Сосчитаешь их? Множатся уровни смысла.
Быстрый росчерк – и тучи уходят на нерест.
И дождинок мальки, слепо ветру доверясь,
улетают от дома. Отныне и присно,

забывая слова и фальшивя безбожно,
на соборе замшелая пара горгулий
распевает хоралы. Застыл в карауле
сонный вечер. И ангел в хламиде дорожной,

помянув и своих, и противников всуе,
тронет бусинку мира. На нитке суровой
быль и небыль качнутся – и первое слово,
словно имя Его, не назвав, напишу я:

и чертей, присмиревших на паперти стылой,
и лихих серафимов в мазуте и саже…
И пойму: как светло (как чертовски отважно!)
тени строк на замерзшем стекле проступили...
«Тени строк»

Илья Криштул

…Прадед покойного, 106-летний Илья Борисович, заметив группу последователей Ефимия и находясь под воздействием табака и тяжёлых алкогольных напитков, схватил всю группу (16 человек) и выбросил за забор кладбища. А ведь их всего на один час отпустили из больницы! Все они уже давно ведут здоровый образ жизни и недавно получили инвалидность 1 группы! Как потом выяснилось, Илью Борисовича возмутила попытка учеников Ефимия помянуть покойного, выпив при этом чайную ложку растительного масла и закусив корнями одуванчика. Пожилой человек, к сожалению, не читал книг правнука и не знал, что растительное масло, выпитое утром вкупе с корнями одуванчика, прекрасно выводит из организма шлаки, поднимает жизненный тонус и даёт положительный заряд на весь день! Сам ушедший от нас Ефимий в течении последних двух лет предпочитал именно такую пищу! Всё это пытались объяснить Илье Борисовичу ученики Ефимия, но старый и, по-видимому, смертельно больной и глухой человек никого не хотел слушать. Два санитара ещё в течении часа собирали плачущих от обиды последователей Ефимия, которых разметало ветром по огромному пустырю за кладбищем. Когда их грузили в багажник больничной «Нивы», один из последователей, собравшись с силами, пробормотал: «Дикая страна… Дикие люди…». Эти слова, произнесённые почти шёпотом, услышал Илья Борисович и, несмотря на сильную никотиновую и алкогольную интоксикацию, перевернул автомобиль вместе с пассажирами, тяжело больными людьми, исповедующими здоровый образ жизни. Действительно – дикая страна, дикие люди…


«Смерть подвижника»

Александр Кротов

...Иногда скажешь что думаешь, а потом появляется стыд: как бы кого не обидел, как бы не сделал что-то не так. Стыдно? Всем стыдно. Вроде бы и сделал всё как надо, а всё равно стыдно, вдруг неправильно. Стыдно если на тебя посмотрят «не так», стыдно оступиться, стыдно упасть. Стыдно жить. Нас с детства учили: "Думай только о других, не высовывайся, а высунешься – стыдись".

Так и живем, не высовываясь… Боясь, трепеща… перед людьми… И лишь немногие – перед Богом…


«Страх»

Угол Круга

...М. М. Привет, Пётр Иванович!

Н. Н. Здравствуйте.

Л. Л. Как говорят в Германии – гутен абенд!

К. К. Доброго вечера, Пётр Иванович.

П. И. Здравствуйте, господа.

М. М. Чай пить будешь?

П. И. Да я…

М. М. Нет, нет, нёт! Петр Иванович, отказ не принимается (подвигает стул, ставит чашку, наливает чай).

П. И. Да я…

М. М. Садись, садись, Пётр Иванович.

П. И. Да я…

М. М. Ты какой чай любите? Я уже налил тебе чёрный, все ведь любят чёрный.

Н. Н. У нас другого-то и нет.

П. И. Да мне…

Н. Н. Легче смириться...


«Теоретики»

Анна Круглова

...То, что у песен Высоцкого была большая популярность и широкий охват, говорил и он сам. На уже упомянутом концерте в ДК «Коммуна» поэт делился со зрителями: «Через неделю приезжаешь в другой город, и тебе текст подсказывают из зала. Так быстро это распространяется в связи с обилием высококачественных магнитофонов. Тут ничего не поделаешь».

К его песням прислушивались. Есть многочисленные свидетельства того, что записи концертов Владимира Семёновича слушали самые высокопоставленные чиновники в СССР. Можно предположить, что Высоцкий, как журналист, не только описывал эпоху, но и влиял на изменения окружающей его действительности.

В 1976 году, спустя два года после появления песни в репертуаре Высоцкого, был принят Закон об охране и использовании памятников истории и культуры, регламентировавший понятие культурных ценностей и резко ужесточивший наказание в том числе и за вывоз их из СССР. В Статье 1 Закона был определён перечень всего, что составляет в СССР Памятники истории и культуры, среди которых значились «предметы, связанные с историческими событиями в жизни народа, развитием общества и государства, произведения материального и духовного творчества, представляющие историческую, научную, художественную или иную культурную ценность». А в Статье 28 говорилось: «Вывоз памятников истории и культуры за пределы СССР запрещается».

А ещё спустя год, в 1977 году, Конституция СССР закрепила обязанность граждан заботиться о сохранении исторических памятников и других культурных ценностей.

 

Мы всё-таки мудреем год от года –

Распятья нам самим теперь нужны,

Они богатство нашего народа,

Хотя, конечно, и пережиток старины...


Кругом 500. Контрабанда икон и Шестидневная война: срез эпохи в песне Высоцкого «Случай на таможне» (очерк)

Вера Круглова

Такого бунта никто не ожидал. Цепь взявшихся за руки людей, среди которых были фронтовики, преграждала путь похоронной процессии. На кладбище не пускали гроб с телом Нины Грин, словно её присутствие могло осквернить священную землю. Женщину, бесконечно любимую писателем Александром Грином, его жену, прообраз Фрези Грант, люди не пускали к месту последнего успокоения. Городским властям удалось уговорить горожан уступить, и захоронение состоялось, но спустя время погребение Нины Николаевны Грин обросло множеством противоречивых россказней. Даже после смерти она продолжала быть жертвой молвы. Почему?

 

О ней известно, кажется, всё. Тень Нины Николаевны витает в музеях Грина, феодосийском и старокрымском, где поминают спутницу писателя только добрым словом. Вниманию экскурсантов представляют книгу воспоминаний Ю. Первовой, путеводители по восточному Крыму с очерками о Н. Н. Грин, её воспоминания об Александре Грине. Экскурсоводы добротно и старательно повествуют о ней, вешней, цветущей, и об угасающей, пожилой. Но то, что было между молодостью и закатом долгой жизни вдовы Грина, почему-то утаивается. Как и то, почему провожали её не оркестром и панихидой, а стоном проклятий. Тайну Нины Николаевны хранит город Старый Крым, последняя пристань Александра Грина. Раскрывая её шаг за шагом, мне довелось беседовать с земляками Н. Н. Грин – учителями, библиотекарями, представителями исполнительной власти, музейными работниками, ветеранами Великой Отечественной войны. К моей исследовательской удаче, я встретилась с человеком, который опередил меня в поиске истины и хранит в памяти смолкнувшие голоса – Иваном Карповичем Мельниковым, фронтовиком, писателем, чьему перу принадлежит неопубликованный очерк «Чёрные пятна на Алых парусах». Слова моих собеседников невольно слились в единую повесть с изданными воспоминаниями, и судьба Нины Грин, прижизненная и посмертная, потребовала явного и яркого света. Итак, повернём время вспять…


«Нина Грин: без права на пристань»

Валерий Крылов

...Наша дружба с Галкой развивалась стремительно. Мы словно навёрстывали упущенное за год время и почти всегда и везде старались быть неразлучны. Помогали Валентине Ивановне выпускать школьную стенгазету, участвовали в художественной самодеятельности (Галка замечательно пела украинские песни, а я, осмелев, не без её влияния, конечно, читал стихи), бегали на лыжах, ходили в кино. Иногда, прямо с утра, она приходила к нам домой, и мы до самой школы делали вместе уроки или читали книги. Вначале она смущалась, держалась немножко сковано, но, как всегда, быстро освоилась и уже смело стала называть маму тётей Лизой. И меня звала к себе, но я так и не решился, стесняясь своего затрапезного вида.

В школе ребята и девчонки слегка подтрунивали над нами, малышня кричала вслед обязательное в таких случаях «жених и невеста», но мы не обращали внимания. А это самый лучший способ избежать любых насмешек: раз посмеются, два, но увидят, что бесполезно, и прекращают. Нам было хорошо, а остальное нас не волновало.

Меня даже не пугал и нисколько не расстраивал тот факт, что после окончания семилетки мы все, за исключением немногих, разъедемся в разные стороны. Я говорил себе: разве мы будем жить не в одной стране? Ходят поезда, летают самолёты, есть почта, наконец, – всё это есть, и мы обязательно встретимся, сколько бы лет ни прошло и где бы мы ни оказались. Я не сомневался, что и Галка думает точно так же, хотя об этом мы с ней ещё не говорили.

И только присутствие в классе Надьки делало моё счастье (я действительно считал себя в эти дни самым счастливым человеком в мире) совсем не безоблачным. Оно готово было в любой момент лопнуть, как лопается переливающийся всеми цветами радуги мыльный пузырь.

Но как же я ошибался в Надьке!

Как-то на большой перемене, когда Галка куда-то выскочила из класса, она подошла ко мне и тихо сказала:

– Коля, я вижу, как ты на меня смотришь, но ты не переживай… Я ей ничего не скажу, – она тут же отвернулась и ушла, пряча глаза.

– Спасибо, Надя, – тихо сказал я ей вслед, но не был уверен, что она услышала меня. И до меня неожиданно дошло: пожалуй, впервые я назвал её не Надькой, а Надей. Мне стало так стыдно, что я готов был провалиться сквозь землю, чтобы больше никогда не появляться на этом свете. Как я презирал себя в эту минуту!

Но не долгими оказались мои безмятежные и счастливые дни. То, что вскоре случилось, не могло присниться даже в самых страшных ночных кошмарах...


«Первое грехопадение, или Почти недетская история»

Виктор Крючков

...Почему я ненавижу телевизоры? Шелуха информационного мусора, выплескиваемая ежедневно с экранов, не представляет никакой объективной ценности. Мне не нравится то, что показывают в новостях. Мне не нравятся культивирующие насилие и непроходимую глупость в человеческих взаимоотношениях сериалы. Поверхностные ток-шоу. Программы с гостями в студиях, говорящими бессвязные избитости. Маразматические рекламные ролики с болезненно бодрыми персонажами. Телевизор ставит пошлые штампы. Разрушает воображение. Когда ребенок читает «Трех мушкетеров», он видит не себя в роли бесстрашного гасконца, а гнусавого Боярского. Телевизор формулируют реальность, в которой необходимо страдать, если любимый человек покидает нас, в которой нормальную речь заменила бандитская феня, в которой вечер в прокуренном баре в компании с алкоголем представляется чуть ли не единственно правильным способом отдыха после трудовой недели. Я не желаю иметь ничего общего с этой реальностью...


«Любила ли она джаз?»

Наташа Кудашева

Снегопад...
            осыпается небо на землю,
засыпает границы,
            стирает указки и знаки.
Всё в движенье, двоится,
            становится собственной тенью,
растворяются в снеге куст,
            пешеходы, собаки.
Снег засыпал весь город
            и спрятал тропу в полушаге,
но мгновенно растаял
            в горячей моей пятерне.
То ли грифелем чёрным
            по белой лощёной бумаге,
то ли белым акрилом
            по чёрной как уголь стене
рисовать этот день,
            эту жизнь, эту зиму…
и какую мелодию для тишины
            подобрать,
не затем, чтобы песня сложилась
            красивой,
чтобы это минутное счастье
            успеть без потерь передать.
«Деревья на краю»

Владимир Кузин

– Наверное, мы это заслужили: недомолвки рождают гораздо большую подозрительность, чем откровенная ложь. Да, наше поколение молчало о лагерях на Колыме, заградительных отрядах НКВД и прочих ''прелестях'' социализма. Но то, что Зоя Космодемьянская, стоя у виселицы, говорила о счастье умереть за свой народ, – правда! Как правда и то, что мы, юноши и девушки военных лет, собирая на собственные скудные средства посылки для голодных детишек блокадного Ленинграда, испытывали при этом неизреченную радость, которую не променяли бы ни на итальянские виллы, ни на шестисотые ''мерседесы''!.. Впрочем, тебе этого не понять, – она вытерла платком капли пота с лица. – Одно жаль: за наши грехи мы заплатим слишком дорого: очевидно, для России потеряно несколько поколений подряд. И все же достоинство человека в том и состоит, чтобы даже в роковых для него обстоятельствах суметь признать свои ошибки и попытаться до последнего служить людям, стране, если хочешь – Богу, Которого у нас, бывших пионеров и комсомольцев, тоже отняли… А потому я все равно благодарна вам – моим ученикам. За дарованное мне счастье нести вам добро, за ваши слезы по умирающей Марусе… За возможность понять главное: никакие вы, ребятушки, не шпана и не изверги, а самые что ни на есть несчастные, оставленные всеми, заброшенные наши детишки. И если нам не удалось главного – научить вас испытывать счастье, бесконечно выше желудочного, то простите нас, – ее голос дрогнул, и она отвернулась к стене.


«Встреча»

Валерий Кузнецов

На городских рынках велика вероятность встретить однажды унесенных ветром жизни друзей или недругов, на время исчезнувших из виду приятелей и просто знакомых, тех, кто в той или иной степени каким-то образом вошел в историю твоего бытия, словно на фотопленке проявляясь из негатива в позитив.

Шумный рынок – пестрый и многоликий – подарил мне встречу с детства знакомой Райкой по прозвищу «Желтая». Я прошел было мимо, как вдруг что-то необъяснимое, до боли знакомое, заставило меня остановиться, оглянуться. Худое, будто проволокой стянутое, испещренное глубокими морщинами, лицо, застывшие, с прищуром, глаза, протянутая рука – вырвали из памяти поселка моего детства, вернув на мгновенье в далекое прошлое. Ну, конечно, это она, Райка, все в той же позе, с двумя малолетними детьми на коленях, удачно дополняющая картину рыночной стихии. Без таких и рынок не рынок…


«Попрошайка»

Мария Кузнецова

...Отскочил и завис, как пень в летнюю ночь возле ямы. А мы все мечтаем о лучших временах, которые мы уже давно прожили. Застряла сосиска в вилке – ерунда какая-то. Она горькая и такая же как вчера. Вчера были другие – такие, как позавчера. И даже моченые помидоры потеряли цвет и вкус от моего взгляда.

Скрипучая форточка вяло болтается на изоленте. Когда она упадет, меня здесь уже не будет: Злобный Мойдодыр всосет меня в раковину, где уже сидят тараканы. А такая компания не по мне. Поэтому надо срочно одеть валенки и бежать в лес к старой сосне, где можно рыдать навзрыд, пожевывая можжевельник. Гадость редкая, а скука еще хуже...


«Капитошки»

Татьяна Кузнецова

Два стремени чуть звякнут, прикоснувшись
друг к дружке. Проезжай-ка ты вперед!
Моей гнедой породистые уши
легко волненье выдадут ее.
Твой вороной привычно и проворно
покажет путь по узенькой тропе,
Мы вслед с кобылой двинемся покорно,
к чему нам быть сейчас эмансипэ?
Я лягу, как обычно, ей на шею,
чтоб ветки не хлестали по щекам.
Я женщинам, ты знаешь, больше верю,
чем молодым и смелым дуракам.
Конец июля. Лист уставший вянет.
Ты это наблюдал так мало раз!
А я теперь за темными очками
пытаюсь спрятать клинопись у глаз.
И я тебя, конечно, пропускаю –
я все-таки надежду стерегу,
что, может, ты найдешь дорогу к раю
в том самом шалаше на берегу,
и может, по утрам твой голос низкий,
и солнца луч, сквозь ветки, невзначай…
Ты вновь ко мне подъехал слишком близко.
Не надо. Скоро осень. Проезжай.
«Клинопись у глаз»

Виктория Кузьменко

...Веня больше дружил с Андрюхой. Они с ним жили в одном доме. А ещё они вместе любили подниматься на крышу, на чердак, который играл особую роль в их жизни. В этом доме был огромный чердак – целая улица с перегородками, пустынными помещениями, лесенками. А ещё он напоминал палубу с множеством трапов… Палубу эдакого корабля из резервов детского воображения, напичканного удивительными образами, из бедного опыта глаз, никогда не видевших на самом деле ни моря, ни кораблей, ни белых палуб.

Вот почему притягивал бетонный чердак с его пыльными лесенками – с крыши открывался океан родного города, разделённого на множества морей, на куски суши – асфальтовые и зелёные. На волнах этих странных городских морей блестели огни светофоров, а по тёмным глубинам, светя фонариками, плыли корабли машин.

Но поднявшись на чердак, проходя мимо его пустых каменных ящиков по бетонному полу, от которого тянуло холодом, пахло кошками и мышами, ребята потеряли ощущение моря и корабля. Катились клочки бумаги, гонимые ветром, её шуршание наполняло неожиданной тревогой. Казалось, слышался шум шагов, потом он затихал, когда они останавливались; стоило им двинуться, он снова возникал.

Веня с Андрюхой прошли ещё десяток шагов, снова было безмятежно тихо, над ними в квадратном проёме чердака высвечивало холодноватое небо.

– А ну стоять! – раздался голос из темноты, из серых бетонных отсеков, усиливших его звук и придавших ему непреклонность железа...


«Соучастники»

Заур Кулиев

…На этаже дрожали стены, ещё бы, сцепилась-то не малышня! Вавакин оголён по пояс и сильно пьян. Ему заламывают за спину руки Скорик и дядя Женя, бурые от натуги. Вавакин выкручивается и метит ногой в большелобого, недавнего своего дружка. Того оттаскивает на себя Мусаевич, у пацана на затылке слипся ком волос, из раны струями сочится кровь. Большелобый напряг все силы, но ослабить захват не может, и, когда бросается молотить Вавакина, выходит, что молотит воздух. А Вавакин вертит двумя мужиками и всё той же ногой припечатывает парня в бок. Остальная троица вытягивает шеи из палаты и в драку не рвётся. В проёме двери расставила руки вопящая Инна.

В холле замерло пять-шесть свидетелей, но, кроме меня, все дети. Я обязан был выйти из ступора и рвануть в драку. Но живой клубок из дерущихся сам накатил в мою сторону, я прильнул к стене и инстинктивно вытянул вперёд руки. В этот миг слетевшего с катушек Вавакина завалили общим усилием в свободную палату, а Скорик провернул в замке ключ. Внутри полетела мебель.

Но угроза миновала, у всех отлегло. Большелобого уносили в медпункт на руках. По линолеуму растеклась лужа крови, её долго не касались, и ранний отбой прошёл под знаком кем-то виденной, кем-то пропущенной кровавой разборки…


«Весёлые старты»

Людмила Куликова

…Постепенно Вероника научилась жить со своей инвалидностью. У неё появился друг. В Доме Инвалидов, куда она иногда ходила, она познакомилась с Томми родом из Mарокко – там жили его родители. Говорил он на английском языке, а глаза у него оказались такие же японо-китайские, как и у Вероники. Когда Томми приглашал её поужинать, то они шли в китайский ресторан, ели обязательно палочками, как настоящие китайцы, и Вероника чувствовала себя снова счастливой.

 

Единственное, что мешало, это взгляды некоторых людей. Она замечала, как кто-то, не скрываясь, разглядывал её, при этом лицо его принимало совершенно дурацкий вид. Такие люди смотрели так, как если бы она была дурочкой, или умственно-отсталой, или ещё какой-нибудь инвалидкой, что вообще не соответствовало действительности. Вероника считала себя нормальной. Немного медлительной, чем другие, но не дурындочкой. И если кто-то догадывался об инвалидности, то только по глазам. Так думала Вероника…


«Диктуйте, фрау даун!»

Нина Кунащи

...В душе темнеет, как в окне вечернем,
Слова не могут ничего прибавить.
Тень не узнать, но было бы неверно
Её одну злопамятно оставить.
Пусть жмётся в угол невидимкой-мышкой
И сквозь неё легко проходит взгляд.
А та, что столько раз бывала лишней –
О ней одной отныне говорят.
Год Синей Мыши навостряет ушки –
Проворство, заготовленное впрок.
Но до сих пор не позабыл игрушки
На дерзость отозвавшийся зверок...
«Год Синей Мыши»

Милан Кундера

 – В этой стране люди не ценят утра. Через силу просыпаются под звон будильника, который разбивает их сон, как удар топора, и тотчас предаются печальной суете. Скажите мне, каким может быть день, начатый столь насильственным актом! Что должно происходить с людьми, которые вседневно с помощью будильника получают небольшой электрический шок! Они изо дня в день привыкают к насилию и изо дня в день отучаются от наслаждения. Поверьте мне, характер людей формируют их утра.


«Вальс на прощание»

Вера Кунова

Когда-то, когда время ещё не затянуло землю в свои тугие плети, но вечность уже стала непостижимо далека, на небольшом участке суши располагалась одна сильная страна. Сильна она была не войсками, не богатством, а невероятным духом, пребывающим в каждом человеке. И был необычный уклад в той стране: с рождения каждому жильцу привязывали на руку маленький камушек. Только камушек этот был не украшением, а установленной валютой в той стране. Когда возникала необходимость отблагодарить человека или оплатить товар, жильцы этой страны платили камушками. Вот только необычное свойство было у тех камней – как только человек снимал с себя предмет благодарности, тут же на его месте появлялся новый камушек, да ещё и в два раза тяжелее.

Так и жили люди в той великой стране. Всюду были на них камни – и на шее, и на руках, и на языке. И было название у той валюты – совесть. Все платили исправно за товары, и с каждым разом тяжелее становилось им ходить и говорить, однако люди от этого не становились злее, а с каждым днём принимали возложенную на них ответственность.

И жил в той стране один хитрец, с рождения имеющий только один камушек на руке. С молодости видел он, как страдают люди из-за тяжести своих камней и не желал себе такой же жизни. Вот пришёл хитрец на рынок, набрал фруктов и, ничего не сказав, отправился домой...


«О совести»

Вадим Куняев

Осенняя печаль знакома всем поэтам:

На сердце возлежит необъяснимый груз.

Ни золото листвы, ни отголоски лета

Не в силах разбудить задумавшихся муз.

Все так же небеса светлы и бесконечны,

И звездная тропа прекрасна, как всегда,

И линии руки все так же безупречны,

И омут синих глаз глубок, как никогда.

Но дивная свирель безгласна и невнятна,

И замер в полусне волшебный метроном,

И между стройных строк – расплывчатые пятна,

И неизменный дождь бормочет за окном.


«Крыша мира»

Сергей Купряхин

Деревянный вагон из Москвы в никуда,
В никуда, вдоль по рисовой корочке льда
Мимо двух горизонтов. Туман и покой.
Скоро ты отразишься и станешь рекой.
Скоро выпустит пар перегретый титан.
Насыпь давит хребты безразличным китам.
Темнота заплетает узлы по пятам.
Ты проснёшься от страха, что ты – уже там.
«Рио-Рита»

Мария Купчинова

...От этого хотелось плакать, но любимый кривился: ненавидел женские слёзы, и Дашка терпела. С надеждой заглядывала в прищуренные синие глаза, затаившиеся в сетке морщинок, проводила ладонью по трёхдневной щетине, короткому ёжику на голове… Он не готовился к её приходам и не пытался задержать, когда уходила. Торопливо целовал в ответ, бросал: «Ты же знаешь, я тоже…» – слово «люблю» он бессознательно пропускал: сколько можно говорить об одном и том же. И спешил вернуться в мастерскую. Туда, где валялись на подоконнике окурки и забытые надкушенные бутерброды, катались по полу банки из-под пива, запах красок довольно часто перебивался перегаром, а в углах, повёрнутые холстом к стене, стояли десятки картин без рам, на которых ветер гнал по небу тяжёлые дождевые облака, трепетал единственный лист на дереве или, раскинув блестящие чёрные крылья, парил в мареве жаркого дня красавец-орлан. Непостижимым образом художнику удавалось передать ощущение последнего мгновения покоя, предшествующего ливню, секунду спустя хлынувшему на землю, броску орлана на добычу или полёту оторвавшегося листка… Критики (а ещё больше критикессы, задыхавшиеся от восторга с прижатыми к плоским грудям кулачками) видели в художнике продолжателя то ли Левитана, то ли Куинджи, в ответ на что он скептически улыбался. Он-то знал, что ничьим продолжателем не был, и то, что писал, – был только его мир, рождённый его фантазией, его взглядом на жизнь и его одиночеством. Одиночество было платой за возможность творить и быть не похожим на других.

Смешная, наивная Дашка этого не понимала и не могла смириться. А он не мог терять время на то, чтобы её утешать и успокаивать: слишком силён был зов, надо было успеть написать всё то, что стояло перед глазами, требуя воплощения...


«Зов»

Ирина Курамшина

...Старик отрицательно покачал головой, медленно развернулся и снова стал толкать камень в гору. Мальчишка, который вел диалог, покрутил пальцем у виска и снова пристал с расспросами:

– Дед, а дед. Вот скажи: зачем тебе это надо? Вроде с виду не псих… А дурью маешься.

– Пришло время собирать камни… – туманно ответил старик.

– Так ты коллекционер? Камни собираешь? Драгоценные? И этот – драгоценный? Да? – затараторил пацан, поглядывая с любопытством на камень, который дед упорно катил вверх по склону. Товарищи кудрявого паренька тоже заинтересованно уставились на валун.

Старик рассмеялся, отчего его лицо покрылось сетью мелких морщинок:

– Этот? Да. Он, пожалуй, самый ценный в моей коллекции.

– А что, есть еще? – хором спросили трое подростков и совсем не по-детски сверкнули их алчные взгляды.

– Полно, за всю жизнь столько скопилось… там, – неопределенно махнул рукой старик в сторону темнеющей верхушки горы, зачем-то перекрестился и продолжил свой путь...


«Драгоценная коллекция»

Владислав Кураш

...Но это всего лишь спектакль, разыгранный перед вами профессиональными актерами, и все в нем не настоящее. И даже трагедия заранее продумана и спланирована, и вы знаете наперед, чем все закончится, и с нетерпением ждете развязки.

А вот настоящую трагедию, когда сердце надрывается от боли и душа терзается безысходностью, вам не покажут на открытой арене. Впрочем, если вы желаете стать свидетелем настоящей трагедии, вам достаточно заглянуть перед самым началом спектакля в уборную матадоров. Там вы увидите Эмилио Сантуша, самого знаменитого фуркаду Португалии. В данный момент он готовится к преступлению...


«Месть»

Дмитрий Курбатов

...– Что же нам всем дано? – Жизнь, – сказал я вслух. Каждому человеку что-то дано, и у каждого – свое. И независимо от того, малое или большое получил человек, главное – то, как он с этим обошелся, как он отвечал на каждую возможность и что он оставил после себя. Да, именно так, – подумал я и произнес вслух: «Бессмертный след на песке времени». В какой-то философской книге я прочитал эти слова и теперь они пришли мне на память. Я молодой, и от меня сейчас зависит, каким будет мое будущее, и как я поступлю с тем малым и большим, что мне отпущено. Вот Горев и его история. Что можно сказать о нем? Он говорил, что в его жизни настоящими и человеческими были те несколько лет, которые он провел со своей женой и детьми. По своей вине – как он говорил – он потерял самое дорогое в жизни. И с тех пор он живет только прошлым, а настоящее заливает пьянкой. Ну и что? Он сам во всем виноват. Но мне ведь стало его жаль, и я назвал его хорошим мужиком, потому что почувствовал так. Потеряв все и растратив жизнь впустую, он никого ни в чем не обвиняет, а винит только себя. Он не жалеет себя и точно знает, что было хорошо в его жизни, а что плохо. И судьба тут не при чем. Например, Васька и Саня только тем и занимаются, что винят всех вокруг, да жалеют себя. Их тоже жаль, но нельзя почувствовать к ним уважения. С Горевым все по-другому...


«Ничто не теряется»

Алексей Курганов

..– Когда ж эти черные успокоятся? – вздохнула Людмила Макаровна и, искоса взглянув на дочь, замерла: Зина, побледнев лицом, как загипнотизированная, невидяще смотрела на экран.

– Ты чего, доча? – встревожилась мать.

– Дядя Али… только что показали… – выдохнула Зина. – Он ведь Мансуру вместо отца…

– Это который, бородатый, в папахе? А я и не узнал… Да, дела! – только и смог сказать Иван Петрович. Он тоже смотрел сейчас телевизор, тоже хотел выдать свой едкий комментарий, но не успел.

– Он же сюда, на свадьбу, приезжал! Помню, веселый такой, все песни пел! Бандит, значит? Да не простой, а глава! И пел как Магомаев!

– У него солдаты отца убили, и мать с дочерью. Фарида у них красивая была, и умная. Хотела в институт поступать, в педагогический, чтобы учительницей… А их зачистили… С вертолета, ракетой… Вот дядя Али и стал русским мстить.

– Хм… – неприятно поморщился Иван Петрович. – Вот и домстился. Плетью обуха не перешибешь!

– Зато поступил как мужчина… – тихо, но твердо ответила Зина.

– Вот и славненько! Вот и договорились! – играя каменеющими скулами, согласился Иван, разворачиваясь к дочери. – «Стал русским мстить». Ты, прежде чем говорить, репой-то своей хоть немножко думай! «Русским»! А ты кто, не русская? Им, значит, сочувствуешь, а нашим? Это чего же получается, а? Растили русскую девку, растили – а она, оказывается, не наша! Мусульманка! Аллах Акбар! Очень приятно! Спасибо, доча!

– А я так думаю, что мужика этого можно понять, – задумчиво пробормотал Вовка. – Вот, например, если бы вас здесь всех какой-нибудь… замочил, то я тоже за автомат бы взялся. Святое дело – отомстить.

– Вы эти свои политические разговоры себе в … засуньте, – строго приказал Иван Петрович. – И чтоб нигде больше не трепаться! А то менты или прокурорские долго разбираться не будут. Враз зацокают. Им-то, поди, хреново галочку себе в отчет поставить – террористовых родственников споймали целое осиное гнездо! Понюхаете тогда, чем параша пахнет!

– Да ладно тебе, дед, какие из нас террористы! – легкомысленно отмахнулся, было, Вовка, но эту его легкомысленность Иван Петрович совсем не поддержал.

– Вот когда зацокают, тогда и поймешь! Когда отмолотят от души, тогда и узнаешь прав я или нет. А то распустили языки-то!

– Да я…

– Все! Я сказал!..


«Мусульманка»

Алексей Курилко

(Исповедь криминального авторитета)

 

...Когда я сдохну – все мы, как говорится, ходим под вышкой – меня примет Хозяин Небес, если Он существует, и начнёт ковырять мою грешную душу.

– Лютый, волк, – так скажет Он, – ко мне дошёл слушок, что ты знавал минуты счастья. Колись, матёрый: так, нет?

– Было дело, – отвечу я Ему. – Вилять перед Тобой не стану.

– Расскажи-ка поподробней, пожалуйста.

– Без проблем, командир. Представь: ночь, луна, у самых ног покорно плещется тёплое море, в него то и дело падают звёзды, а мы сидим с ней плечо к плечу и хохочем без причины, как хохочут только дети и обкуренные.

– И всё? – разочарованно спросит Господь.

– И всё, – коротко отвечу я.

Наверняка его задавит жаба, тогда Он разревётся, как баба, бросится мне на грудь и, подбирая сопли, заноет:

– Я тоже хочу смеяться без причины… на берегу моря… плечо к плечу… Я устал. Я одинок. Мне тошно, Лютый…

Бог одинок… Боги всегда одиноки!..


«Проза жизни»

Галка Курочкина

Неправильно оплывшая слюда,
натёртые до терпкости колени,
рассвет, заставший сыпью,
города – всё паутине дней,
глаза растений, руины рек,
зелёный Алькатрас, взрывающий глубины
скорбным криком: Я – человек!
Един. Один из вас.
Хоть и нескладный, хоть и не любимый,
но – человек.
А впрочем, всё – рассвет,
заплывшим глазом солнце
на востоке
встаёт,
и на долины рек
бросает взгляд,
и вспять идут истоки,
и, завернувшись в пыль, стоят следы,
оставленные там,
где бросил ветер
ряды из спин,
и капельки слюды
смешавшись с кровью, стынут.
Чьи-то дети, – нет, не мои,
не наши – это злость,
отчаяние за то, что не случилось,
но пронеслось,
не свыклось, не сбылось
расстроилось,
распалось,
растворилось.
рассохлось,
что кривое колесо, и на мосту,
скривившись, полетело –
с откосов Алькатраса.
Ничего. За дело.
Поделом. Тебе. И мне.
Задело
о колени, и – в рассвет, и – в пустоту,  
что, в общем, есть хреново.
Но ничего. Есть память. Есть кювет.
Есть плоть и кровь. И слово.
Да,
и слово.
«Первая после»

Даниил Курсовский

... – Знаешь, зачем Я тебя вызвал? – осведомился Господь у Феоктиста.

– Не знаю, о Господи! – дрожащим голосом ответил Феоктист.

– Но хоть догадываешься?

– Догадываюсь, о Господи.., – пролепетал Феоктист.

– Это хорошо, – заявил Господь. – Люблю догадливых. Догадливых, но не гадливых, понял?

– Понял, о Господи... – прошептал Феоктист, отчётливо увидев большой котёл, услышав звук бульканья и даже почуяв запах бульона...

– А вот видений Мне здесь не надо! – неожиданно воскликнул Господь. – Ты ангел, а не призрак. А то некоторые думают, что от Моего всепроникающего взора что-нибудь может укрыться!

– Я так не думаю, о Господи... – прошептал Феоктист.

– Но думал?

– Думал, о Господи...

– Как думаешь, зря думал?

– Думаю, зря, о Господи.., – согласился Феоктист.

– То-то же, – сказал Господь. – Сейчас ещё один зря думавший прибудет, и, Мне помолясь, мы сможем начать нашу как бы репетицию...

"У Него – хорошее настроение! – смекнул Феоктист. – Может быть, всё ещё и обойдётся?.."

И, набравшись духу, осмелился спросить:

– Могу ли я узнать, о Господи, что за репетицию Ты имеешь в виду?..

– Репетицию Страшного Суда! Пока – для вас двоих! – ответил Господь.

Душа Феоктиста тут же улетела в самые кончики его крыльев.

"Нет, не обойдётся!" – понял он...


«Двое для одной»

Виктор Кустов

...«Полгода убивал меня долг за коммуналку, наконец рассчиталась...»

Не так уж и гладко у неё, хотя до этого признания складывалось впечатление о том, что живёт она «почти лакшери», почти в роскоши и без забот. Наверное, так хотелось выглядеть в глазах фейсбучных друзей. Но быть не собой очень трудно. Почти так же, как просидеть «шесть часов не отрываясь от монитора». И всё-таки, «работа – спасение от всяких грустных мыслей».

Что правда, то правда. Мы не всегда отдаём себе отчёт, но именно работа, если она к тому же любимая, лечит, возвращает силы и заряжает целесообразностью бытия. А жить только сегодняшним днём, не заморачиваясь, не планируя, не видя своего будущего – это не награда, это наказание.

Мне кажется, Мартышка если не осознала, то интуитивно почувствовала, что её «труднопреодолимая усталость от жизни» – это всего лишь отсутствие смысла существования. Увы, но она не осознаёт себя матерью, хотя есть сын; не является женой, что-то не срослось с отцом сына; работа есть, но она не греет, она не фанат-трудоголик. Бары, тусовки, селфи, скорее печальная, чем весёлая, отдушина, тоже надоедают, тут все такие, все о чём-то своём... Не читатели – писатели...

У родителей впереди маячил коммунизм, в который они не верили, но всё-таки что-то там впереди брезжило, интриговало, и всё самое лучшее должно было быть завтра, и это вселяло оптимизм, стимулировало. А если «живи сегодня и ни о чём не думай», а это сегодня – однообразно и осточертело... Тогда чем жить?..


«Мартышка и фейсбук»

Олег Кустов

Я совсем не боюсь тебя, время,
И без всяких там дураков
Я приветлив и вежлив со всеми,
С кем проходим по склону веков.

Пусть мы оба с тобою упрямы –
Даже если меня навестишь
Не восторженно-радостной дамой,
А забвеньем, где старость и тишь,

Приглядишься к моим книжным полкам,
Молвишь: «Как же ты мил!» невзначай
И, пока не распробуешь толком
С имбирём заваренный чай,

Засидишься до теми пузатой,
И полюбишь тогда без слов
Нежно-розовый цвет закатов,
Беломраморный – островов.
«Я совсем не боюсь тебя, время»

Лидия Куценко

 ...Война запала в мою память на всю жизнь, и хотя она давно уже закончилась, но я помню все до мельчайших моментов. Да и разве можно забыть тех людей, с которыми я вместе ходила в гости к смерти? Я всегда считала, что если с нами что-то происходит – это результат нашей деятельности, и мы этого заслуживаем. Просто так Бог не может наказать своего ребенка. Такое у меня было восприятие судьбы. Да, конечно, что-то предрешено, какой-то путь, но, однако, теперь я уверена, что человек может изменить свою судьбу, перебороть все лишения.

Мне казалось, что это длится вечно: я держалась за капковый жилет своей спасительницы, отдыхала и снова плыла. Она несколько раз пыталась надуть мой спасательный жилет, но было очень холодно, ни руки, ни губы не слушались. Мы уже далеко отплыли от основной массы людей, и я видела на воде только черные точки – это то тут, то там выныривали из воды головы…

Боль и холод во мне переплавились в нечто более ценное: в опыт. Именно тогда, в холодной балтийской воде, когда будущее казалось уж слишком ужасающим, чтобы я могла вглядываться в него, а прошлое казалось слишком мучительным и страшным, чтобы стоило мне вглядываться в него, в тот момент я выработала в себе способность радоваться и быть очень внимательной к настоящему. Пусть маленькому, но настоящему, сегодняшнему счастью. Теперь я чувствовала себя в относительной безопасности. Каждый миг моей жизни был уже более терпимым. Я вдыхаю и выдыхаю – это значит, что я живу, я должна жить и должна выжить. И сжав зубы, я продолжала плыть и плыть, все вперед и вперед...


«Таллиннский переход 1941 года»
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!