HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Авторы

М. Злочевский

...Как вы нашли меня? Как отыскали? Впрочем, неважно. Искали – нашли. Разыскивали – отыскали. Это ваша история. Мне она ни к чему. А вы пришли за моей. Зачем она вам? Неужели кому-то она интересна? Впрочем, не отвечайте. Вопрос риторический или глупый. Сочтём риторическим. К тому же, похоже, я понял, как вы меня отыскали. Вы наверняка были на кладбище. Можете не отвечать. Припоминаю. Ну, да. Вы один были без головного убора. И один молодой. Так сказать, новое поколение старое хоронило. Как связаны с ними, спрашивать я не буду. Раз как-то связаны – правду не скажете, а заставлять придумывать мне ни к чему. Знаете, почему я на вас внимание обратил? Не догадаетесь никогда. А покойный, который нас, получается, свёл, наверняка б догадался. Все в открытую могилу землю бросали двумя пальцами, немножко брезгливо. Я тоже. Мокро и грязно. Только вы – полную горсть, и руки не вытерли, во всяком случае, у всех на виду, у могилы. Так что давайте, я вам – рассказ, пока не устану, а вы мне – обещание и на мою могилу бросить полную горсть, у всех на глазах руку не вытирая. Впрочем, кроме могильщиков, глаз больше не будет. Во-вторых, я нелюдим, а, во-первых, мои современники вслед за старшими друзьями быстро уходят. Догоняют. Ну как? Согласны? Тогда, как говорят молодые, погнали!..


«Полная горсть»

М. Иванов

…На самом деле он был не мыш, и не бурундучок, и не суслик. Рядом было озеро-болото как всегда в наших местах, и я так думаю, слегка по-эстонски, что это был выдр. Он вышел из своего болота, и ему надо было на ту сторону, там тоже недалеко болото. И в этот самый момент, так сложилось, я проезжал по дороге на черной немецкой машине, идеальном орудии убийства. Но он об этом не знал, а ему надо было на ту сторону. Он очень спешил, – зачем? Все могло быть иначе, он остался бы жив и его отложенные дела, по лености ли или в силу распорядка, – не остались бы незавершенными, а напротив, были бы доделаны. Типа он выпил бы давно присмотренные яйца в гнезде куропатки на том берегу, или поймал бы наконец ту единственную уже наконец рыбу в его родном озере, что несла в себе паразитов неисчислимо но это было все равно, – ведь он попал под машину. Ему было суждено умереть молодым, не достигнув среднего возраста, не познав присущего ему кризиса, депрессий и фрустраций. Типа он вновь продолжил бы свой род моногамно пользуясь единственной в округе самкой, а как же еще, ведь они составляли возможно единственную пару от Кочердыка до Горелого, если не до самого Чинякино. Типа осталось типа, социальная ячейка разрушена, поражена, самка лишена партнера на долгие месяцы, пока силы природы не расставят все на свои места, дав ей нового партнера, либо некоему новому партнеру – ее. А им всем – нового ангела…


«Мыша»

М.Б.

Как мне кажется, легче всего писать предисловия к книгам. 

Итак, я никогда не умела писать длинные повести, состоящие из 36 глав. Мне всегда казалось, что все стоящие мысли можно уложить на двух страницах, а если постараться, то и в два предложения можно вместить «Войну и мир». От этого не теряется вся «живость» повествования, а, наоборот, оно приобретает какую-то недосказанность, отрывочность, афористичность, конечно, я не претендую на славу Кузьмы Пруткова. Все, произведения, написанные после или до этого предисловия, лаконичны и кратки, но, лично я так думаю, они не потеряют свою прелесть для читателей. Все, что здесь описано, было взято из жизни, навеяно ею, или просто нагло подсмотрено.

Итак, я никогда не умела писать романтическую чушь, на которую так падки девушки. Я, вообще, против того, чтобы писать о любви и страдании, связанном с ней. Надеюсь, мои произведения избежали этой банальной темы, как любовь и кровь, морковь, свекровь и, наконец, бровь.

Итак, я никогда не умела писать «по заказу» или «от нечего делать». Просто я не могу заставить себя писать, когда нет интересной темы. Конечно, я пробовала делать это без единой мысли в голове, и такие произведения помещены здесь, но, читатель сразу отличит их, хотя, кто знает, каковы у публики вкусы.

Итак, я никогда не давала читать мои произведения близким, школьным друзьям, пусть крепче спят.

Итак, я никогда не слушала критики, даже конструктивной, хорошо или плохо... Не знаю, но до всего я дошла сама.

Итак, я раньше стеснялась показать свои произведения... Честно скажу, я и сейчас стесняюсь.

Итак...


«Странности обыденной жизни»

М.Р.Р.К.

Изящно разлитый сакэ
пахнет вишней.
Бескрылых седых журавлей
тянет в крыши.

Поймай ускользающий мир –
он растает,
Лишь воду в зажатой ладони
оставив.

У белых ослепших людей
на всё клетка,
Но знай, что раскрывшийся день
канет в лету.

Мой мир, как прыжок с высоты,
фотовспышка.
Бескрылых седых журавлей
тянет в крыши.
«Ускользающий мир»

Марат

Похмелье бывает разное,
Угрюмое, безобразное,
Рассольное, огуречное,
Похмелье бывает вечное.
И только одно есть сладкое,
Что утром приходит с ласкою,
С улыбкой искристо-нежною,
Наивное, белоснежное,
Оно родниково-чистое,
Игривое и лучистое,
Безоблачное, любимое,
Постельно-неповторимое. 

И жаждой страдать до вечности
Наказано человечество.
Я пил из того источника,
Мне снова в запой хочется…
«Собирала мозаику жизнь»

Марина Бойкова-Гальяни

Притопывая валенками на морозе, Махай досадливо шмыгал носом: «Ох, уж эти «новые», когда приедут, неизвестно, а дежурь через сутки. Ведь вот какая незадача, да и выпить хочется. Маленькая неделю снится. А что там выходные: всего сутки, шибко не разгуляешься!»

Тяжкий вздох вырвался из его груди. Ровно месяц назад стукнуло 68, только возраста не ощущалось. Был он высокий, сухой и кряжистый, да белый как лунь. Махай напряг мышцы рук – вот она, силушка, под тулупом играет!

Зимы в деревне были скучными, холодными; сельчане больше по хатам сидели. То ли дело весной: солнышко пригреет, скворушки станут пары искать, скворечники обустраивать. А деревенские из домов на улицу повалят: кумушки по две, да по три кучками собьются и ну языками чесать про хвори, огороды, да невесткам косточки мыть. Тут и хозяева из «новых» станут наведываться на выходные компаниями – им тут и шашлыки, и банька с веничком.

После баньки рассядутся в гостиной с заморскими напитками ─ висками-джинами (ничего хорошего, чистый самогон, но из красивых бутылок), тут и деду перепадёт.

Не то что Махай не мог себе купить вожделенной выпивки, платили ему хорошо, но по крестьянской своей бережливости дед откладывал на «чёрный день». К тому же, кто он такой, чтобы тратиться на баловство себе? Вы думали, Махай жмот? Ничего подобного. Случится, найдёт на него, так – один раз живем! – пойдёт тратить деньги; подарков накупит жене, детям (сыну и дочери) и внучат не обделит. Дети с внуками живут в Новгороде, в ста километрах от родителей, но не забывают проведывать. Славные у них дети, правда, славные. Вот и соседка, Нина Макарова, иной раз скажет: «Хорошие дети у тебя, Махай»...


«Махай»

Мастерство перевода

Перевод с испанского, вступление и заключение Дины Мухамедзяновой

 

...Говорят, что леность – это «дар бессмертных». Действительно, в этом невозмутимом спокойствии, которым обладают многие ленивцы, есть что-то объединяющее их с взирающими на нас с небес олимпийскими богами. Работа облагораживает человека, о чём свидетельствует популярный афоризм «на Бога надейся, а сам не плошай».

У меня есть собственное мнение на этот счёт.

Для того чтобы заслужить благосклонность небожителей, мне было достаточно произнести короткую молитву, – ошибочно полагал я. Истинная молитва, молитва без слов, с помощью которой мы вступаем в мгновенный контакт со Вселенной, не может существовать без свойственного лени ощущения покоя.

Лень «облагораживает человека» не только потому, что все ленивые наделены некоторым сходством с бессмертными богами, но и является одним из лучших способов достичь «райского блаженства».

Лень является божеством, которому поклоняются многочисленные «верующие»; потому что их «религия» основана на молчании и созерцании. Чтобы обратить в свою веру новых последователей, её «священники» пытаются убедить нас в том, что в дневное время суток сама природа, согретая солнечными лучами, пребывает в состоянии покоя.

Известно, что блаженство праведников – огромное счастье, чью таинственную природу не в состоянии постичь ни один простой смертный.

Умственная деятельность человека притупляется от его соприкосновения с духовной мудростью, и это одна из причин того, как каждый из нас представляет себе рай, выдавая при этом желаемое за действительное...


«Стихи и проза Густаво Адольфо Беккера»

Миланна

...Я сижу в салоне огромного черного автомобиля-сарая. Внутри навязчиво пахнет чем-то новым – кожей, духами, свежими купюрами. За рулем сидит человек-гора, молчаливый, с непроницаемым лицом. Такой убьет троих, вытрет ручищи о полы дорогого пиджака, закурит сигаретку и врубит Rolling Stones на полную мощность.

Мы не говорим, потому что я нервничаю до одури, а ему просто плевать, какое мясо он везет. Мы выезжаем за черту города, ныряем в темноту полей, режем мрак ксеноновыми фарами, врываемся в безмолвие коттеджного поселка, притормаживаем перед высокими коваными воротами, которые плавно открываются, впуская нас внутрь.

Я выхожу из машины и выдыхаю матерный восторг. Дом так огромен, что непонятно, где кончается его крыша, увенчанная резными башенками, и начинаются ночные облака. Водитель раскрывает передо мной тяжелую дверь, и я вхожу в просторный холл, где с глянцевого паркета загадочно улыбается репродукция Джоконды, а с потолка меня благословляет Дева Мария и херувимы, легкие, как взбитые сливки. Лувр и Сикстинская Капелла подмосковного разлива.

Пока я тихонько офигеваю от масштабов безвкусицы, входная дверь за моей спиной захлопывается, и я остаюсь в холле один на один с поддельными шедеврами. По винтовой лестнице я движусь на звук незнакомых голосов и звона посуды. Поднявшись на второй этаж (из четырех), я оказываюсь в ослепительно белой гостиной. Здесь запросто можно устроить импровизированную операционную: белоснежный пушистый ковер на полу, устланном белым паркетом, белая кожаная мебель, белые стены, стеклянный столик с белыми ножками и шикарный белый рояль «Steinway» в самом центре. Своей пестротой картину немного портят разноцветные люди. Очень ухоженные и красивые люди. Трое мужчин и одна женщина.

Очевидно, что им всем за тридцать и все они находятся по другую, мало знакомую мне, сторону баррикад. Они вальяжно развалились на диване и вперились в меня, а я, как полный кретин, стою в дверях и пытаюсь не ослепнуть от белизны...


«В моём аду тишина»

Димитри МаБлэк

 

 

 

Димитри МаБлэк. "ENEMY MINE". Репродукция (холст, масло).

 

 

 


«Флебустьерова яблоня»

Джон Маверик

…Повсюду, точно мягкие плюшевые бабочки, порхали мыслеформы, садились на деревья, на крыши домов, на фонарные столбы, окутывая их и преображая. Лур шел вдоль моря, прижимая к груди драгоценную рукопись и увязая по щиколотку в серебряном песке. Солнце плавилось голубой свечой, его шустрые блики вплетались в зеленые волны, как пряди дождя в листопад. Море было похоже на время, такое же своенравное и живое. Внушающее благоговейный страх, но не тем, что таило в себе опасность, а своей отдельностью и непокорностью человеческому воображению. Оно – единственное – не менялось от прикосновения взглядов, его невозможно было выдумать, переделать или подчинить.

Иногда запертые в Безвременьи люди говорили: «А что если это море придумало нас?» Могло ли оно быть богом, не тем, которого изображают на иконах и которому бьют поклоны в церквях, а неразумным богом, богом-стихией? Морю не нужно наше поклонение, оно не судит наши поступки, но Лур все равно молился ему.

«Пожалуйста, сделай так, чтобы рукопись взяли, – шептал он, бредя по сверкающей отмели, у пенистой кромки воды. – И чтобы Кларк согласился. О, море, я хочу любить! По-настоящему, чтобы сердце болело. Пожалуйста…»…


«Графоман»

Вен Мавлетов

...Сегодня Дарья Васильевна нам сказала:

– Проверим, как у вас юмором дела обстоят.

И велела рисовать карикатуры.

Карикатура – это такой смешной рисунок или не очень. Он помогает бороться с недостатками. А они у всех есть. Карикатура – это язык художников. На обычном языке говорят: «Этот ребенок очень любопытный». А художник нарисует мальчика или девочку с длинным-предлинным носом, как у Буратино, и еще замочную скважину, в которую не в меру любопытный ребенок подглядывает. И всем понятно, что быть любопытным очень плохо.

Все стали рисовать. Очень и очень старались. А затем стали обсуждать. Это так принято. Каждый рисунок воспитатель показывал детям, и все говорили, смешной он или не смешной.

Смешными оказались все рисунки.

Ну, как было не посмеяться, когда на рисунке одно ухо у мальчика обычное, а другое – огромное-преогромное. И все кричали, что это Олег. Он любит подслушивать. Все смеялись, но только не Олег.

Маленькая девочка, которая вертелась, перед огромным зеркалом была, конечно, Зоечка. Все смеялись, но только не Зоечка.

Мальчик, который спрятал за своей спиной игрушки, конфеты, и даже большую булку, был, конечно, Вася.

Все смеялись. Только воспитательница хмурилась. Хмурилась и хмурилась. Когда обсудили все рисунки, Дарья Васильевна каждому дала рисунок с его недостатком. Воспитательница сказала: «А теперь внимательно посмотрите на свой рисунок».

Все посмотрели, хотя никому не хотелось смотреть на рисунок со своим недостатком.

– Так чего же вы не смеетесь? – спросила воспитательница.

Мы молчали.

– Плохо у вас что-то с чувством юмора! – сказала Дарья Васильевна...


«Волшебный детский сад»

Лев Мадорский

Брест проехали ночью. В этот раз всё прошло гладко, и Анна, 68-летняя полная женщина, в прошлом учительница младших классов, облегчённо вздохнула. Уже десять лет она ездила два раза в год на поезде из Магдебурга в Москву и обратно (в Москве жили сын и двое внуков), и все проблемы возникали именно здесь. То белорусский пограничник, сочувственно вздыхая, скажет, что печать нечёткая и нужно вернуться, чтобы в посольстве в Берлине поставить новую. То польский – на ломаном русском, отводя глаза в сторону, попросит выйти из поезда, так как... нет польский виза». Анна знала точно, что всё это чушь, высосано из пальца, и что так называемые проблемы решаются при помощи десяти-двадцати евро, но всё равно действовало на нервы... Теперь, когда всё, наконец, позади, можно было спокойно поспать. Но заснуть не удавалось. Снова и снова вспоминался разговор с молодой симпатичной женщиной лет тридцати, которая лежала на верхней полке и, скорее всего, уже спала. Чем больше думала Анна об этом разговоре, тем больше становилось ей неприятно и обидно. Бестолковый разговор у них получился. Ужасно бестолковый...

В дороге знакомятся быстро, и женщина, её звали Светлана, почти сразу, ещё когда ехали по Германии, рассказала Анне свою историю. Познакомилась по Интернету с немцем со странным именем Цорен. Приехала, пожила в его квартире две недели и сейчас возвращалась домой со смешанными чувствами:

– Не знаю, как быть. Может, Вы посоветуете, – рассказывала она, беспокойно потирая руки...


«Старая дура»

Лилит Мазикина

Если не хочешь меня – зачем ты тогда живёшь?
Что за пустая блажь – не жаждать моих объятий!
Я – горький мёд ночей, рук потайная дрожь,
На потолке игра лунного света пятен.

Если ты хочешь дурмана – есть у меня дурман:
Видишь – я, как змея, здесь для тебя танцую!
Вязь моих гибких рук сладостна, как хурма,
Нежный и дивный яд в бёдрах своих несу я…

Я прилетела на звуки тайных твоих молитв,
Я улечу, как только мне надоест забава.
Мой поцелуй горчит: имя моё – Лилит –
Вовсе не значит «любовь», значит оно – «отрава».
«Имя моё»

Ика Маика

…Дамочка ударяется носком своего ботинка о бордюр и, залетев на газон, падает. Поднявшись, вздыхая, с колен, она замечает вышедшую из-за туч луну и вдруг видит меня. Я тут же поспешно исчезаю, растворяюсь во тьме. Отряхиваясь, она продолжает всматриваться в то место, где только что мы встретились с ней глазами. На тротуаре стоит её спутник, закуривая следующую сигарету (за всё это время, кстати, ни разу не обернувшийся к ней). Сделав несколько неуверенных шагов, женщина вновь спотыкается, теперь уже серьёзно ударившись о какую-то корягу. Бедняжка заплакала было, но тут же проглотила слёзы, опасаясь потревожить тишину.

Всё это время я прожигаю ей спину взглядом. Она чувствует его, оборачивается, и я позволяю луне вновь осветить не только блеск моих глаз, но и зубов. Я голоден, страшно голоден. Женщина понимает это и отчаянно, словно моля о помощи, обращает своё лицо к Луне, будто догадываясь, что та единственная, кто может ей посочувствовать и защитить. Да… У меня с этой дамочкой много общего.

Окинув взглядом крохотную планету под ногами, спину своего спутника, меня, фонарь и вспененный вокруг звёздный океан, она зажмуривает глаза, полагая, по-видимому, что я сейчас разделаюсь с ней. Но я продолжаю сидеть прямо и спокойно. Я жду. Мужчина, по-прежнему ничего не видит


«Койот»

Георгий Мак

...Этот день в посёлке начался в своём обычном порядке, установленным природой и многовековым укладом жизни. Два дня назад рыбаки ушли в море на очередной промысел. Оставшиеся на берегу терпеливо ждали и занимались своими обычными делами. Дети с учителем, окружив его плотным кольцом, шли весёлой гурьбой к зданию школы. Местный пастор подметал старым веником дорожку к своему приходу в ожидании своей паствы. Но все, несмотря на возраст и на то, кто чем занимался, нет-нет да и поглядывали вниз, на пристань, и всматривались в туманную даль бухты. Все ждали флотилию. Ждали с надеждой и со страхом. Сверху море было как на ладони, оно до самого горизонта, где кончались опасные рифы, играло волной, и ничего не предвещало. Утренний туман потихоньку таял, рассеивался, и обзор становился лучше. К полудню денёк и вовсе разгулялся. Редкое в этих местах солнце пригрело всё живое вокруг. Бедность и богатство в такие часы как бы уравнивались таинственными силами, солнце разливало свет и тепло всем поровну. И казалось, что мир и счастье царят на этой земле.

Фернандо уже заканчивал свой последний урок, и дети с нетерпением ждали, когда же их отпустят домой. И в этот самый миг с пристани донёсся звон колокола. Рыбацкие шхуны и баркасы были ещё далеко в море, но условный сигнал – подвешенная корзина для рыбы на фок-мачте – возвещал о том, что улов непомерно большой. Потому колокол и звучал громче обычного. Сразу весь посёлок пришёл в движение. До этого казалось, что он вымер – все занимались делами по своим дворам. А тут застучали калитки и двери. Люди выходили из домов и дворов и, объединяясь на улице в общий людской поток, спускались по крутым извилистым тропинкам с говором и шумом к пристани. Пристань быстро наполнялась людьми, а первые лодки уже пришвартовывались к причалу.

Фернандо, любивший дисциплину, не спеша закончил урок – порядок есть порядок! И со старшими детьми – детям из младших классов было велено идти по домам – тоже стал спускаться к пристани.

На пристани уже вовсю кипела работа. На этот раз молитвы жён, вдов и сестёр дошли до Святой Мадонны, и она смилостивилась над тружениками моря. Флотилия вернулась без потерь. Это значит, что в посёлке будет праздник и веселье, и не будет плача и чёрных вдовьих платков. Фернандо окинул берег своим взором, и его сердце радостно забилось в груди. Про таких людей надо песни слагать, поэмы писать, в повестях рассказывать. А они в забвении у истории и собственной жизни. Вечный труд и никаких наград...


«Дети моря»

Андрей Макаревич

...Современный человек вообще не готов к смерти – иначе ему пришлось бы признать, что все, чем он занимался в этой жизни вплоть до внезапного прощания с ней – ел манную кашу в детском саду, учился, прогуливал уроки, выпивал, ходил на работу, женился, изменял жене, разводился и снова и женился снова, болел, делал подарки друзьям, смотрел футбол, ездил на рыбалку, чинил машину, читал книги, мечтал о хорошем, – все это и было смыслом его жизни...


«Сам – овца»

Аркадий Макаров

...– Илларион Семёнович, никак опять спина расхворалась? – озабочено спросила она Федоскина.

– Ох, Клавдия, Клавдия, мочи нет! Грехи-то наши тяжкие, они, как гири, завсегда на позвоночнике висят. Вот и гнут старика, говорят: «Гордый ходил, а теперь в землю кланяйся, ирод проклятый!» – тут же елейным тоном заговорил дед. – Вот ты, надысь, утин секла, мне сразу и полегчало. Мог людям прямо в глаза смотреть, а теперь опять вот, вроде, деньги на земле ищу. Может посекёшь, а? А бараны – ничего, ничего. Почём брала-то? Да, они, цены-то, кусаются. Кусаются... Милая, ну, – вернулся он к своей болячке, – пособишь, нет? Выгони этот проклятый утин!

Баба крапивой секла – не помогло. Пчёл по десятку на поясницу сажал – не полегчало, а с твоей руки – как корова языком слизала. Ну, сразу помолодел!

– Заходи. Заходи, Илларион Семёнович. Всё в руках Божьих. Господь поможет, отойдет от тебя утин этот. Отпустит.

Дед Ларя с благодарностью закивал головой, поднимаясь по ступенькам в избу. Мы с Пашкой, переглянувшись, нырнули за ним. Всё же интересно, что это за утин такой, который деда Федоскина за холку к земле гнёт.

– Павел, сходи во двор, голик принеси, да топор захвати! – Женщина провела деда в избу, отворила дверь и велела Федоскину ложиться на пол головой на порог из дома к выходу.

Дед, кряхтя и постанывая, опустился на четвереньки, затем лёг на живот и положил голову на чистый, скоблёный ножом порог.

Пашка принёс веник и топор, и всё передал в руки монашке Клавдии. Та положила веник, прутьями по направленью из дома, на спину деду, что-то быстро-быстро прошептала, трижды перекрестилась и начала мелко-мелко, понарошку, сечь топором прутья веника.

– Ой-ей-ей! Ой-ей! – стонал Федоскин, не поворачивая головы. – Что ты делаешь, матушка?

– Утин секу, батюшка!

И опять:

– Что ты делаешь, матушка?

– Утин секу, батюшка!

– Секи! Секи его, окаянного! Чтоб ему пусто было!

Повторив этот диалог три раза, монашка Клавдия брезгливым жестом отшвырнула веник в дальний угол сеней, и туда же бросила топор. Затем опять, что-то шепча, трижды перекрестила дверной проём...


«Утин…»

Борис Макаров

Облака летят гурьбой.
День тяжелый, зябкий, мглистый.
Дует ветер – листобой
И сбивает с веток листья.
Но всегда ликует жизнь
Доказательно и прочно.
И на ветках – приглядись –
Бугорки грядущих почек…
«Октябрьские строки»

Павел Макаров

Студент первого курса зоологической академии Петя Крутоголов, хороший мальчик из приличной семьи, твёрдо решил стать мужчиной. Эта мысль приходила ему и раньше, скажем, пару лет назад, когда он ещё учился в школе, но тогда как-то ещё не стыдно было ему признаться своим более ловким товарищам, что он «ещё не начал», «ещё не успел», но вот-вот начнёт. Да и девочки подходящей не было, и вести её было некуда (Петя живёт с родителями), не заниматься же, в конце концов, этим на пляже, да и футбол по накалу страстей опережал тогда все другие страсти.

А сейчас всё изменилось. Зоологическая академия известна как элитарное заведение нашего города, в ней учатся продвинутые мальчики и девочки, все сплошь из хороших, многие даже из известных семей. На мякине таких не проведёшь. Петя быстро понял, что футбол как страсть нужно отодвинуть на второй план, во всяком случае, на время. Но дело даже не в этом. Хорошенькая, с веснушками и другими положительными чертами характера, Леночка Запальчикова из параллельной группы неожиданно согласилась на предложение Пети пойти «на квартиру». Нет, это, конечно ничего не значило, один бог знает, что в голове у лиц женского пола, и является ли согласие пойти на квартиру в гости гарантией развития события в нужном направлении, но в любом случае, у Пети такое было первый раз в жизни, и грех было бы упустить такой шанс. Что двигало согласием Лены Запальчиковой, точно неизвестно, хотя вполне возможно, что тоже какие-то смутные идеи поисков новых ощущений и своевременного взросления. «Квартира» также имелась в наличии, в виде однокомнатной «студио», принадлежавшей старшему двоюродному брату Пети Кириллу. Кирилл был посвящён в общих чертах в Петин проект, и предусмотрительно в означенный день поехал в командировку в Николаев, обещая вернуться только к вечеру. У Кирилла в его студио имелся роскошный диван, душ, обогреватель и чайник для разогрева кофе, а больше ничего в этих делах и не требуется...


«Как Петя Крутоголов решил мужчиной стать»

Владимир Макарченко

Я укроюсь тенью лесов,
Постелю под голову степь.
Птичий гомон с небесных высот
Будет мне колыбельную петь.
Будут ивы, склоняясь к пруду,
Мне красивые сказки шептать.
Словно в райском чудесном саду
Буду трав пряный запах вдыхать.
А под звон переливный ключей,
Под весенний смешок листвы
Я, в багрянце закатных лучей,
Весь отдамся во власть мечты.
«Осенний листопад»

Юлий Максимов

...Другая проблема стилистики эссе – употребление абсолютно запрещённых приёмов, ведущих в бездну. Вряд ли Фридрих Ницше мог себе даже отдалённо представить, что его великая книга, «Так говорил Заратустра», станет настольной для нацистов; что из его трудов самым недобросовестным образом будет скомпилирована «Воля к власти», благодаря которой нацисты получат ещё одно теоретическое обоснование для политики геноцида «унтерменшей» – славян, евреев, цыган. Разумеется, это был подлог, и подлог подлый. Но замечу: он оказался возможен благодаря тому, что зубы дракона в его книгах всё же имелись. Ницше не чуждался эффектных фраз в стиле: «иудействующий раввин», «внушающая ужас логическая цепочка иудаизма». Безумный Философ также слишком часто пускал в ход удары ниже пояса – то есть критиковал не идею, но расу. Возможно, он так не думал. Но если еврея описывать таким образом перед публикой, уже ненавидящей евреев – она с готовностью подумает, что это отличная идея, хороший повод к тому, чтобы начать евреев давить. Не иудеев, не ту самую идею фанатизма, торгашества и низменных инстинктов, против которых боролся Ницше (а точнее, думал, что боролся) – а именно евреев.

Людей, то есть.

О чём же пишет Лачин? Вот его фразы: «мушиная плодовитость», «волосатая порода», «торгаш», «самка». Как замечает русский народ: «ради красного словца не пожалеет и отца». Я вдумчиво прочёл эссе – и заявляю, что автор не имел целью именно оскорбить народы исламского Востока. А вот скинхед, мещанин, лабазник – или эсэсовец – подумает именно то. Эссе даёт все возможности оперативно скомпилировать из него новую «Волю к власти», где автор с ужасом может обнаружить уже не человека, охваченного болью и разочарованием перед лицом всеобщего развала и морально-интеллектуального падения Востока – а натурального жлоба, ненавидящего «айзеров», торгующих на рынке; бьющих таджикских девочек сапогами, устраивающих факельные шествия. То есть нациста.

Это большой порок эссе, и непростительный...


«Дракон, или Ответ на «Тварь» Лачина»

Виталий Максимович

Ранним утром меня будит грохот мусорных контейнеров. Ими занимается дворничиха. На ней полосатый халат, и изломанные бигуди волосы. Она быстро ходит и широко расставляет руки.

Если мусоровоз не приезжает, меня будит неугомонный оркестр машинных сигнализаций. В Вильнюсе они пищат с особой претензией. В Москве их вой носит другие интонации. Москвичам так кажется. Но я не из Москвы. И никогда не стану «из Москвы».

Новые районы Вильнюса собраны из коробочных зданий. Но есть и ''Старый город'', и он не безличен. В нём можно снимать кино про мушкетёров. Церкви стоят вперемешку с костёлами. А невысокие дома склеены. Под ними – комнатные кафе. В которых можно заказать блюда типа ''Ведарай'', или «Цепеллины», или «Жемайчу». Словом, ряд национальных блюд, которые кажутся странными не только туристам из Америки и Запада, но и россиянам. Нам, родившимся здесь, нравится. Мы едим; закусывая иногда русскую водку или литовское пиво.

Литовские мужчины любят пиво. Пиво и баскетбол. Когда по ТВ показывают баскетбол, они забывают о литовских женщинах, которые ходят парами и по телефону говорят заспанными голосами. Литовские женщины иногда играют утомлённых американок...


«Из Вильнюса»

Мария Малена

Чашкой кофе недопитой
Вечер кончился кабацкий.
Дверцей хлопаю – закрыта,
В шубе путаюсь дурацкой.
У таксиста деловитый 
Говор южно-азиатский. 

Отвезти куда, подруга?
Разозлилась до икоты.
К горизонту и по кругу.
Удивленно смотрит. Что ты?
Не ломала б что ли руки,
Поревела б, коль охота. 

Господи, прости, помилуй.
Так реветь – добро бы спьяну.
Мама раму недомыла,
Мама хлещет валерьяну.
Брежу что ль? Видать, простыла.
Время – полночь. День – Татьянин.

Ну, скажи, чего ты хочешь?
Умереть? Молчу. Не знаю.
В незакончившейся ночи
Фонарей огарки тают.
У таксиста, между прочим,
Счетчик тикает, считает.

«Из раздела «Безысходность»»

Максим Малиновский

Когда небо закрывают облака, и моросящий холодный дождь весь день поливает насквозь пропитанную влагой землю – именно в такие моменты особенно остро ощущаешь ностальгию по прошедшему лету. Вот появись солнце в эту минуту, да на той же высоте, что в июле - тогда мигом бы рассеялись эти тучи, исчезла бы, поглотившая все вокруг серость и слякоть, а березы усыпались бриллиантами дождевых капель.

Но сейчас поздняя осень, дует пронизывающий ветер и мало что в природе напоминает о лете, о жарком солнце, от которого искал укрытия в тени берез. Сейчас это даже смешно и странно – кажется, ну зачем было искать тени, когда можно было сколько угодно наслаждаться светом и теплом, которое вот так просто дарило солнце. И думаешь: “Неужели вот здесь, на этом самом месте ты совсем недавно загорал в одних плавках и солнцезащитных очках? Не вериться…”. И приходит еще одна смешная и нелепая мысль: “…жаль, что мало загорал тогда и совсем не ценил….”. Ну, это примерно тоже самое, если в вашей квартире отключили горячую воду, и вы ранним утром стоите под ледяным душем и жалеете, что мол, в то время, когда была горячая вода – так мало времени проводили в ванне.


«На полпути к звезде»

Ирина Малыгина

...– Говорила мне мать-настоятельница не подходить к горам слишком близко, говорила, что много людей пропадает. Но Иосиф тогда собрался ставить силки для зайцев, он сказал, что только на луг сходит, и сразу обратно. Оно и понятно, какие в горах зайцы? А я всё с ним просилась, мы же всегда ходим вместе. Да и скучно мне было целый день в огороде копаться. Солнце светило ярко, день чудесный. Мы пошли в те луга, по которым проходит дорога, та, что начинается под старой аркой…

Внезапно сестра Магдалина замолчала и, придвинувшись ближе к окошку исповедальни, зашептала:

– Вы слышали, отец мой, ту историю про Ловца бабочек? Говорили, будто там, в горах, есть его дом из терновника. В том доме хранятся души людей, которые он украл. Он превращает их в огненных бабочек, запирает в зелёные флаконы и хранит сто лет… Там, на лугу, ближе к подножию гор, лежит много камней. Они такие большие, а с виду – как крылья.

– Зачем же вы туда пошли?

Она всхлипнула, и её глаза заблестели, как капли смолы на деревьях, когда на них попадают горячие лучи солнца.

– Мы в прятки играли…

Отец Пантелеймон с трудом подавил улыбку, в который раз подумав, какие же они ещё дети...


«Ловец бабочек»

Александр Малышев

…Чувство, пришедшее из ниоткуда, и никак не связанное со всем предыдущим, возникло, едва Власов шагнул в кухню.

Он не мог объяснить себе, откуда оно взялось, как называется, но оно – было, существовало, зарождённое в нём, тревожное, в мгновение сжавшее душу и делая ноги непослушными. Чувство смещённости, нереальности, «передёрнутости» происходящего.

Так бывает, когда входишь по колено в стоячую воду. Вот там, до воды, ноги твои. А под водой? Вроде бы – тоже твои… А может, всё-таки, нет?

Саня огляделся, прислушиваясь и пытаясь понять причину собственной потерянной настороженности. На первый взгляд, беглый, и ни на чём не застревающий, всё было нормально. И тут же понял.

…Печь выстужалась! Заслонка была отодвинута, но вместо яркого, смешливо играющего пламени, лежал пепел и ветер лениво, бесшумно перебирал его чешуйки.

– Олюшка! – позвал он тихо и вопросительно, с надеждой на самообман.

Никто не ответил. Он позвал громче, почти крича, стараясь справиться с возникшей вдруг паникой. И опять услышал вязкую, паническую тишину.

– Настя! Настёна! – Власов рванул дверь спальни, зовя дочку, и вдруг ощутил, что проваливается в ад.

Шкаф, когда-то поставленный у двери, загораживал обзор, но даже то, что он увидел, заставило сердце сначала провалиться вниз живота, а затем рвануть к горлу, яростно застучав в висках и мешая полноценно дышать...


«Тай тофыть!»

Егор Мальгин

Саша Галл, проснувшись как-то утром в среду, решил, что так дальше жить нельзя и надо бы что-то поменять, причём, желательно, очень кардинально. Он сделал два огромных шага: бросил работу и пить. Бросить работу было легко – в том супермаркете, где он работал грузчиком, даже не спросили о причине его ухода, а коллеги, наверное, догадывались и поэтому не задавали лишних вопросов, и скорее всего, даже немного завидовали такому вот его решению. Бросить пить оказалось сложнее, ведь теперь у Саши появилось гораздо больше свободного времени, да и деньги были, поэтому это была настоящая внутренняя битва, которую Саша, в конце концов, выиграл, может быть, с одним компромиссом – раз в неделю он позволял себе одну бутылку пива, но не более. На вопрос, чем же он теперь намерен заниматься, Саша Галл отвечал, что ничем, во всяком случае, в ближайшее время, и новую работу искать не пойдёт; может быть, говорил он, буду вырезать сувениры из дерева или делать воздушных змеев, но только не сейчас, попозже.

Нужно сказать пару слов о его прозвище. Откуда оно появилось, сейчас сказать довольно сложно. Кто-то говорит, будто в детстве у него было несколько французских комиксов про бравых галлов Астерикса и Обеликса. Но странно, чтобы у школьника в середине 80-х годов оказались подобные комиксы. Тем более, сам Саша вообще отрицал, что у него были такие экземпляры. А на вопрос о происхождении своего прозвища отвечает, мол, не помню, давно это было, и всё неправда. Настоящая же его фамилия Угарин. Александр Угарин.

Вот так Саша Галл начал жить по-новому. Он много читал. Нашёл старую запылённую гитару и записался в кружок обучения игры на гитаре. Потом бросил эту затею, взял напрокат автоген и стал плавить битое стекло, добавляя в него краски. Получалось очень даже неплохо, но он занимался этим делом в палисаднике под своим окном многоквартирного дома, и соседям это не очень нравилось. Так что и это занятие Саша Галл бросил. К тому же автоген он сломал.

Дома Саша находиться не мог, потому что мама вечно его донимала разговорами о том, почему Саша такой неудачник. Она так прямо не говорила, но Саша говорил так сам, и призывал её к тому, чтобы она намного короче и яснее выражала свою мысль. Когда у Саши отрубили Интернет за неуплату, он внял словам матери, которая пригрозила, что если тот не найдет работу, то ночевать его не пустит, и пошёл шататься по городу...


«Саша Галл»

Федя Мальгинов

мой друг, мне крылья ваши впору,
а вам к лицу отливы кожи.
так и останемся. без спору,
летать ли, ползать – всё похоже.

когда-то нравы были строже,
не разорви моральных кружев…
как изменилось всё. похоже,
теперь бывает и похуже.

и всё, похоже. дни листая
порой найдёшь, где хорошо, но
я безразлично в небе таял,
вы уползали отрешённо
«Какой-то год»

Александр Малько

Ты бронзовым садом последней мечты –
За солнцем уставшим –
Ушла, не простившись, оставив цветы
Под небом упавшим.
Закат, замирая в ночном далеке,
Раскинул созвездья.
Луна голубая в своём челноке
Качалась на месте.
И звёзды одни пропадали во тьме,
Другие – светились.
И мысли как бабочки гибли в огне,
И чувства тупились.
И память, вобрав облака неудач,
Казалось – взорвётся,
И сердце, по звёздам бегущее вскачь,
Казалось – сорвётся.
И ветер, как ворон, над садом кружил,
Наверное, зная,
Что трижды распятый на нежности пыл
Бледнел, угасая.
И небо в лицо опрокинулось мне
Дождями косыми,
Костер утопив в безразличной волне.
Ступнями босыми
На мокрые травы сошла темнота.
Я выдохнул жажду,
Чтоб с каплей последней в ложбинке листа
Забыть, как однажды
Ты бронзовым садом последней мечты –
За солнцем уставшим –
Ушла, не простившись, оставив цветы
Под небом упавшим.
«Чёрная ветка»

Любовь Малькова

Приведи в порядок
Мысли в голове,
Не дыши прохладой
На людей в беде.

Ведь никто не знает,
Что нас ждёт в пути,
Может, испытание
И тебя найти.

Выкинь хлам из дома,
Выкинь из души,
И о людях думать
Плохо не спеши.

Мало ли, что будет
На пути, мой друг,
Просто знай, что люди
Добрые вокруг!
«Люди добрые вокруг»

Тимофей Маляренко

Бесконечны поиски автора. Казалось, найти интересную тему для рассказа стало практически невозможно, ведь к какому источнику ни припади, окажется, что из него уже испили десятки, если не сотни других людей. Порой нас даже охватывает отчаяние, и мы впадаем в уныние. Но если посмотреть шире, то можно найти множество необычных подходов к тому или иному «роднику».

Тема взаимоотношения социальных классов, конечно же, не является новой, я бы даже сказал, она давно себя исчерпала. Ибо многие авторы, так или иначе, затрагивали ее в своих произведениях. Поэтому создавать рассказ на эту тему, на первый взгляд, было не совсем удачным решением. У автора была очень сложная задача. Во-первых, требовалось так или иначе освятить выбранную тему, во-вторых, надо было написать все это не скучным заумным языком, а, по возможности, просто и ненавязчиво, чтобы читатель не начал зевать на первых же строчках рассказа. И, в-третьих, необходимо было придумать какой-то базисный каркас – небольшую сюжетную линию, на которой бы и строилось все повествование.

На мой взгляд, Станислав Алов блестяще (не побоюсь этого слова) справился с возложенной на себя задачей. Но начнем с самого начала, точнее, с конца, а именно, с выбора сюжетной линии...


«Отзыв на рассказ Станислава Алова «Триумф»»

Константин Мамаев

...«Мой дорогой, спасибо тебе за письмо. Оно скупо, обидно лаконично и отрывисто как стаккато – ты раздражен? Это хороший знак. Я освобождаюсь от нашего прошлого и опустошаюсь. Пустота – это то, что мне сейчас жизненно необходимо. Я хочу освободить, вычистить и вытереть насухо свою память, чтобы наполнить ее заново чем-то, что мне пока не известно, но главное, не боясь того, что грустные останки нашего прошлого просочатся в мое будущее. Мне жить дальше. После долгих месяцев твоего молчания я понимаю, что смысл нашей с тобой любви был в ожидании друг друга – оно подпитывало наши чувства, словно костер березовые поленья. Мы ждали даже тогда, когда уже не было ни малейшего шанса на встречу, но встреча случалась нежданная, внезапная, словно чудо, и мы продолжали верить в силу нестандартности наших отношений. Помнишь, мы потешались над твоими соседями – молодой супружеской парой, которая в свои тридцать лет нам напоминала чету брюзжащих пенсионеров? Они давно потеряли интерес друг к другу, со своими дурацкими завтраками на общей кухне и семейными комедиями, а ты мчался ко мне через весь город среди ночи, чтобы привезти меня к себе домой хотя бы на полчаса, что оставались до рассвета. Они следили за сезонными скидками и называли друг друга тошнотворными именами, симулируя нежность, а ты вез меня в аэропорт, где мы пили непомерно дорогой тогда для тебя кофе и смотрели на самолеты, что направлялись в Вену, Париж и Лондон. Так было, и тон моих воспоминаний отнюдь не грустен.

Не думай, что я хочу воспользоваться этой встречей для того чтобы лишний раз помучить тебя, лишь более изощренно – в присутствии своего будущего мужа. Помнишь, как мы познакомились? Я хочу попрощаться с тобой также, и это станет концом той «меня», которую ты знал и любил. Мы испачкали грязью ревности, скандалов и подозрений все то, чем жили сами, и чем жила наша любовь. Давай историю нашего знакомства оставим чистой? Я буду ждать тебя. Улица Аббес Кафе «Мадам Жоли» 14 октября, вторник, в два часа дня.

До встречи»…


«Париж на троих»

Лейла Мамедова

Люди обвиняют друг друга в чудовищных пороках, в несправедливости, жестокости, тщеславии… Эти пороки поглощают еле зримый свет, вырабатываемый небом, они затмевают остатки Солнца, искрящегося из разбитых сердец. Он обречен на беспросветное существование, на неизбежную беззвездную муку, на вечное одиночество, потому что некогда он воплощал эти пороки в жизнь, хлестал по щекам раскачивающуюся надежду безобидных душ, вершил несправедливость, жесткость… Кто осудил его на бесконечное скитание по замкнутому кругу? Не тот ли самый, кто по собственной воле вложил эти пороки в изначальность? Не тот ли самый, чьими руками создана природа, полная недостатков? Именно ОН создал мир таким, каким мы его теперь видим: Борьба за выживание сильнейших не похожа на изобретение милосердия… Животные пожирают друг друга, потому что иначе они умрут. Когда смотришь на паука, с усердием плетущего свои коварные сети и терпеливо ожидающего своей жертвы, добычи, хочется, чтобы он не умер от голода, чтобы он дождался пищи… Жестокое человеческое сердце переполняется состраданием и участием. А когда безобидная муха, летящая куда-то в поисках своей пищи и не подозревающая о ловко расставленных на ее пути коварных сетях, попадает в них,… начинает биться в паутине, пытаясь выбраться,…цепляясь за ничтожную долю надежды остаться в живых.… У нее не получается. Умирающий от голода паук в мгновение ока впрыскивает в нее ядовитый сок и ожидает исхода.… Не ужасна ли эта смерть? А паука потом раздавят резиновым тапком, а в лучшем случае сметут веником…

Он ли это придумал? А теперь необитаемый остров сжимает его в объятиях и заставляет платить за чьи-то изобретения…


«Его жилистая рука»

Галина Мамыко

...Дождь перестал моросить. Из подъехавших машин сыплются журналисты. Бегут в нашу сторону. Устанавливают штативы, телекамеры. Да, пахнет жареным. На меня смотрят. В десятках глаз читаю внимание. Арбузов, заросший седой щетиной, в помятых брюках, торжественно возвышается над бабками, словно петух в курятнике. От меня ждут истину.

А какую истину может изречь старый одинокий волк? Что жизнь давно ушла от всех нас, и только на волнах качаются осколки страны? Что каждый из нас скоро окажется в том самом гробу, в который ещё раньше прыгнула Родина по имени СССР? Но какое дело нам будет в гробу до СССР? Вряд ли будем там вспоминать о своих коммунистических идеалах.

Вдали по проспекту ползут троллейбусы. На крыше фантастических размеров десятиэтажного вычурного замка с узкими арочными окнами в форме бойниц – четыре гигантские серебряные буквы: «БАНК». На фоне этого учреждения трёхэтажное здание облгосадминистрации похоже на приёмную для клиентов банка. Со стороны ещё одного гиганта – стеклянно-зеркальной коробки супермаркета – долетает из усилителей хорошо поставленный актёрский голос: «Только у нас прямые поставки свежих фруктов и овощей из стран Западной Европы». Тротуары заполнены спешащими по своим делам людьми.

Городу нет дела до этой горстки последних из могикан? Или это мне только кажется?..


«Хук»

Анна Маркина

Шумный вагон, туалет, плацкарт, пыльная боковушка. Сон приручить и не отпускать. Ветер в башку и в уши. Холодно так, что готов бежать греться к кострам Аида. Как же противно, нелепо, жаль, как романтично с виду. Холодно, впрочем, привык, – пустяк. Главное, есть гитара. Был бы, как Скарлет, ко всем чертям, завтра бы смылся в Тару. Поезд, чихая, ползет в Казань, стелется сном ноябрь. Просто лежать бы, зашив глаза, просто забыть, что я был. Полночь. Гудит за окном. Зима тихо подкралась к полке. Если б жива была только мать…Боже, зачем я вспомнил...


«Танцующее время»

Татьяна Маркинова

...Неожиданно тишину нарушил тягучий волчий вой. Волосы на голове Настасьи зашевелились. На лбу, несмотря на мороз, выступила испарина, в горле пересохло.

Вой тем временем становился громче. Хищник или хищники приближались. Видимо, учуяли человека.

«Господи, помоги», – зашептала девочка потрескавшимися от холода губами. Бросила портфель и свернула с дороги. Побежала к деревьям, надеясь взобраться на одно из них. Только их ветви росли так высоко от земли, что она не могла до них достать.

Девочка заметалась по предлеску. Вдруг вспомнила, что слышала о том, как в какой-то далёкой деревне мужик спасся от волков, закопавшись в снег. Настасья лихорадочно взялась раскидывать сугробы, пытаясь зарыться поглубже.

«Откуда здесь волки? Помирать неохота. Неужели всё-таки смерть?» – крутились в голове хаотичные мысли. Она вспомнила про мать и отца, которые ждут её дома. Сердце сжалось от нахлынувшей любви к родителям.

Приближающийся глухой и редкий лай привёл её в оцепенение. У неё перехватило дыхание...


«На краю судьбы»

Лариса Маркиянова

...Поздно вечером, переделав все дела, Зина вышла на балкон, села в кресло. На ветру колыхалось выстиранное белье. Зина сидела в уголке, прикрытая висевшим на веревках по всему балкону бельем. Никто ее здесь не найдет. Здорово она замаскировалась, ни одна собака в мире ее здесь не разыщет. Она сидела и тихо радовалась тому, как она всех лихо обманула, как здорово замаскировалась.

– Ма!!! – заорал сын из зала. – Дай денег! Я завтра еще один диск возьму в прокате.

– Зинка, ты где? – подал голос брат. – Где мои наушники? Мэйд ин Джапан?

– Зина, подойди к телефону, тебе Анфиса звонит, – крикнула мать.

– А-а-а-а! – тонко крикнула Зинка диковатым голосом, сама себя пугаясь, – А-а-а-а-а!!!…..


«Стресс»

Андрей Марков

Существуют две вечности, пронизывающие нашу судьбу и определяющие наше существование. Первая (доисторическая), когда мы ещё не вляпались в историю, в эту запутанную и непредсказуемую сагу под названием жизнь. Вторая (постисторическая) – наступает, когда поставлена последняя точка над i в истории нашей жизни. Милан Кундера – уже во второй.

В мире, где жизнь находится в постоянном вращении, мы стремимся обрести лёгкость – ощущение, которое окутывает нас, когда мы погружаемся в моменты счастья и блаженства. Это мгновение веселья, когда мы проникаемся беззаботностью и свободой, словно парящие птицы в небе. Лёгкость – это танец души, когда мы ощущаем, что можем подняться выше своих проблем и оставить их позади.

Но среди этой лёгкости пробивается невыносимость – мучительное состояние, когда мы погружаемся в мир боли и страдания. Это груз, который тянет нас вниз, лишает нас радости и свободы. Это тот момент, когда сердце разрывается на куски, когда мы чувствуем, что не в состоянии выдержать больше никаких ударов судьбы.

А между этой лёгкостью и невыносимостью находится бытие – путешествие сквозь вечные вопросы о смысле жизни, о нашем месте во Вселенной, о наших отношениях с другими людьми. Карусель эмоций, переплетение радости и печали, света и тьмы, любви и одиночества...


«Загадочность бытия: между лёгкостью и невыносимостью»

Дан Маркович

...Я ненавижу смерть. Больше я мог бы ненавидеть только бога. Но бога в этом сумасшедшем доме быть не может, а смерть – вот она, нате вам. Ненавижу, презираю грязь, боль и суету, в которую нас вовлекают, а мы рады-радешеньки, потому что нет выбора. Мы слабы и хотим выдрать у Случая крохи времени, вздохнуть еще раз, посмотреть кругом, а потом уж опустить голову и сдаться, подохнуть. Я не должен сдаваться. Так меня учили – вставай, муравей, ползи... а может я придумал это, извлек из своей квадратной головы? Или из ног?.. Возможно, я думал ногами.

Но все-таки мне что-то удалось сделать, хоть немного помочь жизни – рыжий Шурик выжил. Он долго тлел, несколько недель колебался между жизнью и смертью, а потом постепенно начал интересоваться едой, жильем, и я понял, что мы с ним победили.

Теперь мы были вдвоем, вместе, против всех. В жизни появилась щель, наполненная светом, как бывает иногда зимними вечерами в конце дня – яркая полоса над лесом у горизонта. Я наблюдал ее всегда с теплым чувством, свет это живое существо на небе, обезумевшем от темноты и холода...


«АНТ»

Николай Марянин

Над колыбелью облако взошло
сквозь звонкий смех и тихое рыдание:
тяжёлые слова – добро и зло –
преподнесли младенцу, как приданое.
Он тащит вьюк на собственном горбу,
никак не доходя до понимания,
что на себе несёт свою судьбу –
азартную и буйную, как мания…
То к дьяволу, то к богу гонит страх,
и нет ни в чём ни сущности, ни цельности:
добра и зла так много на плечах,
но это всё – чужие драгоценности.
Грехи цивилизации легли
на нас тяжёлой ношей, как возмездие
за то, что наши предки не смогли
из звёзд добра и зла создать созвездие.
«Ницшезофрения»

Зоя Матиас

Насидевшись в тумбочках, под кроватями и в шкафах, совершенно одуревшая от хохота пенсионеров, вся перемазанная пылью… СМЕРТЬ, кое-как отделавшись от Осташкова, попыталась потихоньку перекурить за занавеской, чтобы прийти в себя. На третьей затяжке ее обнаружила медсестричка Верочка. Обе замерли, настороженно изучая друг друга. Первой опомнилась девушка, вспомнив о своем профессиональном долге:

– А вот вы курите, а здесь между прочим пожилые люди! И ВАЩЕ, время посещений законченно.

Смерть покорно загасила сигарету о костлявую ладонь и попросила:

– Верочка, выведите меня, пожалуйста, потихоньку отсюда. Я домой пойду. Атмосфера какая-то сегодня нерабочая. Что за день?


«Панацея»

Хасият Матиякубова

Тысячи чьих-то носов
засунуты в мою жизнь,
вдвое больше ненужных глаз
глядят на меня оценивающе.
Я применяю засов,
каждому говорю «держись», –
я никому не клялась
быть непорочной. И вообще,
не пытайтесь из меня
выбить слезу на спор: там,
откуда я родом,
влага на вес золота.
Я не хожу семеня,
но всегда хожу с паспортом, –
я девушка странной породы.
Моя внешность исколота
дротиками и пиками
любопытных взглядов,
и кожа от шрамов,
как панцирь, становится прочной,
И плевать, какого вам ляда,
куда вы со своими уликами, -
сущность моего шарма
вам не постигнуть точно.
«Улиточий рай»

Сергей Матюшин

...Хорошенький мальчик Юльчик, белокурый и кудрявенький, щекастый толстячок, по-пластунски пролез по тайному лазу под забором усадьбы – и оказался среди зарослей гигантских лопухов берега коричневой речки Тьмаки.

Небольшой замок его папы тремя башенками господствовал над другими небольшими замками, стоящими в садах правого берега.

Дом папы Юльчика отличался светлым камнем, серебристо-зелёными островерхими крышами и цветными витражами в узких стрельчатых окнах. На шпиле одной башенки имелся флюгер, позолоченный петушок.

У Юльчика на усадьбе папы был свой маленький деревянный домик с палисадником. Две туи, непролазный можжевельник, шиповник – в палисаднике была глухомань. Там жил ёжик.

В домике стулья, кровать, гостевой стол, даже компьютерный столик – всё было сделано из золотистых сухих прутьев ошкуренной ивы, плетёное, очень лёгкое. Переставить запросто, двумя пальцами. Креслица могли принимать форму того человека, который в них садился. В холодильнике всегда свежее, сегодняшнее мороженое с мятой и брусникой, обсыпанное крошками корицы и шоколада; земляника из собственной теплицы; напитки: кока, энергетики, черничный морс, сок авокадо.

В домике жила шикарная чёрно-рыжая кошка Масяня величиной с кролика. Она любила сидеть около аквариума. Иногда она приносила придушенных воробьёв и синиц. Юльчик отнимал у кошки птичек и хоронил их в палисаднике.

И вот мальчик, имея уже десять лет отроду, тайно прокопал подземный лаз под забором имения. Трудился недели две, так как забор был углублён в землю больше чем на метр.

Лаз вывел в лопуховые джунгли.

Мальчик вылез наружу. Огляделся. Лопухи показались зловещими. Они были много выше его ростом. Стебли мясистые, в седых путаных космах паутины с сухими мухами в ней. Листья с дырками. Лес почти...


«Жизнь на берегах реки Тьмаки»

Павел Мацкевич

...А Одесса, обладая бесконечным творческим потенциалом никак не реагировала, не реагирует и вряд ли будет реагировать в дальнейшем на отъезд писателей, да и не только их. Придет время – может быть, кому-либо поставят памятник. А может, и не поставят. И в контексте сказанного, совершенно неудивительно, что Одесса получив огромный творческий потенциал, просто вынуждена дорожить тем, чего у нее мало – серостью, предоставляя ей как можно более постов, включая литературные. Вот тут-то действительно возник одесский феномен...


«Психология творчества и Южнорусская школа»

Елена Маючая

...Поездка наша подходила к концу, нам оставался один день на разграбление Дели. Мечась из лавочки в лавочку, мы бездарно тратили последние рупии на бесполезные сувениры: шали с экзотическим кричащим рисунком, грубоватые статуэтки слонов и тигров, бусы, изготовленные невесть из чего. Аппетит разгулялся не на шутку.

Я пошла на запах, Софья Данииловна нехотя поплелась за мной, вещая на всю улицу о гигиене и безопасности. Обоняние не подвело и вывело нас на молодого симпатичного индуса в белой набедренной повязке, жарившего чапати (пресные лепешки) на небольшой жаровенке. Мы встали чуть поодаль и стали наблюдать: к нему постоянно подходили туристы и местная детвора и, похваливая, раскупали ароматный товар. Я махнула рукой: «Эх, была не была!», подошла к индусу, сидящему на земле, и поздоровалась:

– Намастэ! Хорошие?

Он сложил ладони вместе и поклонился, а потом погладил себя по животу и показал: о’кей.

На жаровне оставалось всего несколько чапати. Я засуетилась в поисках мелочи. Софья Данииловна держалась, глотая слюну. Но когда я, перекладывая обжигающую лепешку из руки в руку, впилась зубами и закатила глаза, она не выдержала и устремилась к торговцу.

Мы сели на скамейку под зонтом.

– А корочка, корочка! – то и дело восклицала моя коллега с полным ртом. – Почему у нас так не умеют!?..


«Своеобразная Индия»

Андрей Медведев

Случайно всё: закат и тьма,
Восход и свет, любовь и дети,
Убийство, деньги и… тюрьма.
Случайно всё на этом свете.
Кирпич летит и без причины
(Не за грехи или неверье),
Виновны мы или невинны…
И порождает суеверья.

Мы крестимся и в кошке чёрной
Источник видим наших бед.
Судьбу ругаем девкой вздорной,
Но верим в самый глупый бред.
За спину соль бросаем часто,
Через плечо плюём сквозь зубы,
Предохраняемся… Напрасно!
Кирпич летит… И наши губы
Тихонько шепчут оправданья,
Проклятья, просьбы… Есть надежда,
Что снова мимо. Расстоянье
До неба – велико. И прежде
Везло. А обереги что же?
Сильна ли фетишей защита –
Поможет или не поможет?..
Летит! Макушка не прикрыта…
«Цикута для философа»

Николай Медведев

…Я начинаю понимать весь абсурд своего положения. Скорее, в комнату, пока этот проходимец ничего не стянул! Я толкаю дверь и захожу внутрь. Сразу же становится видно, что никаких ценных вещей не пропало. Нищего нет в комнате, а окно закрыто изнутри. Куда он мог деться? На столе безучастно лежит лист бумаги, на котором написано «Нищий сидел у стены и руки его были покрыты темной въевшейся грязью». В комнате темнеет. Может быть, он приснился мне? Конечно, приснился! Иначе я бы не стал вести себя так нелепо – слушаться какого-то негодяя и еще оставлять его в своей комнате. Смех наполняет и душит меня, давясь им и качая головой, словно китайский болванчик, я включаю свет. Я оборачиваюсь и сразу вижу нищего проходимца – он стоит за ширмой, грязной спиной ко мне. «Эй, вы!» – говорю я – но он не оборачивается. Я подхожу к нему, и меня начинает бить дрожь, потому что теперь мне ясно видно, что он не стоит, а именно висит между ширмой и шкафом. Все очень тихо. Мне кажется, что мебель удивленно вытянулась. «Тюк», – говорю я и почему-то вспоминаю, как смеялись мальчишки. Я сажусь в кресло и закуриваю, щурясь на труп, который отвратительно покачивается от сквозняка, и теперь я слушаю, как поскрипывает веревка…


«Живое мясо»

Анна Медведева

Дома немногим лучше, чем на улице, но не намного. В каждом темном углу сидит по фобии. Они сидят там, наверное, уже вечность и все таращатся на меня как гипсовые ослики, как Великие и Ужасные Морры, как добрый десяток лунарей (а десять лунарей, как известно, любого с ума сведут) своими круглыми лемурьими глазами. А в шкафу, чья мрачная тень совершенно такая же, что падает на мертвый песок пустыни от подножия гробницы Хеопса, в шкафу с недавнего времени поселился Маниак. У него железное лицо, а глаза вырваны из змеиного черепа и искусно вплавлены в частокол зазубренных стальных ресниц. Он лишает жизни налево и направо, невиновного и виноватого, руководствуясь принципом: "кто прав – тому пощечину, кто не прав – тому – две". Поэтому руки его всегда по ноготь в крови.


«Фасолевые зерна»

Екатерина Медведева

– Тссс, – сказала Янка. – Смотри, какая кучерявая. Думаешь, для супа сгодится?

Она придирчиво вертела в руке пучок петрушки. Петрушка источала дивный аромат. А зеленщица источала страх, такой явный, что её было даже не жаль.

– Мы это берём, – велела Янка и раскрыла кошелёк. – Сколько?

Торговка пролепетала цену. Страх её явно усилился. Тссс передёрнуло. От чужих эмоций ей всё время становилось не по себе. Потом, дома, она долго умывалась ледяной водой, смывая липкий страх, чёрную зависть, колючую ядовитую ненависть – всё, что подобно саже оседало на них с Янкой, пока они бродили по городскому рынку. Что поделать, люди в городе испытывали к Янке всё что угодно, кроме любви. Заодно доставалось и Тссс.

Она сгребла зелень в корзину и поспешила за Янкой, которая уже в другом ряду приценивалась к хурме.

– Мягкая, – недовольно говорила она. – Дайте мне твёрдую. Твёрдую!

Торговка дрожащими руками перебирала плоды в своей корзине. От неё тоже несло страхом. Тссс вздохнула. Хорошо хоть, торговке достаёт ума молчать. А значит, поживёт ещё на этом свете...


«Огонёк»

Екатерина Медведкина

...Разбирая старый чердак, я натолкнулся на то, что принадлежало моей прошедшей жизни. Книги, которые я читал в детстве, вместе с личными вещами, которые принадлежали моему отцу, были бережно сложены в деревянный ящик. Та самая географическая карта, которая привела нас в Якутию, охотничий нож, часы, которые уже давно не идут, снимок моей матери.

За все эти годы я много что видел. Видел много смерти, но теперь на моих глазах убивали не животных, а людей. Я прошёл войну. Сотни стекленевелых глаз, тысячи, миллионы. Мёртвый мир, пугающий и отталкивающий меня в детстве, стал просто миром – пустым и ничего не значащим. Человек – это просто часть земли. Он и есть земля – плодородная или пустая, как я.

Будучи раненым в бою, я снова видел мать, как в детстве, но теперь я не замерзал, я был почти мёртв, а она была не одна, а с моим отцом. Они все светились от радости и протягивали ко мне руки, стоя на крыльце дома с красивым садом. О таком она мечтала при жизни – ухоженный сад, астры, спелые жёлтые груши, лопающиеся от сока. Этот сок тоже струился к земле, плод знал, откуда он родом и куда должен вернуться.

Моя мать снова погладила меня по голове, и я тоже хотел дотронуться до неё, но обхватил только воздух. Моя мать – это воздух, – подумал я. – Глоток воздуха, чтобы жить дальше...


«Живая память»

Михаэль Мейлех

Описывая ландшафты и гавани, в которых ты побывал,
Разговаривая с прошлым, которое помнит, как ты умирал
От любви, счастья и одиночества одновременно,
Думал ли ты о премии, которая совершенно
Изменит отношение к твоим стихам –
Там, откуда ты был изгнан, но, пополам
Разделенный на память и новь,
Остался листвою пожолклой? Готовь
Сани летом, а разлуку при встрече –
Помнишь, Пестерева ученые речи
Во хмелю? Теперь то ты понимаешь:
Предвидя разлуку – ее совершаешь.
Но поздним умом прошлое не изменить.
Зато хоть ты и умер, но сумел дожить
До времени, когда в атлантическом перелёте
Книга твоя упадет ей на стол и в переплете
С воспоминаниями (и даст бог с улыбкой, а не слезой)
Она возьмет ее в руки и на странице любой,
В каждой строчке, букве и запятой
Она увидит свое отражение.
Постижение
Истины – есть ее отвержение.
Она не узнает себя:
«Как он мог любить стольких женщин,
И мне говорить: «Ты у меня одна»?
Выходит, я правильно поняла…
Выходит, я вовремя распознала
Дон Жуана.
Другой награды не надо.
Ты не принес ей угрюмость
Непоправимости сделанной ошибки. А то,
Что ты опять не можешь зарифмовать ее в свое стихотворение,
Говорит лишь о неизбежности неизбежного и о
Верности твоих чувств. А куст,
Воспетый Генри Миллером,
Останется цвести
в другом
саду.
«Несколько стихотворений о любви и не только»

Иегуда Мендельсон

...Хлеб выпекали из невероятного состава, где натуральной муки была самая малость. В нем попадались и опилки, не говоря о мелких камешках, щепочек и прочей «нечисти». Говорили, что находили и тараканов, и мух, и иногда даже запеченных мышат. Но каким вкусным был этот хлеб с припеком толщиною в сантиметр, т.е. недопеченной каймой! За таким хлебом, выдаваемым на карточки, мы выстаивали долгие, дремучие и небезопасные очереди, иногда занимая ее с вечера. Хлеб значил все. Пайка (кажется, 150-300 гр. на душу) не хватало даже «заморить червячка»...


«Буханка хлеба»

Вионор Меретуков

...Как-то одним пасмурным сентябрьским утром в квартире на Якиманке раздался телефонный звонок. Можно сказать, что именно с этого момента началась моя схватка со временем и пространством, то есть начались мои скитания по свету.

«Наконец-то мы вас нашли», – услышал я глухой голос.

И хотя в глубине души я знал, что могу дождаться такого звонка, мне стоило большого труда спросить равнодушным голосом:

«Кто говорит?»

«Оставьте... – незнакомец устало вздохнул. – Вы прекрасно понимаете, с кем говорите. Слушайте меня внимательно. Если вы будете вести себя благоразумно, вас никто не тронет. Мы не банда убийц и насильников. Уяснили?»

«Да», – ответил я. Язык плохо повиновался мне.

«Вам не остается ничего другого, как только вернуть деньги. То есть, расстаться с тем, что вам не принадлежит. Мы понимаем, что для вас это сделать будет нелегко, расставаться с деньгами всегда трудно. Но иного пути у вас нет. По нашим сведениям, замков во Франции вы не приобретали и за вычетом некоторых небольших сумм, которые вы соизволили самовольно потратить за эти два года, деньги находятся в целости и сохранности. Нас не интересует, где именно вы их храните. Главное, чтобы вы извлекли их оттуда и передали нам. Одно условие: известную вам сумму вы передадите нам в том виде, в каком взяли. Думаю, что одного дня вам хватит. Вы слышите меня?»

Я нашел в себе силы опять ответить «да»...


«Восходящие потоки»

Юрий Меркеев

...Я был небрит и голоден (камбузная пища не была такой аппетитной, как домашняя снедь), и чувствовал себя бездомным псом, убежавшим на ночь из своей стаи. Было за полночь. Окна чернели своими глазницами. И только на первом этаже центрального подъезда, там, где жила тихая скромная девочка Анютка, которую мы, дворовая шпана, считавшая себя падшими ангелами, нередко обижали, обзывая её «цветком», «дюймовочкой» или «цыплёнком», горел свет от настольной лампы. Тёплое янтарное освещение мягко золотило строгое окно, завораживая и притягивая взгляд. Что-то волшебное и сказочное было в этом освещении. Я вытянул шею и засмотрелся. Если бы кто-то в этот момент случайно меня заметил, то я, верно, показался бы ему похожим на голодного пса, который, облизываясь, смотрит туда, откуда исходят аппетитные запахи мясных блюд. Мой же голод был по домашнему уюту. «Ребёнок» побеждал в осеннем противостоянии с «воином», так же как вода побеждает камень. Не знаю почему, но мне вдруг ужасно захотелось заглянуть в это окно и увидеть лицо Анютки, прикоснуться взглядом к чистым, наивным, доверчивым чертам. Мне захотелось смыть с души накопившуюся в ней грязь. Осторожно приблизившись к окну, я схватился одной рукой за карниз, нащупал ногой выступ в доме, резко поднялся и заглянул туда, откуда исходил этот волшебный золотистый цвет...


«Одна из десяти жизней»

Евгений Мидаков

...Однажды вечером, когда родители зашли к ней в комнату пожелать спокойной ночи, Полина спросила, почему они не боятся Чёрного Человека. Папа с мамой переглянулись и ответили, что всё это детские страшилки и под кроватью у неё никого нет. Они даже заглянули вместе с ней под кровать – там действительно никого не было.

– Как вы не понимаете, – сказала тогда Полина. – Ведь он появляется в темноте!

– Тогда давай выключим свет, – предложила мама.

Полина нахмурилась:

– Но ведь в темноте мы вообще никого не увидим!

– А мы возьмём фонарик!

– Ой, папка, ты молодец!

Вот так, в полной темноте и с включённым фонариком они все трое склонились над кроватью.

– А вдруг он всё-таки есть? – спросил с сомнением папа. – И что мы будем делать, если его сейчас увидим?

– Ну... Мы попросим его перебраться куда-нибудь в другое место, – мама вопросительно посмотрела на папу. – Куда-то ведь они все уходят, когда дети вырастают? Вот мы и скажем ему, что наша дочка уже выросла и не боится страшилок.

– Спасибо, мамочка.

И вот все они заглянули под кровать...


«Человек под кроватью»

Талия Милашевич

...Проходили дни, недели сменяли друг друга, сливаясь в месяцы, а передо мной каждый день в школе мелькал образ Насти – странной девушки, которая словно схватила моё сердце своими белоснежными тонкими пальцами, не собираясь отдавать его обратно. Я бесился. Страшно. «Почему какая-то десятиклашка вызывает во мне столько эмоций? Почему она так дерзко вторглась в мою жизнь? Кто позволил ей?» Я буквально сходил с ума. Не мог ничего делать: забил на драки и пацанов, на Кристину, которая без конца ныла, требуя встреч. Я стал всё больше времени проводить в одиночестве, сидя у себя в комнате за компьютером, решая сложные задачи по физике или наигрывая какие-то примитивные мелодии на гитаре, которым меня научил Артём (он учился в музыкальной школе), чтобы хоть как-то занять свой мозг и не думать о Настиных синих глазах. Я стал замечать за собой, что, сам не желая того, слежу за девушкой, выискиваю её в толпе школьников, наблюдаю, чем она занимается на переменах. И всегда я мог отыскать её у кабинета, в котором проходил следующий урок по её расписанию. Она сидела на подоконнике или на белом пластмассовом стуле на первом этаже и всё читала, читала одну и ту же книгу, обёрнутую обычной белой бумагой. Я выучил её повадки: как она поправляет копну своих густых каштановых волос, перекидывая их на спину, как она морщится и проговаривает что-то вслух, заучивая наизусть строчки из этой «белой» книги. Близился ноябрь, а я, как какой-нибудь маньяк или педофил, выслеживающий свою очередную жертву, бродил за этой «невинностью». Таких девушек я никогда не видел. Она притягивала своей чистой красотой, лёгкостью, нежностью. Её хрупкие ножки… Боже, как они пленяли меня! Во мне ревел зверь, когда она стучала каблуками по плиткам школьного холла. Я смотрел на неё, и мне хотелось обнять её так сильно, чтобы все кости в её хрупком теле затрещали, захрустели, превращаясь в дикую песню, и я бы застонал от восторга, вслушиваясь в эту страшную мелодию, сжимая её с новой силой. Иногда мне страстно хотелось, чтобы она была моей и ничьей больше, и, когда я чувствовал это, мне приходилось резать себе руки перочинным ножом, чтобы приглушить в себе эти эмоции, чтобы вновь почувствовать себя тем прежним Димой, Соколом, как звали меня друзья. К ноябрю я решил, что надо с этим кончать, но как? Я не знал. Я пытался бежать. Бежать со всех ног! Но куда? Пытался забыть. Но неизменно везде возникал образ Насти и её огромные, словно озёра, синие глаза. Я стал бояться. Я! Дмитрий Соколов! Я, чьё имя навсегда будет высечено в памяти каждого из моих противников по «околофутболу»! Я боялся какой-то маленькой, глупой шестнадцатилетней девочки, которую я даже знать не знаю! И я решился подойти к ней снова и заговорить. Я хотел расставить все точки над «i», сказать ей, чтобы она отстала от меня, чтобы вернула меня прежнего! Я думал, что всё вернётся на круги своя, если серьёзно поговорю с ней, что она всё поймёт и отпустит меня. Но как я ошибался!..


«Из темноты»

Генри Миллер

...Почему же меня так охотно выслушивали, когда я приходил наниматься на работу? Почему меня находили таким занятным? Без сомнения, по той простой причине, что я всегда с пользой проводил время. Я одаривал работодателей дарами – дарами, достававшимися мне от тех часов, что я просиживал в публичной библиотеке, от моего праздного шатания по улицам, от моих интимных приключений с женщинами, от вечеров, проведенных в бурлеск-театре, от посещения музеев и картинных галерей. Будь я ни ухо ни рыло, будь я каким-нибудь сирым честным мудозвоном, готовым въебывать до посинения за жалкие гроши, мне бы в жизни не предложили такой работы, какую предлагали, меня не угощали бы сигарами, не приглашали бы на ланч, не ссужали бы деньгами, как это обычно бывало. Вероятно, я имел что им предложить, имел нечто такое, что они, должно быть, неосознанно очень высоко ценили помимо лошадиной силы или технических возможностей. Я и сам не понимал, что это было, потому как не отличался ни гордостью, ни тщеславием, ни завистью. С глобальными вопросами мне все было ясно, но, сталкиваясь с ничтожными мелочами жизни, я приходил в полнейшее замешательство. И я должен был засвидетельствовать колоссальнейшие масштабы этого самого замешательства, прежде чем уяснил себе, что к чему. Обычные люди зачастую лучше ориентируются в житейских ситуациях: их эго соизмеримо с теми требованиями, что они к нему предъявляют; мир не слишком отличается от их представления о нем. Человек же, совершенно отбившийся от стада, либо терпит страдания из-за чрезмерной раздутости своего эго, либо это эго погружается в такие глубины, что практически перестает существовать...


«Тропик рака»

Константин Миллер

Олег:

Нет, боюсь, что мне уже достаточно. (Отодвигает свой стакан на край стола.) Вы мне, Андрей, что-то рассказать хотели.

 

Андрей:

Нет-нет, я не забыл, я вот только не знаю, с чего эту историю начать. Очень уж это необычно, то, что я вам рассказать хочу. Но прошу вас, сразу же не подумайте, что я сумасшедший или перепил (сами видите, выпили мы совсем немного). Не знаю, поверите ли вы в это или нет, но я, здравомыслящий человек и государственный чиновник, находящийся в служебной командировке, поверил в это, поверил моментально, с первой же минуты, и верю до сих пор. Поэтому, если вам все это покажется некоей выдумкой, не старайтесь меня переубедить или начать вызывать всякие срочные службы в белых халатах.

 

Олег:

Ого! Да вы и впрямь меня заинтриговали, начинайте же, прошу вас.

 

Андрей (тушит в пепельнице сигарету и раскуривает новую):

Как вы уже знаете, я был в этих краях с финансовой проверкой детских домов и школ, и нашел ситуацию просто катастрофической; об этом мы уже тоже достаточно поговорили. (Наливает в стакан минеральной воды, но не пьет.) Пару дней назад, так же, как сейчас с вами, сидели мы с одним моим хорошим приятелем (он учитель истории в одной из местных школ) и выпивали такой же коньяк. Да и разговор, который мы с ним вели, был очень похож на наш сегодняшний: бардак да воровство. И вдруг он мне говорит: «А ты знаешь, что случилось на днях в детдоме «Веселый скворец»?» Я, признаться честно, обомлел, потому что совсем недавно был там с проверкой; ну, думаю, проглядел чего-то. А приятель мой продолжает тем временем: «Так вот, объявился у нас в городе какой-то чудак...»


«Горшочек каши – 2»

Евгений Минаев

Где же вы, ловцы жемчуга?!
Сегодня, как никогда,
много ценной добычи.
На помутневшей глади
стекол оконных и форточных
дождь рассыпал жемчужины
холодными каплями влаги.
Я бы рад приобщится к их хрупкости,
ощутить пересохшими пальцами
недолговечность слез!
Но окно… заклеено на зиму.
Я оставлен до марта на дне,
в пещере, давно погубленной
геометрией белых стен.
Из глубины сознания,
чувствуя ил под ногами,
причесанный ровным паркетом,
наблюдаю, как мягко ложатся
жемчужины новыми брызгами.
А я… прирастаю кораллом
к стулу. Считаю икринки,
из которых, быть может, родится
сама красота океана?
Где же вы, ловцы жемчуга?!
В отличие от кораллов,
способные оторваться
от камня кофейной пружиной.
и устремится на поиски
красоты – как всегда недоступной.
«Ловцы жемчуга»

Дмитрий Минасенко

Без метро нельзя представить ни сегодняшнюю Москву, ни уже другую, далёкую Москву из моего детства.

Город сильно поменялся, а метро, пожалуй, нет. Конечно, меняются поезда, эскалаторы. Оно становится всё больше и заходит всё дальше, теперь уже на просторы бывшего Подмосковья. Но когда попадаешь на какую-нибудь станцию в центре, кажется, что время здесь остановилось.

Я стою, смотрю на украшенные лепниной потолки, старые люстры, гранитные стены. И мне кажется, что вот сейчас меня за руку возьмёт мой папа или мама. И будут рассказывать про историю моего города, а потом обязательно спросят: «Сынок, будешь мороженое? Тогда пойдём наверх!». Какое же оно было вкусное в детстве – мороженое! Никто и никогда не мог от него отказаться. Я, по крайней мере, таких случаев не знаю. Но нет уже давно со мной папы, и мамы уже больше года тоже нет. Но когда стоишь на станции, кажется, время остановилось, и всё может стать как прежде, в далёком моём детстве. Как будто я попал на машине времени туда, где сиденья в метро казались очень высокими, и забираться на них приходилось с разбегу...


«Московское метро»

Акбар Мирзо

..Еле живая, Зоя кое-как взобралась на поезд. Прижав ребёнка к груди, она откинулась с облегчением к стенке вагона и вздремнула. От усталости она даже не слышала шум, крик и плач детей вокруг. Она выдохлась, когда бежала к поезду. Боялась обернувшись назад, увидеть майора с налитыми кровью глазами, который целится в неё из пистолета. Поэтому она бежала без оглядки. К счастью, успела! Теперь можно было и отдохнуть. Ребёнок сыт. Наверное, и он устал от такой беготни. Ладно, пусть спит. Зоя проснулась от сильного грохота поезда. Спросила время у рядом сидевшей женщины, которая то и дело причитала, проклиная Гитлера: «Да чтоб ты сдох, Гитлер проклятый, чтоб дом твой сгорел!»

– Уже два часа как едем.

Зоя прислушалась к ребёнку. Он молчал. Она не хотела его будить. Пусть отдыхает, ведь ребёнок ещё! Лишь бы грохот поезда да шум обеспокоенных людей, охи и ахи, капризы детей не напугали её крохотную малышку. Чем больше она поспит, тем лучше. Но прошёл примерно час, а ребёнок всё молчал. Да, иногда покачивание вагона успокаивает детей как колыбель. Но неужто дитя до сих пор не проголодалась? Ну-ка…

Раскрыв пеленки, Зоя окаменела, словно увидела ядовитую змею. Её зрачки расширились. Она задёргала головой. Её хотелось что-то сказать, нет, нет – даже закричать. Но будто большой ком застрял в горле. Она безмолвно раскрыла рот, словно ей воздуха не хватало. Её сердце перестало стучать, ещё когда она начала приподымать краешек одеяльца. Вокруг никому ни до кого не было дела. Кто-то в углу тихо грыз кусок чёрствого хлеба, пряча его меж двух ладоней. Видно, не хотелось привлекать внимание окружающих громким хрустом. Кто-то протягивал охрипшему от жажды ребёнку глоток воды в железной кружке. Ещё кто-то искал потерявшуюся сестрёнку, а кто-то дремал и не хотел открывать слипшихся глаз. И этот момент страшный визг заставил вздрогнуть всех от мала до велика. Внутри Зои будто проснулся сильнейший вулкан, который вот-вот взорвётся с ужасающей силой. Стон, издаваемый из глубины сердца, которое кровью обливалось, накрыл собой все голоса вокруг.

– А-а-а-ааа!!!

Вдохнув глубоко, она заорала во весь голос.

Никто ничего не понимал. Только женщина, сидевшая рядом с Зоей, предположила, что она, возможно лишилась ребёнка и в страхе приподняла край завёрнутого одеяльца...


«Последняя жертва войны»

Ева Миронова

Мария Лопухина, два месяца назад вышедшая замуж за егермейстера, состоявшего на службе при дворе Павла Первого, неохотно поднялась с постели. Будь её воля, она бы весь день проводила в опочивальне, оплакивая своё несчастливое замужество. Но Мадлен, первая экономка в особняке, была преданна мужу Марии, и, несомненно, доносила ему о каждом шаге молодой жены. Не случайно, с недавних пор, Марии было запрещено гулять в парке или посещать своих подруг, а всё это из-за того, что друг её детства Жорж, забавы ради, передал ей французское печенье с маленькой запиской вместо начинки. Это была обычная шутка, широко распространённая среди светской молодежи того времени, но Мадлен, сухопарая немка с вечно поджатыми губами, видно, посчитала это превышением принятых в обществе манер и донесла об этом Степану Лопухину. Расплата не заставила себя ждать: Степан, и без того грубый, жесткий мужчина пятидесяти лет, после этого случая стал невыносимым тираном для своей жены. Он мог днями не разговаривать с ней, и приходил в её спальню только ночью, чтобы справить свою естественную мужскую потребность. Всё это отвращало от себя хрупкую и нежную Мари, которая, как и все девушки, мечтала о браке по любви с молодым, красивым и нежным, статным дворянином. Из всех перечисленных качеств муж Марии обладал лишь двумя достоинствами: он был дворянин и занимал высокое положение при дворе. Именно поэтому семья девушки и дала согласие на её брак. Мария видела, что егермейстер некрасив, но полагала, что он человек добрый, и поэтому дала согласие на брак. Теперь же, обнаружив, что, помимо внешнего уродства, он ещё и дико ревнив, Мария поняла, что совершила ужасную ошибку, выйдя замуж за столь неуравновешенного человека.

Вот и сейчас, если она позволит себе лишний час побыть в постели, экономка мужа обязательно доложит ему, что его супруга слишком ленивая либо, что она, вероятно, влюбилась в какого-нибудь светского франта и теперь целыми днями только и делает, что сохнет по нему, не в силах даже встать с постели. Не желая испытывать судьбу, Мари вздохнула и позвонила в колокольчик. В спальню тут же вошла гувернантка Роза, самый близкий друг Марии в этом доме.

– Сегодня в два вам надо быть у художника, – сказала Роза, расчёсывая волосы Марии.

– Ах, да, – вздохнула девушка. – А я и забыла. Чтобы я без тебя дела, Роза!

– Полагаю, вам нужно одеться понаряднее ради такого случая, – робко предложила Роза. – Боровиковский – художник известный, надо предстать перед ним во всём блеске!

– Оденусь блестяще, и муж точно подумает, что я завела любовника! – воскликнула Мария, и обе девушки – госпожа и служанка – прыснули от смеха...


«Портрет Марии Лопухиной»

Виктор Мирошниченко

...Когда мне прежде приходила охота понять кого-нибудь или себя, то я принимал во внимание не поступки, в которых всё условно, а желания. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты.

И теперь я экзаменую себя: чего я хочу?

Я хочу, чтобы наши жёны, дети, друзья, ученики любили в нас не имя, не бренд, не мысли, а обыкновенных людей. Ещё что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Ещё что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой. Хотел бы ещё пожить лет десять... Дальше что?

А дальше ничего. Я думаю, долго думаю и ничего не могу ещё придумать. И сколько бы я ни думал и куда бы ни разбрасывались мои мысли, для меня ясно, что в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного.

В моём пристрастии к науке, в моём желании жить, в этом сидении на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всём, нет чего-то общего, что связывало бы всё это в одно целое. Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, искусстве, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует моё воображение, даже самый искусный аналитик не найдёт того, что называется общей связующей идеей, или богом живого человека. А только ли у меня одного так? В нашей стране тоже нет общей связующей идеи, поэтому у нас раскол в семьях, среди коллег в университете, в одноклассниках, одногруппниках, однокурсниках, во всех социальных средах и группах.

А ведь без этой идеи и не будет ничего путного. Чем грозит отсутствие такой идеи?

При такой духовной нищете, наступающей в отсутствие общей связующей идеи у отдельного человека, достаточно любого несерьёзного недуга, страха смерти, влияния обстоятельств и людей, чтобы всё то, что он прежде считал своим мировоззрением и в чём видел смысл и радость своей жизни, перевернулось вверх дном и разлетелось в клочья. То же самое касается и общества в целом: отсутствие такой идеи грозит развалом сначала семей и групп, а потом и государства.

Для меня нет ничего удивительного и печального в том, что последние месяцы своей жизни я омрачил мыслями и чувствами, достойными раба, что теперь я равнодушен и не замечаю рассвета. Когда в человеке нет того, что выше и сильнее всех внешних влияний, то, право, достаточно для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие и начать видеть в каждой птице сову, в каждом звуке слышать собачий вой. А вот то, что я не трачу последние дни жизни, чтобы помочь своей стране найти эту общую связующую идею – это крайне печально для меня как для учёного. Нет, я должен успеть её найти, пока живу!..


«Мы не успели оглянуться…»

Лев Мирошниченко

...Автор полагает, что подобная модель отношения к своей стране как постоянно находящейся во вражеской осаде унаследована от эпохи большевизма. Все средства пропаганды напирали на то, что Советский Союз, как колыбель социализма и будущего коммунизма, окружён со всех сторон злобными буржуазными врагами, мечтающими и пытающимися эту колыбель уничтожить. Повторялось непрестанно, что нужно всегда быть готовыми к борьбе, не жалеть для неё ни сил, ни жизни. Начинка «социализма и коммунизма» была вынута, а модель осталась.

Эмоциональная реакция нынешних россиян на противоречащие этой модели реальные факты вполне объяснима. Их сознание довольно длительное время подряд накачивается с помощью мощной помпы СМИ (особенно телевидения) суррогатной моделью патриотизма. Большинство населения находится как бы под хроническим гипнозом. На такое сознание факты слабо или совсем не воздействуют рационально.

Автор убеждён, что такое представление о родине выглядит дефектным и даже убогим. Она, мол, настолько хороша, что все страны, и не только окружающие, очень хотят её уничтожить. И получается, что она такая хорошая, что никто не хочет с ней дружить и уважать её. Это даже унижает представление о родине. Такое представление на полном основании можно назвать антипатриотизмом...


«А не пора ли перестать бряцать шпорами и саблями?»

Валерий Митрохин

О чем, скажи, молчит моя
Душа и тайно грезит?
Зачем, о Боже, как змея,
Она из кожи лезет?!
«Воздушный поцелуй»

Дмитрий Митрохин

...Из всего объёма социальной деятельности лишь 1% можно назвать полезным, приносящим обществу реальное благо (за точность не ручаюсь, но не думаю, что оценка этого КПД приуменьшена). Остальные же 99% направлены на то, чтобы тыкать палки в колёса этому несчастному проценту. А как иначе? Почитайте историю, экономику, антропологию с религиеведией – там очень много слов, и все они одно убедительнее другого объясняют, почему должно быть именно так, а не иначе.

Этическая составляющая вопроса хоть и несводима к материальной, тем не менее, приведённые цифры вполне пригодны для количественной оценки обоснованности предположения о том, что эти социальные противоречия скорее задуманы изначально, нежели возникли естественным путём. Каждый человек стремится к благу в меру своих представлений об этических нормах, а раз мы имеем такие впечатляющие показатели, значит, выходит, что люди в подавляющем своём большинстве объективно безнравственны. В этом месте передо мной возникает этический выбор: либо плохо думать о людях (и о себе в том числе), либо отыскать причину, по которой был задуман мир, в котором хорошие люди, как правило, причиняют друг другу вред. Ведь если думать о людях хорошо, значит нельзя назвать хорошим место, где из хороших людей делают паразитов. А если думать о людях плохо, то это плохо сказывается на персональном слое реальности. Так что остаётся второе.

Второе означает, что причина не в том, что люди «объективно безнравственны», а в том, что их субъективные представления о нравственности различаются настолько, что это делает невозможным принятие каких-либо совместных решений относительно социального устройства. Тем более что для каждого отдельно взятого представителя остальной социум, находящийся вне фокуса его внимания, «подвешен» в непроявленном состоянии – что исключает прямое на него воздействие...


«Ощутить ноль»

Эльдар Мифтах

...Курт, молодой шалопай, имел неосторожность взять деньги в долг и не отдать какому-то местному барыге, владельцу столярной мастерской. Обиженный коммерс обратился к местному авторитету Альберто Мору, и тот, прощупав почву и узнав, что в городе серьезной протекции у паренька нет, со всей серьезностью наехал. Парень, слабо разбираясь в ситуации, попытался артачиться, но разговор получился короткий. Когда в установленный срок сумма не была собрана, авторитет и пара его отморозков отрубили Курту два пальца. К следующей дате деньги вместе с процентами были в условленном месте.

Проблема Мора была в том, что дядя должника, Бертрам Валетт, последние шесть лет торговавший оружием в Перу и подзабытый в местных краях, именно в это время вернулся в родной город.

Валетт умел мстить. В Перу у него несколько раз выходили стычки с местными зарвавшимися партизанами, дешевками, считавшими себя властью. Однажды командир маленького, но дерзкого бандформирования пришел, с грязной испанской бранью погрозил Бертраму пистолетом и забрал коробку с бомбами на дистанционном управлении. Только позже, как говорится, пораскинув мозгами, он догадался, что у Бертрама был дополнительный пульт дистанционного управления...


«Колумбийский сувенир»

Ростислав Михайлов

...Техника в своей целокупности – явление запредельное для современно человека, она непостижима, она в разы выше способности одного человека воспринять ее. Это позволяет технике уходить из-под контроля.

Скорость, а главное постоянная прогрессия скорости, тот параметр, который движет техникой. В погоне за скоростями, техника далеко впереди человека, отстающего и не способного осознать даже тот темп, которому проигрывает. Техника усложняется, обгоняя возможность человека воспринять это усложнение, откликнуться на него. Само техническое развитие опредмечивается, выводя автора за рамки своей сути. Мы, сегодня, знаем о микроволновой печи, о андронном ускорителе, об инфракрасном порте, о компьютерных технологиях, но даже и не слышали имен, создавших это, возможно их и нет вообще (хотя прекрасно помним об изобретателях и открывателях таких мелочей, на фоне перечисленного, как компас, печатное устройство, кислород, озон и пр.). Авторство исчезает повсюду, что касается технического, но и другие, исключительно творческие области, опять таки под воздействием техники, теряют своего автора. Пространство интернет, – тот инструмент, который рушит любое право, в том числе и авторское; это осуществившаяся мечта анархиста, где все можно, и ничего не гарантируется. Автор покидает популярные фильмы, музыку, тексты. Техника вконец теряет человеческое лицо, своим существованием обязана сама себе...


«Дискурс о технике»

Юрий Михайлов

...– Здорово, герой с дырой! – К Вовке подошёл довольно взрослый парень по кличке Дрей (от полного имени Андрей), бросивший школу в шестом классе и года три уже болтавшийся без дела. В посёлке все знали, что он приворовывает, чистит карманы у подвыпивших мужиков, на лето уезжает в деревню пасти скот подпаском. Но и там – куча проблем: ни за один сезон он так и не получил денег. То за лень и потерю коров его прогонят пастухи, то за оскорбление местных девушек смертным боем побьют парни. При маленьком росте, Дрей страдал комплексом неполноценности: ему постоянно казалось, что над ним подшучивают, издеваются, оскорбляют его… Чтобы казаться мужчиной, выучил блатной жаргон, а матерился так, что посетители пивнушки за искусство «выговориться» покупали ему кружку пива. – Чё делаешь с утра пораньше? Хошь в цирк сходить? Валим вместе, плачу за билеты на детский сеанс, по выходным в двенадцать начинается… Тебе во сколько домой-то надо придти? К обеду? Успеем вернуться… Посмотришь клоунов, зверей, фокусников… А брательник твой у школы играет в футбол на снегу, четыре команды, домой придёт к вечеру…

Вовка растерялся, не знал, что и ответить. Честно говоря, ему очень хотелось вживую посмотреть цирк: он только в киножурнале перед фильмом видел про открытие циркового сезона… Так сказал мужской голос в динамике. И всё-таки мальчишка отрезал:

– Не, мне надо предупредить сестёр… Или Генку…

– Щас, организуем, – Дрей подошёл к какому-то парню, поговорил с ним, вернулся, заявил:

– Всё в порядке. Этот кореш щас пойдёт возле школы, всё скажет твоему Генке… Понял, да? Айда, трамвай подкатил, садимся, а то не успеем!

Вовка зачем-то снял варежки, мягкие, тёмно-коричневого цвета, засунул их в карманы пальто: ему всегда казалось, что только маменькины сынки носят такие девчоночьи варежки. В ту же секунду Дрей схватил его в охапку и буквально запихнул в трамвай. Уселись на деревянные сиденья, Вовка впереди, его новый друг – сзади...


«Перчатки»

Роман Михеенков

...Моя черная, с музыкальной точки зрения, душа только этого и просила. Я сел к фортепиано и стал наглядно демонстрировать этим эскимосам-мутантам, кто из нас негр. «Сент-Луис Блюз» отвлек их от безалкогольных коктейлей. «Джорджия» призвала к напиткам покрепче. Когда я стал издеваться над популярными итальянскими песнями, ввергая их в пучину джазовых обработок и импровизаций, в клубе стало светлее, – мои негры обнажили улыбки, сверкающие, как альпийский снег. Некоторые стали подпевать.

За окнами засыпала Венеция. Истоптанная миллионами ног, утомленная вздохами восхищенных туристов, вспененная очаровательно курносыми носами гондол. Я курил под дверью на улице, – негры полюбили меня, но курить в заведении не разрешили, подарив еще одну возможность полюбоваться ночной Венецией. Удивительные венецианские фонари расположены ровно на такой высоте, чтобы осветить всю красоту ночного города для загулявшего туриста, не лишая его возможности созерцать звездное небо, на случай приступов романтизма. Их свет странным образом не меняет отношения человека к освещенному объекту. Такое чувство, что тебе предлагают: ты посмотри и составь свое мнение. Венеции все равно, что о ней подумают. Она индифферентна и прекрасна...


«Snowman»

Борис Михин

Кубики кинь, будь добр.
Пусть колотятся грани.
Жизнь –
          кучку проданной сдобы
                        я заложил заранее.


Кубики кинь напрасно.
Я не игрок,  ты – профи.
Лампа такая красная,
         что на стене хищный профиль.


Кубики кинь, я встану
         возле окна .
Как душно.                     
Крестик с двумя гайтанами –
                 побоку пассы ненужные.


Кубики кинь не сильно.
Сильно – моя здесь ставка.
Да.
Захотел быть стильным, и
                               всё положил.
Для затравки.
 
Видишь?
Напротив дама,
        тоже впервые в клубе,
              но проиграла граммами
                       в Старость любовь.
Кинь кубики.

«Городские эскизы»

Геннадий Михлин

Увидеть сон под шум дождя,
во сне раскрыть объятья ветру...
И шквал листвы накинет вдруг
штормовку-память мне на плечи.
Опять, как много лет назад,
безродный пес придет бездомный
в глаза заглянет боязливо:
Двуногий Бог одарит булкой
иль пнет со злобою плебея
ногой в худющие бока?

А мы с подругою батон
с веселым беззаботным смехом
кусали всласть попеременно,
но в приступе великодушья
пошли на легкое лишенье:
исчез батон в собачьей пасти.
И позабыли вскоре мы
Собачий взгляд – глаза в глаза.

Увидеть сон под шум дождя,
во сне раскрыть объятья ветру...
И пик эмоций в резонансе
прорежет временнýю темень...
Чуднáя память! Без причин
чащоба, глухомань годов
погасит яркое свечение,
а пустячок вдруг озарится
подспудной искоркой сознанья,
как будто бы раздвинув шторы.

Не вспомнить мне лица подруги,
каким был расставанья час...
Но вот является с упреком,
как вечно непокойный призрак,
собачья грусть-тоска в глазах.
«Под шум дождя»

Владимир Мишин

Дурная у поэта голова

(уж что кому назначено судьбою):

в неё приходят всякие слова,

как правило, рифмуясь меж собою –

слагаясь в строчки, строфы – а потом

в отдельные стихи, венки, поэмы.

И шевелит поэт беззвучно ртом

(как рыба, что со дня рожденья нема),

сонеты повторяя на ходу

в который раз уже, опять и снова,

чтоб, не дай бог, упав на скользком льду,

не обронить нечаянного слова.

И, принеся сей груз к себе домой,

пройдя притом шестью кругами ада,

с пером в руке уходит на седьмой,

что освещает тусклая лампада –

пока не отключат средь ночи свет

(к примеру – с понедельника на вторник)…

 

Поэт в России – больше, чем поэт!

Но – меньше, чем электрик либо дворник.


«Незваный гость»

Юрий Модженко

...Самсонову не спалось. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Если хорошенько подумать, то не такой уж это и бред. Самсонов старался представить, каким он был с волосами, но это было так давно, что он смог припомнить лишь их цвет. Не чёрный, но и не рыжий, что-то среднее между цветом ржавчины и кофейной гущи. Самсонова пробрала дрожь. Он вспомнил свою борьбу и глубоко вздохнул. Столько убитых лет, а каков результат? Самсонов встал с постели, прокрался в зал, выдвинул ящик комода и нашёл старый альбом. Он долго перебирал фотографии, пока не нашёл нужную. Вот она! Здесь ему лет девятнадцать, не больше. Крупные кудри размашистой волной спадают на лоб, закрывают уши и плавно поднимаются к макушке. Самсонов рассматривал снимок, повернув его к свету, и долго-долго не шевелился. Потом он кинул его на место и резко закрыл альбом, вздрогнув от оглушительного хлопка. К счастью, жена не проснулась, и он тихонько юркнул в постель. Но этой ночью он так и не уснул. Образ самого себя, но с волосами, не выходил из головы. Самсонов крутился, накрывался подушкой, срывал с Лили одеяло, но так и не смог прогнать навязчивое видение. Что ни говори, а с волосами он был лучше! Гораздо лучше! При этом Самсонов совершенно забыл о возрасте снимка и теперь сам себе казался редкостным уродом. «Нет, – думал Самсонов, таращась в потолок, – я это так не оставлю. Пора взять реванш!» Столько лет, столько лет потратить впустую, когда решение очевидно. И почему журнал не попался ему раньше? Жизнь – чертовски несправедливая штука. Кому-то достаётся всё, а у кого-то нет даже волос. Самсонов покосился на посапывающую под одеялом супругу. Пусть он удачно женился и у него на редкость дружная семья, но ни дети, ни жена своих волос ему не отдадут. А раз так, то надо действовать самому. Только бы подвести к этому Лилю. Как-то мягко и ненавязчиво надо заговорить с ней за завтраком...


«Самсонов и Лиля»

Акрэн Модэрс

...Так вот, сидим мы втроем, я на кресле, они на полу. Я пускаю вдоль комнаты веселые фразы, которые медленно, так, чтобы все успели их прочитать, плывут мимо наших глаз, сменяясь многочисленными другими фразами. Я, не открывая рта, смотрю на них все тем же скучным, показывающим мое недовольство взглядом, а они, смущаясь, смеются над каждым словом. Да, думаю я, вот ведь лицемеры! Им вообще не смешны плывущие фразы, они смеются лишь для того, чтобы снять нависшую над ними неловкую атмосферу, им, видите ли, неудобно, что я сижу и со спокойным видом не обращаю на них внимания. Ну конечно, а как еще я должен себя вести? Сидеть и веселить их умы, когда сам мучаюсь от их присутствия? Ну уж нет, я буду продолжать молчать и читать плывущие фразы...


«Непрошенные гости»

Станислав Мозохин

...Так бы и продолжал Иван бродить по лесу в расстройстве чувств, думать о том, чем его правда кончится, успокаивая себя, не трогая главного, если бы неожиданно из кустов не выскочил ему под ноги парнишка лет пяти. Вцепившись в его брючину, мальчишка тянул его за собой. Иван оторопел от изумления:

– Откуда ты тут взялся, мальчик? Случилось что?

Ребенок ничего ему не ответил, а, обливаясь слезами, пытался утянуть его в лес, умоляя взглядом. Очевидно, постигшее его горе или боль не давали ему прямо высказаться и, казалось, парализовали его речь. Иван покорно последовал за мальцом, проламываясь через густо росшие кусты в глубину леса. Метров через пятьдесят он увидел картину, которая его поразила. На земле сидела пожилая женщина, а рядом с ней бездыханно лежала молодая девица. Иван осторожно, чтобы не напугать женщину, спросил:

– Что случилось, мамаша? Чем могу помочь?

Женщина умоляюще посмотрела на Ивана и тихо произнесла:

– Это дочка моя. Она после операции. Вышли погулять, а она сознание потеряла. Ей скорая нужна, в больницу бы надо, а я старая, ничем помочь ей не могу. Пособи нам, парень. Всю жизнь молиться за тебя буду, мать твою добрым словом вспоминать. У нее же дитя еще малое, сиротой может остаться.

Иван, трезво оценив обстановку, ни слова не говоря, бросился бежать от застывшей в горе женщины. Вслед ему женщина взвыла, как волчица.

– Что за люди кругом?! Убивать только могут...

Однако она ошиблась...


«Хуторянки-хуторяночки»

Павел Моисеев

Тихо на лист ложатся строчки,
Они – не просто буквы и точки.
Это открытой души отраженье…
А может, больное воображенье.

Мягко перо шуршит по бумаге,
Иногда застревая на капельках влаги.
Наверное, это – дождь и гроза…
Или же просто – упала слеза.

Кто-то когда-то прочтет, или нет,
Сейчас мне не нужен этот ответ.
Мысли я в строчки свои изливаю,
Больно, тоскливо им – я понимаю.

Но они любят и терпят меня.
Мне без них не протянуть и ни дня.
Я как с родными, с ними общаюсь,
Наедине остаюсь, и в себе закрываюсь.

Сколько их будет еще – неизвестно,
Мне самому сейчас интересно.
Впрочем – неважно, себе говорю,
Последнюю всё равно сам сотворю!
«Первый»

Елена Мокрушина

Мы едем в Выборг – всего час на поезде от нашей дачи.

На даче есть лес с узкими твёрдыми тропинками – они так и просятся под колесо велосипеда; огромные ледниковые валуны – по ним так весело лазить; залив с мелкими каменистыми островами – их можно исследовать на папиной байдарке. Восхитительное место! Но иногда хочется другого.

– И зачем ехать? Есть мороженое – и всё! – ворчала бабушка.

– Это же удовольствие! – серьезно объяснял брат.

Ему было одиннадцать лет. Как и мне.

И вот мы идём по набережной. Справа – длинный городской залив, а впереди – огромная суровая башня Выборгского Замка. Узкий, едва видный снизу балкон опоясывает её под самой кровлей.

– Наверно, там раньше ходил часовой, – предполагает брат.

В Замке и теперь стоит воинская часть, но часовой в эпоху радио не нужен. Мы уже съели мороженое и совершенно счастливы – кажется, ни капли нельзя добавить в переполненные чаши наших молодых жизней.

Но судьбе в тот день было угодно подлить туда что-то совсем особенное.

Тут же, на набережной, дедушка встретил своего бывшего ученика, который оказался – комендантом Выборгского Замка! И он предложил нам – ПОДНЯТЬСЯ НА БАШНЮ!

Узкие деревянные мостки спиралью идут вдоль стен пустой полутёмной башни на месте давно сгоревших перекрытий и лестниц. Мы с братом бежим вприпрыжку, предвкушая острейшую радость – взгляд с большой высоты во все стороны: на город, залив и ледниковые острова с гладкими гранитными берегами. Всё выше… выше… вот последняя лестница – здесь гораздо светлее, дверь наверху открыта на круговой балкон.

Вдруг...


«Прощение»

Александр Молчанов

ВЕРА. Ты на поезд не опоздаешь?

Юля берет в руки будильник.

ЮЛЯ. Я уж не помню, он твой или мой.

ВЕРА. Забирай.

ЮЛЯ. Не, спокойки свои будешь пропускать. Все, мне пора. Не поминай, короче.

Вера подходит к ней и обнимает ее.

ВЕРА. Что Оксане сказать?

ЮЛЯ. Скажи… скажи пусть приезжает, когда захочет.

Юля отстраняется и смотрит на Веру.

ЮЛЯ. Нет, ничего не говори. И адрес не говори. Нахер она пошла.

ВЕРА. Подожди. Как-то не верится. Юля, ведь это же ты.

ЮЛЯ. Ну что я? Верка, наплевать на нас, мы с тобой – не люди. Люди – это другие!

ВЕРА. Какие другие?

ЮЛЯ. Такие! Которые с детства ни разу не ходили в штопаных колготках. Которые в школе, суки, учились на одни пятерки. И которым еще в школе говорили, что они, козлы, на Ленина похожи! У них-то все всегда как у людей. И несчастной любви у них не бывает. И книжки у них всегда все есть, какие надо. И музыка. И живут они в квартирах, а не в этих вонючих бараках и общагах. И ездят на машинах за рулем. Потому что у них права с 18 лет, а машину родители дарят на окончание школы. И вообще они чего хотят, то и делают. И учатся на режиссеров и финансистов, а не на учителей, блядь, русского языка и литературы. «Повесть о настоящем человеке» читала? Так вот, там все вранье. Никогда его не сбивали и по лесам он не ползал, и ноги не отрезали, и на протезах он не танцевал. На самом деле этот мудак-летчик и на самолете-то никогда не летал, всю жизнь просидел при штабе, куда его папа-генерал устроил. А потом он сам стал генералом и дочку выдал замуж за сына министра. А потом еще про него и книгу написали и кино сняли. Знаешь, чем настоящие-то люди от нас отличаются? Они заранее знают, в какой семье им надо родиться и в каком городе. А главное – зачем вообще им нужно рождаться. И всегда эти твари будут в полном шоколаде. А мы, блядь, пузыри земли! Вышли, лопнули, навоняли и обратно в землю. Знаешь, зачем они эту Китайскую стену построили? Думаешь, для того, чтобы мы здесь жили? А вот хрен. Они ее построили для того, чтобы нас остановить. Чтобы мы в их город не вошли…


«Адреналин»

Вячеслав Молчанов

Детство моё прошло в маленьких гарнизонных городках, один от другого не отличимых. Снега всегда было по колено, а по весне, скупой на тепло и солнце, дорога до школы от колёсных шин превращалась в борозду. Хлюпая поношенными галошами, засветло с братом мы добирались по этой грязи в школу и поздним вечером посреди бескрайней темноты возвращались усталые домой. Мать, оттирая нас в душной комнатушке, негромко причитала: «Ракеты, ракеты, городки, городки… Где вы так измазались, поросята?» Отец, проходя мимо, лишь приговаривал: «Ну, зато после нас – тишина». Мать он любил тогда. Сильно любил, и я это понимал уже по тому, как воскресным утром отец потягивался, мурлыкал себе что-то под нос, выходил рано из дому и возвращался с охапкой полевых цветов. Мать, развешивая во дворе бельё, на бешеном ветру высыхавшее уже через час-другой, улыбалась этим крохам в его руках. Так, кружились они по грязному дворику нашего барака, рассыпая по ветру лепестки. И в недолгом солнечном лете я глазел на них из окна и радовался, сам не зная чему. То ли таким же недолгим, как это северное лето, каникулам. То ли материному воскресному голубому сарафанчику, словно кусочком неба порхавшему среди мокрых навесистых простыней и прочего тряпья. Тогда мне казалось, что жизнь и есть вечный танец матери посреди недолгой летней пустоты. Но это было ещё только лето, и уже этой зимой я, второклассник, хоронил свою мать на гарнизонном погосте.

Слово это, «пневмония», клином вошло мне в голову и напрочь согнало сон в первые дни. Брат, субтильный и слабый, хотя и старший, страшно бледнел и чах. Помню, я смотрел на лицо матери заплаканным одним глазом, из второго, растёртого и конъюнктивитного, вязко текли горячие гнойные слезы. Брат, казалось, не дышал вовсе, а только качался тихо, как сломленный полевой цветок, тростинка в отцовской крепкой руке, некогда дарившей букет, а сейчас лишь подносившей стакан за стаканом к прожжённой глотке...


«Брат»

Инна Молчанова

А может там, на этом волоске,
на странной, не предсказанной надежде,
соломенною лодкой по реке
моя любовь не даст закрыться веждам;
иль жизнь согреет в ядерном сачке
остывшей под проклятьями планеты,
иль там, на обреченном пятачке,
бойцам по кругу пустит сигарету.

А может там, где звезды гасят шлейф
кометы, разогнавшейся до света,
на помощь поспешит любовь как эльф
в рубиновой по белому карете;
и Ноя неземные паруса
успеют к каждой твари и по паре,
и, добавляя «восемь» в чудеса,
моя любовь соломинкою станет.
«СоломИнки»

Сесиль Монблазе

...Так и получилось, что мы все – приземистая Ира с восхищённым лицом, циркач и по совместительству чиновник Витя, мудрый, как сын совы, в огромных очках Влад (Владилен, если кто не понял), незапоминающаяся Аня, от которой позже будет зависеть моя жизнь, и я – назовём меня самым неприятным, советским именем Галина – стояли у входа на кассу и спрашивали билет на Сюник.

– Куда? – поинтересовался хмурый стриженый поц бабьим голосом. – На Сюник нет билетов.

– А куда есть?

Мой чемодан больно бил по коротким ногам Иры.

– На Артавазд с пересадками.

Я скорчила рожу и передразнила парня. Влад хохотнул. Брызги его слюны летели мне в лицо. Я прочертила круг тыльной стороной ладони. Я впервые кого-то поцеловала с тех пор, как в моей квартире умер кот.

Первый раз я пыталась поцеловать человека ещё на первом курсе универа. Я была толстая, нескладная, у меня была огромная шуба, застёгнутая моими круглыми толстыми пальцами, свитер с воротником до горла, который больно жёг кожу в области шеи, и очки. Не я его выбрала, и не он выбрал меня – его отметила для меня моя сутулая спина, по которой он как-то съездил рукой в дружеском порыве. Я стала считать себя красавицей и слушать его рассказы о римских императорах. Давно было то время, что мы шли по аллее, мой грязный каблук вспарывал лужу, его рука нелепым взмахом задевала моё лицо с большими щеками – сейчас он грузчик, а я… я Галя Н., которая где только не работала, пила водку на детской площадке и клеила других (спойлер: у меня ничего не выходило, но я же старалась!). А второй раз поцеловать человека мне довелось на пороге моей квартиры, когда у меня умер бедный, 14-летний кот мой, и я наблюдала агонию его маленького, смертельно облезшего тела. Я тогда… так и не решилась убрать то место. Если смерть придёт за мной, у неё будет вытянувшееся кошачье лицо с зияющими кустистыми впадинами возле глаз. Зачем мне захотелось, чтобы меня поцеловал тот случайный знакомый? Чтобы защитить меня от смерти? Нет. Чтобы поставить надгробный памятник вечно молодой мне.

И я поехала в Сюник, сев у окна рядом с Владом («Не мешаю?» – «Нет-нет»), а уже потом я узнала, к кому и зачем еду...


«Вроде бы свет»

Валентина Морозённая

По одиночке, по одиночке
Убегаем и уходим...
А потом, дойдя до точки,
Все ж момент мы провороним,
Когда нужно бы расстаться
Со вчерашними мечтами,
Наконец-то состояться,
Не толкать других плечами,
Заглянуть поглубже в душу,
Сбросить ветхие одежды!
А мы кружим всё по кругу –
Как и прежде, как и прежде...

«Из поэтического дневника»

Альберт Морозов

... – Вот вы сказали, что не хотите озвучивать мультфильмы, потому что за это не так хорошо платят. Девушка, извините, я не знаю, как вас зовут, я просто переключал каналы и случайно попал на вашу беседу. Так вот, попробуйте все-таки озвучить мультфильм, получите деньги по контракту, какой бы мелкой сумма ни была, возьмите ваш мультфильм и отправьтесь с ним в любой детский приют. На гонорар купите им телевизор и DVD-проигрыватель, я думаю, полученной суммы хватит вполне, на оставшиеся деньги накупите им всяких вкусностей, и самое главное – вместе с ними сядьте и посмотрите свой мультфильм. Вы не будете смотреть телевизор, я вас уверяю, ваш взгляд будет бегать по сторонам. Вы будете наблюдать за этими радостными улыбками, за раздающимся детским смехом, за ротиками, которые жадно уплетают мороженое. Капельки счастья, которые вы подарили детям, разлетятся, заполняя собой все вокруг. Именно капельки, которые потом сольются в поток радости и веселья. Вы будете вертеть головой, наблюдая за этими детьми без устали, пока в стороне не увидите одиноко стоящую в углу девочку, в руках которой будет потрепанный одноглазый мишка. Ваши взгляды встретятся. Она медленно пойдет к вам. Девочка произнесет: «Спасибо вам за подарок»; потом протянет в подарок своего единственного друга – грязного плюшевого мишку. Ее взгляд медленно опустится в пол. Девочке будет стыдно за дешевый, никому не нужный подарок, но он будет от чистого детского сердца. У вас потекут слезы, и с каждой капелькой, упавшей на пол, вы будете богаче. Каждая слезинка будет прибавлять к вашему состоянию тысячи долларов, только состояние будет не материальное, а духовное, и вы поймете, что все это того стоило...


«Потрепанный одноглазый мишка»

Евгений Морозов

В сердце своём место найди,
Чтобы простить, где-то,
Даже если размер груди
Не позволяет это.

Можно ли верящим в здравый смысл,
Дьявола или бога,
С помощью фактов, молитв, чисел
Сделать добра много?

Есть тот свет или нет – не суть,
Знать не дано толком,
Что бы ни было, выше будь,
Просто прости только.

Даже если, хлебнув всего,
Мы целый мир судим,
Сами не зная, ради чего
Нужно прощать людям.

И, может статься, в душе скребя
Кошками, кто-то так же
В день заветный простит тебя
Или убьёт даже.

Будь как время – оно ко всем
Ровно и безупречно,
Просто катится без проблем
И не умрёт вечно.
«Подсчёт потерь»

Инесса Морозова

…Вся жизнь от грязнущего подоконника до онтогенеза в целом, вся – такое бла-аженство! И, ей-богу, прочувствовать его, облизать так, чтобы остались стертыми вкусовые рецепторы на языке, дышать этим блаженством можно тогда лишь, если умеешь наслаждаться чувствами – горем, радостью, ненавистью, любовью – да не имеет значения! Тогда лишь, когда есть сильное духовное потрясение, тогда лишь чувствуешь это жизненное блаженство, тогда Живешь так, что слово это по праву можешь вычеркивать с большой буквы и гордиться до спазмов в горле.

А крепкий самый катализатор всему этому блаженству – любовь. И тут заметить стоит, что никто (!) не удостоен решать, каковой ей быть. Как там у Рубиной? Была какая-то цитата, была… Такая, что можно ею затыкать все нравоучения. Как там? Нет, не вспомнить сейчас без книги. Но если память немного пошевелить, то что-то вроде… вроде… Вроде фразы: «С чего ты решила, что лучше знаешь как должна выглядеть любовь? Или жизнь? С чего именно ты?» Реплика какого-то героя. Сильная такая реплика, что хочется закинуть ее в каждый противный рот, вознесший себя в учителя. Кинуть и уйти: «Нате, кашляйте своими гребаными нравоучениями»…


«Идиотка»

Марина Морозова

В одном небольшом городе у самой речки стоял старый дом. Он был таким старым, что весь покосился и покрылся морщинами трещин. Почти все время от реки тянуло сыростью, а раскидистые деревья рядом с домом закрывали солнечный свет. Поэтому в квартирах этого дома всегда было холодно и неуютно. В одной из таких квартир, на самом нижнем этаже, жила маленькая светловолосая Аннушка со своей мамой. Жили они уединенно и, практически, незаметно: мама очень много работала, и девочка всегда оставалась дома. Во двор она выходила очень редко. Нет, не потому, что боялась, как все девчонки, большущих пауков на стенах подъезда и драчливых мальчишек на улице, просто с ней все равно никто никогда не играл. Аннушка была слепой. Слепой с самого рождения. Вот поэтому она чаще всего подолгу одна оставалась дома, расчесывала и заплетала волосы своей единственной кукле Лизе или укладывала спать одноухого зайца, который достался ей от прежних хозяев квартиры. А еще Аннушка очень любила рассказывать своим игрушкам сказки: она пересказывала им те, что слышала от мамы, но чаще всего девочка придумывала их сама. В этих сказках солнышко было теплым и ласковым, как руки мамы, были разные принцы и принцессы. Аннушка не знала, какие они, но ведь для настоящей волшебной сказки этого и не нужно было...


«Истории про Аннушку»

Дмитрий Москвичёв

...– Ю. иногда не в себе. Это правда. И Ю. всегда такой, какой есть. И это тоже правда. Какая из двух правд сейчас правдивее – сказать сложно. Начать хотя бы с того, а что такое вообще этот Ю.? Из чего он сделан и, самое главное, – зачем? Не зачем. Как и все остальные. Просто так получилось. Слава богу, роды были лёгкие: так он стремился на свет, пылинки в котором пересчитывает каждое утро. Всё в нём слеплено из тех же нелепостей, как и в других. Нет в нём ничего удивительного, за исключением одной детали: он примечает то, что другие не видят. Вот заходит человек в магазин за булкой, берёт булку, рассчитывается на кассе и уходит. И вся история. Но Ю. обязательно приметит, что у кассирши на безымянном пальце след от кольца. И тут же вообразит из этой тонкой полоски кожи на женском пальце целую драму с изменами и проклятьями, с битьём посуды и сердечными каплями. И, получая сдачу, вернет: «Всё будет хорошо», – чем вызовет удивление у кассирши, которая, может быть, просто сняла кольцо, когда мыла руки, да забыла надеть. Абрисы чужих жизней выпячивались перед ним и тотчас требовали завершения. И он завершал, совершенно забывая о своём. В конце концов, так и представим: Ю. не больше, чем пара верных штрихов задумавшегося художника. Но и не меньше...


«Ю.»

Михо Мосулишвили

...Петрэ дрожащими руками копал могилу. Ценой бесконечных унижений, избиений он достиг, наконец, того места, где, по рассказам боевых товарищей, погиб его сын. Вон и эти подтверждают, что он убил восемнадцать человек.

"Удостоверение действительно принадлежит моему Левану, но может же быть, что оно случайно оказалось у них? Ведь во время войны все случается. Хорошо еще, офицер разведки снабдил меня паспортом с чужой фамилией, а то мне не уйти бы от этих кровопийц. Полковник, правда, поклялся, что со мной ничего не случится, но кто знает, что у него на уме... Не подоспей я сегодня, эта мерзкая свинья осквернила бы его прах... Слава Тебе, Господи! Спасибо Тебе, что Ты вовремя привел меня сюда и спас моего Левана от свиньи-людоедки...".

Налегая на лопату, профессор истово молился про себя Богу. Он не чувствовал ни безжалостного дождя, ни взглядов Бек-Идрисова и Гюрзы, молча наблюдавших за его действиями.

Вот он остановился, потянул за полиэтилен, показавшийся из-под земли, в него было завернуто тело, – и осторожно подтащил его к краю могилы. Затем стал раскрывать, все еще на что-то надеясь... Его пробрала дрожь – тошнотворный, сладковатый запах разложения, гораздо более острый, чем тот, что шел от ожерелья Акулы, ударил в нос. Он бросил взгляд на лицо погибшего. "Горе мне, сынок!" – сердце его больно сжалось. Веки, уши, губы, ноздри, виски – тронуты плесенью. Кожа почерневшая. Военная форма вся в лохмотьях от изрешетивших ее пуль и осколков. Нога ниже колена оторвана снарядом... Кто знает, как ему было больно! Несчастный отец окаменел от горя, глядя на то, что осталось от его сына. Господи, помоги ему! Он едва сдерживал рыдания. "При нем должен быть серебряный крестик". Отец расстегнул засохший от крови ворот гимнастерки, пошарил по израненной груди. Есть! Он судорожно дернул за цепочку, на которой висел крестик и почему-то жетон с личным номером. Леван ни за что не повесил бы их на одну цепочку. Он без сил опустился на колени, жгучие слезы заливали ему лицо – хорошо, что идет дождь, может, они не заметят их... И вдруг дикий, нечеловеческий вой исторгся из его груди – вой отчаявшегося волка, загнанного стаей нашедшихся в лае гончих на край пропасти.

– Говорила же тебе – отец! – Гюрза обрадованно вскинула карабин...


«Не Пропоет Петух...»

Татьяна Мохова

Мастер фантасмагорического преувеличения (гротеска), приёмов театральной эксцентрики в литературе, а также и сугубо оригинального психологизма (показать суть персонажа писателю удавалось всего лишь с помощью двух-трёх ярких деталей), Чарльз Диккенс оставался верен до конца своему крайне экспрессивному стилю. Одного из самых знаменитых английских писателей-реалистов часто упрекали в примитивных сюжетах, явно тяготеющих к невзыскательной мелодраме, многие критики относились весьма скептически к его «идеальным» персонажам, никогда не знающим поражений в своей правильности и порядочности, упрекали даже в излишнем оптимизме и бескомпромиссности, с которой он вводил оглушительные хэппи-энды, но все эти замечания исследователей меркнут по сравнению с выпавшей на долю писателя славой. Уже после публикации первых глав своего первого романа «Посмертные записки Пиквикского клуба» Чарльз Диккенс стал известен практически всей Англии, что к концу работы над книгой привело к настоящей истерии – читатели ждали каждого следующего выпуска с таким невероятным оживлением, что стало даже модным подражать облику главных героев произведения (в продаже появлялись соответствующие детали одежды, аксессуары). Как расплавленные от счастья и самоуверенности нелепые «пиквикисты» и его глава смогли завоевать симпатии читателей всего мира? Попробуем разобраться в этом феномене...


«Обаяние безмятежности»

Алексей Музычкин

...– Пойдёмте, – сказал он мне.

И мы пошли – я впереди, он чуть сзади, держась за мое плечо.

О, я прекрасно знал, как получить от него недостающие мне сведения. Игра была стара.

Миновав несколько колонн, я остановился и повернулся к нему.

– У вас очень красивая жена.

– О, да, – на губах его повисла глупая улыбка. – Она невозможная красавица, не правда ли?

Я придал своему голосу удивлённый оттенок:

– Но разве вы…

– О, я отлично вижу её, поверьте! – лицо его сделалось вдохновенным. – Я вижу! Знаете, слепые очень хорошо видят – то, что действительно стоит видеть... Кроме того, мне все вокруг постоянно говорят о её красоте. Вот и вы сейчас сказали.

– Мне кажется, вы очень любите её.

– Очень.

Я выругался про себя и снова пошёл вперёд, но и опять резко остановился – так что он, не успев среагировать, уткнулся мне носом в плечо. Тогда я снова обернулся к нему и с горьким упрёком в голосе спросил его:

– Зачем же вы обманываете её?

Внезапность, натиск, контраст – вот всё, что в таких случаях требуется. Если что-то есть, оно непременно вывалится.

– Обманываю? – он озадаченно поднял взор, как будто смысл произнесённого мною должен был свалиться на него с потолка связкой мухоморов.

– Обманываете, – горько подтвердил я ему, – да ещё жестоко. Извините, что я вам это говорю; как вы понимаете, я оказался в ресторане за соседним с вами столиком не случайно. Ваша последняя повесть очень обидела кое-кого...

Он болезненно вздрогнул лицом.

– Как вы узнали, что я пишу?..


«Андалусия»

Харуки Мураками

...Странное создание человек: стоит минут десять посидеть с закрытыми глазами, и открывается поразительное многоцветие...


«Хроники Заводной Птицы»

Владимир Мурашов

Меня зовут Собаньская Каролина Адамовна. Обо мне теперь не принято вспоминать, но когда-то было по-другому. Имя Собаньской привлекало особое внимание обывателей по меньшей мере Юга России.

Я не оглядывалась по сторонам, любила риск и удовольствия, и жизнь моя складывалась как одно большое увлекательное приключение на удивление и досаду окружающим.

Но последовали годы скитаний и неудач. Я доживаю свой век в Париже.

Мой последний муж, четвёртый по счёту, – французский литератор Жюль Лакруа. Много лет назад он потерял зрение и нуждается в уходе и помощи. Я – его последняя опора. Что касается изменений в моей судьбе, – это может стать предметом особых рассуждений.

При чём здесь «Пиковая дама»?

При том, что автор повести был моим горячим поклонником. Долгое время мы были лично знакомы, и я многое знаю о нём.

Я знаю главную причину написания «Пиковой дамы» и многие другие обстоятельства...


«Пиковая дама. Рассказ о старой графине»

Рита Мурашова

Репей не виноват, что он – репей,
что он придирчив так и часто склочен.
Пленят другие тонкостью стеблей
в оранжереях, он же – вдоль обочин
цепляет только тех, кто сам мешал
ему расти таким неприхотливым.
Не виноват! Как вздорная душа –
моя, с досады жгущая крапивой.
 
В пути сдавалась, рухнув наконец
к его корням… А сколько было прежде,
ершистыми цветами чтоб венец
носили и колючки – на одежде?..
Репей не виноват, что он – репей…
Но в чернозёмном сердце – чую – завязь
желанья непроторенных путей!
Чтобы – не вдоль и чтобы – не касаясь.
«La mal aimee du courrier du coeur»

Алексей Мурзин

Бывают ещё и сейчас в русских деревнях мужики особого склада – весельчаки, умельцы на все руки, битые жизнью, буйные в юности, и всё такие же затейники, ставши в годах. И хоть помнят их норов, а уважают, а может, и наоборот, уважают потому, что помнят. Сашкин дядя Юра был как раз такой.

Нашло как-то на него романтическое настроение, оно ведь тоже не просто так находит. Горожане не поймут, посмеются: «Знаем мы их романтическое настроение!» Но это не то...

Вот бывает, выберется старый-престарый дед на лавочку у ворот. Сидит. Весь день смотрит: на Солнце, на зелень, опять же, на людей. И чего он только за жизнь не видывал? Много уже прожито. Ну, может, какого-нибудь там… заморского доллара, ну… или… какого-нибудь технического ухищрения… Так это всё равно с лавочки не увидишь. Нет, однако, каждый день, как когда-то на работу, выбирается сюда и сидит, всё сидит. Кажется, дремлет по-стариковски. А подойдёшь тихонько, раз – и глаза уже тебя изучают. И внимательно так, и знают о тебе, кажется, то, что ты и сам не знал никогда, или спрятал так далеко, и старался не вспоминать, потому что стыдно… Да и мужики, те, которые помоложе, не только за рыбой, на покос или дрова рубить из дому выходят. Даже и мимоходом, а взглянут на широкий мир – простор и волю. Вот и на дядю Юру тоже в тот раз нашло. И не впервые, конечно...


«Барсучий колок»

Ольга Мусин

…При этом она была незатейливо добра и вовсе не корыстна. Просто избалованная немолодыми родителями, девочка навсегда осталась милым непосредственным ребенком, а инфантильная неприспособленность к жизни и заставляла ее к этой жизни приспосабливаться. Что как раз выражалось в поиске тех, кто устойчиво стоял на ногах, обладая всем, что для раскрытия Леночкиных красоты и талантов было необходимо. Впрочем, и это ей удавалось легко, непринужденно и искренне: ведь Леночка чувствовала себя подарком судьбы, кем-то вроде Буратино, который был создан папой Карло на радость людям. Всегда окруженная вниманием поклонников и хорошо знающая себе цену девушка благосклонностью своей не разбрасывалась – как редкостный алмаз, любезно сверкающий всем, но ждущий своего ювелира, чтобы стать бриллиантом. Но как известно, всякой драгоценности важно не только знать себе цену, но и пользоваться спросом. Как ни говори, а без толку восхищающихся зрителей всегда много, тогда как стоящих ювелиров наперечет. Да и взяться за огранку редкого камня не каждый мастер возьмется – трудное и неблагодарное это дело…

Право, судьба бывает так причудлива. Это лишь в законах химии подобное растворяется в подобном – спирт в спирте, жир в жире, вода – в воде. А по каким законам растворяются друг в друге абсолютно несовместимые, на первый взгляд, но слившиеся в едином сосуде супружества люди – кто знает? Ставшего Леночкиным мужем нового Дымова зовут теперь Ренат, он вырос в бедной, многодетной и неблагополучной татарской семье. Его инженерная профессия, малый рост и лишенная всяческого честолюбия натура никак не соответствуют яркому блеску и очарованию, а главное – высоким запросам жены. Но сердцу не прикажешь. Возможно, Леночке поначалу был нужен кто-то, кто любил бы ее, пока она искала, кого полюбить, однако было в их странном сочетании что-то такое, что иначе как Искрой Божьей не назовешь. И она сама по уши влюбилась, да не просто так, а бросилась в скоропалительный брак, как в омут головой…


«Перечитывая Чехова (повесть-ремейк)»

Эдуард Мухамадеев

…Страх…Страх, как я люблю страх и боль счастья. Они тревожат плоть и очищают ум от мыслей и бесплодных поступков. В этом слишком сумасшедшем от разума мире ведь только страх имеет осязаемую плоть. Я запираю звездную россыпь ладонью своих фантазий и погружаюсь в плен свободы. Это самое нелюбимое мною занятие: любить свободу, так как во время моих полетов у меня всегда выскальзывает сердце и разбивается в единое целое. Кто мне поможет похитить мой мозг и запрятать его туда, где он будет бесполезен… в черепную коробку…. Я ухожу в хаос, я более не намерен служить себе и быть рабом поиска счастья, я хочу уйти в никуда и стать Богом ничего. Разве не для этого плоть моя осталась на земле и продолжает жить однообразно интригующей жизнью куска мяса. Как я смешон и ничтожен в земном обличие, мне неведомы иные преграды кроме моего разума и, до ужаса ограниченных, возможностей моих мыслей. Я ничтожен, я всего лишь будущий рацион для червей…, но я же и божественен, так как я открыл миру себя, огромный мир самого себя. И я провозглашаю себя Богом моего мира…


«Исповедь»

Дина Мухамедзянова

...Говорят, что леность – это «дар бессмертных». Действительно, в этом невозмутимом спокойствии, которым обладают многие ленивцы, есть что-то объединяющее их с взирающими на нас с небес олимпийскими богами. Работа облагораживает человека, о чём свидетельствует популярный афоризм «на Бога надейся, а сам не плошай».

У меня есть собственное мнение на этот счёт...


Стихи и проза Густаво Адольфо Беккера (перевод с испанского, вступление и заключение Дины Мухамедзяновой)

Игорь Муханов

Модный Поэт прогуливался по весеннему парку и напевал себе под нос такую песенку:

Ты поэт, и я поэт,

Ты известен, а я – нет…

И тут Поэт увидел, как сторож этого парка собирается спилить сухое дерево. Желая подшутить над этим сторожем, Поэт подбежал к нему и голосом, окрашенным нотками отчаяния, произнёс:

– Не смей пилить это дерево: оно подпирает небосвод. Если ты его спилишь, небосвод рухнет на землю!

Сторож принял Поэта за сумасшедшего, испугался и убежал, сверкая меж деревьев пилой, имеющей множество острых зубчиков. А дерево, которое таким образом удалось спасти, на следующий год покрылось пышной листвою…

И на верхушке этого дерева сверкал по ночам месяц, словно заколка в волосах юной красавицы.


«Поэт и стрекоза»
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!