Русская классическая литература. Эссе «Гумилёв. Посередине странствия земного».

Гумилёв – самый странный, самый необычный представитель Серебряного века. У кого ещё сохранилась такая пушкинская ясность, гармония, такое спокойное приятие Божьего мира, даже со всеми его тёмными сторонами? Может, ещё у Кузмина? Нет!

Все «слишком долго вдыхали слоистый туман», и Гумилёв, с его ясным видением, спокойным голосом – раздражал современников. Видели жеманство и позу там, где ни позы, ни жеманства не было. Гумилёв просто жил и писал, не замечал своего счастья. Пушкинская мечта о путешествиях погнала его в Африку, пушкинская мечта о подвигах отправила его на войну, пушкинская мечта о свободе привела его к заговорщикам.

Один из самых распространённых образов: Гумилёв как конкистадор в панцире железном идёт завоёвывать русскую поэзию. Это верный образ. Потом старый конкистадор предлагает смерти поиграть в изломанные кости. Это тоже верный образ. Гумилёв оставил подсказки ленивым и нелюбопытным читателям.

У Гумилёва всё было просто и по полочкам. Всё должно быть не математически (в математике есть свои бездны и противоречия), но арифметически верно. И вера его была проста, он крестился на каждую церковь, чтобы не задумываться о Боге...

Автор: Дмитрий Аникин

Русская классическая литература. Критическая статья «Комедия «Вишнёвый сад» – где смеяться».

..У Чехова сюжетные линии отдельных персонажей децентрализуются, и возникает целый клубок житейских историй, человеческих судеб.

Например, Варя, которой двадцать четыре и которую уже год прочат в невесты Лопахину, а тот не мычит и не телится, то есть предложения не делает. А тут ещё хозяйство, безденежье, попытки сэкономить хотя бы за счёт того, чтобы кормить старых слуг варёным горохом. А тут ещё Аня, молодая, красивая, приехала из Парижа, и брошка на ней новая, и, небось, золотая и с камушками. Варе бы бросить бы всё это к чертям… то есть не к чертям, конечно, а наоборот, скопить сто рублей и уйти в монастырь. Но ведь не уходит же.

Или Дуняша, которая вся в метаниях. Епиходов предложение сделал, но он такой нелепый, двадцать два несчастья, то сапоги скрипят, то поперхнулся тараканом. Это с одной стороны. А с другой Яша, который прямиком из Парижа, весь такой элегантный, хотя тоже ненадёжный человек. Что делать-то?

Или Симеонов-Пищик, который сначала у всех стрелял денег в долг, и сам не верил, что отдаст, а потом ему как попёрло. И с долгами рассчитался, и ещё осталось.

И таких героев двенадцать, и у каждого своя сюжетная линия, лишь формально завязанная на заявленном конфликте – продаже имения. На что это похоже? – На роман. Роман – произведение, которое допускает существование нескольких равноправных главных героев и нескольких сюжетных линий.

Известно, что Чехов всегда хотел написать роман. Такая вот ирония – человек, вошедший в историю с фразой «Краткость – сестра таланта», всю жизнь собирался написать большое произведение. Но не случилось. Есть у Чехова две большие повести, «Драма на охоте» (1884) и «Три года» (1895), а романа нет. Зато есть четыре пьесы, те самые, что прославили его имя, и по сути, эти четыре пьесы – кратко написанные большие романы...

Автор: Гореликова

Русская классическая литература. Критическая статья «Александр Грин. Неоромантик с лицом каторжника».

В литературе есть образы, известные абсолютно всем и каждому. Например, алые паруса.

Да кто ж не знает про алые паруса? Там ещё была Ассоль и этот… капитан Грэй.

Проделаем небольшой эксперимент. Попробуйте пересказать содержание (только в гугл, чур, не подглядывать).

Здрасте, ну кто ж не знает содержание про Грэй и Ассоль? Ассоль и Грэй полюбили друг друга… И уплыли. Под парусами. Алыми.

А корабль как назывался? (который с парусами).

Как-как… «Ассоль». Хотя нет. Ассоль – так звали Вертинскую в фильме. Значит, «Бегущая по волнам».

Вы книгу-то читали?

Конечно! Ещё в детстве. Да что вы за ерунду спрашиваете? Кто ж не знает про алые паруса! Вон он, корабль, каждый год по Неве плавает, выпускников школ катает.

А зачем он их катает? Чтоб они любили друг друга, как Ассоль и Грэй?

Да ну вас с вашими странными вопросами! Все знают про алые паруса, и точка.

 

Вот интересно, быть автором, который создал образ, известный всем и каждому, даже тем, кто не читал – это фантастическая удача или проклятие?

Русская классическая литература. Критическая статья «Дело вкуса, или Три города Михаила Булгакова».

...Для Булгакова Город (с большой буквы) – не просто совокупность домов, улиц, площадей, водопровода и электричества. Город в его текстах насыщает образы героев, и он же маркирует их положение во всеобщем порядке мира.

Булгаковский Город метафизичен, одушевлён, экзистенциален. Экзистенция переживается исключительно в личном опыте; противоречия, снедающие человека, не могут быть разрешены только за счёт разума, требуется что-то ещё. Что-то, что лежит по другую сторону от объективных, внешних данных, как в городе, например, – от архитектуры, инфраструктуры, тех самых улиц, площадей и водопровода. Что-то сокровенное, что составляет дух места.

Булгаковский Город создан суммой переживаний самого автора и представлен в трёх ипостасях, которые называются:

   
• Киев,
   
• Москва,
   
• Ершалаим...

Автор: Гореликова

Русская классическая литература. Эссе «Вячеслав Иванов. Созидающий башню».

...Фигура сомнительная – наверное, самая сомнительная фигура того странного времени, начала века. И если остальные деятели эпохи как-то усвоены историей литературы, получили свои бирки (справедливые, несправедливые – это по-всякому, кому как повезло), то Вячеслав Иванов воспринимается историками всегда с некоторой долей удивления и неудовольствия, на его бирке приходится писать совершенно неразборчивым почерком и очень много...

Автор: Дмитрий Аникин

Русская классическая литература. Критическая статья «Крупская, Горький и крокодил».

Сто лет назад… нет, не сто, побольше… Дайте сосчитаю… Ага, сто восемь лет назад.

Значит так, сто восемь лет назад произошло в Петрограде страшное. На одной из улиц был замечен экстремист и террорист, выходец из стран Глобального Юга, проходивший боевую подготовку в одном из военных лагерей в Турции и, скорее всего, германский шпион (но это не точно). Бдительная петроградская публика сделала попытку задержать опасную личность, однако личность оказала отпор. В ходе задержания был съеден барбос (1 штука, вместе с ошейником) и городовой (1 штука, вместе с сапогами и шашкою). Ужасная паника охватила пассажиров трамвая, на котором террорист собирался добраться до государственной границы. Казалось, всё пропало...

Русская классическая литература. Эссе «Есенин. Дар лжепророчества о правде божьей».

После «Инонии» странно говорить о мессианском самоощущении России. Мессианство – это завтра и навсегда. Русская вера – это вера в здесь и сейчас, в немедленно и всего сразу: и арбуз, и свиной хрящик. Вульгаризаторы любой русской идеи Стругацкие именно это и имели в виду, когда говорили: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!».

 

Грозовой расплескались вьюгою

От плечей моих восемь крыл.

 

Там, где Пушкину являлся шестикрылый серафим, Есенин сам менял свою сущность, обрастал крылами, путался в неловких, шкрябал ими по московскому асфальту.

Автор: Дмитрий Аникин

Русская классическая литература. Критическая статья ««Лафертовская маковница»: так начинался русский хоррор».

...Таким образом, место действия повести весьма символично. С одной стороны, события происходят в знакомом всем городе, тут тебе и рынок, и застава, и вполне обычный дом с пятью окошками, но с другой – на окраине, чужой окраине, и чёрт его знает, что там творится. Может твориться. Вот это может твориться является основой для хоррора и мистики, жанра, который демонстрирует иллюзорность привычного взгляда на мир, заставляет усомниться в его незыблемости, призван посеять сомнения и искать ответы. Та самая философско-эстетическая база романтизма, на почве которого жанр и расцвёл.

Впоследствии, когда жанр романтической фантастической повести разовьётся, зацементируется и эта характеристика жанра – мотив двоемирия. В магическом реализме двоемирие, вообще, будет являться основным элементом сюжета. Магический реализм – это необычные события в обычных интерьерах. Ну, примерно, как дьявол со своими присными живёт в квартире на Садовой, ходит в театр, ресторан и магазин, но он – дьявол и в обычных интерьерах творит дьявольские вещи.

Суть жанра, который сначала называли фантастической повестью и который затем разделился на хоррор, мистику, магический реализм, фантастику и фэнтези, именно в том, чтобы поднимать вопросы об устройстве мироздания (да, именно так!). Посеять сомнения в непоколебимости окружающего мира, дабы вызвать у читателя желание искать ответ. Всё фантастическое (непознанное, необычное, мистическое, сверхъестественное, инфернальное, ужасное и проч.) в этих произведениях взывает к читательской рефлексии. Требует усомниться и обдумать. А мурашки по коже и вставшие дыбом волосы – это, так сказать, приятный бонус. Ведь, согласитесь, приятно – сидя в уютном кресле, почитать о том, как некая старушка на окраине Москвы обтяпывает свои делишки с нечистой силой...

Автор: Гореликова

Русская классическая литература. Критическая статья «Лев Толстой как зеркало русской мизогинии».

...Вообще, классический семейный роман – порождение викторианской Англии, непревзойдённым мастером которого по праву считают Диккенса. Толстой Диккенса хорошо знал, ценил и рекомендовал своим семейным его книги к прочтению.

В 1859 году Толстой пишет роман «Семейное счастье», который задумывался как некая реминисценция диккенсовского «Холодного дома» (1853), однако идиллического духа Диккенса Толстой, конечно же, не выдержал.

Причина в том, что любой текст являет собой отражение мировоззрения его автора. Позиция автора, как бы тот ни уходил, ни прятался за масками своих героев, всегда логоцентрична, т. е. опирается на некие авторские убеждения об устройстве жизни, именно к этому – собственному! – убеждению автор сводит все мотивы всех своих героев. (В скобках замечу, что это нельзя считать ни плохим, ни хорошим. Точка зрения любого человека всегда субъективна, а автор – тоже человек).

Получается очень любопытная штука. Вроде бы автор контролирует каждую деталь своего произведения, ничто не попадает в текст иначе, кроме как по его воле, а гляди ж ты. Зачастую готовое произведение открывает такие грани, что сам автор удивляется – откуда всё это? Но именно так работает механизм бессознательного, реализуемый в литературе. Автор описывает житейскую ситуацию, а вдумчивый читательский анализ этой ситуации позволяет выявить бессознательные мотивы – нет, не героев, а самого автора.

Более того. Особую роль играют стереотипы поведения автора. Дело в том, что всякий стереотип носит программный, но бессознательный характер. Сознание не осознаёт, что это – стереотип. А если осознает (но этому предшествует большая работа над собой), то тогда данная модель поведения перестаёт быть стереотипической. В случае обычного человека говорят, что он очень изменился, а в случае писателя – что нашёл новые грани своего творчества.

Если внимательно прочесть все произведения Толстого в хронологическом порядке, то обнаружится, что его отношение к семье (особенно – к роли супругов) у Толстого не очень-то и менялось с течением жизни. Стереотипы, они такие прочные...

Русская классическая литература. Критическая статья «Мотив милосердия в истории про русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

...Вот оно, главное. Сцепка не с тулупчиком, а с личностью. Помилование (милость), исходящая от человека, обладающего властью.

Фигура Властителя (с большой буквы) встречается в каждом произведении Пушкина. В каждом есть персонаж, обладающий властью над людьми, будь то князь, воевода, царь, император или просто богатый барин. Судя по обилию подобных фигур, Пушкина чрезвычайно привлекала тема власти. Всегда привлекала, с младых ногтей, ещё с «Руслана и Людмилы». В зрелых его произведениях мотив власти был крепко-накрепко спаян с мотивом милосердия.

В «Капитанской дочке» власть олицетворяет Пугачёв. Хотя какую именно власть? Пугачёв – мятежник и самозванец, выдающий себя за Петра III. Пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством. То есть не законную власть, а только самочинную претензию на неё. И если в «Истории пугачёвского бунта» Пушкин строго следует историческим фактам, рисует более или менее объективный портрет Пугачёва, то в «Капитанской дочке» он позволяет своей фантазии воспарить, потому что решает совсем иную творческую задачу. Обращается к своей излюбленной (вероятно, потому что не решаемой в принципе) теме. Правитель=власть и милосердие=нравственная добродетель. Правитель, помимо безраздельной власти над жизнями своих подданных, обязан нести за них ответственность. Другими словами, тот, кто выше всех, должен быть и значимее всех. Сильнее. Мужественней. Нравственней. Иначе чем будет обеспечено его право повелевать, казнить и миловать? Миловать не по сиюминутной прихоти, а в соответствие с моральным законом, который и есть милосердие, качество, присущее богатой душе.

Образ Пугачёва в «Капитанской дочке» и есть попытка решить этот вопрос. Для этого Пушкин его в значительной мере идеализировал и поэтизировал – вразрез с реальной исторической фигурой. И оказалось, что нет, не годится Пугачёв на роль Правителя. Хоть он, как в сказке, трижды выручал Гринёва из беды, но истинно нравственных высот не достиг...

Русская классическая литература. Эссе «Шальная пошава».

«Есть ценностей незыблемая скала / Над скучными ошибками веков», – писал Мандельштам. И на этой незыблемой ска́ле там, где гениальность и вечность, есть отметина, загогулина, кто-то неловко выщербил: Фёдор Сологуб. Пишу это и удивляюсь собственной смелости: как странно, непривычно называть Сологуба гением. Ещё раз: гений. Кирпич в сюртуке! Декадент из декадентов, что бы ни значило это слово. И гений. А многие из тех, кого неразборчивая толпа называет гениями, – поэты незначительные или вовсе не поэты. Как сказал Мережковский: «Что по́шло, то пошло́».

Но Сологуб – при всей иногда двусмысленности своих стихов – так, чтобы по́шло, не умел...

Автор: Дмитрий Аникин

Русская классическая литература. Критическая статья «Балаганчик как жизнь или жизнь, как балаганчик».

...Вообще, русский символизм – совершенно уникальное литературное явление. Андрей Белый в статье «Символизм» (1909) писал: Современное искусство обращено к будущему, но это будущее в нас таится; мы подслушиваем в себе трепет нового человека; и мы подслушиваем в себе смерть и разложение; мы – мертвецы, разлагающие старую жизнь, но мы же – ещё не рождённые к новой жизни; наша душа чревата будущим: вырождение и возрождение в ней борются... Символическое течение современности ещё отличается от символизма всякого искусства тем, что оно действует на границе двух эпох: его мертвит вечерняя заря аналитического периода, его животворит заря нового дня.

Если (опять же) перевести это с символистского на русский и убрать за скобки все эти мертвящие вечерние зори аналитического периода, то суть в следующем. Символизм является даже более чем просто литературным течением, символизм – это умонастроение. Литература есть способ познания и, в какой-то мере, объяснение жизни. Объяснить – значит сделать непонятное понятным, сложное – простым. Однако символисты объясняли сложное, ещё более усложняя его. Символисты ощущали то новое, что возникло в обществе на стыке XIX и XX веков, какие-то ещё не оформленные надежды, не полностью осознанную мотивацию и… старались сделать их ещё более неопределёнными и противоречивыми. И да, такое могло произойти только в русской литературе, которая по духу своей иррациональна.

Роль русского символизма в литературном процессе невозможно переоценить. Именно символисты сделали русскую поэтику более подвижной и многозначной, показали, как можно придавать словам новые смыслы. Бальмонт, Брюсов и Блок (особенно!) научили поэтов ассонансам, эффектной аллитерации и разнообразили строфику. И главное, модернизм вообще и символизм в частности сделали искусство более личностным. Ну, а то, что от символистов широко пошли в народ крайний субъективизм и индивидуализм, так это святое...

Русская классическая литература. Критическая статья «Во мраке красной точкою горит. Проза В. М. Гаршина».

...Существует большой соблазн объяснить всё написанное Гаршиным его болезнью, но это будет не совсем верным. По сути своей Гаршин был именно что писателем, человеком, испытывающим непреодолимую потребность делиться впечатлениями, чувствами, ощущениями в письменном виде, создавать собственный мир в рамках художественного произведения. Он был писателем плоть от плоти своего времени, творил в 70-80-е годы XIX в., когда русская литература начала бурлить и рождать новые формы. И да, заболевание отразилось на его творчестве. Одинокий, тонко чувствующий, с нервами наружу, страдающий от собственной болезни, которую он понимал как личную ответственность за общественную несправедливость. Все тогдашние критические реалисты страдали за Россию, но для Гаршина страдания были не просто фигурой речи. Они были его постоянными спутниками. Творчество Гаршина – яркое отражение его душевного разлада, маниакального желания осчастливить всё человечество и одновременного вселенского чувства вины и покаяния...

Автор: Гореликова

Русская классическая литература. Критическая статья «Ф. М. Достоевский – моралист, грешник, творец, невротик».

Мрачность повествования, несчастные герои, своеобразный авторский слог, наполненный витиеватыми предложениями и хлёсткими как удары словами, – мировая слава Фёдора Михайловича Достоевского создаёт бронзовый образ писателя, жизнь которого состояла из написания произведений в своё удовольствие. На самом же деле его судьба была вовсе не тихой гаванью, а потоком по острым подводным камням. Он знал, что такое бедность, побывал в «аду», испытав разрушающую потребность сыграть в рулетку, прошёл по краю бездны смерти, обвинённый за обсуждение запрещённых для николаевской России тем; однако заслуженно Ф. М. Достоевского признают гением. Это пример нравственной силы и счастливого конца тернистого жизненного пути, доказательство того, что даже самый несчастный человек, ослеплённый тьмой жизни, может стать всемирно известным писателем и своим творчеством помогать таким же потерявшимся душам....

Автор: Елизавета Бородаенко

Русская классическая литература. Критическая статья «От Булгакова: вьюга, дорога, инициаци».

Подлинное художественное произведение можно уподобить зеркальной комнате, в которой нескончаемо множатся смыслы и возникают многократные отражения автора и читателей. Неисчерпаемо, неизбежно и порой неожиданно.

Пример такого бесконечного погружения в смыслы – рассказ М. А. Булгакова «Вьюга». Этот рассказ входит в цикл «Записки юного врача» и был опубликован в журнале «Медицинский работник» в январе 1926 г.

Некоторые биографы считают, что работу над циклом Булгаков начал в 1919 г., имея крайне малый писательский опыт, и в течение почти семи лет перерабатывал текст. В каком направлении шли переделки, мы уже не узнаем, все ранние редакции Булгаков уничтожил. Но мы можем видеть разницу между пьесой-агиткой «Сыновья муллы» (1920), невнятицей про то, как Рыков со товарищи стоит на трибуне (статьи 1921–1923 гг.), небесспорной «Дьяволиадой» (1924) и этими рассказами – в финальном варианте, в том виде, как они были опубликованы. И между прочим, их публикация состоялась уже после публикации «Белой гвардии», лучшего романа Булгакова и одного из великолепнейших русских романов ХХ века...

Автор: Гореликова