Архив публикаций за сентябрь 2024

Сергея я нашёл пасмурным будним утром. Сразу почувствовал: что-то не то. К кисловатому амбре алкоголя, немытого тела и рвоты примешивался новый сладковатый запах. Как позже понял, запах смерти. Сосед по комнате лежал странно: голова и грудь на матрасе, а ноги на полу, как будто он хотел сползти с кровати, но не хватило сил. Между небом и землёй, звучит так романтично, а между кроватью и полом – не очень.

Я тронул его за плечо. Он не пошевелился. Взял за руку – холодная… слишком холодная. Потрогал пульс. Сильно прижал щепоть пальцев к его запястью. Ничего. Начал вспоминать, что ещё делают в таких случаях, как проверить, жив человек или нет. Мысли путались. О, зеркало. А где взять? Принёс из ванны, снял с ржавого гвоздя. Большое, со встроенным ящиком, еле отцепил, ещё и проволокой подмотано. Повернул Серёгину голову, зарывшуюся в одеяло, в сторону, поднёс зеркало к губам. Нет. Ничего. Зеркало было в крапинку от брызг пасты и мыла. Я тыкал ему в лицо это проклятое зеркало, но оно так и осталось – грязное, не затуманенное.

– Сергей, хватит! Не смешно! Вставай! – я тормошил его так, что кровать издавала скрипящие звуки, словно просила о пощаде. Я испугался, что оторву ему руку. Позвонил в скорую...

...Мы лежали в холодной кровати, пытаясь согреться друг о друга после сегодняшнего приключения. Каждый в своем смартфоне, мы проверяли, не произошло ли в мире снова чего-то непоправимого. Глаза резало от усталости, голова разболелась из-за пива, но прежде чем погасить свет, мне нужно было кое-что найти, нужно было сформулировать запрос в поисковой строке, чтобы не забыть подробно почитать всё завтра. Ок, гугл, 3,5 млн результатов. Впечатляет...

...– Итак, друзья мои, – произнёс Николай деловым тоном, – вам Вячеслав уже рассказал о моей новой должности? Крутая перемена, не правда ли? Сознаюсь, не сразу решился. Мы со Славкой в партию в Афгане вступили. В самый разгар боёв. Вячеслав – мой боевой друг, значит, его друзья – мои друзья. Поэтому буду с вами откровенен, как ни в какой другой компании. Настали трудные времена, но будет ещё трудней. Нет, нет, партия не погибла, партия бессмертна. Придёт время, появится лидер, и партия воскреснет, я уверен. Но сейчас партийные кадры перетекают в другие структуры. В банки, корпорации, госструктуры. Туда, где можно делать деньги, делать быстро и эффективно, не наши деревянные, а зелёные, только они и ценятся. И когда у меня созрел план, как действовать в этом направлении, и я понял, что план реален, я принял решение, задействовал свои связи, и вот я здесь, на новой должности.

Чем хорош наш НИИ? Наука? Да, самая передовая. Но кто сегодня вкладывает в науку? Когда придёт прибыль? Нет, ценность нашего НИИ не в науке. Ценность – в территории. Большая территория, ограждённая, на окраине Москвы. Рядом Минское шоссе, кольцевая. Будем работать по импорту. На территории НИИ создадим Склад временного хранения с таможенной службой. Сейчас их остро не хватает. Часть товаров пойдёт дальше энд-юзерам, часть останется в нашем распоряжении, фирма «Светоч» займётся их реализацией.

– Так НИИ совсем ликвидируют? – спросил Вячеслав.

– Нет, пока об этом речь не идёт. Только строение-5. На его основе создадим склад и таможенную службу.

– О боже, – воскликнул я, – а как же детище академика Пеликова, будущее нашей энергетики?

– Работы в этом направлении признаны нецелесообразными. У меня заключение Академии наук. Ваш Генеральный тоже подписал. Экспериментальная установка подлежит ликвидации. Так и сказано.

– Так ведь весь корпус буквально забит оборудованием. С ним как быть? – Я не мог прийти в себя.

– Этим и займёмся в первую очередь. Предварительная оценка уже проведена. Чермет, цветной металлолом, медь, бронза, никель, редкоземы, драгметаллы можно реализовать на сумму 500 тыс. долларов. Покупатели из Эстонии завтра прибудут. Подпишем контракт, а дальше – работа. Газорезка и взвешивание. Всё оприходуется и оплачивается. Они ушлые ребята, нужен будет глаз да глаз. Так что людей потребуется много. Платить они будут «Светочу», а «Светоч» – НИИ. Так что часть выручки, и не малая, осядет у нас.

Друзья, где мы будем через пару лет? В стане победителей или в стане нищебродов? Вот этот вопрос и решается именно сейчас. Решается жёстко и круто, без сантиментов.

Да, кстати. Агитпункты закрываются, так что поезжайте и заберите компьютер, сейф, всё, что считаете нужным. На днях помещение опечатают. И стелу снимите, она ещё нам пригодится. Только название будет другое – «ООО Светоч»...

...– Послушайте, ну не о чем тут спорить! – перебил его дед с седым начёсом. – Уже по выбору произведения всё ясно. Шолохов – это не литература. Шолохов – это пропаганда! С такими предпочтениями определяться нужно совсем в другой вуз… Едут к нам из этих регионов, у них же ни одной нормальной темы нет!

– Аркадий Владиленович, не стоит так горячиться. – Председатель повысил голос, пытаясь охладить тон дискуссии. – Вы же знаете не хуже меня, что есть квоты… Нельзя так категорично отмахиваться от девушки.

– Ты мне, Петя, про квоты не рассказывай! – зарумянился в скакнувшем давлении дед, и челюсть у него задрожала от гнева – Я сам тебя тридцать лет назад принимал! Я цену регионалам этим знаю, сил на них не хватает. Они ж из нас все соки высосут. Наприсоединяли. И все-то, выходит, там гениями оказываются, самородками!

– Вот-вот, – завёлся вдруг и блондин-хореограф. – Почему мы вообще должны оценивать происхождение, как на собачьей ярмарке… Ой! На выставке, то есть… Я третью постановку в том сезоне делал за патриотику. От меня уже двести френдов на Facebook* отписались, и все иностранцы почти! Скеллер отписалась, и Джаркуш отписался вместе с мужем. Один Фурджато держится. Гастроли поотменяли, полтруппы уехало, а теперь ещё всех вот такими вот девахами заменять? Да как работать-то прикажете?!..

* Соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией.

Ада любила смотреть в окно. Пусть в нём был виден лишь кусочек асфальта, зелёные пятна деревьев вдалеке и, конечно, ноги. Лаковые туфли и нефорские ботинки на тяжёлой подошве, вычурные босоножки и начищенные туфли клерков. Её дочь, Ида, окно не очень любила – только когда на улице было солнечно, и свет, проходящий через клетчатую зелёную занавеску, бросал в их убогую квартирку изумрудные блики.

Хотя кому Ада врёт, бесило её это окно. Ей просто нравилось рассказывать полуслепой дочери, что там происходит...

...Многие писатели и поэты, как в Японии, так и во всём мире, зарабатывают на хлеб исключительно трудом, связанным с литературой. Кто-то преподаёт в университете, а кто-то идёт в школьные учителя. Личность Хацика Хито уникальна в том числе тем, что он – один из немногих современных японских поэтов, в совершенстве овладевших сразу двумя разными ремёслами. Потому что известный поэт Хацика Хито всю свою жизнь был… выдающимся пчеловодом.

И вот здесь как раз уместно будет сказать о той незначительной детали, которая так удивила студента, когда он впервые открыл пожелтевшие страницы стихотворного сборника неизвестного автора. Деталь, которая запустила цепочку удивительных находок, разбудила интуицию молодого исследователя и принесла заслуженную славу объекту его научного интереса.

Все стихотворения Хацика Хито – а на сегодняшний момент их известно более шести тысяч! – написаны от лица пчелы.

Вы можете вообразить лица университетских профессоров Оахаки. Вы можете представить лицо юного Юкио Такахаси, с бесконечным терпением достающего из руин библиотеки всё новые и новые выпуски «Тоцукава Сеймэй». Вы можете просто посмотреть в зеркало на своё собственное лицо. Таких удивительных поэтов, как Хацика Хито, в истории литературы не встречалось никогда...

...После «Инонии» странно говорить о мессианском самоощущении России. Мессианство – это завтра и навсегда. Русская вера – это вера в здесь и сейчас, в немедленно и всего сразу: и арбуз, и свиной хрящик. Вульгаризаторы любой русской идеи Стругацкие именно это и имели в виду, когда говорили: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!».

Грозовой расплескались вьюгою

От плечей моих восемь крыл.

Там, где Пушкину являлся шестикрылый серафим, Есенин сам менял свою сущность, обрастал крылами, путался в неловких, шкрябал ими по московскому асфальту...

Глядя на свои морщинистые руки, он думал о матери, и даже голос, озвучивающий его мысли, казался ему дряхлеющим.

«Мама говорила, что руки и шея всегда выдают возраст женщины. За тем, как на них смотрят, нужно особенно следить. Отдельный шкаф для перчаток, шарфики в ряд на крючках. Она очень боялась постареть. Смерть её пугала меньше, чем острый запах старческой спальни и это унизительное «давайте я вам помогу» от молоденькой вертихвостки. Я никогда не знал её возраста. На торте всегда по её просьбе была одна свечка, розовая и маленькая, как на детском празднике. Ну вот и я постарел, и тоже не помню, сколько мне лет. Нужно ли? Ни перчаток, ни шарфиков мне не надо. Мысль – вот что молодит или старит человека, мама этого не хотела признавать. А что это за шум?»

– Таким образом, Фон Вригг, сформировав последовательный корпус текстов Людвига Витгенштейна, обозначил и пути их интерпретации, что, во-первых, противоречит замыслу автора, а во-вторых, не приводит нас ближе к разрешению поставленной им языковой проблеме.

– Очень интересно, молодой человек. А что вы думаете о философии в целом, помог ли Витгенштейн вам понять науку… умирать?..

...Таким образом, место действия повести весьма символично. С одной стороны, события происходят в знакомом всем городе, тут тебе и рынок, и застава, и вполне обычный дом с пятью окошками, но с другой – на окраине, чужой окраине, и чёрт его знает, что там творится. Может твориться. Вот это может твориться является основой для хоррора и мистики, жанра, который демонстрирует иллюзорность привычного взгляда на мир, заставляет усомниться в его незыблемости, призван посеять сомнения и искать ответы. Та самая философско-эстетическая база романтизма, на почве которого жанр и расцвёл.

Впоследствии, когда жанр романтической фантастической повести разовьётся, зацементируется и эта характеристика жанра – мотив двоемирия. В магическом реализме двоемирие, вообще, будет являться основным элементом сюжета. Магический реализм – это необычные события в обычных интерьерах. Ну, примерно, как дьявол со своими присными живёт в квартире на Садовой, ходит в театр, ресторан и магазин, но он – дьявол и в обычных интерьерах творит дьявольские вещи.

Суть жанра, который сначала называли фантастической повестью и который затем разделился на хоррор, мистику, магический реализм, фантастику и фэнтези, именно в том, чтобы поднимать вопросы об устройстве мироздания (да, именно так!). Посеять сомнения в непоколебимости окружающего мира, дабы вызвать у читателя желание искать ответ. Всё фантастическое (непознанное, необычное, мистическое, сверхъестественное, инфернальное, ужасное и проч.) в этих произведениях взывает к читательской рефлексии. Требует усомниться и обдумать. А мурашки по коже и вставшие дыбом волосы – это, так сказать, приятный бонус. Ведь, согласитесь, приятно – сидя в уютном кресле, почитать о том, как некая старушка на окраине Москвы обтяпывает свои делишки с нечистой силой...

...Залы, полотна, смотрители, охрана и толпы туристов со всего мира. Всё не то, мимо. Как-то само собой Карл оказался в небольшом зале с Ней. Сел на небольшой диванчик перед объёмным полотном. Люди мимо проходят, кто-то, задержавшись, долго и пристально осматривает картину, некоторые – совсем мельком, «был, видел» и пробегают дальше. Пожилая пара, сидящая рядом с Карлом, обнявшись любуется шедевром. Группа японских туристов, слушая гида, осматривает, фотографирует, снимает на камеру и через несколько минут, по команде гида, организованно и послушно проходит дальше. Потом подходят англоязычные туристы с гидом, затем туркоязычные, потом, кажется, югославы. Волна за волной туристы со всего мира, приезжая в Германию, посещают Дрезден, Галерею, смотрят на картину в этом зале и проходят дальше. А Карл, уроженец Дрездена, не может сдвинуться с места. Уже и пожилая чета, молча любовавшаяся шедевром, покинула диванчик, а её место заняли бабушка с внучкой-подростком, полячки, обе смотрели на полотно неотрывно, тихонько переговариваясь. Ушли и они. Карл тоже почему-то встал и в этот момент вдруг вообще перестал замечать кого-либо. В этом зале, наполненном людьми, находятся только он и Она. Это для всех остальных есть общеизвестное, особо ценимое, надёжно охраняемое и безумно дорогое полотно «Сикстинская Мадонна», написанная Рафаэлем Санти в 1512–14 гг., масло. А для Карла сейчас это прикосновение к Вечности, отблески которого доверили запечатлеть Мастеру в возрасте Христа. Это не Карл Цукюнфтигер, тридцати одного года от роду, полицейский из Дрездена, смотрит на одно из бесчисленных изображений мифической мадонны. Это ангелы Вечности привели одного из бесчисленных, ничем не примечательных обывателей к Ней, это Она смотрит на него. У каждого свой Крест, у Девы Марии был свой, какой-то есть и у Карла. Сейчас он просто стоит как заворожённый, неотрывно глядя в Её глаза и безмолвно роняя слёзы. Сколько он так стоял, сколько прошло времени, разве оно вообще существует в Вечности? Наконец Карл, словно услышав команду, огляделся по сторонам, на людей. На выходе из зала с шедевром Рафаэля обернулся, улыбнулся, будто старым добрым знакомым, персонажам с полотна и быстро зашагал прочь. Он на службе сейчас, повестку надо вручить, некогда достопримечательности осматривать...

...Куда бы ты ни уехал, привычки всегда остаются с тобой.

В подъездах пятиэтажек всегда одинаково пахнет. Плотный удушливый запах мочи и труб. Зато тепло. С детства к этому привыкаешь.

Не противно, даже, можно сказать, уютно.

Уставшая дверь, обитая рыжим дерматином, со скрипом открылась.

Из глубины квартиры доносятся звуки телевизора.

– Здравствуйте, тёть Тань.

– Здравствуй.

Она окинула меня взглядом, потом сказала:

– Пошли на кухню.

Я повесил на крючок куртку. Снял ботинки, придерживая кофту так, чтобы не оголились руки. Пошёл за ней, стараясь не наступать на дыры в линолеуме. Зажёгся свет. Стол в углу у окна, три табуретки. Старенький «сони» на подоконнике.

– Вы зачем столько включили? – Это я про конфорки на плите.

– Холодно в квартире.

Синие луковки пламени невесело копошились.

Тётя Таня села за стол, налила себе стопку, отпила чуть-чуть. Я стоял, мусолил в кармане брюк деньги. Она кивнула. Я тоже сел.

– Как вы себя чувствуйте? Мы с вами давно не виделись. Я переживал…

Она прикурила от плиты тонкий kiss. Огонёк от сигареты согрел небольшое пространство вокруг своим шипучим светом.

– Хорошо. Ну, как хорошо? Ну, нормально, – ответила она, подрагивая головой. – По сыну скучаю. Не могу, не хочу… – Она согнулась, подпёрла рукой лоб.

Я огляделся. Увидел фотографию на холодильнике.

По спине пробежали мурашки...