Архив публикаций за май 2023

Излом времён. Пожалуй, мало кто уже сомневается, что мы живём именно в такие времена.

На переживаемом рубеже эпох с новой силой взыграл вопрос идеологии, с образованием вокруг него сопутствующей шелухи, сброшенных масок, вскрытых ролей.

Полемика по этому вопросу, конечно, вскрывает личные мотивы каждого участвующего в его обсуждении, но лишь единицы наполняют само обсуждение смыслами, а не личными интересами.

В эпоху излома победу, безусловно, обеспечивают смыслы. Лишь мотив всеобщего смысла в такие времена определяет право на дальнейшее существование государства, нации и народов.

В любой идеологии базисом служит именно всеобщий смысл. Сама же идеология – это сложная система, суть которой можно выразить понятием «парадигма мировоззрения».

Вот о последней и пойдёт речь, ведь в истории России сформировались две чёткие парадигмы, которые сквозь многие века по сей день продолжают вести борьбу друг с другом...

...Меня несколько радует тот факт, что цитируемость антиутопии Оруэлла взлетела за последние годы на небывалую высоту. Ибо, если люди начали прозревать, не все окончательно потеряно. Читайте, мои дорогие, торопитесь сложить в своей душе то, что, возможно, уже скоро вам не доведется больше читать. Пусть потом забудется все, чему вас учили, и останется лишь один образ того министерства Правды, что занималось переписыванием старых газет. И одним этим образом вы спасетесь. Ибо то, что мир сошел с ума, все давно уже знают, и об этом скучно говорить. Главное – знать и помнить, что так было не всегда. Знать, что было время, когда все было тем, чем оно называлось. Стражники охраняли, а не запугивали граждан, пожарники тушили пожары, а не взимали штрафы, врачи лечили, а не выдавали справки, банки хранили деньги, а не шпионили за людьми, ученые изучали мир, а учителя учили вместо того, чтобы заполнять груду никому не нужных бумаг.

Когда вездесущие дроны проникнут в ваши кабинеты и спальни, цифровой ошейник охватит вашу шею, а датчики вопьются в ваш мозг, чтобы Большой Брат знал не только каждое ваше действие, но и каждую вашу мысль, знайте и помните, что когда-то у людей была частная жизнь и она считалась неприкосновенной.

Когда для того, чтобы прильнуть губами к любимому человеку, вам нужно будет получить справку с полным описанием микрофлоры вашего кишечника и грибковых заболеваний кожи, а иначе вас ждет принудительное обследование и штраф, знайте и помните, что когда-то люди сходились и расходились, влюблялись и сходили с ума от любви, отдавались порывам любви там, где заставала их страсть, ни у кого не спрашивая согласия и никого не ставя в известность.

Когда исчезнет наличный расчет и вам заблокируют счет за перевод денег другу, который вы сможете обосновать не иначе чем беспомощным лепетом о помощи в беде, знайте и помните, что раньше банки не разглашали информацию о денежных делах своих клиентов и хранили тайну вклада свято, как тайну исповеди.

Когда за смерть человека в своей постели домашних будут лишать имущества и наследства, знайте и помните, что раньше у человека была привилегия выбирать, где умирать: дома или в больнице.

Когда вам запретят видеть ваших детей за то, что на предыдущем свидании вы допустили неполиткорректное высказывание, знайте и помните, что когда-то детей разрешалось воспитывать дома.

И когда вашим детям от детсада до университета включительно будут внушать, что они живут в лучшем и счастливейшем обществе, скажите им, что это неправда и что человечество еще никогда не находилось в такой беде. Пусть даже за это вы никогда больше не увидите их.

Мне мало дела до ваших пропагандистов, внушающих вам незыблемость ваших общественных ценностей – тех ценностей, что еще вчера почитались за уродство. Мотивация этой публики не более замысловата, чем мотивация любого наемника. Меня больше интересует психология тех умов, которые вполне искренне готовы отстаивать так называемые либерально-гуманистические идеалы (на самом деле и не либеральные, и не гуманистические), не замечая того, что происходит вокруг, подобно подслеповатому учителю, продолжающему что-то объяснять у доски, в то время как все ученики сбежали из класса. Еще они напоминают мне человека, никогда не видевшего кулачных боев, но вышедшего на ринг. Получив первый удар слева такой человек, вероятно, станет защищать эту сторону лица, ожидая, что и следующий удар придет с той же стороны. Оруэлл поистине великий пророк, и то, что он в своих предсказаниях ошибся лет на пятьдесят, не умаляет его провидческого дара. Забавно другое: то, что он ждал наступления антиутопии от коммунизма, а она пришла ровно с противоположной стороны, и именно тогда, когда коммунистическая идея рухнула вместе с СССР. Примерно так же подкралась к человечеству и перспектива уничтожения в нем всего, что мы называем человечностью...

...Евгений. А вот тут – стоп! Идея! Мысль для Изабеллы!

Изабелла. Польщена.

Евгений. В тему твоей психологии.

Изабелла. Польщена ещё того более.

Евгений. Хочу поставить перед тобой божественную задачу – создать человека. То бишь, заново сотворить. Или досотворить.

Изабелла. Создать – не вопрос! Где глина?

Евгений. Мой двоюродный брат. Рослый, привлекательный мужик, но словно невменяемый. Понимаешь, с ним невозможно говорить: слова, обращённые к нему, куда-то пропадают, не доходят до адресата. Это как плевать в океан.

Изабелла. Так это, напротив, интересный тип.

Евгений. Но не настолько! Он бесит всех: знакомых, начальство, обслуживающий персонал.

Изабелла. Вот это самозащищённость! Мне бы его нервы! Это крепость!

Евгений. Даже непонятно, какой он внутри человек. Женщины, проявившие к нему интерес, потом отходят. Правда, сейчас есть одна девушка, вроде невесты. Неизвестно, выдержит ли она его глупую таинственность. Я пока эту девушку не понимаю.

Изабелла. А чем он обычно занят в будни?

Евгений. Пялится в телевизор, любит листать разные газеты, решать шахматные задачи – но всё куда-то уходит. Ничего снаружи.

Изабелла. Раньше Игорь был также невменяемо молчалив, когда писал другие вещи. Представляешь, писал и писал. Я насильно кормила его с рук. А теперь стал скептиком и завял.

Евгений. Но Пётр не пишет – ни картин, ни песен, ни басен.

Игорь. Может, потом? Вдруг что-то копится у человека – потом как прорвёт!

Евгений. Конечно, который что-то находит в бессмысленных газетах, смотрит телемуть!

Игорь. Ну да – сомнительно. И предлагаешь моей жене что-нибудь из него сделать? Добавить мужику проблем вменяемости. Испортить вечный покой организма. Впрочем, пусть она докажет, что психология чего-то стоит. Скажи, насколько Изабелла, скажем так, восхитительней его невесты?

Евгений. Несоизмеримо!

Игорь. Вот! Приводи его в гости. Объявим жену моей сестрой! Так сказать…

Евгений. Я понял. Изабелла, как ты?

Изабелла. Необыкновенно, в смысле театра. Если верите в мой дерзкий гений...

...«Зачем возвращать себе прежнюю жизнь, когда можно жить новой, – подумал Безымянный, сидя в автобусе. – Если прошлый я был настолько глуп и самонадеян, чтобы стереть собственную личность ради творчества, то настоящий я должен стать лучше. И это прекрасно! Я могу подарить себе жизнь любого из восьми миллиардов жителей Земли или воплотить самые смелые мечты».

После этого принципиального заявления он почувствовал себя просто замечательно. Ушла тревога о туманном будущем и переживания о потерянной памяти. Головная боль забылась окончательно. Особенно его радовала мысль, недавно поселившаяся у него в голове и приобретавшая всё более ясные очертания: раз уж он, словно демиург, способен направить собственную жизнь в любое русло, то может это делать и с другими людьми, будто они персонажи одного большого романа. Разве не может он быть вершителем судеб для других людей? Теперь он действительно сам может на что-то повлиять и решать, как поступить, теперь он стоит выше всех обстоятельств, случайностей и форс-мажора, достаточно только сформулировать желание и записать его на бумаге, встроив в линию повествования. Доступны все варианты, о которых можно только подумать. Он может позволить простому прохожему разбогатеть просто так, не повинуясь логике повествования – пусть инкассаторская машина попадёт в аварию, распахнув свои двери и выронив сумки с деньгами, или в случайно забытом кем-то рюкзаке у лавочки окажется миллион рублей. Он может прекращать мировые конфликты, просто написав, что у ответственного за все страдания человека случится сердечный приступ, и тот даже не пикнет, а всем после его смерти станет только лучше. Теперь, решил Безымянный, нужно попрактиковаться на ком-то из пассажиров автобуса, прежде чем менять собственную жизнь...

...Здесь собрались лучшие бегуны со всех концов страны, и каждый из них был невероятно целеустремлён и умел. Но, глядя на их лица, Домино догадывался – все они хотели договориться с дистанцией, пытались уважить её и ублажить или, в конечном счёте, обмануть, но никто не готов был согнуть её об колено. Они не догадывались, что дистанция не понимает язык человеческих уловок, на неё не производят впечатления даже самые глубокие поклоны или фигурные реверансы. Мир уважает только силу – непосредственную и честную, увесистую, как толща мирового океана или глыбы горных цепей. И только сила способна на поступки и свершения. В этом понимании таилось основное преимущество Домино перед остальными соперниками. Так он выигрывал прежде, выиграет и сегодня.

Скоро дали старт. Мальчишки рванули с мест. С удивлением Домино обнаружил, что сразу оказался на третьей или даже четвёртой позиции. До сих пор его никто не обгонял на старте. Обычно он преобладал в скорости на всём треке. Необычайная резвость оппонентов лишь подстегнула его психику – он готов, он чувствует силу, и внимание его простирается далеко вперёд. Дистанция – восемьсот метров. Надо действовать сразу. Домино одним точным взглядом закинул острый крюк сконцентрированного внимания, и тот впился в реальность, зафиксировав беговой трек, привязав его к собственной воле. Затем мальчик мысленно потянул этот поводок, заставляя пространство двигаться ему навстречу. Это было непросто. Мир многовековой тяжестью собственных устоев держался крепко и неохотно подчинялся чужой воле. Но рассудок мальчика уже превратился в один сплошной поток устремления. Домино перевоплотился в единую функцию – как рассеянный луч света, проходящий сквозь лупу, фокусируется в единый пучок энергии. Домино сделался рычагом приказов, что повелевает дистанции до финиша. Когда влияние его дошло до порогового значения, мир наконец подчинился и покорно ринулся навстречу новому распорядителю. Теперь уже его собственные ноги вынуждены были не отставать. Чистое и острое удовольствие пронзило мальчика от темечка до пят, когда он прошёл барьер подчинения, а сердце возликовало и забилось быстро-быстро. Это было ощущение свободы и радости собственным силам. Тело перестало чувствовать перегрузки, дыхание стало лёгким, лишь чуть сбивчивым от восторга. Он превратился в порыв ветра. Не сам Домино, конечно, но луч его сознания, иглой внимания на конце прошивающий пространство. Мальчик стал резко, почти невероятным образом, набирать скорость. Один, другой, третий соперник остались позади. Как бы они ни напрягались, как бы ни выжимали себя, они даже на миг не могли сравниться с набирающим обороты Домино. Очень скоро все остались позади. Без шансов.

Самому Домино не было никакого дела до соперников, так же как и до этих соревнований, до сердобольного тренера и всех-всех прочих. Удовольствие от безупречной свободы и того, как рвутся на тебе цепи чужого влияния – вот что имело значение. Стать быстрым как свет, бесплотным как воздух, призрачным как мираж, недосягаемым и неуязвимым словно горизонт. Свободный, свободный, свободный...

На острове я очутился случайно. По велению всесильных и всезнающих богов меня прибило волной к песчаным, разгорячённым берегам. Силы покидали меня; я едва смог перевернуться с живота на обожжённую спину и кинуть взгляд на цветущий, благоухающий кедром лес. Проклиная судьбу, я уставился слепыми от усталости глазами в небо и взмолился: неужто я оказался на пустынной, дикой земле! Солёные воды, омывшие меня волнами, стягивали кожу, а пересохшие губы не осиливались бросить в лесные заросли крик. Скрепя сердце, я ожидал мучительной смерти, видел, точно наяву, как на тело моё слетается стая морских воронов, безжалостных к страданиям человеческой души. Вдруг послышался лёгкий шелест, и я впрямь решил, что ко мне приближается Танат, помахивая страшными крылами. Но уши мои различили тихий женский голос, показавшийся мне тогда голосом самой жизни. Когда спустя многие лета, проведённые на этом острове, я отплывал на жалком плоту и глядел в её бессмертное лицо, осыпанное серебром и слезами, то проклинал космос, что не потонул в морских водах вместе с судном. Я встретил Калипсо...

...Привычным жестом она дёрнула вверх юбку, торжествующе обнажая синяки и ссадины на взбуравленных варикозом худых ногах, сердце Трифона в который раз сжалось от жалости и раздражения. Изольда выставляла напоказ свои увечья при любом случае – в магазинах и аптеках она беззастенчиво задирала платье, с видом победителя являя сострадательной публике своё истерзанное тело. «Это он, изверг, сгубил мою жизнь», – с удовольствием цедила она, кивая на супруга, томящегося с правой стороны, и зрители сочувственно охали, взирая на изверга с осуждением и ужасом. И в самом деле, бить женщину, инвалида… Трифон сжимался в неподвижный камень застывшей во времени вины, с тупой покорностью смотря куда-то вдаль. Бульдожье лицо его кривилось печалью и смирением. Он не мог освободить её от себя. Признать своё бессилие было выше его сил.

– С другим я прожила бы совсем иную жизнь! – восклицала она в неправедном гневе своём, и он виновато отводил глаза, чувствуя невнятную справедливость упреков её. С другой он прожил бы точно такую же жизнь. Другой была бы только она. У него не было вариантов. Варианты были у неё. Она тасовала их изо дня в день на протяжении долгих лет. Всё это время он верил, что в колоде её полно козырей. Их не было...

...Он достал телефон и погуглил. Чем дольше читал, тем больше его глаза лезли на лоб.

Турфирма «За горизонтом» специализировалась на эзотерике, отправляла жаждущих острых ощущений в экзотические места, типа Стоунхенджа, леса Аокигахара или Кашкулакской пещеры. В Москве была единственная экскурсия, которую фирма проводила один раз в год, седьмого июня (а седьмое наступит через пятьдесят пять минут). Дата была выбрана потому, что именно в этот день Великий Ктулху, согласно повелению звёзд, перемещался (Макс сглотнул) в район шлюза номер восемь на канале имени Москвы, что в Тушино. В 23.59 сего дня Отродье звёзд, или Безымянное порождение небес, всплывало на поверхность и находилось там ровно три минуты. Желание, загаданное в этот период, имело стопроцентную гарантию сбыться (Макс сглотнул вторично).

Да-а, эпический сюжет…

Кто такой Ктулху, Макс, выпускник операторского факультета ВГИКа, конечно же, знал, и «Зов Ктулху», естественно, смотрел. Хотя не проникся, ибо в кино больше любил стрельбу и беготню. Но кто бы мог подумать, что в двадцать первом веке, в Москве, между прочим, культурной столице, найдутся идиоты, готовые в течение трёх минут взывать к всплывшему Ктулху и отчаянно надеяться на его помощь. Макс решил, что когда и если ему в голову придёт нечто подобное, то он попросит себя пристрелить. Чтобы не позориться.

Но какова Люсьена! Умничка. Какой материал подкинула. Конечно, Вовчик с ним бы не справился. Его потолок – возить тёщу на дачу в Подрезково. А вот он, Макс, сможет. Такой фильмец получится, что хоть на IDFA заявляйся. А он-то, дурачок, радовался, как классно снял про салехардских шаманов. Не-ет, теперь шанс выпал покруче. Может, этот фильм и вывезет его на вершину?..

...– Да, Жень, можно меня назвать чудаком, только с уточнением, что я чудак-предвидец. Кстати, Первую мировую войну я предсказал ещё в 1908 году в воззвании к славянским студентам, написанном в Петербургском университете, я тогда писал, что «в 1915 г. люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства». А потом, анализируя даты падения великих государств прошлого, вычислил страшные события 1917 года. А в своей поэме «Ладомир» описал катастрофу с американскими башнями-близнецами. Вот слушай:

«И замки мирового торга,

Где бедности сияют цепи,

С лицом злорадства и восторга

Ты обратишь однажды в пепел…».

Я предсказал появление интернета, даже сравнил его с паутиной. Об этом я писал в своей работе «Радио будущего». «Паутина» объединит человечество и сведёт воедино все знания мира. Новости со всего земного шара будут появляться сразу же на страницах этой странной «газеты» будущего…». Ну, как?..

...А солнечный луч заигрался в Наташкиных волосах… Паша вдруг испытал озарение. Её тёплая шея, покрытая детским пушком, это миниатюрное ушко, словно розовое, прозрачное на просвет средоточие женственности. Он унёс этот образ домой, он блаженно и трепетно, спрятав в себя глубоко, с этим образом пил молоко, с этим образом умывался, этот образ ласкал зрачками сквозь плывущие мимо книжные строки, двоящиеся и ускользающие из фокуса в мягкой вибрации, подобно обиженному отражению лица в потревоженной ветром воде. А потом он в лишённой намёка на сон темноте рисовал себе мыслью её, повлажневшей ладонью водил по подушке, которой назначил завидную роль нежной девы… Ушко… шея… и Паша уплыл в мир грёз, где, уже осмелев, он продолжил свой путь до горячих плеч, живота… в эту ночь он изведал всё (как казалось ему), дошёл до запретных глубин…

Золотящийся завиток волос. Павла после вынесло в жизнь. Он пыхтел, покоряя вершины, дрался, делал открытия, методично трудился, терял и находил, взмывал в небеса и месил по болотам грязь. Он влюблялся и разочаровывался. Он женился, он создал дом, он по камешку выстроил мир, насыщая его дарами, метками памяти, атрибутами счастья… но порой, замерев на миг посреди траектории бега, он выхватывал из суеты краем глаза, нет, краем мысли… золотящийся завиток волос. Раза два Паша ошарашено просыпался с чувством, будто что-то оставил во сне, её образ, её тепло… и сомнения мучили непутёвую голову аж до вечера – вдруг тогда он ошибся… вдруг он самое главное упустил… свернул не туда… проспал, потерял… а могла жизнь случиться иной...

...«21 июня 1941 года. Теперь, с началом конца этого месяца, я уже жду не только письма из Ленинграда, но и беды для всей нашей страны – войны. Ведь теперь по моим расчётам… война должна возникнуть именно в эти числа этого месяца… То, что немцы захотят напасть на нас как можно раньше, я уверен: ведь они боятся нашей зимы и поэтому пожелают окончить войну ещё до холодов. Я чувствую тревожное биение сердца, когда подумаю, что вот-вот придёт весть о вспышке новой гитлеровской авантюры. Просыпаясь по утрам, я спрашиваю себя: а может быть, в этот момент уже на границе грянули первые залпы?».

Первые залпы войны грянули в полном соответствии с расчётами (он сам это так назвал) восемнадцатилетнего паренька из Дома на набережной. Поражает это обстоятельство тем, что его расчёты кардинально расходились с расчётами всех министерств и ведомств СССР, всех командармов, всех маршалов, всего Генерального штаба и, главное, самого великого вождя, чьи расчёты всегда были безупречны и точны. По их расчётам в том 1941 году Германия напасть на СССР не могла, а все разговоры о скором её нападении велись провокаторами, паникёрами и внутренними врагами. С паникёрами и провокаторами власть не церемонилась, они изымались из общества и отправлялись на лесоповал, а то и к богу в рай.

Запись Лёвы Федотова от 21 июня – всего лишь финальная, последняя его запись о грядущей неизбежной войне. Этой записи предшествует целый ряд пространных обстоятельных пассажей, в которых он рисовал самому себе, а получилось – нам, его потомкам, все события, которые затем последовали, начиная с нападения Германии 22 июня до неизбежного потом её поражения, к сожалению, нескорого. Точность Лёвиных прогнозов, граничившая с ясновидением, изумляет и сегодня...

...Опять у Алексея дрожат пальцы. «Я справлюсь!» Лейтенант поменял фуражку на пилотку, проверил пистолет и тоже покинул блиндаж. Дорога к роте Цюлепы лежала недалеко от полевой кухни. Услышав громкую речь, лейтенант насторожился и сошёл с тропинки. Слов было не разобрать, единственное, что было понятно, что говорят по-украински. Лейтенант поднёс к глазам бинокль, отвёл в сторону зелёную ветку и разглядел повара и старшего лейтенанта Цюлепу. Алексей нисколько этому не удивился. Ещё разговаривая с Трофимовым, он предположил, что он нагонит Цюлепу именно здесь. «Вот и отлично, так теперь и буду его вести». Цюлепа зыркал по сторонам, говорил то громко, то шёпотом. Повар Крайняк больше молчал и, как дурачок, улыбался.

– Второй раз уже заглядывает, – раздался голос из-за спины. Алексей обернулся и увидел капитана Лодейкина.

– Лейтенант, ты против солнца расположился. Не удивлюсь, если они солнечных зайчиков от бинокля уже словили. Старлей этот очень подозрительный, так и вертит головой. В одиннадцать часов спокойней был. Как его, забыл, – Цурюпа?

– Цюлепа, – подал голос и лейтенант, еле преодолевая стыд, – майор почти уверен, что он…

Пока лейтенант подбирал слово, Цюлепа с Крайняком стали прощаться. Повар с облегчением или даже с радостью махнул рукой. Будто сказал: «Да гори оно всё!». Цюлепа пошёл дальше.

– Ведите наблюдение, капитан. Я за ним.

– Лейтенант! Если он тебя видел, копейки за твою жизнь не дам. Оставайся здесь, а старлея я провожу, скажи только, куда?

Мучительный момент принятия решения. Сразу несколько вариантов развития событий одновременно завихрились в голове лейтенанта: 1) Цюлепа ничего не заметил; 2) Цюлепа уже улёгся в засаду и поджидает его с финкой; 3) Цюлепа никакой не шпион вообще; 4) шпион Лодейкин, сейчас он отведёт от Цюлепы преследование, догонит, и они вместе уйдут к немцам; 5) Лодейкин главный шпион, он догонит Цюлепу, прикончит при попытке якобы побега и останется чистым; 6) шпион Лодейкин, и если я затяну с решением, он сейчас прикончит меня… Алексей злобно повернулся лицом к капитану. Тот опешил.

– Приказ отслеживать Цюлепу был мне, и выполнять его буду я...

4 мая 1943 года родился художник и скульптор Михаил Шемякин. Он эмигрировал из СССР во Францию в 1971 году. Там же они познакомились с Высоцким. Их представил друг другу танцовщик Михаил Барышников. Знакомство моментально переросло в дружбу и продлилось до последних дней поэта. Свою песню «Французские бесы» Владимир Высоцкий всегда предварял эпиграфом-посвящением «Другу моему Михаилу Шемякину».

Михаил Шемякин нашёл время в плотном графике подготовки к своему 80-летию и объяснил, почему в русских ресторанах поэт встречает венгров и болгар, подтвердил, что образованный Высоцкий определённо был знаком с романом французского писателя Лесажа «Хромой бес», а также подсказал, как исследователи могут установить точную дату приключения, описанного в этой песне...