Архив публикаций за август 2007

... – Представляете, Анджела снова мне сегодня Авеля вспоминала. Змеем попрекала, костями. Это она еще не знает, что ты, Дейв, тогда был хранителем Каина. А то и тебе досталось бы.

– Ох, уж эти мне женские! Ты ей не сказал, что кто старое помянет…

Ангел задумчиво усмехнулся.

– Не успел! За ней разве успеешь. Ты ей слово, она тебе десять.

– Ой! Слушайте! Думаю: что-то я хотел рассказать, – встрепенулся третий ангел. – Вы про электробритву говорили, а вчера в Квинсе, у толстяка Джейкоба, у которого мальчишка ангел, ну тот, что не уберег Ленина и Кеннеди, так у этого несчастного бритва упала в ванну с водой, электричество прошло по трубам, и его убило через унитаз, в который он в этот момент мочился. Вот так судьба!

Ошарашенные ангелы аж рты разинули.

– Пусть уж лучше Джимми станком царапается, – приходя в себя, произнес Ангел.

– Сто процентов – пацан виноват. Он что Ленина тогда проморгал, когда они с Каплановским ангелом в броневик полезли, что Кеннеди проворонил, мол запутался, столько людей, столько ангелов. Паразит! Нельзя таких сопляков к людям допускать. Куда Отец смотрит?

– Тише ты! – зашипели на Дейва друзья. – Не гневи! Ему и так нелегко. Он ведь обо всех заботится. У нас вон по одному, и то мы не справляемся, а у Него больше шести миллиардов, плюс ангелы, плюс те, кто в очереди стоят...

...И, конечно, сам сатана да будет судьей тем, кто настоятельно подымает до небес рейтинг этого стихотворения, находя в нем высокий нравственный императив, подвиг и смекалку героя, осуждение войны, обвинение советского строя и командования и все, что угодно, и настоятельно навязывает мнение, что это стихотворение и его автор вне критики, осуждения и даже обсуждения. Так и пишут: «Автор (И.Деген. – ЯТ) – это, безусловно, Человек, перед которым не зазорно снять шляпу любому бравому борцу за высокие идеалы. Да просто вглядитесь в фотографии, любезно предоставленные Редакцией. Перед нами Личность, лицо высоконравственного, умного, принципиального и доброго человека… Что можно к этому добавить?» Только то, что это похоже на попытку создать маленький культ личности, и что это напоминает приснопамятные советские времена, когда за критику Сафронова или Грибачева можно было легко вылететь из ССП или КПСС и еще нажить себе много неприятностей.

А еще мне страшно: вдруг стихотворение И.Дегена прочтут наши внуки и правнуки, слава Богу, не знавшие войны, и поверят, и решат, что там отражен моральный облик людей, спасших человечество от фашизма. И отвернутся от памяти своих предков или, чего доброго, проклянут их!

И все же, все же, все же – даже самым фанатичным адептам и защитникам Дагена не пожелаешь, чтобы они на практике доказали стойкость своих убеждений оценок, и чтобы последнее, кого они увидят в жизни, был их боевой товарищ, который, отогрев руки над их разверстой раной, стаскивает с их ног валенки!..

...И приснился спящему монаху рай. И ад.

Приснился сперва ему рай. В раю он видит, собственно, рай. Там огромное пепелище на выжженной земле, и деревья горят. Вот такой вот рай, представляете? Посреди этого всего стоит котёл, а вокруг него сидят люди по-турецки. Они хотят есть, и в руках держат ложки. Они худые, люди эти в раю, и есть хотят, но не могут – ручки у ложек длинные-длинные-длинные. Большие-большие-большие. И они не могут зачерпнуть из котла, и потом выпить эту порцию – всё выливается на землю и мгновенно впитывается почвой. Можно только зачерпнуть. Суп, вероятно. И сидят голодные, потому что так и надо – так в какой-то умной книге написано.

И видит монах в следующем сне своём ад. Там везде хлам, трава горит, дым и огонь. Не рай, естественно, но очень похож, ясно, да? И котёл там есть, и люди. И ложки, ручки у ложек этих длинные-длинные-длинные. Но все сыты, потому что кормят этими ложками они не себя, а друг друга...

...Данила ушел к стойке. Мальчик, раскрыв на коленях книгу, тихо шевелил губами. Когда Стогов вернулся с кофе и мороженым, книга, раскрытая на "Сказке о рыбаке и рыбке", лежала рядом, а Тима, притулившись к отцовскому рюкзаку и чуть приоткрыв рот, тихонько посапывал.

– Умаялся, – объяснил Федор. – Встали ни свет ни заря.

– У нас отоспится, – улыбнулся в ответ Данила. – Лиза все приготовила. Целую неделю игрушки подбирала.

– Спасибо, – сказал Федор и взял кофе. – Что дальше?

Данила посмотрел на парковку. Свернув с хайвэя и вспыхивая проблесковыми маячками, на нее заплывали два полицейских крузера.

– Приехали, – сказал он. – Через два-три дня тебя освободят под залог.

– Потом?

– Потом поживете до суда у нас. Места хватит.

– Какие у нас шансы?

– Гарантировать трудно, но, думаю, хорошие. Ты привез, что я просил?

– Да, – ответил Федор и достал из белесо вытертого портмоне газетную страничку, сложенную несколько раз.

Данила развернул ее и прочитал заголовок: «Кровавые разборки: за мужей отвечают жены и дети». На крупнозернистой фотографии посреди текста валялась инвалидная коляска с темной лужицей вокруг нее...

...Зашел в продуктовый. «Наш кетчуп сделает все едой». Большой такой белый плакат с красными буквами, под цвет кетчупа, видимо. Почесал в затылке, решил попробовать. Девушка на кассе, пробивая покупки, мне улыбнулась. Я расплатился, вернулся домой. Наварил макарон. Полил кетчупом. Вкусно. Не то, что бы я просто макароны едой не считал, но макароны с кетчупом – это ж совсем другой коленкор! А если еще и с сыром. Не поленился, встал, открыл холодильник, развернул бумажку. Вот черт! – Заплесневел. Или что там они говорили?.. Отрезал кусочек, макнул в кетчуп… а что? Вполне себе ничего. Положил себе макаронной добавки, потер сыр, какой он ни есть. Наклонил бутылочку с кетчупом и случайно попал на салфетку. Хм-м-м… Бумага, конечно, не самая лучшая штука, но тоже можно ведь есть. Берясь снова за вилку, случайно угодил пальцем в тарелку – измазался. Поднес палец к губам. Уй, черт! Больно! Рыпнулся, толкнул стол. Бутылка с кетчупом, который я не закрыл, качнулась, упала набок. Дернулись, моментально раздвигаясь, колени, но густая красная капля шлепнулась мне аккурат посередине.

Я закричал...

...Четвёртым в купе – парень-крепыш. При посадке, войдя, слегка удивил: бухнул на пол тяжёлую сумку, коляску втащил, тоже с грузом, скрипящую, снял с плеча рюкзачок, чиркнул «молнией», извлёк бутылку шампанского. Поставил на столик.

– Разопьём, как отправимся.

И тут же пустился в рассказ:

– Автозапчасти везу. Торгую. Езжу по деревням и торгую. Где бы они там достали чего? Ну и мне... В общем, живём. Если б ещё не милиция. Обирают! На каждом посту останавливают, вымогают. Мародёры и только!

Говорил он вовсе не зло, с юморком.

Сейчас, глядя в окно на тюрьму, улыбнулся:

– Туда б этих типов, блюстителей.

Седой, сняв очки, игривым взглядом окинул попутчиков:

– Я побывал в шести тюрьмах, – бодро сказал, как о доблести.

Парень насторожился: в шести тюрьмах! Поди знай, что за тип, обчистит ночью, как липку. Лысый и не моргнул: эко, мол, диво – да хоть в десяти! Дочь его округлила глаза, покачав головой – скорее всего, жалея.

– Хотите историю из тюремного быта? – предложил «благородный». Лысый не шевельнулся («Интересно, сколько он отмотал?» – подумал о нём седой), дочь повела плечами одним вверх, другим вниз, парень изобразил на лице: «Валяй!»...

...Где-то в мире есть доктор, который помогает людям выйти из сильнейшей депрессии (такой, когда человеку ничего и никто уже не нужен, когда он потерял смысл жизни, самого себя и веру). Так вот, этот доктор выводит человека из депрессии всего за одну ночь очень необычным способом: он кладёт его живого в гроб и закапывает в землю на ночь. Человек всю ночь лежит в этом гробу. Эта самая длинная ночь в жизни человека, он несколько раз всерьёз думает, что про него забыли и не выкопают, он колотит в крышку гроба, кричит, плачет и хочет назад. Ему страшно в этом тесном ящике, в котором нельзя даже повернуться набок, у него затекла спина, ноги, руки, он потерял счёт времени, ему кажется, что он лежит здесь целую вечность и скоро к нему начнут заползать змеи и черви. И вот тогда, в ту самую минуту человек понимает: «Да что же это я делаю-то?! Да как же я живу? Жизнь-то проходит, да на что я её трачу?!» И человеку больше всего на свете хочется видеть и слышать своих вечно поучающих родителей. И человеку больше всего на свете хочется обнять свою вечно недовольную жену. Человеку больше всего на свете хочется почувствовать рядом другого человека. Когда утром этого человека выкапывают, он просто убегает домой. По дороге он видит, какое чудесное небо, как светло от солнца и как хорошо ходить, а не лежать. И никогда, никогда в жизни у него не будет больше депрессии, потому что он понял, что на самом деле он счастлив, просто раньше он не замечал этого...

…и если это всего лишь предбанник, то чего же ты так боишься сделать то, что хочешь. Всё равно рано или поздно ты уйдёшь из этого мира, который так ценишь. Но я тебе обещаю: твой мир – самый скучный из всех, которые тебе станут доступны. Здесь вечная скука, здесь тишина и спокойствие, здесь не нужно даже грести руками, чтобы плыть. Это как… Как в вашем Мёртвом море (какое удачное название), всё равно куда-нибудь да вынесет. А там – там всё так бесконечно и восторженно непредсказуемо. Там любая неосторожная мысль может повлечь за собой удивительные дела: тысячи смертей, схождение с ума, переход в другой мир… Чудо просто. А ты к тому же считаешь, что этот мир – единственная реальность, а если когда и задумывался над этим и решал, что где-то есть ещё что-то, то безмерно лицемерил сам перед собой. Считаешь этот блошиный рынок реальным местом, в которое мог прийти твой дух, чтобы провести своё время до распада? Это всё иллюзия. Если не веришь, то просто посмотри на нас. Эй, Первый Жонглёр, пойди-ка сюда!..

...Потом я помогала Малесе загружать в мойку грязную посуду, а Эрэр играл в щелбаны с мальчишками на остаток праздничного пирога. Бабуля качала головой над бокалом вина, все уже думали, что она уснула, и вдруг раздался ее голос:

– Пора ей все узнать!

Эрэр отвесил солидный щелбан проигравшему Эрику и, подмигнув мне, сказал:

– Мама, о чем вы?

– Не придуривайся. Мне бы хотелось понянчиться с внуками, пока я еще жива. Думаешь, им будет интересно возиться с урночкой для праха?

– Давайте я вас отвезу в спальню, вам надо поспать.

– Не смей! – вдруг ударила бабушка его по рукам, взявшимся было за поручни ее каталки. – Я не могу больше смотреть, как мучится моя любимая девочка! Это изуверство – скрывать от нее правду!

– Мама, – предупреждающе произнесла Малеся и покачала головой. Но в бабушку как бес вселился.

– Я пока еще глава этой семьи! И я знаю, что делаю. Если и в этом году промолчать, то она так и умрет одиночкой. Иди сюда, – поманила она меня рукой.

– Бабушка, что происходит?

– Давно было пора открыть тебе тайну твоего рождения. Около двадцати шести лет назад я с Монолитом – это один из моих кавалеров, я тебе о нем рассказывала. У него спина была невероятно широкой и крепкой, поэтому его так прозвали. Так вот, мы резвились в волнах Зеленого моря во время шторма. Он явно пытался сделать мне предложение, но я все время перебивала его в самый ответственный момент из шалости...

– Бабушка, ты мне о нем уже сто раз говорила...

– Не перебивай! То, что я скажу, навеки изменит твою жизнь...

Учитель Жу Жоу пребывал в крайней степени упадка духа. Жена вторую неделю болела и не была в состоянии стирать его рубашки. Директор сделал очередное замечание по поводу внешнего вида. Ещё одно в этом месяце, и Жу выгонят. С заменой проблем не возникнет. Желающих на хорошо оплачиваемое и респектабельное место найдётся достаточно.

У открытой двери тянулась живая линия очереди третьеклассников. Можете заходить, – командовал Жу Жоу, – не забывайте вытереть ноги! У входа в класс покоилась влажная тряпка. Дети заходили, вытирая об неё подошвы туфель. Все расселись за парты. Учитель начал занятия.

– Доброе утро, дети.

– Доброе утро, учитель Жу Жоу, – в один голос ответили ученики.

– Садитесь. Сегодня у нас урок китайского языка, дети. Домашнее задание, приготовленное вами на сегодня, сочинение на тему: «Мои родители». Кто хочет выступить первым? – Все ученики одновременно подняли руки. – Ммм… Может, ты, Гуо Шен?

Толстый мальчишка с чёрными кучерявыми волосами вышел на средину класса, едва задев своим грузным плечом бюст Ленина. Бюст легонько качнулся. Учитель испепеляюще посмотрел на провинившегося.

– Простите, господин учитель, я не хотел, – кланяясь как можно ниже, умолял мальчишка.

Дети с негодованием и осуждением глядели на круглое, раскрасневшееся лицо Шена, застывшее в выражении покаяния и страха одновременно.

– Проси прощения не у меня, а у Товарища Ленина! – кричал учитель.

– Товарищ Ленин, простите меня, пожалуйста, я совсем-совсем не хотел вас обидеть. Простите меня. – Слёзы потекли по пухлым щекам Гуо Шена. – Простите, товарищ, я больше никогда-никогда не буду…

– Ладно, Гуо Шен, я думаю, товарищ Ленин простил тебя. Его сердце в сотни раз шире озера Тай-ху... Сходи умойся, приведи себя в порядок.

Мальчик отёр слёзы рукавом школьного пиджака и сбитой походкой вышел из класса.

– Вернёмся к заданию. Дон Бо, твоя очередь...

... – Пойду ей хотя бы банку «Джин-тоника» куплю. Пусть поправится.

– Скорее, догонится. Тебе, Сергун, в спасатели надо было идти работать, а не в охранники.

– Что там, что здесь, везде начальники – бывшие вояки: устав, инструкции, прочая мудянка… хотя со временем привыкаешь, конечно…

– Как удавленник к веревке. Иди, я ее пока за угол отведу – там людей меньше шарится.

Девица еще раз покачнулась и доверчиво, словно маленький ребенок, протянула мне руку. Я взял ее ладонь и почувствовал, как тяжкая наэлектризованная волна гадкого плотского вожделения прошла через все мое тело и, играя грязной пеной низменных рефлексий и шурша скользким гравием животных начал, плавно откатилась назад, осев где-то в области паха.

Ее кожа, нежная на вид, оказалась на ощупь шелковой и упругой.

Я где-то читал, что кожный покров человека целиком и полностью состоит из отживших, т.е. абсолютно мертвых, утративших биологический статус живого, постоянно осыпающихся с поверхности наших тел, клеток. Следовательно, если вы взрослый человек средней комплекции, то таскаете на себе более двух килограммов (!) мертвой кожи и ежедневно сбрасываете несколько миллиардов ее крошечных фрагментов. Значит, между нами, когда я держу ее руку в своей руке и ощущаю упругую шелковистость ее ладони, возникает эффект «двойного презерватива», где в роли латекса выступает покрывающий нас с головы до пят наш собственный эпидермис.

Несмотря на сказанное выше, я ловлю себя на мысли, что хотел бы поводить своей облаченной в мертвую кожуру ладонью по ее обтянутой тонкими шортами, обаятельной и молодой, слегка оттопыренной задней части; тоже, в свою очередь, покрытой отжившей свой век чешуей...

Бывают ещё и сейчас в русских деревнях мужики особого склада – весельчаки, умельцы на все руки, битые жизнью, буйные в юности, и всё такие же затейники, ставши в годах. И хоть помнят их норов, а уважают, а может, и наоборот, уважают потому, что помнят. Сашкин дядя Юра был как раз такой.

Нашло как-то на него романтическое настроение, оно ведь тоже не просто так находит. Горожане не поймут, посмеются: «Знаем мы их романтическое настроение!» Но это не то...

Вот бывает, выберется старый-престарый дед на лавочку у ворот. Сидит. Весь день смотрит: на Солнце, на зелень, опять же, на людей. И чего он только за жизнь не видывал? Много уже прожито. Ну, может, какого-нибудь там… заморского доллара, ну… или… какого-нибудь технического ухищрения… Так это всё равно с лавочки не увидишь. Нет, однако, каждый день, как когда-то на работу, выбирается сюда и сидит, всё сидит. Кажется, дремлет по-стариковски. А подойдёшь тихонько, раз – и глаза уже тебя изучают. И внимательно так, и знают о тебе, кажется, то, что ты и сам не знал никогда, или спрятал так далеко, и старался не вспоминать, потому что стыдно… Да и мужики, те, которые помоложе, не только за рыбой, на покос или дрова рубить из дому выходят. Даже и мимоходом, а взглянут на широкий мир – простор и волю. Вот и на дядю Юру тоже в тот раз нашло. И не впервые, конечно...

«Вещь вообще невозможная, чтобы одна женщина объективно оценила другую хоть в чем-нибудь», – заметил у нас на форуме один внимательный читатель. И впрямь – ох уж эти мне женщины, они…

…убивают:

Роман-дневник Ларисы Зиминой «История одного развода» убил своей дневниковостью. Ведь действительно дневник. Крик души, терзанья интеллекта. Тем, что «купила в дьюти-фри набор лаков от Кристиан Диор за 30 долларов. Полное дерьмо. На ногтях не держится даже тогда, когда ничего не делаешь по дому…» Остроумно и вдохновенно – о том, как «всё сохну по тому халату, который проплыл мимо меня, как облако-мечта…» Красиво. Видимо, это и есть загадочная женская душа.

Ах да. Ещё развод. Ну… С разводом без загадок. Разошлись. Со «старым» мужем. Сойдёмся с новым. Апгрейд.

…удивляют...

– Женя, чем вы там занимаетесь? – это голос матери. Она еще молода, красива и ждет второго ребенка. Я знаю, что у меня скоро появится сестренка Анжела. Она умрет раньше меня, в 1998 году.

– Уроками!

Мы переглянулись с Алиной и прыснули. А чем мы занимались? Я все рассказывал и рассказывал, каким вижу мир будущего.

– Ты бы девушку чаем угостил! Хорошо, я соберу здесь и позову вас.

Я знаю, что к приходу отца она накроет стол.

На кухне начнется воркотня, смех, даже повизгивание, когда отец попытается измерить талию матери. Она при Алине будет стесняться внимания к ней отца и, наверное, уже сейчас чувствует себя неловко. Мама у меня такая, особенная, очень совестливая. Иногда до неприличия совестливая! Как начнет перед кем-нибудь долго извиняться, я сразу вспоминаю чеховский рассказ «Смерть чиновника» и боюсь за маму.

– Мы сейчас!

Теперь я рассказываю Алине о принципе работы компьютера. Слово «компьютер» для нее новое. «Ну, ты и выдумщик», – говорит она.

Но вернемся к началу этого дня. Я снова сижу с ней за одной партой. И сегодня целый день в школе я употребил все свои знания и опыт человека, прожившего достаточно большую жизнь, чтобы вызвать интерес к себе, а не к Малинину.

22 сентября учительница русского языка начнет читать лучшие сочинения о том, как мы провели лето. Так вот, Малинин напишет, что он познакомился с космонавтом Титовым на рыбалке в Подмосковье. И тогда Алина посмотрит на Малинина с обожанием. Это будет четвертый урок.

А после школы мы всем классом пойдем на новый кинофильм «Иван Васильевич меняет профессию». Ну, не всем классом, а человек пятнадцать наберется. И места их окажутся рядом…

После сеанса мы выйдем всей гурьбой на улицу, и я увижу, что Алина для меня потеряна...

...Ты рассказывал мне какие-то героические истории о своих похождениях, а я слушала, раскрыв рот, ловя каждое твоё слово... Господи, как я тебе верила! Как можно в семнадцать лет быть такой наивной дурочкой?! Или только в семнадцать и можно? Ведь тебе и надо было, чтоб я поверила, чтоб слушала, затаив дыхание. Ты упорно шёл к намеченной цели. Но я не хотела этого, и кроме робких поцелуев у нас ничего не было. Тебе такой расклад вскоре надоел, и ты решил действовать хитростью. Ты пригласил меня к себе встречать Новый Год. Сказал, что родителей не будет, зато будут твои друзья и море веселья.

Помню, как я обрадовалась, как отпросилась у родителей, соврав, что иду к подруге, а сама надела своё лучшее платье, которое берегла до выпускного бала, и пошла к тебе. Было десять вечера, и улицы уже опустели – ни машин, ни людей. Тихо падал снег, и внутри у меня всё пело. Ведь я люблю и любима, и мы будем счастливы. Обязательно. Тогда я это твёрдо знала.

Ты открыл мне дверь, явно обрадованный моим приходом, сказал, что друзей не будет, но так даже лучше, поскольку нам никто не помешает. Я была абсолютно счастлива. Потом мы сели за стол, и ты говорил мне о том, как ты меня любишь, и всё время наполнял мой бокал. Когда я окончательно захмелела от выпитого и услышанного, ты, наконец, решился...