Архив публикаций за август 2020

Ты сама виновата – притащила его в этот чёртов музей, и кого: добряка, джентльмена, что воюет в мечтах и стихах, сам же мух не обидит, над котятами плачет, и ведь что за музей: мумий древних солдат, что столетья назад убивали со знанием, люто; и ведь это не всё: истерично вопя, красотищу их превозносила, мол, голубчик, смотри, се крутые мужи, применяли насилие смело; он кривлялся, стонал: ненавижу убийц; между тем седовласый индюк, оказавшийся экскурсоводом, старый век восхвалял, вот зверьё, говорил, надлежит человеку быть хищным; мне отвратно, уйдём, прошептал тебе друг, ты же локтем его отпихнула. Он тогда отошёл, разделся быстро догола...

...Несколько раз оказывалась в больнице, хотя достоверно вспомнить, как и почему, Елена не могла. Что-то хватало там – в животе, в совести. Хватало сильно – до бессилия. Монстр? Кто ж его знает... Вполне возможно, он просто решил стать космонавтом и теперь готовился к очень неприятной и даже, вполне возможно, аварийной стыковке со внутренней пустотой Елены. Так что ей следовало сохранять предельную концентрацию внимания даже в безвоздушном пространстве. Но получалось это плохо. Видимо, мешала невесомость. Поэтому Елене часто приходилось просто кричать, отгоняя от себя настырно преследовавшее её существо. А заодно и всех других, которые приходили на счёт долгов за квартиру, за электричество и что-то такое ещё...

Вот чем меня остановила эта репродукция?

Неужели тем, что точка зрения выбрана под облаками?

Ну в самом деле… Высокая линия горизонта – взгляд сверху вниз. Плоскость, на которой лежат подошвы облаков, сплющена, а водная гладь, наоборот – раскинулась вниз.

А ещё – холодный тон травы вдали да и на среднем плане. – Как-то сразу понимаешь, что это – Урал. (Я проверил по гуглокарте –  так и есть: Хохловка на берегу Камы.) – Суровый край.

Ну и что?

Или это меня стоячая вода загипнотизировала? Река, видно, очень глубокая. (Гуглокарта, правда, разоблачает: это залив реки.) Но то – карта. А вид – из-за ощущения глубины – создаёт ассоциацию мощи.

Но неужели внятно говорящая образность меня остановила?

Хорошо, оставим пока потуги понять свой спинной мозг.

Посмотрим на дату: 1992 год. Тяжелейшее время для России. – И можно его соотнести с такими словами художника:

«Трудно уразуметь, что традиции русской реалистической школы <…> мы можем не сохранить».

То есть во время почти полной потери себя Россией он чует, что она страна не сгинет...

...На цыпочках вышел в коридор. Только сейчас заметил, что по углам стоят огромные коробки, доверху набитые теми самыми белыми цветочками, что изображены на кухонных обоях. Наверняка, резушка. Нагнулся, пощупал. Свежие, совсем недавно срезанные растения. Видимо, Каховский проводит опыты с генами и на дому. Что ж, квартира просторная, имеет возможность. Вероятно, в одной из комнат устроил лабораторию.

Ладно, прощаться не буду, – решил Феликс, – не тот случай. Уйду по-английски.

Однако слова, что донеслись из приоткрытой белой двери, заставили его замереть, а потом и похолодеть.

«Не вводи шприц так глубоко, – ворчал профессор, – а то ещё заденешь гипоталамус, сдохнет. Что будем делать?»

«С балкона сбросим, и всё, – спокойно ответила Инна Протасовна. – Мало ли откуда свалился».

«Видеокамеры у подъезда висят, видели, что вы вместе в дом заходили».

«Не дура. Велела ему через 5 минут после меня зайти. Звонки домофона не записываются».

«Где ты его откопала?»

«У торгового центра «Светоч». Пообещала бесплатной любви, он и побежал за мной как пёс. Из глубинки, на заработки приехал. Кажется, строитель Миша».

«Так. Теперь давай инъекцию в два кубика в продолговатый мозг».

Феликс на четвереньках подполз к приоткрытой двери. Чуть тронул её пальцем. Она плавно, без скрипа открылась ещё больше...

Под столбом стоял замерзающий он.

Почему под столбом? – потому что так надо.

Фонарь там был на столбе, а кругом темнота, полночь. Если б он под деревом стоял, то и не приметил бы никто. А он умный был, знал, где стоять.

Знал, где стоять, но не знал, как не мёрзнуть.

Мороз был кругом, помимо темноты. Так стоял под столбом он и мёрз...

...– Ах, я старая дура! – хлопает себя по лбу старуха. – Ведь одно из этих желаний я уже потратила впустую!

– Почему же впустую? – удивляется старик. – Машину стиральную починила.

– Молчи уж!

Махнула на мужа рукой старуха. Сама с крыльца сбегает и ну ходить туда-сюда по двору. Долго ходила, минуты три или того более. Потом как крикнет:

– Придумала! – И к русалке бегом.

– Вот тебе, русалка, моё желание: хочу стать пожизненным президентом России.

Старик как услышал такие слова от жены, даже перекрестился.

– Побойся Бога, Авдотья! – кричит. – Какой из тебя президент?! Ты пишешь с ошибками! А последняя книга, которую ты прочитала, была чеховская «Каштанка»! Не позорь ни себя, ни меня!

Старуха на него зыркнула строго и цедит сквозь зубы:

– А при чём здесь ты? Ты остаёшься здесь. Будешь ловить неводом рыбу. В Москве ты мне не нужен.

– Как?! – опешил старик.

– Вот так, – отчеканила старуха и наклоняется к русалке: – ну милая, выполняй моё желание.

Та растерянно плечами пожимает.

– Извините, но из моря меня вытащил ваш муж. Поэтому я исполняю только его желания.

– А это его желание и есть, – ухмыляется старуха.

Русалка поворачивается к старику.

– Правда?

Старик со вздохом кивает головой.

– Правда...

...Ни впервые усвоенная юным умом Теория относительности, ни даже смешавшая все эмоции смерть любимого деда не могли просачиваться в сознание столь впечатляюще, чтобы смещать мои представления о времени и пространстве, в которых живём от века. Литература – смогла. Почему? Задавая сей вопрос самому себе на разных стадиях переменчивого существования, я пришёл к твёрдому убеждению, что главная причина кроется в… метафоре. А проще говоря, – в специфической способности мозга мыслить художественными образами, то есть, выражаясь по-научному, при помощи скрытых сравнений, в которых обозначается (называется) лишь то, с чем сравнивается важный для сознания объект, сам при этом оставаясь за скобками. Ну, например, можно сказать, что осенняя рябина похожа на пылающий костёр, а можно просто: «в саду горит костёр рябины красной…». Разумеется, есть более сложные метафоры – как то: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды». Всякий понимает, что ночной звезде, будь она хоть Сириусом, не послать в комнату даже слабого лучика света. Но в поэтическом пространстве и ночная звезда может освещать путь любимой матушке, идущей за водой. Но наиболее осязаемо метафора, как понятие, воплощена в Вечности. Дело в том, что Вечность, в принципе, не с чем сравнить! В самом деле, с чем? С веком, с тысячелетием, с периодом господства динозавров, с колоссальным временным промежутком, который отделяет нас от появления на Земле первых микроорганизмов? Всё равно этого несказанно мало. Поэтому она, Вечность, и есть самая очевидная наша метафора! И именно поэтому истинное художественное творчество в конечном итоге обращено к Вечности, то есть не только и не столько к физической, земной жизни человека. А к его бессмертному духу, который с трудом умещается разве что в бесконечном Космосе.

Однако сей философский дискурс нацелен нами на решение исключительно прагматической проблемы: почему нынешнему российскому Режиму не с руки обращаться к метафоре?..

...Ветер угнал дождевые тучи куда-то на север. Погода установилась на славу, и курортники потянулись в парк и на набережную. Воздух был напоен запахами хвои и цветущей мимозы. Измученное весенними штормами море нежилось в лучах апрельского солнца, а Точилин места себе не находил в этом раю. Она не отвечала на его звонки, её номер был либо занят, либо временно недоступен, либо вызов оставался без ответа. Сама она не выходила на связь, хотя, конечно, знала, как он ждет её звонка, как томится в своём субтропическом заточении.

Причины могли быть разные – скажем, обиделась на что-то и решила его мариновать или же вдруг в кого-то влюбилась и потеряла голову. Женщины народ взбалмошный, от них можно ждать любых сюрпризов. Но Точилин был почему-то уверен, что дело было не в обиде и не во внезапном увлечении. Скорей всего, Толик взбесился после того случая у метро, устроил ей скандал и теперь ей пришлось лечь на дно, чтобы переждать бурю. А если дело дошло до рукоприкладства, и её здоровье, а может быть, и жизнь в опасности?..

Толик – это её муж Анатолий Битков – существо примитивное, подозрительное и опасное. Каким образом он мог контролировать все входящие звонки на её телефон, Точилин понятия не имел. Но мысль о том, что там, на той стороне тревожного молчания, может происходить что-то неладное, электризовала его нервы до уровня оголённых проводов. Первое и последнее, что приходило ему в голову: «Как там она?», а между первым и последним не было ничего.

Он бродил по набережной и страдал, а по ночам писал стихи, только для неё, для той, без которой и море, и сосны, и цветущая мимоза не имели смысла...

...Вошедший обнаружил его величество сидящим у окна – профиль, сошедший с монет, на фоне парка. Подойдя, приложился губами к золотой бабочке на королевской туфле. Профиль не оборачивался. Секретарь встал за рабочий столик и приготовился писать. Многолетний опыт подсказывал, что делать.

Король диктовал, глядя на кроны деревьев. Народ устал от монархии, его отвращает дисциплина железная, но пройдут годы, монархия покроется патиной времени, и люди истоскуются по ней – ибо народ глуп. Этот дворец, сады, центральный собор – их чары созданы пóтом и кровью, но истекут века, и гуманная интеллигенция будет восторгаться их совершенством, не помышляя о поте и крови – так будет, ибо мир устроен подло.

Секретарь поднял глаза и быстро опустил, продолжая писать.

Более того, во всех его, государя, бесчинствах была своя красота; скатывающиеся головы, горящие города, живописность развалин и контуры грифов, кружащих над виселицами: во всём находился свой элемент красоты, и сие неподвластно морали, и от этого деться некуда. В этом – одна из гнусностей мира. И он не знает теперь, кто заслужил презренья больше – мятежный люд или творец миров...

...Я посмотрел на линию фронта. Бессмысленно. Совершенно ничего не видно. Ночная мгла скрывала абсолютно всё. Ночь слишком тёмная. Тучи прячут звёзды и луну. Но я, как всегда перед боем, осматривал место, в котором придётся наступать. Завтра ожидается атака. В армии не принято предупреждать солдат о наступлении, но наш лейтенант не согласен с такой установкой. Он всегда говорит нам о готовящейся атаке. В такие ночи мы ложимся спать каждый в своей ячейке, укрывшись куском брезента, а не в общей палатке, как обычно.

В этот раз нам даже не сказали, как называется ближайший населённый пункт. Вряд ли умышленно скрывали, скорее всего, даже офицеры не знали названия. Наверняка какая-то никчёмная бельгийская деревушка. Но это не так уж и важно. Я стоял, смотрел в темноту и повторял слова, которые говорил себе перед каждым боем:

– Мне нельзя умирать, мне есть к кому возвращаться...

...Мы никогда не будем вместе – это факт. Однако «мы» существуем в том отрезке времени, что посвятили друг другу, отпечатавшись на негативах нашей памяти. Уверен, что ты ценишь это время не меньше меня. Чернила высохли, а раны зарубцевались. До сегодняшнего дня ты продолжала смотреть на меня с экрана рабочего стола ноутбука и с экранной заставки на смартфоне. Я не проснулся с мыслью: «Всё, забыл», – мне пришлось пройти пять стадий, чтобы осознать разлуку. Я не смогу найти никого «лучше» или «хуже» тебя – чувства и люди уникальны! Каждая миновавшая весна невозвратима, и самая безумная и стойкая любовь – всего лишь скоропреходящее чувство...

Чем для меня живопись лучше литературы? (Надо знать меня, чтоб угадать.) – Литературы, к которой я мог бы приложить себя, стало мало. (Вот ведь… И это требует пояснения.) Мне нужно, чтоб в произведении было ЧТО-ТО, словами невыразимое. Чтоб выражено было так, что лучше и не мыслится, чтоб было возможно выразить – это другое. Такого много есть. А вот, чтоб полувнятное. Которое требует, чтоб критик помог «понять». – Теперь время информационной войны. Теперь всё больше почти «в лоб» пишут, образно, а чаще – вообще публицистику, хорошо, если замаскированную под скрытость чего-то. – Ну так надо долго (иногда нудно) книгу читать, чтоб определить, нужен тут я со своим намёком на художественный смысл или тут не на что намекать, и я не нужен. А живопись такого терпения не требует. Глянул – и сразу чуешь: зритель-читатель мне спасибо скажет, если мне повезёт что-то связное и толковое про картину сказать. – Например, вот такую...

Нудная Скука шагала по улице, в дом к молодым завернула.
В доме светился огонь юных будней, огонь этот Скука задула.

И в результате осталась там Скука. Что это значит? – спросите.
Скука пробралась к супругам в постель, где счастья, уюта обитель.

Каждое утро Скука пьёт кофе, смотрит газету в томленье.
Кухня, уборка, без дела на время, трапезы приготовленье.

Вечером пара вестей телефонных, потом сериал, мелодрамы.
Утром погладить, почистить обувку – полдня не снимая пижамы.

Нудная Скука, бывает, уходит, приходят печали с недугом.
Тут вспоминается нудная Скука: скорей возвращайся, будь другом.

 

Перевод с финского Геннадия Михлина

На улице стоит дождливая осень. На разъезженной машинами дороге образовалась грязь. Мимо проходящие люди пытаются обойти её. Но её так много, что у них не получается этого сделать, и они всё равно вступают в грязь.

Только дети обходят её. Ведь дети они шустрые и проворные. Только они могут найти способ перепрыгнуть или обойти эту грязь.

Рядом с этой грязью стоит небольшой однокомнатный домик. В нём нет стёкол. Вместо стёкол вставлен полиэтилен. Лучи света практически в этот дом не проникают.

В комнате на полу лежат четыре рваных матраса. На одном из них спит Валера. Он издаёт такой храп, что слышно его даже на улице. Рядом с ним в инвалидной коляске сидит полностью парализованный Сергей. У Сергея так парализовано тело, что он может лишь глотать пищу и издавать непонятные звуки. По всей комнате разбросаны вещи. На столе стоят рюмки и пустые пузырьки из-под спирта. Посередине стола стоит консервная банка, она наполнена окурками. Вся комната пропитана запахом сырости, табака и перегара. В комнату забегает Коля, он подбегает к Сергею и кидает ему в лицо мяч. У Сергея наклоняется голова и выпадает язык...