Архив публикаций за июнь 2022

Стоп, ребята. Так не пойдёт. Когда говоришь «фашист», то слышишь в ответ примерно следующее: мол, никому не интересно, как вы понимаете смысл этого термина, и что не надо клише, что этот термин широко используется в пропаганде, и государственной и оппозиционной, и потому потерял смысл.

Я что-то не понял. Если армада жуликов – и самих фашистов – извращает значение этого слова, так я не должен его использовать? А если завтра извратят значение слова «человек», называя так всех живых существ вкупе с растениями – так что, мне отказаться от использования этого слова?

Разберёмся...

...Если я сейчас умру.

«Знаешь, жить стало как-то нерадостно». Мне это бабушка сказала в ночь на вторник. Безжалостно! Зачем такое говорить? Как я смогу себя утешить, смотря в её закрытые глаза? А глаза у бабушки серо-голубые. Как будто взяли миску творога, насыпали туда сахара, в шерстяных перчатках перенесли её на деревянный стул, под стул накрошили варёных яиц, яйца скормили цыплятам, затем всё это подмели, миску отдали девочкам-двойняшкам, на стул поставили мужа, пока он висел, проверили тетради, перевернули сани, своровали яблоко, положили мне ночью руку на живот, сказали: «У Игорька пусть не болит, а у кошки заболит», вылечили, всё это забыли, взяли краски и смешали серый с голубым. Вот такие у неё глаза. Серо-голубые, но в которых много чего ещё было.

Жить стало как-то нерадостно. А значит, она ещё помнит. Помнит, как отогревалась на печи у своей бабушки. Помнит дым бенгальского огня и пепел в оливье. Помнит, как разносило ветром собранные в кучу опавшие кленовые листья. Один такой сейчас лежит в моём чехле для бадминтонных ракеток. Он дрыгался на тропинке, и я решил, что должен его подобрать. И сразу стих ветер. Потом я видел, как морозом сковало воздух. Всё остановилось, напряглось. Сейчас рванёт! Кто-то успел протиснуться через пробитый купол. Меня в ту ночь тошнило, я выпил лимонад, уснул и пропустил все взрывы. Если я сейчас умру. Что мне сказать? О чём мне рассказать? Задайте мне вопросы. Я подскажу. Спросите про кирпич, про душу, про GTA Vice City, про любовь, про знаки, счастье, атеизм. Спросите! Спросите, как прошёл мой День Рождения, спросите про буддизм, про дёргающийся глаз, про одержимости. Распределите между собой вопросы. Спросите! Как сложно бросить объясняться. Но если я сейчас умру...

...В шестидесятники он не успел, не дотянул по возрасту. Стать в один ряд с Евтушенкой, Окуджавой, Вознесенским, Ахмадулиной не получилось. Смутно он подозревал, что не получилось бы в любом случае, что виноват не один только возраст, но вполне признаваться в этом даже самому себе: да, я не из первого ряда, я, скорее, из второго, а возможно, и из третьего… нет, такое было выше его сил. Да и существуют ли они, эти ряды, все эти, как нынче принято говорить, узнаваемость, издаваемость, упоминаемость, приглашаемость?.. Условность, чистая условность, придумка издателей, редакторов и окололитературных торгашей. Поэзия не может делиться на ряды, уровни и категории. Поэзия или есть, или её нет. Или коснулся тебя крылом пролетевший мимо ангел, или миновал, не приблизившись и не заметив, что чаще всего и бывает. Его, Лебединского, ангел задел-таки мимолётно. Он это знал, чувствовал, он не мог ошибиться...

...Сколько раз я пытался избавиться от гнетущего ощущения при помощи логических рассуждений! Действительно, мало ли детей рождаются мёртвыми на нашей милой планете, где от насилия умирают куда чаще, чем от старости? Нам ещё повезло, что ребёнок родился мёртвым, а не умер потом, когда мы бы успели привязаться к нему. Нам повезло, что не остались сирыми. Есть Игорёк.

Наконец, что значит жизнь человека?! Сразу после рождения его подстерегают тысячи болезней и других опасностей, каждая из которых может стать смертельной. Всё это я могу понять как человек разумный, но понять – ещё не значит отодвинуть…

Что-то я сегодня настроен чересчур пессимистично. Надо добавить сахару. Осторожно снимаю Игорька с колен и не спеша иду в кухню, к холодильнику. Прочь, говорю я идущему за мной по пятам трупу. Прочь, демоны тьмы! Оставьте меня в покое. Я не хочу вечно скорбеть об ушедшем безвозвратно!

Возвращаясь с бутылкой любимого вина, останавливаюсь возле незаконченной картины. Я начал её год назад. Да, уже целый год я пишу «Вселенную», а на полотне – только планеты, похожие на мыльные шары, летящие вместе со звёздами неведомо куда…

А что вообще ведомо в масштабах вселенной и что там может быть, кроме планет и звёзд? Если бы этот вопрос задали мне, я бы ответил. Я бы сказал, что художник – не фотограф. Он изображает не только оболочки предметов, но и их сущность, загадочные силы, вызвавшие данное явление из небытия. Однако как познать сущность и предназначение вселенной, которую нельзя не только измерить – охватить разумом? Как человеку, этому микроорганизму мироздания, осознать бесконечность вселенной во времени и пространстве да ещё изобразить это графически?

Я понимаю, что художник субъективен, но, как это ни парадоксально, он объективнее фотографа, ибо изображает только те элементы формы, которые отражают сущность, идею предмета. Кроме того, он рисует те качества, которые существуют, но не видимы. Вот почему люди, не умеющие мыслить, отвергают полотна, где форма действительности искажена ради более глубокого отображения её внутренних связей.

Закончу ли я свою «Вселенную»? Смогу ли нарисовать бесконечность, слепую игру сил и одновременно разум, превращающий хаос в гармонию, отодвигающий смерть? Разум должен быть изображён обязательно. Без него вселенная мертва, как мёртв очаг, в котором не горит огонь.

Разум солнечной системы пока что – эмбрион, который вынашивает планета под названием Земля. Ему мешает внутреннее противоречие – возникновение двух враждебных идеологических систем. Их борьба ускоряет развитие эмбриона, но и грозит умертвить его.

Ребёнок может родиться мёртвым…

Кажется, я понял, как рисовать вселенную!

Да, долгожданный образ пришёл ко мне не тогда, когда я мучительно бился над ним, не в силах ухватить. Он пришёл, когда я подумал о нём праздно, мимоходом.

Знакомое чувство – преддверие открытия – охватывает меня. В лихорадочном состоянии озарения оставляю бутылку нетронутой и беру кисть. Рука моя уверенно движется по холсту. Пришло ощущение власти над материалом. Но вдруг с головы до ног меня пронзает ужас: мой малыш на балконе один, и лишь невысокий барьер отделяет его от десятиэтажной пропасти! И вот уже труп моего второго ребенка видится мне внутренним взором. Я бросаюсь на балкон, свалив по дороге стул...

Пройдёмся по тексту баллады «Песнь о вещем Олеге».

Предмет внимания – конь вещего Олега.

Из 17 строф баллады коню посвящены восемь, и ещё одна строфа описывает гибель князя, причиной которой стали кости любимого коня.

Текст содержит эпитеты «верный друг», «верный слуга», «мой товарищ», «конь мой ретивый», «благородные кости».

Слово же «конь» употребляется в балладе 12 раз!

Бесспорно, многократное, порой восхищённое упоминание о коне и благородном отношении к нему князя украшает произведение.

Но чем это вызвано?

Может быть, Пушкин имел на этот счёт особые познания?

Однако в биографии поэта не отмечено увлечение лошадьми: скачками, уходом за ними, куплей-продажей и т. п...

...Её квартира похожа на музей. Здесь она жила всю мою петербургскую молодость. Вазы, картины и цветы… самые редкие, которые невозможно достать зимой. И конечно, «Елисейские поля» от Guerlain. Её самый родной аромат.

Мы расположились на её кухне, в мягких виридиановых креслах, с чашечками травяного чая в руках.

– Когда мы последний раз навещали бабушку, – начала Мариша, – она уже совсем плохо видела. Поэтому, как она сама часто говорила, распознавала нас по запахам.

– По запахам? – почему-то удивлённо спросила я.

– Да, запахи работают как незримые посылки состояний… Они связаны с телом, воспоминаниями, а самое главное – интуицией.

Я мечтала научиться рассказывать истории так же загадочно, как она.

– Мозаика чувств?

– Верно!

– Так вот, – она положила свою мягкую ладонь на моё колено и посмотрела мне в глаза. – Бабушка уже была готова к смерти, и мы хорошо знали, зачем она собрала нас.

Я сделала медленный вдох и постаралась выдыхать без звука. В моей голове появился образ «нас»: семь женщин, которые окружали бабушку до самой смерти...

...Если вам когда-нибудь придётся быть за большим столом, где для застолья собралось много женщин, обязательно присмотритесь к ним. Среди букета дам, баб и тётенек, девушек и дев обязательно найдётся какая-нибудь простая уставшая женщина, которая, набегавшись за день, неизбежно опьянеет больше всех и, быстро ослабев от танцев и выпитого, будет сидеть в стороне, поглядывая на остальных. Такие женщины по неизвестным законам мироздания имеют дух шаманов – в простонародье называемый «чуйкой». А иногда чуйки-то никакой нет, а просто есть в бабе неосознанный ею талант знать будущее. Как так получается – абсолютная загадка...

...Небольшой городишко на южной границе держал в себе три достопримечательности – озеро, кафе и тюрьму. Все три обладали степенью превосходства над аналогами.

Вода в озере была такая соленая, что только Мертвое море могло сравниться по лечебным и гидрологическим характеристикам. Местные гордились тем, что в озере невозможно утонуть. Хотя история помнила случай с мальчиком, затянутым в воронку от разлома на дне озера, но количество вылеченных псориазов, рассосавшихся шрамов и зачатых от чудодейственных свойств соленой воды младенцев отодвигали эту историю на задний план.

Соли было так много, что она носилась в воздухе, смешивалась с пылью и покрывала подоконники тонким белым налетом. Говорили, что птицы не могут долго летать над озером, потому что соль набивается в перья, и они пикируют в поисках пресных луж возле городских колонок. Кристаллические соленые глыбы обнаруживались на глубине трех взмахов лопатой...

...Вдруг задрожала земля, загудело. Обдавая зябким, простуженным страхом, прокатилась волна. Вспыхнул свет. По стенам метнулись тёмно-зелёные подручные тени. Корчась, исчезли, в сапфировом сиянии растворились.

Заблистало, вспыхнуло, воссияло. Стены раздвинулись.

Звуки рождали свет, сияние – музыку, светлые тени, мир наполняя, теснились у жертвенника, над которым восходил в небеса белый дым. Так ранним утром туман поднимается из долины.

Делает шаг, ещё один и без сил оседает на землю. Нет сил флягу достать. Нет сил ни на что. Но надо себя пересилить. Озирает пещеру. В углах следы от костров. На этой земле войны не редкость, и всегда находились те, которым удавалось спастись, убежать. Для них Господь создал пещеру.

Потихоньку приходит в себя. Пьёт. Жует сушёный инжир. Путь не окончен. Впереди ещё – и сгорбившись и ползком. Но знает: раз до пещеры добрался, значит, дойдёт, доползёт, найдёт в себе силы выйти из ада.

Всё. Вперёд. Встаёт во весь рост. Пересекает пещеру, и, оставляя серый свет за спиной, шагает во тьму, которая, сгущаясь, его поглощает. Человек во тьме исчезает: кто вспомнит? Пока живы его знавшие братья, может, они. А затем? Вечная жизнь. А если она, как этот тоннель, со склизкими стенами в прохладную ночь? Сухими колючими – в жаркую?

Нелегко быть жрецом. Особенно жрецом Дельфийского храма. Вот и ползёт, вслушиваясь в кромешную тишину: ни звука, ни шороха. Хоть бы мышь прошуршала. Хоть бы всплеск тихой воды. Он слушает – самое страшное терпение потерять – тишину, чтобы уловить бессвязные звуки. Не желают боги людскими словами волю являть: трудитесь, внимайте, учитесь.

Пифия уловляет. Он, жрец Дельфийского храма, её бессвязные звуки – в горячке, в бреду – в слова перелагает.

Ползёт по тоннелю, пытаясь отыскать драгоценные звуки, наткнувшись, поднять, и с ними подняться, распрямившись, идти, как волны пловец, раздвигая звуки руками, уловляя изречённое теми, кто держит в руке человека, словно куклу – ребёнок.

Ещё шаг, и вместо безмолвия – половодье, в котором различит волю богов и переложит в слова, доступные человеку.

Добрался, дополз, отодвинул ветку куста, неведомая сила выталкивает его на поверхность из преисподней. Звуки, запахи, краски окружают, подхватывают и несут. Идёт, обходя кусты, норовящие цепкими ветками ухватить, задержать, повалить на бурую землю. Путь не окончен. Но он живой – доберётся. Он, жрец Бога Живого, свитки живые доставит, спасёт...

Я не знаю, как доказать, что художник творит нехудожественное. Наверно, я б смог это сделать, если б родился и воспитывался в какой-нибудь семье художника или аристократа с отменным вкусом. А может, как раз наоборот: мне энергии самопросвещения придало ощущение моего ничтожества, чтоб ощутить со временем, как я самовоспитался.

Но вот не хватает чего-то, чтоб толково разоблачить живописную графоманию. Я просто смотрю, и почему-то не волнует...

...Один мальчик знал, что от себя не убежишь, поэтому никуда и не бегал. А потом состарился и умер. Но перед смертью он пришёл к доброму волшебнику и спросил: «Правильно ли я сделал?».

«Это совсем не важно, – отмахнулся волшебник, – ведь никто из нас не выйдет отсюда живым».

Лачин. «Потому что никто из нас не осмеливается взять и побежать», – добавил волшебник про себя...

В самом конце 2021 года костромское издательство «Линия График» выпустило в свет сборник стихов «Прозрачный мир», составленный из двух книжек: Виктора Сбитнева – «Наши места» и Ларисы Сбитневой – «Свет в окне». Ниже мы предлагаем читательскую трактовку второй книги, так как прежде стихи Л. Сбитневой выходили лишь в текущей периодике да коллективных сборниках, а сама она была известна широкой публике сначала как журналистка и популярная телеведущая, а затем – как профессиональный редактор и книгоиздатель...

...Подошло время ужина, владыка выглянул за дверь и велел позвать Ольгу. Через минуту она вошла. Бросила в сторону гостя быстрый взгляд из-под светлой косынки и как бы в раздумье остановилась, но митрополит тут же её подбодрил:

– Да что же ты, будто не у себя дома.

Ростом она была не высока, фигуры не имела вследствие худобы. Лицо с неправильными чертами так же было маловыразительно, хотя и не безобразно. Курносенькая, с бледными тонкими губами и каким-то особым, вроде как озорным, выражением лица... Так, девочка-подросток. Тем не менее, штапельное удлинённое платье-трапеция в бело-синюю клетку, с широкими до запястий рукавами, с отложным белым воротником, очень шло ей. В этом же наряде она была накануне в епархиальной приёмной, Володя вспомнил и платье, и смеющиеся глаза.

Владыка улыбнулся приблизившейся к ним Ольге и сказал, обратившись к Володе:

– Супруга умерла, когда нашей дочери и семи лет не было. Я же, вдовец, вскоре монашество принял. Ольгу вырастить помогла моя родная сестрица, видел ты её. Уже как пять лет тоже постриглась.

Подошла сестра с уставленным чашками подносом в руках. После того, как владыка произнёс положенные перед трапезой молитвы, заняли места за обеденным столом посредине комнаты. Перекрестившись, молча попили чая. Володя глаз не поднимал.

На десятый день совместных трудов митрополит открыл истинную причину высочайшего внимания к нему.

– Я ведь, друг мой, мечтаю на тебя послушание возложить. Уж как воспримешь, ох-хо-хо… Надо бы… – он вздохнул, задержал на семинаристе взгляд, и после паузы продолжил дрогнувшим голосом. – Понимаешь ли, дружочек ты мой, хорошо было бы пойти навстречу нашей просьбе.

«Почему он так говорит?» – предчувствие беды вдруг ударило юношу по сердцу.

А владыка внезапно заплакал и опустился перед ним на колени.

Володя в ужасе поднялся со стула и стоял неподвижно, не зная, что и думать. И тут он услышал такое, что повергло его в растерянность и трепет...

...Всё становится слегка нереальным, даже твои друзья и старая мудрая собака, да и ты сама, и только чуткая ко всему на свете твоя душа еще бодрствует и взыскует, но и она мало-помалу разматывает волшебный клубочек, все свои недавние томления и горести, чтобы взмыть в высоком и лучезарном одиночестве в безмерную полноту бытия, навстречу невечернему свету, и в свой срок раскованные вещими снами хлынут к тебе неизмеримая радость и вечная любовь, чтобы прорасти в тебе новой жизнью, новой бесконечностью и новым беспокойством.

Неси меня, река, неси...

...«Песнь о вещем Олеге» – хотя и небольшое, но многоплановое произведение. Стихи составлены ярко и образно, хорошо запоминаются. В них гармония и напевность.

Читателю напоминают о подзабытых событиях древней истории славян.

С другой стороны, баллада ведёт рассказ о странном и неразгаданном. Есть повод снова поразмышлять об этом, поскольку в жизни каждого наверняка имели место таинственные и неслучайные совпадения.

Существует мнение: напиши Александр Сергеевич только «Песнь о вещем Олеге» и ничего больше, его шедевр, как и он сам, и тогда вошли бы в золотой фонд российской и мировой литературы.

Выбор темы Пушкиным объясняли просто, имея в виду одну черту поведения поэта.

Он настороженно относился к предсказаниям, снам и приметам. Это всем было известно, и нашло отражение в пушкинском творчестве.

Однако такое объяснение – из числа общих. Причина была.

Как выразился один критик на сайте «Новая Литература»: «Стихи не пишутся под заказ, что-то заболеть должно…»...

...Алекса вышла, после чего зашла, а войдя, повернулась в стремлении снова выйти. Но так и не покинула пределы квартиры, уткнувшись в шероховатый холод сомкнувшейся двери, а значит, лишила себя возможности вновь войти… Так и повисла поникшим вопросительным знаком на стыке дома и улицы в точке совершенной неопределённости, размывающей контуры действительности до состояния хрупчайшей полупрозрачности…

Пост в Инсту в честь семнадцатилетия, пересчёт лайков под шелест конфетных фантиков, пузырьки шампусика, бомбочками взрывающиеся в голове, витиеватая многозначность японских иероглифов, фонящие видосики с Ютуба, тщательное прорисовывание лица на лице под звуки собственной крови, бурлящей по внутренним рекам в порыве неумелого, но неукротимого желания чего-то эдакого, способного изничтожить пустоту каждодневной многозадачной никаковости…

Она присела, потом встала, чтобы затем прилечь и, поворочавшись, вскочить на ноги при невозможности безмятежно валяться на диване, когда хочется куда-то брести, а идти-то некуда… не к кому… не для чего...

...Савелий шёл через алжирский квартал Барбес, рядом с Монмартром, немного подшофе. Узкие улочки плохо освещались в этот предвечерний час, здесь было опасно, но было всё равно. Было отличное настроение и много денег, он выиграл крупную сумму в частном шахматном клубе, и будущее сулило новые удачи. «Эй, братан, куда спешишь? – услышал он на французском. – Поговори с нами, братан, давай мы решим твои проблемы». К нему подошли трое алжирцев, один был высокий, крепкий, двое других помельче. Савелий, по русскому обычаю, ударил высокого кулаком, но удар вышел скользящим и несильным, тот увернулся. «Зачем кусаешься, брат. – Шакальи глаза смотрели и прикидывали варианты для атаки. – Поделиться не хочешь? Ты же русский, а, брат? А русские – добрые люди. Отдай деньги и вали». Савелий понял, что так просто они не отпустят. У одного из них в руке сверкнул нож. «Да, да, хорошо, парни. Вот деньги, берите», – он положил две тугие пачки франков на тротуар. Высокий наклонился за ними.

Если бы он тогда поступил по-другому! Будь они неладны, эта грязная вонючая улица, Париж и юношеский максимализм. Его охватило отчаяние, это нелепое и ужасное отчаяние, которое не покидало его последние три месяца. Именно из-за него он пошёл на авантюру с клубом, именно из-за него и случилось то, что случилось.

Он ударил араба ногой по лицу...

Попробую проверить безумную мысль: что в «Портрете М. Н. Ермоловой» (1905) Серов не зря дал столько чёрного цвета.

А ведь бо́льших прореволюционеров, чем Серов и Ермолова, найти невозможно.

Писал этот портрет Серов в марте 1905 года, писал два месяца. Значит, по апрель включительно. – Посмотрим, сколько было убито с обеих сторон в начавшейся революции...

...10. Сказка о девочке и бессмертии

Одна девочка не знала, что все умирают, и ужасно страдала – всё вокруг будет без конца повторяться, и зачем что-то делать, если торопиться некуда и всё успеется. В результате она впала в глубокую депрессию и прострацию. Тогда добрый волшебник рассказал ей о смерти, и что она тоже умрёт. С тех пор девочка радуется жизни, непрерывно повторяет: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!», – и ведёт активную творческую деятельность. Ведь времени осталось не так уж много.

Вот и сказке финал, кто не слушал – прогадал...

...Мне было лет пятнадцать, мы возились с ним в огороде, пришло в голову спросить что-нибудь эдакое философское, чтоб запомнилось.

– Дед, вот ты мне скажи, мы ведь все умрём однажды, зачем что-то делать, куда-то стремиться, жить вообще?

– Чтобы почувствовать всё самому: и горе, и радость, и любовь, всё, что только можно, – не задумываясь ответил мой любимый деданчик. И закатные лучи, едва выбравшись из его густых серебристых бровей, навсегда затерялись в сети морщинок у голубых смеющихся глаз.

Дура, надо было больше вопросов задавать и всё записывать...

Алексей Петрович не спеша приоткрывает дверь небольшой комнаты, тихо скользит по незримому ламинату и останавливается у детской постели. Прислушивается. И резко приподнимает край одеяла. Личико девочки, чуть подсвеченное экраном планшетника, кривится.

Девочка

Ну, па-а-а-а-ап… Я – немно-о-о-о-о-ожко…

Алексей Петрович

(«грозным» шёпотом)

Это что за дела? Второй час ночи… А ну, живо «таблетку» сюда…

Девочка

Ну, па-а-а-а-ап…

Алексей Петрович

(делает «страшное» лицо)

Никаких «пап»… Алиска, спаткай… Спаткай, родная… А то утром опять будешь никакушка… Варёная да квёлая… Опять Нина Александровна станет на тебя жаловаться… Что ты носиком на английском клюёшь… Конечно, какой английский, если ночью в инете чатиться?

Алиса

Я не ча…

(елозит в постели)

Ой, ножка запуталась… Пап?

Алексей Петрович

Что, доченька?

(смотрит на голубоватый экран планшетника)

Что, родная?

Алиса

Пап…

(помолчав)

Пап…

Алексей Петрович

(смотрит на бледное личико дочери)

Ну, что ты папкаешь, Алиска? Давай-ка байкай. Ночью надо байкать. А не по инету скакать. Вот со школы придёшь… Пообедаешь… И беги к своим френдам. Где ты там обитаешь? В фейсбуке, вконтакте, в однокашниках?

Алиса

Везде…

Старость – это старость. Постепенно ты привыкаешь к своему телу как к чужому, новому для тебя. Как к неловко сшитому костюму, который постоянно где-то жмет и тянет, и надо помнить об его изъянах, чтобы ненароком не попасть впросак.

Что ж, годы, годы… Но мои года – это прежде всего повод для гордости. И рассказ о них станет Золотым храмом моей судьбы. Исповедью сына века. Первой в своем роде. Оставим за скобками воззрения томных котов и хронологическое биение и тиканье собачьих сердец. Что толкового могут явить миру бескрылые немые, шныряющие исключительно по земле под ногами своих таких же бескрылых хозяев. Несовершенную же человеческую природу отчасти извиняет только то, что они, люди, иногда все-таки умудряются сделать правильный выбор спутника своей жизни и приближают к себе такую исключительную особь, как я. Меня, императора духа и мысли, призванного скрасить их суровые будни (пустое и праздное человеческое заблуждение), в действительности же пролагающего собственное дао в испещренном трассами чужих пернатых судеб пространстве. Гедонист, эпикуреец, завсегдатай горних олимпийских пиров, но и свидетель, соглядатай адской изнанки жизни homos soveticus, каким он стал еще до Советов и остался прежним после величайшей геополитической катастрофы двадцатого века.

Да, много воды утечет и мисочек с кормом сменится, прежде чем я произнесу с облегчением: еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя. Пугает ли меня взятый на себя труд? И да, и нет. Привычка к дозированности и упорядоченности возьмет свое, и я сделаю это дело – пошагово, ступенчато, порционно. Торопиться мне некуда, хотя крылатое memento mori с каждым днем становится для меня все актуальнее. Это моя схима, мой подвиг, предвижу – сизифов труд, ибо колодец памяти неисчерпаем, и танталовы муки – ведь сколько ни входи в воды юности, живой и молодильной она для тебя не станет...

...– Бабушка, не язви, ну я серьёзно. Просто вот спросить хочу. Ты когда молодая была, ты как замуж вышла, по любви?

– Ты замуж собралась? Ну, сходи, дело хорошее. Детей нарожаешь, будет для кого жить.

– Я про любовь! – возмущённо воскликнула правнучка, заливаясь румянцем.

– Ох, кызымчек (доченька), так и я про неё. Любить ты можешь кого угодно, а замуж выйдешь за кого положено. Это уж как Небеса распорядятся. Можешь прожить всю жизнь с чужим человеком, иметь от него детей, построить вместе с ним дом, насадить деревьев, быть примером и образцом для окружающих. И при всём при этом быть жутко одинокой. Выходи замуж, рожай, одиночество смягчишь.

– Аби, неужели не бывает так, чтобы по любви и на всю жизнь?

– Бывает в сказках, в жизни, чтобы взаимно, – не видела.

– Ну, ведь не может быть только несчастье в жизни! – опять возмутилась девушка.

– Конечно, нет, родить дитя – счастье, родить от любимого – счастье в квадрате, жить с любимым – счастье в кубе, тебе продолжить прогрессию?

– А чтобы всё сразу, вместе, так не бывает разве? Почему ты считаешь, что это невозможно?

– Я не считаю, дитя моё, я это давно уже высчитала, а теперь просто знаю. На этой Земле нет святых, мы сюда для исправления присланы. Через боль и мытарства научиться чему-либо. Я научилась тому, что если любишь – люби, чтобы ни случилось. Если есть возможность, то роди от любимого. Если можешь жить с любимым – живи с ним, несмотря ни на что. Всё остальное, кроме любви – игра, занятия, чтобы скоротать время жизни. Так что, во-первых, люби, во вторых, рожай, будет кого любить...

...Я вся состою из углов, об меня так легко пораниться. «Ты же девочка», – укоризненно говорит мне бабушка, дёргая мои волосы в попытке придать им форму благообразных косичек. Настоящая девочка слеплена из кудряшек и кружевных воланов. Но разбитые локотки и коленки уголками выпячиваются вовне. Я – недодевочка, где-то внутри себя я предпочла бы быть мальчиком, но говорить это вслух неприлично. Я не говорю это вслух. Мне нельзя. «Быть девочкой лучше, – пишет мой сын через 25 лет, – можно носить красивую одежду, не нужно драться, в конце концов, и доказывать кому-то чего-то». – «Я всю жизнь дерусь и доказываю кому-то чего-то», – растерянно откликаюсь я. – «Да ты же недодевочка, – укоряюще аукает мне бабушка из своей могилки, поросшей ярко-зелёной травой. – Просто недодевочка, рожающая недомальчиков». – «Я хочу, чтобы вы называли меня Полиной», – говорит мне мой сын, глядя беззащитно и воинственно. – «Я не могу, – испуганно отзывается во мне моя бабушка. – Настоящая девочка должна рожать настоящих мальчиков». – «Но родила-то ты меня». – Мой сын упрямо смотрит в землю. Я знаю землю на вкус, я знаю кладбищенскую землю на вкус. Из-под неё бабушка, а точнее, прабабушка, говорит мне, как жить. «Ира», – однажды она позвала меня в ночи так, что я захотела отозваться. Я не отозвалась, с вечера я выпила слишком много всяких неподобающих жидкостей. Бабушка огорчилась бы, увидев меня такой. Я по привычке затаилась под одеялом. Но однажды я отзовусь на её зов. И мой сын останется здесь один. Мой недомальчик...