Архив публикаций за январь 2024

Публикуется в рамках проведения конкурса грязного реализма имени Чарльза Буковски (18+)

...Андреев подцепил немного со сковородки. Попробовав, сплюнул обратно.

‒ Сколько можно?

‒ Что?

‒ Сколько можно везде сыпать эти специи? Простой яичницы под этой сранью не видно. Уже не помню, какая она на вкус.

‒ Так вкуснее.

‒ Вкуснее?

Андреев встал со стула. Полотенце с его бёдер упало. Он схватил жену за волосы на затылке и, зачерпнув лопаткой со сковородки, сунул ей в лицо.

‒ Так вкуснее, по-твоему?! Так, б..дь, вкуснее?!

‒ Да! Да! Так, б..дь, вкуснее! ‒ отплёвываясь, вывернулась она из его рук.

Кинулась к раковине, хватая нож и выставляя перед собой. Андрееву понравилось её лицо, когда она это делала. Лицо и глаза. Он даже подумывал сделать шаг навстречу, чтобы проснуться...

...Я уловил закономерность. Каждый неначатый допрос, точнее, каждая очередная к нему прелюдия прерывалась, ибо допросчик узнавал нечто новое, или ему просто указывали передать меня более высоким эшелонам власти, с каждым разом я подымался на новую ступень, и меня везли дальше; казалось, будто я овеян неким дыханием, дуновением высших сфер, окружившем меня непробиваемой стеной – шлёпнувшись об неё, меня отсылали дальше, наверх. Описывать же окружавший меня мир надобности нет, ибо он описывается и экранизируется ежесекундно, во-вторых, под конвоем я не особо мог осмотреться, несясь по стране к финалу, мыслимому мной как лагерь, а в-третьих, я и сейчас несусь к развязке, в финал рассказа, к стыду, ожидавшему меня заместо лагеря – быстрей бы донестись до него, описать, частично от него освободиться. Скажу лишь об одном эпизоде, особо запомнившемся, а позднее – наведшем на размышления...

...– Довольна ли ты своими результатами как блогер?

– Я вообще крайне редка бываю собой довольна, мне всегда кажется, что можно было и лучше!

Пара тысяч подписчиков за три года – это не так уж и много, хотелось бы, конечно, больше, но я никогда не расценивала «Дзен» как основной способ заработка, потому что, во-первых, выйти на монетизацию не так уж и просто, во-вторых, платят там всё равно сущие копейки, в-третьих, правила и политика площадки постоянно меняются, но самое-то главное, что канал может легко попасть под ограничения, и автору даже не называют конкретной причины. Получается, что ты играешь в некую рулетку: повезёт – не повезёт... В общем, пока все мои проекты – это, скорее, хобби, нежели существенный источник дохода.

– То есть, помимо «Дзена», у тебя есть ещё какие-то проекты?

– Да, уже три года я веду книжное сообщество в «ВК», которое создал руководитель «Интаргико» Артём Аргунов. Изначально мы работали в паре, но через полгода Артём плотно занялся собственным творчеством и передал бразды правления мне. Я, конечно, сомневалась, справлюсь ли, а теперь жизни своей без этого сообщества не представляю! Каждый день я размещаю там аннотации на интересные книги, делюсь книжными новостями, публикую отзывы на прочитанное, а иногда даже раздаю подарки. Ну и ещё одно моё небольшое и сравнительно недавнее детище – это канал в «Телеграме». Опыт «Дзена» показал, что в наше непростое время людям очень не хватает позитива, так что я решила подсластить жизнь своим подписчикам смешными шутками и анекдотами вперемежку с мудрыми цитатами и афоризмами, так что обязательно присоединяйтесь, будет и весело, и душевно!..

...– Я очень долго шла к тому, чтобы мои книги начали издавать. Сотни и сотни моих писем остались без ответа, я получила десятки отказов, порой была острая критика. Но я продолжала писать, учиться, редактировала свои тексты и всегда настраивала себя на хорошее. И однажды я получила первое заветное письмо. Теперь все иначе, уже мне приходится отказывать издательствам, бывает по-всякому. Свою первую книгу я писала, когда сыну было полгода и он днём спал в слинге, а я печатала в телефоне сказку. Отправила её в несколько издательств, не получила ответа как обычно. А в октябре отправила сразу во все и уже через месяц получила предложение о публикации. Выход первой книги – это незабываемое событие! Страничка на «Лабиринте», первые отзывы… И до сих пор случается много таких первых книг, но теперь это первая книга в издательстве мечты, первая книга любимого жанра и так далее. Поэтому радости становится только больше. И отзывы по-прежнему ждёшь с трепетом...

...Как я решаю, какое событие, термин, явление из песни Высоцкого – что требует пояснения или нет? И почему особое внимание уделяю контексту? Об этом я расскажу с особым трепетом. Дело в том, что точно знаю, кто моя целевая аудитория. Это те, кому сейчас 20-30 лет. Это мои дети. Те, кто слышит своим чутким ухом гений Высоцкого, но не понимает порой ничего. Все слова понятны, а картинки в голове нет. Иногда такое бывает, когда читаешь новости в зарубежной газете: язык знаешь, все слова перевёл, а про что говорят – не понимаешь. Оторванные во времени наши дети не знают, что такое клеёнка, комплексная бригада, инструктаж выезжающих за рубеж и ещё очень много чего им нужно пояснить и непременно в контексте. Только тогда их сознание дорисует эпоху, о которой поёт Высоцкий.

Я не ставлю перед собой задачу рассказывать им всё то, о чём взахлёб намного ярче меня расскажут многочисленные высоцковеды: и про надрыв, и про стихи, и про рифму…

Но есть одна загвоздка: высоцковеды, профессионалы и любители, настолько давно и глубоко погружены в контекст того времени, что стали слишком далеки от тех молодых людей, которые сейчас впервые слушают ту или иную песню Высоцкого. А без контекста поэзии Высоцкого не существует.

И в этом феномен Высоцкого не меньший, чем сама его поэзия или биография. Он оставил в своих песнях след короткой эпохи развитого социализма, зажатой в двадцатилетие 1960–1970 годов. В каждой его песне – штрих к истории этого двадцатилетия. И таким образом вкупе получается подробнейшее жизнеописание двух десятилетий страны, с её внутренней и внешней политикой, настолько подробное и яркое, что можно писать учебник истории. Такое до Высоцкого удавалось только одному поэту. И это был Пушкин...

...Удивительно, что в «Новой Литературе» за двадцать два года существования журнала опубликовано лишь одно произведение, посвящённое снегирям. Замечательный рассказ Александра Тажбулатова, опубликованный в далёком уже 2007 году, так и называется – «Снегири». Рекомендую прочесть всем, кто ещё не читал. Это своеобразный цикл жизненных картинок-наблюдений в прозе, заставляющий задуматься о судьбе человека. В этих наблюдениях, как и в приведённых выше открытках, присутствуют снегири. И даны очень красивые описания.

«Ветра нет. Деревья укрыты снежной ватой так, что не разглядеть ветвей. Два снегиря, красногрудый самец и самочка, прилетели поклевать мороженые ранетки. Самец, яркий и тяжёлый, задел скрытую в снежной глубине дерева ветку, и она подпрыгнула вверх, освобождаясь от груза снега. Как будто небольшая лавина сбежала вниз, поднимая облачко снежной пыли. Оно осело, и стали видны потемневшие от мороза мелкие плоды. Самочка, летевшая следом, уселась на расчищенное спутником место и сразу же приступила к трапезе, роняя вниз кусочки ранеток и стряхивая с себя снежинки. Красавец снегирь выдал пируэт, вернулся к подруге, но есть сразу не стал, сначала привёл себя в порядок. Кавалер».

До недавних пор рассказ «Снегири» был единственной публикацией Тажбулатова в НЛ. На протяжении семнадцати лет. И вот совсем недавно, третьего января, был опубликован сборник художественных фотографий Александра. Снегирей на фото нет, но работы выполнены мастерски, очень талантливо, и я тоже рекомендую всем с ними познакомиться...

Александр Алексеевич Шаганов – легендарный поэт-песенник. Именно он написал широко известные строки: «Выйду ночью в поле с конём». И это не единственная популярная песня на его стихи. Многим знакомы его «Владимирская Русь», «Тополиный пух», «Кукла Маша», «Атас», «Девчонка-девчоночка» и другие. Творческий успех не помешал Александру Алексеевичу оставаться добрым, открытым человеком, излучающим душевное тепло. И сегодня он поделился своим секретом создания песенных хитов...

...На лавочке у колодца уже сидели.

– О… о… Демон понёсся. Злой як собака.

– А отчего его Демоном прозвали?

– Не разговаривает ни с кем. А детей не любит… Собаку на них натравлюе! Они и прозвали.

– Картошку повёз, что ли?

– Не, ещё не копали. Наверно, яблука… На базар. Куркуль… Токо у него и уродили. Сильно вкусные – хлопцы кажуть.

– А что, детей у них нету?

– А тебе шо, мамка не рассказувала? Була девочка… Та така гарна… Ходить вже начала. А у Зины вода закыпила у тазику. Ухватила – думала до ванны донэсэ – а воно рукы пэчэ… Поставила на пол, а сама за тряпками обэрнулась… И надо ж девочке як раз проснуться и выбижать… Ой бида… Покуда машину нашли… Та, как на зло, выходной у больницы… Ой боже, боже… И как она руки на себя нэ наклала?.. З петли вытяглы. А на похоронах?! Як вона бедная кричала… Выхопыла её из гробика, прижала до груди и бигае… Насылу забралы. Ото после того Иван и побыв Зину первый раз. И сильно! Выпивать крепко стал. А до того був парень як парень… Отакэ було...

Артём Аргунов – поэт, прозаик и журналист. Родился 23 мая 1984 года в Луганске, где и по сей день живёт. Литературным творчеством занимается с 1996 года. Артём с рождения столкнулся с проблемами со зрением. В детстве это практически не ощущалось – играл со сверстниками на равных. Но, к сожалению, с годами оно всё падало и падало, пока в 2000 году не осталось одно лишь светоощущение. Несмотря на это Артём ведёт активную творческую деятельность. Является лауреатом и дипломантом многочисленных региональных и международных литературных конкурсов, фестивалей. С июля 2015 года – член Межрегионального союза писателей (МСП)...

Евгений и Людмила решили развестись. Но спокойно, по-человечески. Они не спеша перебирают вещи, альбомы и вполне дружелюбно разговаривают.

Евгений. А вот фото пятилетней давности. Сочи, пляж, нас по просьбе снимает мужчина. Он не в силах отвести взгляд от твоей фигуры. Никак не может уйти, выполнив просьбу. Не в силах не оглянуться. Кстати, ты ничуть не изменилась. Тебе не трудно будет начать жизнь сначала. Помнишь, как он, уходя, запнулся, упал, уронил шляпу, и шляпа долго катилась?

Людмила. Как не запомнить – единственный случай отдыха на море.

Евгений. Так жара, толкучка в местах потребления, потные очереди, пляжные заморочки, сорок минут до берега от снятой квартиры, унылый вид отдыхающих, скука. Нет, конечно, первые двадцать минут – прелесть морской волны. И каждый целый день…

Людмила. И прелесть морской волны.

Евгений. Ну да, есть и плюсы.

Людмила. Чехова оставить?

Евгений. Чехов же твой.

Людмила. Я знаю.

Евгений. Как хочешь. Сейчас можно загрузить на телефон.

Людмила. Но ты любишь книгой.

Евгений. Я, в основном, перечитываю «Москва – Петушки» и Платонова. А Хармса у нас два. Всё-таки, у них новая форма мысли. Но если бы я был долларовым миллионером, скупил бы десятка три картин самых потрясающих художников и наслаждался бы их пространством.

Людмила. Да, тебе не повезло.

Евгений. Какие пустяки.

Людмила. Устала поражаться: у тебя всегда крупные мысли и такие мелкие результаты. Мы единственная, среди знакомых, семья без автомобиля...

...Тут на дядю нападал кашель, точно кошка вдруг заводилась у него в горле, она шипела и царапалась так, что даже слёзы выступали на глазах у дяди. Он вдруг мрачнел, хмурился, как декабрьское небо, и уже не верилось, что это он, тот некогда кудрявый весельчак с развешанных по стенам фотографий. Какая-то хандра, запрещающая всякое баловство, одолевала дядю, тень ложилась на его лицо, и он зарывался поглубже в свой халат, складывал руки на груди, и будто новоявленный Чаадаев пускался в рассуждения о трагизме русской истории и русской души. Его мысль проникала корнями глубоко в прошлое, и он усматривал причины наших горестей и печалей во временах Рюрика. Он то бормотал неясные пророчества, то речь его соколом взвивалась под самый потолок и гремела, вершила суд. Он всё повторял своё «ху-у, ху-у», жалился и облизывал сухие губы. И его судьба, и моя, и судьба Витьки Голубева выстраивались в параллель с раздробленностью Руси, Куликовской битвой или Опричниной. И сам его красный халат вдруг становился невозможен без внешней политики Екатерины. Из-за пули, сгубившей Пушкина, дяде плохо спалось. Из-за поздней отмены крепостного права у него в крови не хватало эритроцитов. Минувшее оборачивалось настоящим и даже предстоящим нам. Мёртвые страницы оживали, сухие факты давали молодые побеги, и мой дядя уже не был просто моим дядей, в нём проклёвывался полководец, вольный пахарь и духовный вождь. Те же молнии сверкали в его взгляде, что у Истомина и Корнилова, с той же тоской он вздыхал, что и отрекающийся от престола император. И всё время жизни моего народа, казалось, собралось в нём, точно все яблоки с яблони, уместившиеся в одной банке сока.

Дядя уже зевал, и его слова становились всё тише, тише, пока наконец и вовсе не умолкали. А я всё смотрел на него, как на огонь или воду: ничего не оставили мне в наследство правители и воины прошлого, великие битвы, унии, соглашения, кроме моего собственного дяди, к которому вдруг свелись все ниточки, точно к колокольчику, к вечевому колоколу. И сам Рюрик представлялся мне нашим соседом, у которого завтра можно будет попросить в долг масла или картошки. И сам Иван Грозный заседал в нашем сельском правлении, и его кадастровые споры были столь же значимыми, как присоединение к Руси очередного ханства.

И было немного досадно, что нет уже давно ни Рюрика, ни Ивана, и ни одному из них нельзя сказать, как они печалят моего дядю. Если бы им всё объяснить по порядку, он бы сейчас не терзал так своего сердца. А, впрочем, хозяин – барин, каждому, видно, своя забота, без которой и дня не протянуть...

Элегантные иномарки, названия которых звучат в «Песне о двух красивых автомобилях», могли впечатлить будущего поэта ещё в детстве – в 1947 году отец Володи, майор Семён Владимирович Высоцкий, забрал сына с собой в Германию, к месту своей новой службы в городе Эберсвальде. Здесь, в сорока километрах от Берлина, на улицах наверняка встречались Mercedes-Benz и Horch, Opel и BMW образца тридцатых-сороковых годов – безупречные для тех лет и по дизайну, и по техническим возможностям. Сама же картина неуправляемого потока рвущихся за город машин, напоминающих горячих коней, в воображении Владимира Семёновича могла сложиться намного позже – благодаря общению с французской актрисой Мариной Влади, с которой судьба свела его через восемнадцать лет после возвращения из Эберсвальде в Москву...

Я стою. Я стою не просто, а недвижно. Людям третьего тысячелетия трудно было бы это понять. Я понял очень быстро. Поймёшь, и быстро, когда – в случае непонятия – вытекут твои глаза. И встанет в воздухе крик. Крик ослеплённого. И я понял очень быстро. «Чего и вам желаю», – следовало бы добавить в духе русской речи последних ста лет. Вашего времени. Но не добавлю. Я выпал из времени.

Мы стоим шеренгой, царедворцы, посреди – он. Цезарь Флавий Юстиниан Аламанский, Готский, Франкский, Германский, Антский, Аланский, Вандальский, Африканский. Словом, василевс. Или басилевс – как правильнее писать по-русски? Грозен почти так же, как супруга его, Феодора. Истинная гречанка, с лёгкой раскосостью во взгляде, только я вот не помню, на каком из островов она рождена? На Кипре? Бог весть. «Бог весть» – надо же, как я тут стал выражаться.

Тяжёлое шито. Оно висит на мне килограммами. Оно расшито драгоценностями. По двум причинам мы тут расцветились павлинами – из-за присутствия василевса и вследствие художника, что взирает на нас с потаённым испугом и спешно набрасывает что-то на бумаге.

Мы стоим недвижно, тот, что посерёдке – от сознания собственного величия, остальные – от сознания ничтожности своей и суровости наказания, что нависло дамокловым мечом, оно помахивает, да посвистывает нагим лезвием в воздухе. Слышно – вжик, вжик. Ещё я слышу наше дыхание. То один, то другой свистанёт ноздрями, повертит одними зрачками – не слышно ли было? Из солидарности и мы повертоглазим, головою не двинув, потом вперимся вперёд – на мозаичиста, набрасывающего эскиз для мозаики.

Я слегка выставил ногу вперёд. На пару миллиметров. Кто-то думает, что это легко? Попробуйте. Только вот здесь, здесь попробуйте...

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом, прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нём участие.

Невозможно не узнать произведение. Конечно же, «Пиковая дама» – одна из лучших жемчужин русской литературы. Вещь столь же изящная, сколь и многослойная. Не побоюсь этого слова, гениальная вещь. И это я вам сейчас докажу.

...На работе, на следующий день после похорон друга, подарил плитку белого шоколада женщине – ни молодой, ни стройной, толстушке. Глаза у неё карие, и носит она очки. Её зовут Ирина, она мне нравится. Нравится в ней простота, и неподдельная искренность, и умение радоваться по пустякам. Она удивлённо с улыбкой спросила:

– Мне? За что?

– За то, что я – шоколадный маньяк.

– Это как?

– Сейчас объясню. У меня был хороший знакомый. Он получал наслаждение, когда кормил женщин пельменями. Накормит, бывает, свою очередную зазнобушку и тюкнет её. И готовит из неё пельмени. А самому не терпится побыстрей какую-нибудь женщину угостить.

– Какой ужас!

– У меня такая же страсть, только с шоколадом. Вы не переживайте: какой бы сладкой женщина ни была, шоколадка из неё не получится. Я пробовал – всегда одни пельмени лепятся...

Художественная фотография. Портреты и пейзажи, перекликающиеся по стилю и композиции с работами Брейгеля, Ван Гога, Масао Ямомото и других художников.