Архив публикаций за ноябрь 2015

С вокзала консул отправился на платформу «Счастье». Так она и называлась, и находилась чуть дальше Мытищ и совсем недалеко от станции «Детство».

Детство… Это вроде как синоним начала. А у него, скорее, конец жизни или, в лучшем случае, ещё одна попытка что-то изменить, возможно, последняя. Маршрут посоветовал священник из прихода, около которого было общежитие. В нём консул провёл месяц с гаком, пока не кончились деньги.

К храму его привели отголоски прежних понятий. Он полагал, что в церкви ещё могут помогать незнакомым людям, и в чём-то оказался прав. Ему дали благословление, сообщили, что все социальные программы закрыты. Но совет не пожалели и задали направление, что в его положении было сродни спасению.

На платформе он закурил сигарету и пересчитал оставшиеся деньги. В последнее время не было будней и выходных, надежд и планов. Был лишь вопрос – как надолго хватит сигарет.

Консул достал телефон, который после вчерашнего дня стал ему ещё дороже. В книжке светились номера из прежней жизни, которые он чуть было не утратил, когда расплатился трубкой за продукты. Дороже – и в прямом смысле, ведь выкупил он его, заплатив две цены. Он заметил, что чем больше человек погружается на дно, тем дороже ему всё обходится и тем больше ему пытаются помочь в разорении. Обеднение это как падение: чем дальше, тем быстрее летишь. Быть бедным оказалось накладно. Только когда для него стало проблемой заплатить 60 рублей, он попал на восемь тысяч и остался на весь день без машины. И вспоминал, как редко он лез за деньгами раньше. Странно устроен мир, – думал он. Зачем тому, кто может себе позволить многое, нужно бесплатное угощение на фуршете или билет на дегустацию? Но именно богатым людям стремятся угодить такими вещами, а бедный и голодный должен уплатить всю цену.

Он смотрел, как счастливый водитель эвакуатора пакует машины – одну за другой. Среди них не было дорогих, их парковали на частных или платных стоянках. Водитель думал: я заработал и накормлю свою семью. Сам ведь тоже недавно разорился и пошёл на эту службу. И сейчас радовался, что семья почти не заметила потерю прежней работы. Консул не стал говорить, что, подставляя его на пять тысяч за машину, он забирает последнее. И, в сущности, похож на относительно сытого шакала, чей укус может оказаться смертельным для издыхающего животного…

Книга выпущена издательством «Скифия» в 2015 году, в серии «Антология живой литературы» (АЖЛ – проза). В ней представлены произведения самых разных современных писателей, объединённых русскоязычным культурным пространством. Данный том предлагает читателю познакомиться с наиболее интересными авторами, чьи имена пока не снискали массовой популярности, однако формируют тот подлинный пласт самородного литературного творчества, из которого вырастает всё настоящее и значительное.

Моё общее впечатление от прочитанного: содержание книги соответствует оформлению. В качестве иллюстрации на обложке помещена живописная композиция, напоминающая о тех временах, когда литература писалась душой и была уделом интеллигенции, а не бизнесом книгопроизводителей. То же можно сказать и об аннотации: её посыл настраивает читателя на спокойную вдумчивость, философскую созерцательность, эстетическую бессуетность, где по жизненному фону нейтрального цвета беспрерывно движутся и скользят свет и тени, свет и тени – череда писательских текстов.

Давайте же и мы проскользим по поверхности представленных здесь имён и попытаемся осознать, кто же они, современные литераторы, что они пишут, и что из себя представляет издательская литература дальнего плана, не проявленная пока до сияния звёзд, но мерцающая в перспективе, посылающая нам свой свет, своё сообщение...

...Созвали казаки Раду. Многие выговорились. Всё решали: куда лучше податься – то ли шляхте покориться, то ли султану?

Взял слово и Хмельницкий.

– Не счесть нас, други, и все за свободу головы готовы сложить. Но сейчас на кону ставка, какой не бывало – вольность Украины. Вы меня знаете: я с саблей как с женой в обнимку сплю. С кем только ни воевал – никогда от боя не отлынивал: и янычар побеждал, и «крылатую конницу» польскую – драгун-гонял, и полки стрелецкие разбивал.

Но вот Вы гадаете – к кому пойти? Так я скажу: под корону Речи Посполитой попадём – скольких из нас костер ждёт? Сколько славных Лыцарей украинских за победы прокляты лукавыми ксёндзами, папскими слугами, которые только и ждут, чтобы поработить нас и на пытку и казнь мучительную отправить. Так не станем целовать «на верность» перчатку королевскую. Но и к туфле Великой Порты на коленях не поползём. Вот какую хулу нам из Стамбула прислали. И Богдан зачитал послание: «Я, султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властителями, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападками не заставлять беспокоиться».

Да только, братья, думаю всё будет поганее и страшнее. Нас султан, видно, побаивается, а вот Леопольду в Вену написал он так: «Я решил, не теряя времени, сделать с Германской империей то, что мне угодно: оставить память о моём ужасном мече. Мне будет угодно установить мою религию и преследовать твоего распятого бога. В соответствии со своей волей и удовольствием я запашу твоих священников и обнажу груди твоих женщин для пастей собак и других зверей. Султан Мухаммед IV».

Зная коварство и жестокость османов, и нам такое грозит… А пойдём лучше за защитой, помогой и крепостью к единоверцам православным – поклонимся Москве и заключим русичей в братские объятья...

...Деметрий вырвал клинок из левого плеча рухнувшего на песок противника, и из раны фонтаном брызнула кровь. Тело выгнулось на песке, умирающий захрипел, на его губах выступила пена, и он неотрывно смотрел на меч, который Деметрий медленно поднимал над головой. Глядя вниз, и поднимая меч, Деметрий не только слышал, но чувствовал кожей пульсирующий, нарастающий рёв, льющийся со всех сторон, и ставший оглушительным, когда остриё меча посмотрело в небо. Выждав несколько секунд, он вскинул голову и посмотрел на трибуны.

Я знаю, что вы мне покажете. Вы потребуете его смерти. Вы правы, моё стадо! ваш пастырь понимает вас, – действительно, сегодня никто из них, и этот в том числе, не заслужил жизни. Я убью и этого – для вас. Мне даже не надо смотреть на ваши кулаки. Вы приговариваете его к смерти. Давайте принесём жертву во имя нашей общей веры…

Но когда в вас проснётся хоть что-то человеческое – к вам придёт другой пастырь.

Когда вы покажете себя людьми, настоящими людьми способными наслаждаться не болью, смертью и кровью, а словом… Когда вашим богом будет настоящее, красивое, живое человеческое слово – тогда у вас будет другой пастух.

Он идёт за мной. Мой младший брат Анней умеет сочинять стихи. Когда он их читает, замолкают птицы. Он умеет разговаривать так, что сердце поёт, и на глазах выступают слёзы. Приготовьте ему путь. Вы почитаете меня как воина, но я недостоин развязать ремни на его сандалиях, – потому что он поэт. Я проливаю для вас кровь, а он возвысит ваш дух. Слушая его, вы или прорастёте пшеницей, или сгорите как солома… О боги! Пусть эти люди доживут до того дня, когда их пастырями будут не воины, а поэты!

И он с дикой силой и яростью опустил меч вниз...

...Она на лавочке сидела, читала книжку. Луч сквозь кроны сосен ей падал на макушку. Что за книгу она читает? – подумал я. И нимбом волосы её светились. Я медленней пошёл, стараясь рассмотреть её получше, но так, чтобы не заметила она.

Тонкой шеи подъём высокий, за ухом пружинкой медной завиток волос, и на её коленях котом свернулось солнце.

Я замер. Голову она от книги подняла. И мне сказала:

– Привет.

– Привет, – ответил я, – чего читаешь?

– Так… – ответила она. Закрыла книгу, в сумку опустила, встала и впереди меня пошла к реке. Я шёл за ней. Всё это было странно; выглядело так, как будто тут, на этой вот скамейке она назначила свиданье мне, и я пришёл ко времени, не опоздав. Не зная про свиданье…

К реке спускались. По выжженным головкам трав, по одуванчикам, уже отцветшим, вела она раскинутые руки, и тысячи семян в ногах её кружились вихрем, точно у невесты шлейф венчальный за ней тянулся. По шлейфу этому за ней я шёл к воде.

Я был тогда стеснительный ужасно. Неуклюжий. Худой как щепка. Тела стеснялся своего, всего и всех. Подслеповато щурил на неё глаза.

Золотая рыбка бретельки без стесненья опустила, платье меж пяток крошечных скользнуло на песок, и быстро в воду она вошла.

Я разделся тоже...

Предлагаю рассмотреть смысл известной нам с детства сказочной метафоры «Курочка-Ряба». Первое, с чем мы ассоциируем слово «Ряба» – это прилагательное «рябая» в значении «пёстрая, полосатая», как «рябчик» (какой её все на картинках со снесённым золотым яичком и изображают)...

Однако давайте дополнительно наведём справки в эстонском (западно-чудском) словаре – поскольку чудской лексикон (на 90% схожий с лексиконом вепсским, ижорским, мерянским) лежит в основе великого множества слов, встречающихся в русских наречиях.

Для прилагательного «рябой» («пёстрый») и существительного «рябь» (напр., рябь на воде) – имеются родственные корни в эстонском языке:

riba [риба] – сущ. «полоса», прил. «полосатый», «пластинчатый»,

ribi [риби] – «ребро».

Однокоренными являются и русск. слово ребро, и англ. rib [риб] – «ребро», и англ. ribbon [риббн] – «полоса, лента», и, вероятно, ребристая рыбина, и дерево рябина (с листьями, напоминающими ребристый рыбий скелет), где окончание – NA (окончание падежа состояния в языках Уральской группы) – это ответ на вопрос «как», «в качестве чего», «какой». Это окончание, скорее всего, и послужило основой для образования славянских окончаний, образующих прилагательное: -НА, -НО, -НАЯ, -НОЕ, -НЫЙ...

Однако к «Курочке-Рябе», с большей вероятностью, относились вот какие слова из чудского лексикона...

...Чем отличается Родина от Отечества? Родина – это баба, которая не даёт денег мужику на водку. Отечество – это традиция, память, преемственность поколений в становлении истории и культуры. Так что когда вас призывают защищать Отечество, – посмотрите, где оно? Везде – Родина.

Вечность – это утешение для тех, кто не исчерпал время.

Жизнь настолько невероятна, что без ещё более невероятного объяснения её вынести невозможно.

Вы ещё хотите иметь? Значит, вы ещё не можете быть.

Самое страшное в России – это то, что свободный человек может по каким-то формальным признакам попасть под действие законов, установленных рабами для рабов.

В некоторых случаях лучше потерять связь с реальностью, чем идти на поводу у тех, кто присваивает себе право определять, что такое реальность.

Время от времени приходится слышать бессмысленное утверждение о победе рынка над искусством. Как самоорганизующаяся система, в которой выживает сильнейший смертный, может победить божественную идею о равенстве бессмертных?

Интересно, однозначных смыслов нет в русском языке или в умах тех, кто им пользуется?

Искусство – это творческий феномен, а не культурный. Поэтому оно должно всегда опережать культуру.

Я чувствую себя приговорённым к пожизненному бессмертию.

Я пишу картины и философские тексты. Мне никто не сказал, что я умный человек. Я отремонтировал железную дверь и мне сказали: «Какой ты умный». Если следовать этой логике, то любой слесарь умнее меня. Такова Россия.

«Мысль изречённая есть ложь...» Следовательно, и мысль о том, что мысль изреченная есть ложь, ложь.

Самое высокое назначение искусства – пробуждать идею бытия. Некоторые же считают, что оно существует только для того, чтобы пробуждать у них эмоции...

...Моисей, сидя в удобном кресле с подлокотниками, закрыл глаза и приготовился слушать. Он знал, что каждая интонация голоса Господня проникнет в него и останется с ним навсегда. Так же, как и любое изображение, показанное ему Господом. Но Господь неожиданно сказал:

– Ты, Моисей, слушай и запоминай. А чтобы тебе потом не пришлось всё переписывать, давай-ка посадим Габра – пусть посидит да попишет. Он строчит быстро.

Явился Габр и с постным видом выслушал указание Господне.

– Ну почему же я? – молвил он. – У меня дел невпроворот. Говорил же я Вам, что понадобится секретарь, а Вы мне отказали, нечего, мол, канцелярию разводить. Михей пусть этим займётся.

– Михей моделирует по Альфе.

– Да это ж не к спеху. Он уже сто лет моделирует.

– Ну, хорошо, – согласился Господь, – пускай Михей поработает.

Габр со злорадной улыбкой исчез и тут же явился Михей – маленький, полненький, совсем не похожий на Габра. Сухо кивнул Моисею, молча выслушал указание Господне и только спросил:

– Писать от руки по-ихнему? – кивок в сторону Моисея. – Или можно на клавиатуре?

– По-ихнему на папирусе.

– Тогда прошу помедленнее. Быстро никак не возможно.

– Учту, – произнёс Господь...

Всем известно, как важно быть политкорректным. Но делаем ли мы из этого надлежащие выводы?

Дело не только в том, чтобы быть политкорректными самим. Надлежит также провести ревизию классического наследия, дабы оно не смущало грядущие поколения. А ведь уже смущает.

Кстати, отметим: говоря о политкорректности, всегда имеется в виду отношение к религиям и национальностям, и потому впору говорить о релкорректности и нацкорректности. Именно политкорректность никого особо не беспокоит. Но это так, к слову.

Возьмем, к примеру, Гоголя. Почему до сих пор не предан отлучению «Тарас Бульба»? Главный герой повести – положительный, согласно автору – истребляет евреев и сжигает польских детей, его сподвижники испражняются в мечетях. Налицо оскорбление двух религий и, по меньшей мере, двух наций. Нехудо бы запретить и «Заговор императрицы» А. Н. Толстого с «Жизнью Клима Самгина» Горького, где Николай II вовсе не похож на святого – а ведь он канонизирован церковью. Наконец, кощунственная «Гавриилиада» Пушкина. Согласно автору...

...На примере Евросоюза явственно видно, что внешне позитивный процесс экономического и политического объединения на деле привёл к потере управляемости своими территориями бывших суверенных государств. Другими словами, любая интеграция, цель которой – усиление позиций через синергию, бесперспективна под руководством раздутого коллегиального органа, ибо приводит к появлению громадной бюрократической надстройки, не способной принимать оперативные решения в чрезвычайных ситуациях. Этой провальной модели ЕС есть единственная альтернатива: объединение под единым сильным центром, которым естественным образом становится Германия, которая, в свою очередь, будет вынуждена строить жёсткую внутреннюю вертикаль с обязательным условием укрепления внешних европейских границ. Впрочем, есть и другой вариант: возврат к суверенным границам с демонтажём брюссельской несостоятельной бюрократии. И то и другое идёт вразрез с глобализацией, нацеленной, повторяю, на полное стирание государственных границ.

Исходя из европейских реалий, связанных с бессознательным страхом перед очередным рейхом, скорее всего Европа первоначально будет пытаться пойти по второму варианту – восстановление внутренних границ. Всё это будет сопровождаться громкими лозунгами заботы о безопасности граждан с постоянными декларациями приверженности общеевропейским ценностям. Наконец, усиливающееся расхождение между реальностью и виртуальностью неизбежно обнажит бессилие Брюсселя, после чего возрождение нового рейха станет необратимой необходимостью. Скорость процесса будет прямо пропорциональна террористической активности, получившей из рук глобализаторов все инструменты и возможности ударить в любое время и в любом месте, независимо от конкретной ситуации, причин или поводов. Только таким образом, и никак иначе, Европа сможет противостоять возрастающей опасности...

...В тот момент, когда сутуловатая фигура Гарри Ханта пересекла порог, Гувер быстро взглянул на Марту. Та едва заметно кивнула.

Гувер внезапно встал.

– Мистер президент, – сказал он непривычно громко, – я требую, чтобы мы ничего не обсуждали в присутствии этого джентльмена.

– Этого джентльмена!?.. О чём вы говорите?!

– Миссис Доран, – сказал Гувер, – дайте мне фотографии.

Чувствуя, как у неё тяжело бьётся сердце, Марта достала из портфеля фотоснимки. Директор ФБР положил их перед президентом.

– Что это? – пробормотал Рузвельт, поднося первую фотографию к своим близоруким глазам. – Я вижу тут вас, Гарри, но я ничего не понимаю... Эдгар, объясните, что происходит!

– Мистер президент, – вскричал внезапно Хант хриплым голосом, – я решительно протестую против секретного наблюдения за мною и моей деятельностью!

– Миссис Доран, – сказал Гувер, – пожалуйста, проинформируйте мистера президента о деятельности этого джентльмена – снимок за снимком!

Марта сложила все фотографии в виде колоды карт и стала передавать их Рузвельту одну за другой...

...Перечисленная здесь смешная семантика вся, как на подбор, оказалась «незамеченной», «пропущенной», «забытой», «недоработанной». Кто в родном отечестве обязан быть профессиональным охранителем родного языка: учёный-языковед или дилетант с улицы?!

Мы хотим спросить составителей словарей и вообще специалистов по родному языку: неужели вы не видите, что из русских этимологических справочников умышленно выбрасывалась и выбрасывается неудобная русская лексика? И что первым серьёзным выбрасывателем был как раз автор самого авторитетного этимологического словаря Макс Фасмер?

А ведь здесь мы почти не касались иных «античных» и «мёртвых» языков, например, санскрита, готского, египетского, иврита, баскского. И ведь не все из них (по вашей же классификации) даже относятся к индоевропейской семье! Но при этом, однако, тоже имеют достаточное количество родственников в русском языке! Каким же чудом эта «древняя и мёртвая» лексика проникла в русскую культуру?

Что это было? Сумасшествие?

Нет. Мы просто показали пробелы «авторитетнейшего этимологического словаря». Можно делать вид, что ничего не происходит. Зачем рисковать головой и авторитетом? Пусть даже учителю, переводчику, а тем более кандидату филологии? Упасть легко, подниматься трудно. Так ведь, Василий Васильевич? Кто рискнёт пойти против академической школы, даже несмотря на обнажившиеся в ней преступные прорехи? Или столь явное умаление русской языковой культуры, поддерживаемое всей мощью отечественной науки, – не преступление?

Оставаясь в рамках истины, надо открыто признать, что мы столкнулись с крахом науки, самосоздавшей себя, так сказать, с нуля, и все последующие 150–200 лет (по собственному её признанию) посвящавшей свои недюжинные умы и усилия изучению славного прошлого русского языка, его истории...

Меня всегда смешили рассуждения доморощенных философов или практических анатомов, или чёрт знает кого – где находится у человека душа. Не в сердце: мускульный мешок достаточно изучен и ничего душевного там не обнаружено. Клапаны, предсердия, миокард, желудочки. Скукота, словом. В мозгах тоже ничего интересного: извилины, два полушария, мозжечок, гипофиз и так, по мелочам. И – никаких душ. Одна физиология. Голая, так сказать. Хоть потроши на нейроны.

Душа, мои дорогие, – не внутри нас. Она – извне. Грубо говоря, она – наша энергия. Кому-то дано собой пробивать пространство, а кто-то, уж простите, дальше клозета не чихнёт. В конце сумасбродных 80-х прошлого века очереди за водкой были мавзолейные. Мы всегда пускали вперёд маленького, щуплого Васю. Потому что перед Васей здоровенные мужики просто расступались. Расступались, как от сильного ветра. Худенький Вася быстренько брал без очереди два пузыря, дюжие матерящиеся мужики снова смыкались, и никто, в общем-то, и не понимал особо – что случилось. И девки от Васьки просто падали. Метр в кепке, пиджачок болтается, а глянет Васька на какую – враз его. Даже замужних отбивал. По любви, конечно. Ни кола, ни двора, однокомнатная хрущёвка, мебель – не приведи господи, и тут на зависть всем такая краля к Ваське на третий этаж цокает, что у всех мужиков ширинки лопаются.

Ну вот чем брал?!

Отвечаю: душой...

Ровно год назад, день в день, была написана статья об опасности ИГИЛ и его тесной связи с событиями на Украине. Не буду приводить смачных эпитетов, которой она удостоилась, скажу лишь, что официальное вступление в боевые действия российских ВКС – стопроцентное подтверждение правоты всех, кто ратовал за прямое превентивное вмешательство России в ближневосточный конфликт. Пишу об этом не для того, чтобы себя похвалить, а исключительно, чтобы подчеркнуть главное: расслабляться рано, «Гордиев узел мировых проблем, опутавший Землю вязкой паутиной информационной лжи, кажется, совсем не собирается ослаблять хватку…», а значит, главные события ещё впереди.

За год изменилось многое, но осталось основное: опасности для России не только не уменьшились, но многократно возросли. Начали реально гибнуть мирные российские граждане, а это уже совсем не гипотетическая аналитика. При этом надо понимать: в Сирию тайно, давно и широким потоком идёт российское оружие и боеприпасы, благодаря чему (и исключительно поэтому) до сих пор ещё существует такое ближневосточное государство. Как бы героически ни воевала правительственная армия, без помощи российского оружия она бы не смогла выжить ни при каких обстоятельствах. Точно так же, как сегодняшние, пока ещё скромные, победы сирийской армии целиком и полностью обеспечены успешными действиями ВКС. Однако все остальные мировые процессы во многом как были тайными, так и продолжают оставаться таковыми, всплывая на поверхность уже в качестве свершившегося факта, из чего следует: Россия окончательно и бесповоротно вступила в смертельную схватку за кардинальное изменение мирового порядка. Тот факт, что никакого официального участия в боевых действиях на Украине Россия не принимает, ничего не меняет, ибо очень многие процессы в мире, развиваясь параллельно, имеют тенденцию сходиться в одной точке. И «точка» эта – Россия, как ни скрывай веками существующие планы расчленения и выкачивания природных богатств самой большой страны.

Сколько ещё надо жертв, чтобы понять: нас никогда не оставят в покое? Мы вступили в большую игру, где всегда правила грубая звериная сила, даже если рядилась в овечьи шкуры и обрамлялась терновыми венками...

...«Война и мир» – одно из тех великих произведений, которое можно читать и перечитывать всю жизнь и открывать всё новые и новые смыслы, находить всё новые и новые зацепки для приложения своего восхищения. Реальных бытовых деталей мало. Но этих деталей вполне хватает, чтобы дать исчерпывающую характеристику персонажам, скомпоновать по полной программе без недомолвок и отсылок к неизвестным обстоятельствам сцены, провести через гигантское произведение авторские идеи, обсосать и полностью развить их. Нет достаточного количества бытовых деталей, не отражены многие общественные отношения... Да, так. Но этого, похоже, и не надо. Кстати, «Пошехонская сторона» обилием этих деталей давно ушедшего быта как раз утяжеляет повествование и надоедает.

Вместе с тем нельзя сказать, что Толстой не отражает реальность, а, отталкиваясь от её фактов, создаёт свой новый, вымышленный мир, как сейчас модно представлять писательское творчество. Более подходящим мне кажется другое определение: в «Войне и мире» Толстой идеализирует действительность. Как это делали Пушкин, Тургенев, Бунин. Откуда и родились наши представления о той России, которую мы потеряли. Об идеализации всегда упоминают с привкусом отрицательности. Идеализация – это почти синоним приукрашивания. Лев Толстой ничего не приукрашивает и ничего не скрывает. Его идеализация, как и Пушкина, Тургенева, Бунина – это наоборот очищение повествования от второстепенного и наносного. Типа там:

Сотри случайные черты,

и ты увидишь мир таким, каков он есть на самом деле. Такая идеализация возможна лишь при ясности авторского взгляда и законченности отображаемого им мира. Другими словами, идеализированный мир – это ушедшая натура. Рискнём на прогноз: чем дальше будут удаляться от нас времена, описанные в «Войне и мире», тем мощнее и чище будет звучать этот роман, входя в раж русского эпоса, единственного и неповторимого. А уж если Россия крякнет, то его значение вообще взлетит до небес, как значение «Шах-Намэ» или гомеровских поэм. Подлинный эпос – это всегда эпос, уходящий корнями в бесконечные, доисторические времена. И что для такого эпоса достоверность деталей или исторической эпохи? Мешающие и отвлекающие от сути дела обстоятельства...

...Этот день в посёлке начался в своём обычном порядке, установленным природой и многовековым укладом жизни. Два дня назад рыбаки ушли в море на очередной промысел. Оставшиеся на берегу терпеливо ждали и занимались своими обычными делами. Дети с учителем, окружив его плотным кольцом, шли весёлой гурьбой к зданию школы. Местный пастор подметал старым веником дорожку к своему приходу в ожидании своей паствы. Но все, несмотря на возраст и на то, кто чем занимался, нет-нет да и поглядывали вниз, на пристань, и всматривались в туманную даль бухты. Все ждали флотилию. Ждали с надеждой и со страхом. Сверху море было как на ладони, оно до самого горизонта, где кончались опасные рифы, играло волной, и ничего не предвещало. Утренний туман потихоньку таял, рассеивался, и обзор становился лучше. К полудню денёк и вовсе разгулялся. Редкое в этих местах солнце пригрело всё живое вокруг. Бедность и богатство в такие часы как бы уравнивались таинственными силами, солнце разливало свет и тепло всем поровну. И казалось, что мир и счастье царят на этой земле.

Фернандо уже заканчивал свой последний урок, и дети с нетерпением ждали, когда же их отпустят домой. И в этот самый миг с пристани донёсся звон колокола. Рыбацкие шхуны и баркасы были ещё далеко в море, но условный сигнал – подвешенная корзина для рыбы на фок-мачте – возвещал о том, что улов непомерно большой. Потому колокол и звучал громче обычного. Сразу весь посёлок пришёл в движение. До этого казалось, что он вымер – все занимались делами по своим дворам. А тут застучали калитки и двери. Люди выходили из домов и дворов и, объединяясь на улице в общий людской поток, спускались по крутым извилистым тропинкам с говором и шумом к пристани. Пристань быстро наполнялась людьми, а первые лодки уже пришвартовывались к причалу.

Фернандо, любивший дисциплину, не спеша закончил урок – порядок есть порядок! И со старшими детьми – детям из младших классов было велено идти по домам – тоже стал спускаться к пристани.

На пристани уже вовсю кипела работа. На этот раз молитвы жён, вдов и сестёр дошли до Святой Мадонны, и она смилостивилась над тружениками моря. Флотилия вернулась без потерь. Это значит, что в посёлке будет праздник и веселье, и не будет плача и чёрных вдовьих платков. Фернандо окинул берег своим взором, и его сердце радостно забилось в груди. Про таких людей надо песни слагать, поэмы писать, в повестях рассказывать. А они в забвении у истории и собственной жизни. Вечный труд и никаких наград...

...Была уже глубокая ночь. Бетонный муравейник моего дома угомонился. Даже кровать за стенкой, у молодожёнов, не скрипела. Рана в моей груди уже не кровоточила. Я был абсолютно спокоен. Вспомнил, есть ли в моём доме крепкая верёвка, и куда лучше её подвесить.

Я нащупал на тумбочке сигареты и спички. Закурил. В короткой вспышке света глянул на циферблат часов. Без пяти три. Магическая цифра. Тройка, семёрка, туз... Какой-нибудь прозектор потом напишет в заключении: «насильственная смерть посредством удушья наступила около трёх часов ночи...». А верёвка у меня есть – капроновый шнур на балконе для сушки белья.

Я курил последнюю свою сигарету в могильной тишине спящего города. Скоро, совсем скоро тишина эта станет вечной моей спутницей, и я найду, наконец, долгожданный покой. Надо только немного потерпеть.

Как тихо! Даже слышно тиканье наручных часов, лежащих на столе. Но вот еще какой-то звук. Вроде бы шаги по лестнице. Да, кто-то идёт тяжёлой походкой. Кто это? Загулявший Дон Жуан возвращается домой на нетвёрдых ногах? А, может, ОНА за мной идёт?

Я чутко вслушивался в каменный шелест ступеней. Всё ближе и ближе шаги... Вот они уже на моей лестничной клетке, вот затихли перед моей дверью... Я замер в ужасе. Теперь я нисколько не сомневался, что это ОНА пришла за мной. Вот сейчас постучит, и у меня остановится сердце. Я поспешно раздавил окурок в пепельнице и приготовился к самому худшему. Оказывается, и верёвки никакой не надо, ноги мои уже стали коченеть.

Но никто не звонит. ОНА просто стоит и ждёт моего конца. Интересно, как ОНА выглядит? С косой? В белом балахоне? С черепом вместо лица?

Любопытство оказалось сильнее страха. Я поднялся со своего смертного одра, зажёг свет в комнате, прихожей и широко распахнул входную дверь...

...Эта поистине детективная история разворачивается в центре Европы уже более пяти веков. Связана она с именами многих людей, большинство из которых давно предано забвению. Для начала предлагаю проследить более подробно путь одного известного в узких кругах человека, оставившего наиболее глубокий след в интересующей меня теме.

17 октября 1785 года в польских Шавлях родился мальчик, наречённый именем Тадеуш. Семья была достаточно знатная: отец являлся надворным советником короля Станислава Августа, а также был крестником самого Тадеуша Костюшко.

Далее биография мальчика прерывается более чем на четверть века и всплывает уже в военной кампании 1812 года, где он участвовал в качестве офицера наполеоновской армии. Участие в войне ознаменовалось для молодого человека званием кавалера ордена Почётного легиона, что, согласно Положению, означало официальное признание особых заслуг перед Францией, где до сих пор принадлежность к ордену является высшим (или одним из высших) знаком отличия и почёта.

Дальнейший путь будущей, во всех отношениях, спорной личности оказался уже совсем не связан с армейской карьерой, а целиком и полностью был посвящён археологии, коллекционированию артефактов и, самое главное, расшифровке древних надписей, перед которыми долгое время пасовали его предшественники и современники. Имя Тадеуша Воланского стало настолько широко известно в первой половине XIXвека, что на него ссылались многие историки, археологи и языковеды, в том числе и в России. Сенсационные открытия настолько поражали самого автора своей новизной и несоответствием общепринятым историческим трактовкам, что он, обладая острым чувством научной этики, начал писать письма в различные европейские (в том числе и российские) академические институты с просьбой оценить его труды и указать на возможные ошибки. К середине века Т. Воланский обладал огромной библиотекой редких книг, среди которых к тому моменту уже было большое количество собственных трудов, в которых последовательно излагалась и доказывалась его необычная гипотеза.

К сожалению, научная добросовестность сыграла с учёным злую шутку: письма не получили должной оценки, а в 1847 году, когда вышел его главный труд, «католический примас Польши, входившей в состав Российской Империи, обратился в святейший Синод России с просьбой испросить разрешение у императора Николая Iприменить к Воланскому аутодофе на костре из его книги». Попросту католическая церковь приговорила учёного к сожжению на костре, сложенном из его же книг...