Архив публикаций за декабрь 2022

...Почему в моём кругозоре с тех пор не появился никто из критиков или учёных, кто б прямо, без обиняков ницшеанство этим метафизическим иномирием признал? Мне что: не везёт? Или хуже: я ошибся с иномирием и не способен это ошибкой признать?

Мне кажется, что я в этом подобен Мастеру, из рассказа «Искушения Мастера» из сборника Владимира Тартаковского «Антология короткого рассказа о странностях, трагедиях и химерах» (2022).

Мастер этот – почти христианский Бог, создавший материальный мир, чтоб тот в процессе изменений под Его управлением вернулся из материальности в идеальность. И… какая-то неизвестность царит в рассказе (и для персонажа, и для читателя): получается у Мастера замысел или не получается.

А мне недавно попалась на глаза чрезвычайно ценная цитата;

«…всё материальное – это своего рода движение, служащее симптомом какого-то неизвестного процесса: всё сознательное и чувствуемое – это опять-таки симптом неизвестного» (Ницше Ф. Полное собр. соч.: В 13 томах. Т. 12. С. 24).

С помощью её мне удаётся подводить под ницшеанство-иномирие самые разные произведения. Вот этот рассказ Тартаковского – тоже. Надо только суметь представить автора впадающим в крайний пессимизм из-за Неизвестности в Этом мире...

...В общем, я лгал и себе, и ей. Все мы лжём друг другу и бесимся из-за этого. Но ведь не лгать – это прерогатива, воля, право людей твердолобых, защищённых самою жизнью и соглашающихся с самою жизнью. Овца, дай ты ей разум, каждодневно будет строить всевозможные конструкты, морали, табу, скрижали, религии, укоризненные для волка, сама понимая, что лишь лжёт себе, – и правда для неё мучительнее волчьих клыков, ведь клыки пронзают лишь одну шкуру, а правда страшит всех овец, заставляя сокрушаться из-за самого мира, распределившего их вот так. Волк же, подступающий к овце и обнажающий свои изнывающие по крови клыки, – с той самой настоящей правдой, с односложной правдой, хранящейся не на скрижалях, а в самой реальности; правдой совершенно простой, не требующей излишних пышных слов (но изредка ими балующаяся); правдой, что не создаёт, а лишь отображает ход вещей, – в отличие от овечьих догматов, что есть чистейшее изобретение, каким бы оно ни было сладким и манящим к себе все добрые сердца. Волк тоже может начать лгать себе: он начнёт лгать в тот момент, когда станет моралистом. Вот что-то вроде этого было и у меня: мораль затупила мои клыки; мораль проникла столь глубоко, что заставила стыдиться своих клыков, пусть даже тупых, но ведь свидетельствующих о принадлежности к хищникам. Скажу кое-что ещё: бунтарь против мира – это всегда лжец, фарисей, плут. Но какой плут?.. Плут, намеревающийся сдружить волка и овцу, жертву и хищника, палача и с минуты на минуту гильотинированного. «Лучше» на его стороне, но ему лишь не хватает аргументов. Поэтому он терпит поражение – бытие выиграет, правда, мучительная правда торжествует, как и волк, растерзавший овцу. Ох, стали бы мы все лжецами! Но спустя неделю волки начнут страдать от голода...

...Самые значимые события происходят даже не сегодня. Они происходят сейчас. Сейчас мы разгребаем последствия прошлого и творим своё будущее посредством настоящего. Это как стрельба в тире по мишени. Чем вдумчивее сейчас, чем спуск плавнее, тем более вероятность попасть в яблочко. У каждого своё яблочко. Свои цели на жизнь. Одни плывут по течению, другие сами выстраивают её. Итог у всех одинаков. Тот рубеж, за которым нас ждёт великий переход. Так что же имеет значение? По-настоящему имеет значение любовь. Любовь, которая внутри, которая здесь и сейчас. Она рождается в глубине, внутри сознания, в той божественной субстанции под названием душа. Она словно зелёный росточек пробивается сквозь толстокожесть нашего тела и превращается в цветущее дерево, которое благоухает, притягивая к себе взгляды прохожих. Дерево просто есть. Оно существует несмотря ни на что. В любовь можно верить, можно не верить, это вопрос доверия к миру. Доказательством её существования является наша жизнь. Там, где нет любви, не поют птицы, не текут реки, не шумят ветра, не падает снег, и не встречаются взгляды. Когда-то давно я шёл по серому городу, вдыхая холодный воздух, и глядел в лица людей. В них боль и тоска. Их сад не благоухает. Они вынуждены выживать в этом мире. Во всём виноват Президент, искренне считают они. Жизнь на уровне инстинктов не та почва для роста дерева любви. Мир не идеален, но всегда находится в равновесии. Всегда. В нём много дерьма и красоты. В дерьме можно захлебнуться и утонуть. А можно использовать его как удобрение и, несмотря на хмурый день, тысячи забот и проблем, улыбнуться. Улыбнуться, глядя вокруг, ощущая радость присутствия, единение с целым...

...– Нет, мне не нужны врачи. Я не больна, то есть, у меня ничего не болит. – Её голос дрожал. – А ты, тебе всё равно? Ты приходил и разговаривал со мной так, как этого не делал никто до тебя. Ты знаешь всё на свете. Я многому у тебя научилась. Ты даже дал мне понять, что я девушка, я не просто живое существо, каким я себя всегда чувствовала. Я стала себя чувствовать личностью. Поверила, что могу быть интересной. Когда ты ушёл, после нашего разговора о человеческой красоте, я стала прикасаться к своему лицу с интересом, не для того чтобы просто смыть дневную усталость. Мой лоб высокий, а на носу еле заметная горбинка. Два передних зуба немного больше остальных… Наверно, я симпатичная, подумала я тогда. И волосы у меня густые и длинные, хотя цвета их я не ощущаю. Впервые я захотела быть желанной и любимой. Потом ты пропал. Что мне оставалось делать? Всё вернулось на свои круги. Сказка закончилась, и наступили будни, ужаснее тех, что были. Теперь я знаю, что могло быть лучше и интереснее жить… несколько дней я надеялась, что, может быть, ты заработался, но потом, когда прошла целая неделя, я сдалась. Ничего не могу с собой поделать. Я очень благодарна тебе за всё, но в тоже время я стала зависима от общения с тобой. Без твоих слов этот мир потерял для меня смысл… Извини, знаю, что не имею права так говорить. Но я смирюсь, когда ты уедешь. Я даже не знаю тебя и твою жизнь. И тем более не стараюсь привязать тебя к себе. Я не могу разобраться в себе. На меня всё навалилось снежной лавиной. Мне было слишком хорошо с тобой, а так не бывает долго. Когда ты уезжаешь? Твоя девушка ждёт тебя? Какая она? Прошу тебя, до тех пор, пока ты будешь здесь, заходи к нам хоть изредка. Говори со мной. Когда ты уедешь, это будет удерживать меня в этом мире. – Она замолчала...

...На мой взгляд, существует четыре ступени стихослагательства. Самая первая – графоман. Это, как уже говорилось выше, не умеющий соблюсти размер и использующий весьма примитивную рифму (чаще всего глагольную).

Вторая ступень – версификатор. С точки зрения поэтической техники, здесь всё нормально. Но, идя за размером и рифмой, сочинитель делает это в ущерб содержанию. Такие, с позволения сказать, стихи, невнятны, заумны и, по большому счёту, тоже бездарны, хотя автор пытается выдать свою беспомощность за глубину. Один из таких сочинителей на моё высказывание – твои стихи непонятны – высокомерно заявил: тут я тебе ничем не могу помочь, намекая на ограниченность моего ума. А когда я сказал, что у меня хватает ума понять Цветаеву. Блока, Высоцкого, а тебя – нет. Выходит, ты глубже, талантливее их? Он ничего в ответ сказать не мог.

Как правило, в таких заумных стихах можно что-то убавить или прибавить – хуже не станет.

Третья ступень...

Ольга Александрова

Литературный обзор одного из старейших творческих изданий Сибири «Северо-Муйские огни», журнал «СМОг» №5/93/2022.

Журнал публикует произведения как известных, так и начинающих писателей и поэтов, отдавая приоритет авторам, ставящим акцент в своём творчестве на укреплении отношений природы и человека. Распространяется на территории России, стран СНГ, Европы и Северной Америки.

Дух романтизма, любовь к природе и человеку, к его созидательному труду и духовному творчеству стали основой создания литературного журнала, первыми авторами которого явились сами строители-бамовцы.

«Письмо к другу, или Зарисовка о Париже», на первый взгляд, весьма просты для понимания. Но, как и во всей своей поэзии, даже в такой простой вещи мы наблюдаем Высоцкого, пишущего очерк своего времени, после которого прошло уже полвека.

Кому писал из Парижа Владимир Высоцкий? Как и когда Францию захлестнула волна русской эмиграции? Откуда в парижском туалете появились надписи на русском языке?..

...Никогда не думал о славе в смысле покорения всех мыслимых и немыслимых вершин, получения каких-то престижных наград и призов, достижения успехов во всех возможных сферах деятельности. Никогда не стремился перещеголять всех и во всём. Считаю, что каждый художник силён в чём-то своём, конкретном. Один может то, что другим не под силу, например.

Конечно, бывает, что завидую достижениям и наградам коллег, но это, скорее, белая зависть. Я радуюсь их успехам и восхищаюсь ими.

В театре потеряться не боюсь. У меня несколько сфер деятельности. Театр – одна из этих сфер. Важная и очень значимая, но не единственная. Я просто люблю театр и чувствую нужность свою в рабочем процессе, когда работаю над постановкой. Работая над спектаклем, понимаешь, что от тебя многое зависит. А потом ты видишь результат своих стараний: билеты проданы, зритель в зале, актёры выходят на поклон, занавес!

А в мастерской ты сидишь один, можешь рисовать, можешь не рисовать, никто не знает и не видит плоды твоего труда. Если не вышло – закинул работу на антресоль и всё. Точка.

Не желание славы, а скорее понимание, что ты на верном пути, что не изменяешь себе и честно делаешь то, что тебе положено делать, – вот секрет возможного успеха в творчестве. И если использовать этот секрет, следовать ему, то всё получится. Всё само придет и само сложится. Не надо торопить события и искать рынок. Ну а если не сложилось в этой жизни, постараться отнестись философически и всё равно дотянуть лямку...

...Здесь назревает вопрос: а действительно ли это существенно для культуры, для страны в целом – отдельные художественные явления, их семантические, языковые составляющие, особенности художнической манеры и техники исполнения? Не есть ли всё это – элементы мелкие, незначительные при рассмотрении вопросов глобальных, мировоззренческих, вопросов исторических путей целых народов?

Действительно, элементы – каждый по отдельности – могут быть мелкими, но только до определенного момента. До того самого момента, когда из них силой таланта художника не сложится нечто новое – новый, не существовавший раньше, художественный образ, целостный и убедительный. Тогда и это целое, и каждая его составляющая, каждый его исток – переходят в некое принципиально другое качество, на другую ступень существования. Ведь всякий убедительный, самоценно-значительный художественный образ имеет потенцию стать для человека элементом жизненной философии, одним из тех ракурсов, в которых человек способен рассматривать явления окружающей его жизни. Множественность таких ракурсов, таких имеющихся в его распоряжении позиций – это и есть один из очень существенных признаков культурности – и отдельно взятого человека, и страны в целом. Это определяет их внутренние способности, их внутреннюю гибкость и широту. Следовательно, объём культурных ценностей, созданных данным народом и им воспринятых, прямо влияет и на качества этого народа; а объём художественных образов, которые человеком не просто приняты к сведению, а стали частью его самого – увеличивают и масштабы его личности. Оттого и каждый, казалось бы, узкий, внутрихудожественный эксперимент – языковой, технический, если он не остановился на стадии безрезультатного, школьного эксперимента, а привёл к появлению новой интонации, нового поворота темы, нового цельного образа – оказывается вкладом в общую сокровищницу культуры, увеличивает для каждого из людей шанс услышать своё, неповторимое, только к нему обращённое слово...

На рассказ Анатолия Калинина «Последнее воспоминание»

...И на этом рассказ кончается. А перец его в… выраженном  автором экзистенциализме.

Бессмысленна жизнь, – понял парень, – без любви, всё шлёндрать типа со всякими Аньками из другого села.

Экзистенциализм ценит в жизни только любовь и смерть. И то, и то есть в коротком рассказе. Довольно неплохо оформлено. Можно привести цитаты.

Но.

В этом же только и радости, что в освоении выражения экзистенциализма, чуть не век уже известного литературе и знающему читателю.

Или я зря высокомерен так? Приятно ж смотреть, как делает первые шаги ребёнок… Особенно если он твой. Что тебе из того, что миллиарды и миллиарды умеют ходить…

Но мне-то Калинин не мой ребёнок. Я заплакал, когда мой внук нарисовал кувшин масляными красками, и тот как живой выглядел. Но он же мой внук…

Или это всё-таки редкость – стилизовать рассказ под экзистенциализм? И потом… много ли теперь вообще людей, читающих книги? Кто доберётся до Сартра или Камю? А тут – свой… И так коротко… Сартру и Камю спрятаться...

...Ясный ангел. Интересно, что за хрень мы тогда нюхали: до сих пор словно не моя голова.

Юный ангел. А люди это пьют! Чья голова у них?

Весёлый ангел. Не переживай за людей: алкоголь вреден только тому, у кого всё хорошо. Я таких не люблю. Они бесполезны Господу.

Печальный ангел. А разве плохо, когда всё хорошо?

Весёлый ангел. Плохо, не плохо: живут, а жизни нет. И так короткий срок, а тут ещё и отсутствие душеобразующих волнений.

Печальный ангел. Вот, мы нанюхали художника, лишили семьи.

Весёлый ангел. Ну что ты за ангел: никакой диалектики. Мы подарили ему перемену, обострение чувств. Мы прибавили ему жизни! Посмотри, какими щемящими стали его последние краски! Какое великолепное отчаяние! Он заснул с кистью в руках (проводит рукой над Виктором).

Виктор (просыпаясь, недовольно). Опять?

Весёлый ангел. То есть, надоели! А ты неплохо устроился. На нас ворчишь. Небось, помешали? Зазнался!

Ясный ангел. Ангелы ему надоели: какая цаца! Стал хуже Модильяни! Тот тоже был…

Виктор. Модильяни?

Ясный ангел. Ну, не скромничай, ты ведь себя ценишь не меньше. А?

Виктор. Что вы хотите этим сказать?

Ясный ангел. А то, что частенько творчество начинается с иллюзии: будто ты самый-самый! По крайней мере, думаешь, что не хуже мэтров.

Виктор. Чушь! Я хочу только писать, что чувствую лично я. Своё!

Ясный ангел. Вот это правильно. Это и есть реальность. Ну, если кишка не тонка.

Весёлый ангел. Каждый о себе думает больше, чем он есть. Особенно писаки.

Виктор. Мне наплевать, больше или меньше!

Весёлый ангел. Во разошёлся! Прёт на ангелов!

Виктор. Что вам от меня? Нашли место!

Юный ангел. Он возмущён!

Ясный ангел. А ты хотел, чтобы мы исчезли, не попрощавшись? У нас заканчиваются каникулы. Вроде как виза, по-вашему. Всё-таки мы многое для тебя сделали: открыли глаза. Можешь теперь рисовать без внутренних ограничений. Вот этот портрет жены, разве бы он вышел таким пронзительным без разлуки с ней?..

– Нет, всё, братцы, больше ни рюмки, а то домой не доберусь. А на улице мороз всамделишный, а не ряженый, как я. Завалюсь под забором и паду смертью пьяных. Потом сами всю жизнь страдать будете и убиваться по мне.

– Ну ещё одну, последнюю, тебе ведь только домой осталось…

– Нет, всё! Где мои дед-морозовские державные атрибуты… посох и этот... ну, мешок.

– Ну, погоди, Миш, – всё приставал Илья, – ты уже всех одарил. Давай посидим немного.

– Нет, хватит. Намаялся, одарямши. Пойду.

– Ну, последнюю, самую маленькую, заглотыш на посошок.

– Хрен с вами, последнюю – на посох!

Поднял прицепленную бороду, выпил и стал собираться.

Тамарка с Ильёй вывалились за ним в прихожую – провожать.

– Что-то у тебя глаза сегодня блестят как-то странно, – сказала Тамарка.

– Как это странно? – спросил он.

– Это неспроста, старик, у тебя в жизни что-то важное случится!

– Уточни: о здравии или за упокой?

– Счастье тебе скоро будет, вот увидишь!

– Э, сказанула, мать, тоже – счастье?! А ты почём знаешь?

– Я точно знаю, у меня ведь бабка цыганка была. Я по глазам гадать могу.

– Лучше бы нагадала мне дядюшку-миллиардера из Майами или аналогичную тётушку из Канзас-Сити.

– Ты – пошляк! – сказала Тамарка. – Живёшь как дикарь, как бирюк. Что ты вообще хочешь в жизни?

– О-о! Очень актуальный разговор после обильного принятия… чего хочу? Ну, это… хочу быть сильным, хочу быть смелым, ну, энтропией обладать, как положено… желательно пышной!

– Нет, все вы, холостяки, – пошляки! – убеждённо сказала Тамарка. – А всё-таки, помяни мои слова, тебе скоро счастье неслыханное будет.

– Хорошо, что неслыханное, а то глуховат я что-то стал. Ну а что же всё-таки случится?

– Не знаю, чудо, волшебство, исполнение желаний – не знаю! Только успей загадать желание – и всё сбудется!..

...Ощущение беды накрывает внезапно и неотвратимо. Мой самый страшный кошмар сбывается. Знаю, что когда-то их не станет, и я останусь совсем одна. Но не думала, что этот день настанет так скоро. Я не готова. Буду ли когда-нибудь? Не знаю, но точно не сегодня.

Слёзы душат и мешают думать. Бросаюсь на улицу. Я должна их найти. Наверняка они просто потерялись.

Снаружи меня обступает та же тьма. И никого вокруг. Куда-то бегу слишком быстро, не разбирая дороги. За поворотом встречает вполне нормальная улица, с фонарями. Правда, тоже без людей. Осматриваюсь, пытаясь понять, где очутилась.

Внезапно дом в конце проспекта рушится. Просто оседает и превращается в пыль...

(из цикла «Учим наших детей иностранным языкам»)

...Весенний дождь скоротечен. Попугает минут пятнадцать и умчится вдаль. Так было и сегодня. После короткого дождя лес наполнился знакомой мелодией. Застрекотали кузнечики, запели цикады и… жалобно застонала муха! Угодила бедняжка в паутину!

– Друзья! Мы обязаны её немедленно освободить!

Храбрый муравьишка принял боевую стойку, призывая товарищей немедленно отправиться на бой с ужасным пауком-захватчиком.

– Иди и порви ему всю паутину! Будет знать, как обижать маленьких! – скомандовала Флоки, обращаясь к богомолу, – а Рыжик тебе поможет: вцепится в злодея и будет держать до тех пор, пока ты не освободишь муху-жужжалку.

– А может быть, его просто об этом попросить? Зачем же сразу в драку лезть? – неожиданно для самого себя предложил Злик. – Сначала надо по-хорошему. Согласны?..

Летом 1970 года курортный сезон на юге СССР превратился в настоящий кошмар: были зарегистрированы вспышки холеры. Это бедствие граждане страны восприняли почти так же, как мы – Covid-19. Пресса в те годы о масштабах случившегося из осторожности не сообщала, но народ всё знал без газет – молва о происходящем неслась быстрее ветра. Её и подхватил Владимир Высоцкий, для которого не было запретных тем...

Эксклюзивное интервью корреспонденту журнала «Новая Литература» Артёму Аргунову художественного руководителя группы «Рождество».

...А вообще, помню, когда ещё работал в такси, когда сочинялись первые песни, многие друзья-таксисты сбросились – кто по 100 долларов, кто сколько смог, – лишь бы только я не останавливался. Первые 3-4 песни были записаны лишь благодаря их поддержке. Потом, когда первый альбом уже был почти готов, – а у меня как раз тогда несколько похорон в семье, маму схоронил… – сижу дома и говорю дочке с бывшей супругой: «Я ухожу из такси. Я должен понять, нужен музыке или нет. Если она не начнёт меня кормить, значит, я ей не нужен. Но для того чтобы это понять, я должен быть голодным…» И первое время, когда я целиком отдался музыке – репетиции и тому подобное, друзья привозили мне картошку, покупали различную еду, кидали деньги на телефон, за что я им безмерно благодарен. Поэтому дружба превыше всего...

Оперативный сотрудник Второго главного управления КГБ СССР (контрразведка) капитан Даурен Тугжанов вздрогнул от резкого звонка телефона.

– Слушаю, – недовольно буркнул он в трубку.

– Даурен Серикович? Здравствуй, это Звонарев.

«Ого! Видать, дело срочное, – мелькнула мысль в голове капитана, – если руководитель регионального управления обращается ко мне через голову моего начальства».

– Добрый день, Евгений Петрович. – Тугжанов невольно приподнялся с места.

– К сожалению, не добрым он получается, ох не добрым, – тяжело вздохнул Звонарев.

– Что случилось, Евгений Петрович? – придал озабоченность голосу Тугжанов.

– Случилось вот что. На территорию воинской части проник гражданский человек. Каким-то образом ему удалось убедить командование дать ему возможность выступить на плацу перед личным составом части. И потом... – Звонарев запнулся, видимо, подыскивая нужные слова, – …и потом стали происходить невероятные вещи. Весь личный состав, включая офицеров, покинул территорию части. Офицеры разбрелись по домам, а рядовой состав направился на ближайшую железнодорожную станцию и в настоящее время штурмует проходящие поезда...

...«Так и запишем, – лениво ответил один из заседателей, дородный мужчина предпенсионного возраста, – “чёрт попутал”». – «И запросим от чёрта объяснительную», – ухмыльнулся второй заседатель, молодой предприниматель, студент-заочник юридического института. «Объяснительная в деле уже есть», – уточнила секретарь. «От чёрта?» – хохотнул заседатель. «Ну да», – неуверенно ответила та. «Ну-ка дай посмотрю, – заинтересовался заседатель и взял дело в руки: – Точно, и подпись есть. Интересно, кто сварганил эту бумажку?» – «Что значит сварганил?» – раздался голос, и все обернулись.

В кресле у окна сидел чёрт...

На рассказ Олега Золотаря «Грязь»

...Что это за критическая статья? – скажут. – Прямо Фридеберт Туглас какой-то: «Честный критик, выступая перед аудиторией, обязан честно признаться: “Господа! Сегодня по случаю юбилея Шекспира я хочу поговорить о себе...”». Поток сознания какой-то. Разбор не произведения Золотаря, а предстояние перед публикой самовлюблённого идиота. 26 местоимений «я», «мне» и т. д. Сперва про боязнь читать ерунду, потом про то, где он живал, потом о своём атеизме, потом, как он стал воинствующим атеистом по случаю смерти своей матери. Статья как бы посвящена разбору рассказа. И действительно о нём сказано. Но адекватные авторы, принимаясь за написание статьи, знают, какова её цель, что они хотят сказать читателю. Тут подход другой. Критик не знает, что получится в итоге. Иными словами, куда кривая вывезет. Лишь бы что-то написать – типичный подход графомана.

Да, все пишут не так. Все сначала обдумают, а потом уж принимаются за разбор. И где-где иногда только мелькнёт личное местоимение при мнении. У читающего полная иллюзия объективного исследования.

То, что в основе его лежат личные предпочтения выбора среди теорий об искусстве, оказывается спрятанным. Если выбор среди теорий общепринятый, такой, как и у наслышанного читателя, вопросов к критику не возникает.

Тут же предлагается другой подход, считающийся с тем фактом, что произведение искусства существует не материально, а идеально и только в двух душах: автора при создании и восприемника при восприятии. Как процесс, а не результат. С незнанием, что получится в итоге...

...Как нам показалось, ударило где-то внутри горы… не громко ударило, но как-то особенно знобко, с сильной нутряной вибрацией по всему склону. Секунд через пять после этого макушка громадины едва заметно качнулась и решительно поехала вглубь самоё себя, распыляя окрест гейзеры белой, как пудра, пыли и покрываясь ветвистыми трещинами сверху вниз и справа налево. Когда подорванная макушка полностью ушла в основание горы, внутри её что-то гулко хрустнуло, и буквально в метре от нас весь грунт покачнулся и стремглав ринулся к подножию, по ходу увлекая валуны, груды земли, стволы старых деревьев и оставленную нами амуницию. Стоявший ближе нас к обвалу Бляхман то ли от вибрации, то ли от неожиданности нервно качнулся и, упав на колени, стал быстро сползать к сыпучей яме, нервно цепляясь коротко остриженными ногтями за мелкие шероховатости гранитной тверди. Я попытался вытянуться в его сторону, но ноги, став совершенно чужими, совсем меня не слушались, а в поясницу как будто вставили кол. Сильно прикусив нижнюю губу и нервно плюя под себя сгустками крови, боковым зрением я уловил, как Санька, хитро вывернувшись, буквально прыгнул к краю провала и, прихватив напряжённую голову Бляхмана с безумно сверлящими пустое небо глазами непонятно как снятым брючным ремнём, упёрся ободранной коленкой в острый обломок гранитной плахи. Петля Санькиного ремня тут же стянулась на перехваченной шее под весом сползающего вниз тела, и Лёва прямо на наших глазах стал умирать от удушья, катая на губах пузыри и безумно вращая красными белками неестественно выпученных глаз...