Архив публикаций за август 2022

8 сентября 2022 года исполняется 48 лет со дня рождения русского поэта Бориса Рыжего. Вдохновившись его произведениями, режиссёр Валерий Семёнов и драматург Фёдор Шилов создали спектакль по мотивам жизни и творчества литератора – «Земная шваль», в котором попытались переосмыслить события 20-летней давности; углубившись в атмосферу создания стихотворений поэта, пройти жизненный путь персонажей. Реальные и созданные поэтом образы собрались на одной сцене, чтобы предотвратить то, что случилось, или... снова довести Рыжего до роковой черты.

Но кто же он – Борис Рыжий, и какой след успел оставить в современной русской литературе? Об этом и многом другом рассказывает Виталий Ковалёв – актёр театров «Комедианты», «Классика», «Зеро» и кино, сыгравший в спектакле «Земная шваль» роль загадочного Бориса Рыжего...

...И горько было – нет больше моей Родины, за которую голосовали в марте. И злость была – опять без нас всё решили, опять ломают через колено не спросясь. А мы не будем, как вам надо, я не стану по вашей команде любить деньги и вещи, они нужны для жизни, но люблю-то я то, что я люблю. Отца с матерью, книги, науку, песни, природу, друзей, и мы сохраним любимое – сохраним друг друга от вас! И был рюкзак с картошкой на весь срок пребывания в Ленинграде, в январе девяносто второго – опять по научным делам и опять в свой отпуск. И хватило того рюкзака, кроме меня лично, ещё десятку человек на поесть сегодня и оставить на завтра. В январе девяносто второго знать, что у тебя на завтра есть еда – это было немало.

И что самое обидное – уже в середине 90-х для того, чтобы сесть в поезд, нужен был паспорт. При самом заскорузлом «совке» этого не требовалось.

Потом – примет этой новой заскорузлости только прибывало. Заборы вокруг школ. Вокруг жилых домов. Полиция вместо милиции. Невзирая на протесты брянчан и смолян, псковичей и ростовчан. Проводница пассажирского вагона: я вас не выпущу, я за вас отвечаю! Пардон, разве мы не граждане, не сами за себя отвечаем? И буквально вчера, в 2020-м – крупные госконторы открепляли своих тружеников от избирательных участков, списками, без их присутствия даже, чтобы так же автоматом, списками, от их имени объявить «одобрямс» поправкам в Конституцию...

...«Если вам очень понравился роман, рассказ, стихотворение, поэма, фильм, да неважно что, любое произведение любого рода искусства – никогда не знакомьтесь с его автором, даже если такая возможность вам представилась».

Этот совет дал мне в своё время один умный, повидавший мир и всяческих творческих знаменитостей человек. Скорее всего, пояснил он своё наставление, вы будете разочарованы, ибо личность творца крайне редко соразмерна его творению, чаще всего она мельче, скучнее, а иногда контрастирует до неправдоподобия. Убедиться в обоснованности такого суждения совсем нетрудно. Не сказать, что поголовно все, но большинство людей искусства в жизни, в отрыве от своих полотен, красок, пюпитров, смычков, клавиатур и тому подобного, производят в лучшем случае бледное впечатление, а подчас просто удручающее...

«День в офисе обещал быть скучным. Натали, вздохнув, уселась за компьютер…»

Барон Янакандрий со вздохом отложил перо. День в замке обещал быть скучным. Балы, охоты на оборотней, конные турниры, бои гладиаторов с вампирами – всё это давно ему опостылело. Вот уже года два как барон вступил в «Союз Сказочников, Страдающих от Реальности» (СССР), и ему открылся новый мир, мир фэн-те-зи – барон до сих пор с трудом выговаривал этот неологизм.

Чудесный мир, столь же несбыточный, сколь прекрасный! В нём нет монархов, невольничих рынков, фрейлин, карет, дворянских титулов, и даже драконьего навоза. Люди летают по воздуху, ездят в механических каретах – автомобилях, разговаривают на расстоянии через волшебные ящики – компьютеры, сидят на унитазах. Убивают не стрелами, а пулями, то есть не стреляют, а пуляют. В тридцать лет они ещё не старики. Всё это сочинялось – устно и письменно – в узком кругу друзей молодости, с университетской скамьи, и пару лет как Янакандрий был одним из посвящённых.

Реалистов он читать уже не мог. «Члены Ордена белой драконессы собрались в подземной зале перед охотой на ликантропа. Ручные кентавры, чинно расхаживающие между колонн…» Тьфу. Бытовуха. То ли дело: «Х., выходя из Мосгазнефтранс, заметил, что у него кончился баланс. А ведь он с подругой собирался на хоккей! Сев за руль грузовика…» Это было наркотиком...

...Жены – те были и остаются стечением обстоятельств, неотторжимой частью биографии. Дети, плоть от плоти, его кровиночка – у них своя взрослая жизнь, где он присутствует туманно и невнятно – как и мама была до сих пор в его собственной, далекой от нее реальности. И только сейчас, когда возникшая неизвестно откуда напасть застигла ее, стиснула удушающей пеленой, Андрей понял, словно глаза открылись первый раз, как у незрячего щенка, что мать – единственный человек, который любит его, всей душой. Если она уйдет, он будет сиротой, безматком. Останется только память, а родственная ниточка в прошлое оборвется...

...Эта традиция, приезжать к Соснину в гости раз в год в одну из недель поздней осени, была заведена самим Бандуриным, причём заведена ползучим, явочным порядком. Как-то так у него получалось – приезжает и всё. Ну, конечно, предварительно напишет или позвонит, скажет что-нибудь вроде: «Слушай, я вот тут подумал, пора встретиться, посидеть, вспомнить прежнее. Я бы подъехал числа, ну, допустим, десятого или двенадцатого, как ты думаешь, а?»… И что же было отвечать на это?.. «Нет, не приезжай, не надо, не хочу я видеться с тобою, нет мне радости от наших с тобой встреч…» – так, что ли?.. Сделав над собою изрядное усилие, Соснин с принуждённым радушием отвечал: «Конечно, буду очень рад, подруливай, старик. Перед отъездом не забудь сообщить номер поезда и вагона». Встретить визитёра на вокзале он считал обязанностью воспитанного человека.

Все люди в сознании Соснина разделялись на четыре почти равные группы: люди, общаться с которыми интересно; люди, с которыми общаться приятно; люди, с которыми общаться интересно и приятно; наконец, люди, общаться с которыми и неприятно, и неинтересно. Бандурин не входил ни в одну из этих четырёх групп. Бандурин был вне групп и категорий. Он был просто старый друг. У старых друзей, как давно уже решил для себя Соснин, нельзя искать, оценивать и обсуждать достоинства и недостатки. Старых друзей необходимо принимать как должное и целое, как нечто данное природой и судьбой. Принимать в прямом и переносном смысле. В данном вот случае, принимать в качестве гостя.

Но, как выяснилось, одно дело обязать себя любить старых друзей, и совсем другое – уметь следовать своему обязательству. У Соснина это получалось неважно. Но он старался как только мог...

Случилось мне смотреть сайт с репродукциями о выставке «Гении и шедевры» 2011 года. Там много безобразного показывают. И мелькнула у меня мысль, что на выставку собрались постмодернисты. Первых из них по времени их появления я считал движимыми подсознательным идеалом, что ничто не достойно быть в ранге идеала. Всё осмеивают. На данной выставке – корёжа натуру, мол. И уже явно не под влиянием подсознания, а по замыслу сознания. И начал разбираться с последнего хулителя, передвигаясь к началу. И до начал не дошёл. А там – такое безобразие...

...России не избежать нового бунта, потому что причины, вызвавшие разрушение СССР, не только не исчезли, но даже многократно обострились. И революция 1917 года не выполнила свою главную задачу – создание русского национального государства, основанного на принципе социальной справедливости для всех. В своём теперешнем виде Россия нежизнеспособна. Но у неё есть гигантский ресурс, полностью растраченный государствами Запада, – национальная почва, изрядно загаженная либеральными экспериментами, но ещё способная возродить православно-русскую цивилизацию...

...Итак, разобравшись с именами, мы постараемся вернуться в библиотеку, откуда началось наше повествование, и где сейчас находится наша героиня, чьё имя в переводе с древнееврейского означает не что иное как «жизнь». Впрочем, сама девушка ни о каком древнееврейском языке никогда не слышала, да и, откровенно говоря, вообще не понимала, и даже не задумывалась, где она находится и на каком языке говорит. Как Ева очутилась в этом райском уголке, она не помнила и ни одного человека тут не знала, но часто описания членов семьи и домашних интерьеров в романах самых разных эпох вызывали в её душе эффект дежавю. Девушке очень хотелось добраться до самой сути окружающей реальности, но стоило ей только раскрыть рот при встрече с редким прохожим, как из уст незнакомца возникал целый фейерверк забавных анекдотов, захватывающих историй и щедрых комплиментов, которые уже не оставляли места ни для каких вопросов. А иногда внезапно возникший человек так же стремительно исчезал, не давая Еве ни малейшего шанса на диалог. Поэтому ей ничего не оставалось, как делиться своими мыслями и догадками не с людьми, которые в окрестностях дома казались скорее пришельцами, чем поселянами, а с лучшими образцами растительного и архитектурного мира. За противоположной лесу стороной дома простиралось безбрежное море ярких, отливающих золотом подсолнухов, среди которых Ван Гог, наверное, нашёл бы, где размахнуться его широкой кисти. Центральной композицией этой, видимой со спутника, клумбы был величественный готический собор, компилирующий в себе лучшие черты Реймского, Кёльнского и Шартрского образцов. При этом средняя часть этой величественной и необъятной постройки занимала, как не трудно догадаться, Аахенская капелла Карла Великого – ни с чем не сравнимое по своей декоративности, уникальности и атмосферности сооружение. Впрочем, мы слишком углубились в искусствоведческую тему, а ведь необходимо продолжать нашу новеллу, потому что вы, дорогие читатели, пока ещё даже не представляете, что ожидает вас впереди...

...– Я этих лисиц как увидела, сразу влюбилась. Мне он вообще нравится: столько движения, это невероятно, какой динамичной может быть картина. В начале двадцатого века это было модно, все помешались на новом ритме жизни, на технических новинках – паровозы, пароходы, а у Марка одни только животные, потому что он не верил ни в технику, ни в человека. И животные у него совсем как живые, хоть и состоят из треугольников и квадратов. Понимаешь?

– Не совсем.

– Ну вот представь, что у тебя есть остаточное зрение. Или что ты в тумане.

– Хм.

– И вот бежит игрушечная лиса, вся из кубиков и треугольников, это, кстати, называется стилизацией. Самое главное тут – что она красная, как и положено лисе.

– А они разве не рыжие?

– Ну, рыжий – это оттенок красного. Нам с тобой это неважно, главное – что она правильного цвета. И она бежит, так быстро, что успеваешь разобрать только форму. Ф-р-р – и нету. И ты такой: о-па, лиса...

Ларри: Хэллоу еврибади! Привет всем! Я с вами, ваш любимый Ларри Калдо, король репортажа, самый крутой шоумен Штатов!

Зрители приветствуют, хлопают в ладоши, что-то кричат.

Ларри: Это я могу лучше всех завести вас так, чтобы вы почувствовали огненную музыку на этой сцене. Чтобы она зажгла вас, и чтобы вы сгорели к чертям вместе со мной!

Зрители в зале хохочут, хлопают.

Ларри: Окей! Но сегодня я выступаю не как репортёр, а как комментатор! Я буду комментировать никогда и никем не виданное зрелище! Это самое сенсационное, самое гигантское зрелище из всех, которые когда-либо видел мир! Убийство Юлия Цезаря в режиме реального времени!

За моей спиной, в этом самом шикарном и огромном зале Штатов «Голливудский палладий» находится экран гигантского супервизора «Ретайм 4д». То, что вы увидите – происходило на самом деле две тысячи лет назад. Сотни инженеров, спецов по физике, биокибернетике, компьютерной графике, историки и археологи создали этот шедевр – этот супервизор! Это объёмное, живое, реальное изображение событий. Реальное видео и звук. Вы будете слышать синхронный перевод речей Цезаря и его собеседников. Этот перевод с латинского будет осуществляться в режиме реального времени голосовым синтезатором. Впервые в истории! Мы благодарим Национальный фонд стрелкового спорта, который оказал финансовую поддержку этому проекту. Надеюсь, что эти ребята не промахнулись!..

...Вовка внезапно очнулся, душа снопом света вспыхнула было в нём и тут же погасла, зато привела в движение ноги, дёрнувшиеся в разные стороны и покорно упавшие в траву, мелкая пульсация охватила всё оставшееся тело, судорожно попытавшееся преодолеть тяготение земли, но сразу же сдавшееся его непреодолимой силе. На четвертинку он приоткрыл свои влажные очи и недоверчиво уставился на облака, на нос его шлепнулась божья коровка, нежно покорябав сизую кожу, и в ужасе отпрянула обратно в небо. «И чё надо», – промелькнул в его голове обрывок мысли и затонул в пучине помрачённого сознания.

Солнце светило равнодушно, как бы само по себе, нисколько не считаясь с существованием Вовки на этой планете, чтобы однажды безучастно померкнуть в его глазах навсегда. Впрочем, пока оно светило даже чересчур ярко и надо было срочно выпить и закусить, чтобы маленько притушить этот нестерпимый свет. Вовка знал, куда податься. Последний месяц спать он предпочитал здесь, на задворках церкви, колокольный звон погружал его в сон и выуживал оттуда на свет божий, служа неким временным ориентиром, отмеряющим его жизнь...

Беседу ведёт Вера Круглова

...– Впервые я приехал с Украины сюда в 2010-м году: просто появилось желание и возможность приехать и выступить с концертом. До этого были выступления в родном Харькове, Киеве, Донецке, в Крыму. Мы приезжали с отцом, брали в аренду зал, развешивали афиши и сообщали в СМИ о предстоящих выступлениях. Как правило, на первый концерт зрителей приходило немного, а второй и третий собирал полный зал. Так произошло и в Москве: я дал три концерта в Доме журналиста на Арбате. Благодаря ним я познакомился с Араиком Бабаджаняном, сыном великого Арно, и Екатериной Робертовной Рождественской. Спустя год я пел в концертном зале Чайковского и в государственном концертном зале «Россия». Сначала разрывался между Харьковом и Москвой, а в 2013-м поступил на факультет культуры и искусства Московского гуманитарного университета. Горжусь тем, что заслужил стипендию Александры Пахмутовой: с этого началось наше знакомство и с Александрой Николаевной, и её замечательным супругом, Николаем Николаевичем. Мы до сих пор дружим, у меня уже выпущен диск с их творениями.

– С такими музыкальными пристрастиями вы рискуете лишиться молодёжной аудитории, вам не кажется?

– Это не так. Молодые люди всё чаще приходят на мои концерты. Думаю, это связано с тем, что они уже устали от музыки, не наполненной чувствами и смыслом. То, что развивалось до недавнего времени, скоро сойдёт на нет, потому что влияние Запада будет фигурировать в плане культуры всё меньше и меньше – по крайней мере, я на это надеюсь. Субкультура, которую нам привили – рэп, электронная музыка – несёт только развлекательный характер, не обогащает, не развивает. К тому же отечественные авторы не берут за образец достойные западные хиты, написанные с глубоким смыслом: мы имеем дело с упрощёнными словами и незатейливыми композициями.

– Вы взяли на себя непростую миссию: в свои тридцать лет пытаетесь вернуть свет прекрасного совершенно разным поколениям с разным вкусом и восприятием музыки.

– Сердце просит настоящего, искреннего! Вы видели, кто останавливается меня послушать. Я счастлив, что у меня есть возможность петь и доносить замечательные творения и на улице, и в метро, и через залы. Понимаете, люди испытывают чувство ностальгии по тем песням, которые они слушали в юности. И мне становится грустно, когда я представляю себе, о чём со временем будут тосковать дети, которые сейчас растут на музыке Моргенштерна. Думаю, у них должна быть альтернатива.

О повести Геннадия Литвинцева «Шесть дней месяца Авив» (журнал «Новая Литература», 31.03.2021)

...Сюжет повести позволяет вывести персон большого бизнеса и тайной политики, обычно избегающих лишнего внимания и славы, предпочитающих оставаться в тени, за кулисами, над схваткой, вне протокола, из их закрытых кабинетов – в пустыню, на ветер, под солнце библейских истин, в мир преданий и вечных образов. В таких непривычных для них условиях обнажается всякая ложь, открывается настоящая цена дружеским отношениям, любовным чувствам, родственным связям. Сакральное путешествие замышлялось участниками, как духовное очищение, возвращение к истокам, к своей подлинной, глубинной природе, утраченной в мире современного бизнеса и эрзац-ценностей. Их вела идея отправиться в скитания, чтобы, свергнув идолов политикума и биржи, вернуться с обретённой духовной свободой. Увы, «пилигримы» выбрали слишком простой способ реабилитироваться в истории. Без сущностных перемен в душе скоротечное «приобщение» к традициям и вере оказывается маскарадом. Ритуальное путешествие из суетливого московского апреля в библейский «месяц Авив» привело лишь к разладу и взаимному отчуждению участников и окончилось драмой...

Говорил я с одним человеком, сказал: «Пора мне закончить статью о германцах». Он повернулся, удивлённо глянул и спросил: «А кто такие германцы?».

Человек этот не совсем рядовой обыватель. Полковник в отставке министерства госбезопасности одной из постсоветских республик. В СССР был подполковником КГБ. Человек, скажем так, знающий. И, тем не менее, спросил: «А кто такие германцы?».

В самом деле, никто не знает, кто такие эти самые германцы. Спросите любого: «Что вы думаете о германцах?», и услышите в ответ одно из двух: «Германцы? В смысле немцы, что ли?», или: «Это что за германцы такие?». Отдельные начитанные люди скажут: «А, это племена древние, готы, вандалы… Это было давно».

А между тем это самая влиятельная – и самая сплочённая, дружная – группа людей последних двух столетий, это люди, создавшие две крупнейшие империи в мировой истории, это люди, к началу 3 тысячелетия подчинившие себе почти весь мир, это люди, за последние четыре века убившие сотни миллионов и обездолившие как минимум пару миллиардов. «Русские», «евреи», «масоны», «жидомасоны», «мусульмане», «арабы», «чёрные», «негры», «китайцы», «индусы», «латинос» – вы услышите любые термины, любые обобщающие названия, кроме одного – «германцы».

Это говорит о серьёзности данной проблемы. В частности, это говорит о том, что более 90% человечества – тотально оболванены...

В 1912 году Александр Бенуа писал, что так много появилось знаменитостей, непосредственному чувству довольно широкой публики ничего не говорящих, что она часто готова к самому неискреннему восхищению, чтобы не попасть в разряд отсталых провинциалов. Явление это распространилось на искусствоведов, и теперь у них, приверженных формализму как признаку хорошего тона, можно прочесть похвалу вещи, являющейся «результатом сознательной установки на формотворчество» (Г. А. Соколов).

А мне в последнее время удалось сделать прямо теоретическое открытие (если не стесняться), что корёжение натуры, начавшееся со стыка 19 и 20 веков, имеет основой совершенно исключительные негативные переживания от действительности, которая в Европе материально, наоборот, становилась для масс всё лучше, что особенно контрастно проявилось в футуризме. Он был за прогресс. Но тот имел изъяны. Так футуристу пришлось как бы закусить язык до боли, чтоб всё же славить этот прогресс...

...Обломки жизней, униженные высокие чувства, расхристанные тела, расторгнутые узы правды, искажённые душевные порывы – вот отправная точка на пути к счастью в романах Достоевского. И самые лучшие, внимательные читатели принимают возможность счастья, предложенную Фёдором Михайловичем...

...Он. Ох уж эти каникулы! Тоска! Никого, с кем поговорить. Коллеги, преподаватели или женаты, или разъехались по курортам. Одиночество – пытка! Профессиональная зависимость от разговора – наркотик. Невыносимо. Господи, уже говорю сам с собой! И вот ведь, долгожданное свободное время, но даже если слушать Шопена, словно теряется смысл любимой музыки, потому что слушать надо, подразумевая кого-то рядом! Нечем обозначить жизнь. Чем её обозначить? А что если набрать случайный номер телефона, хоть с кем-нибудь перемолвиться парочкой слов? (Набирает номер не глядя).

Она. Алло. Кто это? Аркаша, (радостней) Аркадий Николаевич?

Он (игриво). Так, стало быть, вы меня уже не узнаёте…

Она. Неужели Виктор! Боже! Сколько лет!

Он. Как же я бы желал оказаться этим Виктором или хотя бы Аркадием Николаевичем, чтобы мне так обрадовались в этой жизни. Скажите, чем они так блистают, какими качествами – я буду к ним стремиться весь остаток существования.

Она. Извините, я действительно…

Он. Не извиняйтесь; не узнаёте и не надо. У такой женщины наверняка множество знакомых мужчин; где уж тут…

Она. Не надо преувеличивать мою востребованность; я просто поменяла телефон и ещё не привыкла.

Он. Нисколько не осуждаю: женщины всегда стремятся всё менять – в этом их упрямый принцип постоянства. Или непостоянства.

Она. Не надо преувеличивать наше непостоянство.

Он. Хорошо. Уже пробую не преувеличивать. Но тогда я теряюсь в догадках: а что – надо?..